Herz aus Stein

22 июля 1941, Житомир

      Все следующие дни для Анны были как в Аду. Самые разные мысли и эмоции терзали её на части. Касательно своего положения, касательно своей участи, касательно своего поступка. Касательно офицера.       Меньшее, что могла ожидать девушка — это что немец прихватит её собаку. Зачем он это сделал? Неужто правда сердце сжалилось?       Значит ли это, что этот Фридрих — хороший человек? Насколько хорошим вообще может быть вражеский захватчик, разумеется. По крайней мере, он не убил ни её, ни кого-то другого из-за неё. И даже не побил. И отказался с ней спать.       Почему?       Нет, Анна ни в коем случае этого не хотела! Но правда, почему же немец не захотел? Он сразу что-то заподозрил? Когда девушка начала раздеваться, она увидела на его лице изумление и насмешку. Нет, он тогда ещё ничего не заподозрил. Это произошло потом. Возможно, когда Аня смутилась от его реакции.       Ещё и крест всучил. Его Аня надевать не стала и спрятала в ящик. Она показала своё тело немцу, была готова лечь под него и всадить нож. В живого человека! Стыдно ей теперь вообще соприкасаться с чем-то святым.       Да, натворила она дел.       Как же ей хочется обо всём этом поговорить с кем-то! Высказаться, спросить совета, услышать, как ей нужно поступать дальше. Сама она уже ничего не понимает.       Офицер к ней больше не приходил. И второй не объявлялся. Лишь раз она пересеклась с ним в коридоре по пути в ванную. Поймала на себе его печально-осуждающий взгляд.       А ведь он её предупреждал!       Как ей теперь загладить свою вину?       Вот со всем этим роем в голове девушка сидит на краю кровати, уткнувшись носом в ладони и уже который час пялясь в стену. А в любых других позиция и положениях — третий день. Лучше бы он её побил, правда. Так было бы проще. Зло осталось бы злом, а она — несчастной жертвой этого зла. А так получается, ей жизнь спасли, а она отплатить решила за это ножом в спину? Теперь зло — это она?..       Почему же мир так сложен!       Этим вечером у Фридриха уже были планы. Вчера он договорился с Натали о том, что зайдёт за ней в столовую после шести и они вместе прогуляются.       Первый визит оставил у штурмбаннфюрера довольно смутные впечатления. Определённо, Наталья преследует какие-то свои цели от связи с ним и очень тонко выуживает информацию. О его семье, о его владении языками и, вероятно, его службе. Но насколько это связано с покушением?       Наталья, может быть, и не причастна напрямую к разведке. Но роль в произошедшем могла сыграть. Есть у офицера одна мысль.       Но сегодня Фридрих откровенно скучал. Снова.       Натали шла рядом с ним, подхватив его за локоть, радостно щебетала о всяких пустяках, и никак в её бессмысленной речи не зацепиться ни за что.       — Яйца на кухню не завезли, Вы представляете?! Пришлось срочно отправлять человека в соседний посёлок! Пока привёз, уже обед был!       — Уму не постижимо… — выдаёт офицер в такт уместные реплики. А мысли сейчас вовсе не о каких-то яйцах или кухне.       Послезавтра Ханс уезжает.       — Господин фон Вюртемберг, вижу, Вас что-то сегодня беспокоит… — замедляется девушка, проницательным взглядом всматриваясь в лицо своего кавалера.       — Друга на передовой фронт отправляют, — чистосердечно признаётся штурмбаннфюрер. Какой смысл здесь строить какие-то интриги, если на лице написан траур?       — Это который Геллер? Вы очень близки, да?       — Да.       — А Вы? Вас на фронт не отправят?       — Похоже, что в ближайшее время нет.       Не интересуется, куда и когда конкретно отправляют лейтенанта. Военная тайна. Спросит — сразу же попадётся на крючок. Но нет, здесь девушка деликатно обходит углы. Ну а информация о том, что членов айнзацгруппы на передовую линию не отправляют, и так разведке, если она есть, уже известна. Это никакая не тайна.       — Ой, смотрите, там поют, — повернулась девушка на звук. И правда, из какого-то двора доносились звуки слаженных мужских голосов и инструментов. — Пойдёмте посмотрим!       Можно и посмотреть. Чем ближе они подходили, тем отчётливее звучал хорошо знакомый мотив мелодии.       — Schwarzbraun ist die Haselnuss, schwarzbraun bin auch ich, auch bin ich, schwarzbraun muss mein Mädel sein… — звучали слова песни в многоголосье, навевая воспоминания о службе в Вермахте в ещё довоенные годы.       Пара молодых людей завернула во двор. У одного из подъездов на скамейках собралась небольшая толпа в солдатской форме. Был среди неё и барабанщик, и трубач, и кто-то даже использовал в качестве ударных музыкальных тарелок большие плоские крышки от кастрюль. Ну готовый оркестр!       Кого Фридрих точно в этом составе не ожидал встретить — это Геллера, выполняющего роль солиста и, похоже, дирижёра, активно размахивающего руками то в сторону людей с инструментами, то в сторону певцов.       — Юви-ли, юви-юви-ли, а-ха-ха! — лился незатейливый преисполненный оптимизмом припев.       Как Ханса сюда-то занесло вообще?!       — Ой, смотрите, кажется, там Ваш друг! — заметила и Наталья. — Похоже, он не опечален своим скорым отъездом.       Фридрих знает, что за этими радостными песнями скрываются проводы. Наверняка эти певцы и музыканты также отправляются через несколько дней на передовую. Когда ещё радостно петь песни на улице, как не сейчас? У кого-то ведь такой возможности больше никогда не появится.       Когда песня закончилась, Натали, широко улыбаясь, восторженно зааплодировала, чем привлекла внимание солдат.       — О-о-о! — обернулся Ханс. — Мадмуазель, — подходит он к образовавшимся слушателям, берёт тонкую ручку девушки и галантно целует её пальчики. — Разрешите, я уведу Вашего ухажёра! Скоро его верну, обещаю!       Не дожидаясь ответа, лейтенант подхватил под руку фон Вюртемберга и потащил к своей музыкальной компании.       — Ты не заставишь меня петь, — давал не очень-то интенсивное сопротивление штурмбаннфюрер, пока его вели к подъезду.       — Да куда ты денешься! — обхватил Ханс его одной рукой за плечи. — Ein Heller und ein Batzen… — затянул унтерштурмфюрер, взмахнув свободной рукой в сторону музыкантов. Те сразу же поймали мотив песни.       Чего не сделаешь ради лучшего друга. Тем более, в канун длительной разлуки. С натянутым недовольством закатив глаза, Фридрих подхватывает слова, сливаясь с Геллером в ладный дуэт.       Раньше они часто пели вместе. А в школьные годы даже ходили вдвоём в церковный хор. Выступали на рождественских ярмарках, а порой, развлечения ради, примеряли на себя роли уличных музыкантов и даже собирали какие-то деньги, которые тут же тратили на сладости. Вместе звучат молодые люди слишком хорошо — публике всегда нравилось. Глубокий и объёмный голос Фридриха переплетается с более высоким и живым голосом лейтенанта, что придаёт песне эмоциональную многогранность, насыщенность и красочность.       Но жизнь изменилась. В какой-то определённый момент стало не до песен. И если Ханс всегда был натурой виртуозной, оттого и лёгкой на подъём в самых разных способах самовыражения, то Фридрих полностью ушёл в себя, и достать его оттуда Геллеру оказалось ох как не просто.       — Господин фон Вюртемберг, так Вы не только хороший танцор, но и талантливый певец! — восторгалась и рукоплескала Натали, когда молодые люди закончили песню. — Мне уже не терпится узнать, какие же ещё у Вас есть таланты… — заискивающе без всяких стеснений промурлыкала девушка.       — Ладно, не буду вас больше задерживать, — снимает Ханс руку с плеча друга.       — Допоздна гулять планируешь? Тебя сегодня вечером приехать забрать?       — Меня подвезут, не переживай об этом. Развлекайтесь тоже.       — Как скажешь, — кивнул Фридрих и вернулся к своей спутнице, которая тут же повисла на его плече и что-то защебетала на ухо мужчине. Молодая пара удалялась прочь.       Ханс с тоской смотрел им в спину. Отчего-то болезненно щемит под рёбрами. Он же сам предлагал Фрицу обратить внимание на девушек. Так почему же так неприятно саднит? Как обидная пощёчина. Ханс никогда не отдавал приоритет девушкам, если выбор стоял между ними и другом. По одному взгляду фон Вюртемберга готов бросить любую девицу и тут же к нему примчаться. Хочется немного… взаимности?..       Фридрих прав, Ханс порой часто включает обиженную барышню.       Горько усмехнувшись собственным размышлениям, лейтенант возвращается к солдатам, которые уже распевали новую песню.       Ханса его солдаты любили. Да и не только его. Подружиться лейтенант успел уже и с людьми из других взводов Лейбштандарта СС, и даже получил приятную известность среди представителей Вермахта. За спиной над ним немного потешались за его беспечность и излишнюю легкохарактерность для военного времени, но на поле боя унтерштурмфюрер собственной грудью готов защищать своих людей. Те, кто попал под его командование, считают, что им повезло.       С солдатами Геллер проводить время любил. А вот с вышестоящим руководством — нет. И он правда собирался до комендантского часа вернуться домой, не продолжая праздный вечер в уже более развёрнутых масштабах. Но раз его друг проводит время с девушкой, если Фридрих приведёт Натали к себе, Ханс может поставить их в неудобное положение своим присутствием. Получается, домой лучше этим вечером и не приходить вовсе.       — Господин Геллер, я не позволю отказаться Вам от добротного шнапса! — обхаживал штурмбаннфюрер Леммель.       Три офицера заседали на доме в компании очаровательных приглашённых девиц. Путей отхода не оказалось. А может, Геллер не хотел их искать.       Фридрих довольно скоро распрощался с Натальей. Девушка пыталась намекнуть на то, что жаждет продолжить их времяпрепровождение уже в более домашней обстановке, но офицер оставался непреклонен. У него уже в висках гудит от её бесконечной трескотни и акцента.       Но на подходе к порогу дома его поджидал оберфюрер. Фридрих даже вспомнил его имя — Хелльберг. Живёт по соседству, если можно так выразиться. Фон Вюртемберг такому соседу отнюдь не рад. Наслышан он о репутации Фрица Хелльберга.       — Господин фон Вюртемберг! Какая встреча! Не поверите, буквально только что к Вам в дверь стучался. Открыла Ваша домохозяйка, ни слова не понял, но пришёл к умозаключению, что Вы не дома. Надо же, и правда! Господин фон Вюртемберг, почему Вы содержите прислугу, не владеющую нашим языком?       — Я знаю русский, господин Хелльбрег. Не немецкоговорящая кухарка не сможет подслушать разговор. Стандартная мера осторожности. Не стойте на пороге, господин Хелльберг, проходите.       — Ой, ну что Вы, я не хотел навязываться… — наигранно отказывается офицер.       — Господин Хелльберг, я Вас приглашаю, Вы мой гость. Неужели Вы не примите моё приглашение?       Приглашение оберфюрер, разумеется, принял. Хелльберг представлял из себя мужчину средних лет уже с проявившейся сединой, худого телосложения с таким же худощавым, острым, крысиным лицом и вечно самоуверенной ухмылкой, замаскированной под натянутую любезность. Является господин Хелльберг, как и сам Фридрих, представителем службы безопасности, о чём свидетельствует нашивка на рукаве в виде аббревиатуры «SD». Вот только числится он нигде иначе как в составе гестапо.       — Господин фон Вюртемберг, я-то, собственно, пришёл по вопросу покушения, совершённого четырнадцатого июля.       Уже неделя прошла, где ж он раньше был? С Фридрихом разговаривали гестаповцы в то утро. Что оберфюрер хочет узнать сейчас?       — Я весь во внимании.       Фон Вюртемберг достал из ящика бутылку с виски и расплескал жидкость по рюмкам. Одну двинул в сторону своего гостя.       — О, благодарю. Как вы знаете, виновных найти в настоящий момент не удалось…       — Да, и мне очень интересно, почему. Ваши собаки не смогли взять след?       Оберфюрер опустошил свою стопку.       — Ну почему же… Взять-то взяли… Но не об этом сейчас речь. Господин фон Вюртемберг, как Вы считаете, кто за этим может стоять? У Вас же наверняка есть мысли по этому поводу, поделитесь ими!       Фридрих иронично усмехается и залпом выпивает рюмку.       — Господин Хелльберг, а смогу ли я рассчитывать на взаимную открытость с Вашей стороны?       — Имеете хватку. Но Вы же понимаете, тайна следствия… Но я готов рассказать Вам всё, что я имею право рассказывать, обещаю.       — Я уверен, что это дело рук группировок сопротивления, господин Хелльберг. Но большей информацией я правда не располагаю. А ещё я считаю, что это было целенаправленное покушение лично на мою персону. Кто-то явно знал, куда и когда надо бить.       — И я с этим полностью согласен! Но появляются встречные вопросы — кто и откуда мог владеть этой информацией? Вы об этом не задумывались? Ведь чтобы получить такую информацию, нужно знать, как Вы выглядите, по какому графику работаете, на какой машине и по какой дороге ездите. Вы размышляли над этим? И что самое ключевое… — офицер наклоняется ближе. — Нужно знать, где добыть оружие.       — Но позвольте, распоряжение о сдаче оружия не выпускалось. Оно могло быть у кого угодно.       — Это неоспоримо. Но ещё более неоспорим тот факт, что среди взятого трофейного оружия, брошенного советской армией, со склада невероятным образом исчез один пулемёт «Максим» образца тысяча девятьсот десятого года. Как думаете, из какого оружия был совершён обстрел?       Мысли тут же зароились. Одно дело — разведка, с помощью которой можно раздобыть информацию. Другое — кража со склада вооружённых сил целого пулемёта. Это невозможно совершить подпольно за спиной. Все склады тщательно охраняются!       — По-моему, у Вас есть недоброжелатели среди нашей армии, господин фон Вюртемберг, — озвучил главную мысль мужчина. — И я бы на Вашем месте задумался, кто бы это мог быть. Но, быть может, Вы тут и ни при чём. Все мы знаем, кто Ваш отец. А у него врагов много, уж поверьте мне. Конечно, большинство из них уже устранено, но кто-то мог действовать тихо и ускользнуть. Отрицать такую вероятность глупо.       Офицер отстранился и задумчиво осмотрел окружающее пространство.       — Кто с Вами живёт?       — Кухарка и переводчица. Я взял их шестнадцатого июля — после покушения. И унтерштурмфюрер Ханс Вольфганг Геллер. Но, полагаю, про него Вы и так в курсе.       — Я в курсе только по поводу того, что имеется на бумагах, господин фон Вюртемберг. В каких отношениях Вы с ним состоите?       — Мы учились в одной школе, господин Хелльберг. Потом вместе попали в кавалерийское училище. Следом на службу. За ней в школу СС. И полтора года назад в ряды СС.       — Это всё мне известно — это есть на бумагах. Я не спросил, какой путь Вы вместе прошли, господин фон Вюртемберг, — офицер вперил пристальный взгляд на молодого штурмбаннфюрера. — Я спросил, в каких отношениях Вы с ним состоите.       — В самых дружеских, господин Хелльберг. Если Вы подозреваете его, то напрасно, — Фридрих ответил таким же ледяным взглядом. Мужчины не сводили друг с друга глаз несколько секунд.       — Позволите поинтересоваться, где он сейчас?       — В городе, господин Хелльберг. Он послезавтра отправляется в составе бригады под Умань — пополнить сорок восьмой моторизированный корпус.       — Ага… — задумчиво протянул оберфюрер, уставившись пустым взглядом куда-то вниз. — Что ж! — тут же переводит взгляд на штурмбаннфюрера, заулыбавшись колкой широкой улыбкой. — В таком случае, на правах гостя, я посмею попросить. Ещё по бокалу виски?       Отказаться от предложенного спиртного Геллер не мог. Всё же, люди выше по званию предлагают. Ни от первой рюмки шнапса, ни от второй, ни от «Вы пробовали русскую водку?». Ханс не пробовал. Данное упущение оказалось быстро исправленным. Лейтенанту данное пойло совершенно не понравилось, но штурмбаннфюреры оказались настойчивыми. После одной рюмки следом же оказалась употреблённой другая.       Ханс понял, что пора заканчивать, когда встал на ноги, чтобы добраться до туалета, и тут же чуть не свалился под стол, теряя ориентацию в пространстве. А ведь алкоголь его, обычно, так быстро не берёт! И мыслит-то он вполне здраво, просто тело не слушается.       — Геллер, осторожнее! — попытался предупредить Леммель.       — Всё в… в полном порядке! — опираясь руками о столешницу, старается удержать равновесие лейтенант.       — Господин унтерштурмфюрер, думаю, будет лучше, если Вы отвлечётесь, — мурлычет на ухо очаровательная шатенка с глубокими, ясно-синими глазами. Мягко кладёт свою кисть на шею мужчины, нежно поглаживает его кожу и перебирает пальчиками стриженые волосы.       — В самом деле, Маргарита права! — подхватывает офицер. На его собственном колене уже давно восседает вторая девица, и мужчина последние часы мероприятия интересовался тем, что находится за пределами его колен, лишь вскользь и поверхностно, так и предвкушая, когда же появится предлог перейти к самой сладкой части запланированного вечера.       Елизавета — та самая девушка, находящаяся на его колене, — сама уже давно была готова к уединению и тоже томительно ждала. Этот немец был хорош, красив, властно своими сильными ладонями удерживал её тело, подчиняя волю и разум себе. Юная женщина не подозревала, что оказалась в лапах настоящего садиста. И ещё не ведала, что этой ночью добираться до дома будет с великим трудом. Сейчас она просто хотела, чтобы её желание было удовлетворено, ёрзая на колене мужчины, чем ещё больше подогревала его похоть и жажду насладиться чужими муками.       Геллер, стараясь максимально здраво оценить складывающуюся обстановку, сквозь плывущую пелену перед глазами смерил брезгливым взглядом штурмбаннфюрера. Что Ханс вообще делает среди этих людей?! Он же прекрасно знает, что этот вечер закончится чужими криками и грязной кровью. Репутация господина Рауха бежит далеко впереди него. И Леммель — его подсосник — ничуть не лучше!       Неожиданно лейтенанту до боли в сердце стало жалко судьбы этих девушек. До боли в сердце и давящих слёз в глазах. Нет, так дело никуда не пойдёт! Он в этом участвовать не намерен.       — Господин Леммель, думаю, мне уже пора. Благодарю за гостеприимство…       — Ханс, неужели, ты куда-то торопишься? — театрально изумляется офицер. — Вечер же в самом разгаре, мы и о тебе подумали! — прямо намекает мужчина на третью девушку в их компании.       — Ну что же ты, Стеффан, явно же унтерштурмфюрер предпочитает нашему обществу другое. Зачем же давить на человека? Если хочет — пусть идёт. Господин Геллер, мы предоставим Вам автомобиль, как и обговаривалось.       Манипуляция. Самая очевидная, ничем даже не прикрытая, унизительная манипуляция. Уйдёт — проблем потом не разгребёт. Кто Ханс такой, чтобы поперёк горла вставать двум майорам СС? Всего лишь лейтенант — младший офицер. И никакие связи Фридриха ему не помогут.       — Господин Геллер, останьтесь, — ласково шептала на ухо Маргарита, продолжая успокаивающе, почти гипнотизирующе поглаживать шею молодого мужчины.       Ханс оборачивается на её пленительный голос, ясным взглядом всматриваясь в лицо девушки. Может, и правда, зря он? Ему любезно предоставили возможность провести этот вечер с привлекательной женщиной. Как он будет выглядеть, если откажется от этой возможности? Тем более, Маргарита и правда очень привлекательна. С виду такая хрупкая, утончённая, с белоснежной кожей и замечательной фигурой. У Ханса давно не было женщины. Предоставится ли такая возможность ещё когда-нибудь?..       Это сейчас в его мыслях нашёптывает алкоголь. Где-то глубоко внутри мужчина понимает это. Но сопротивляться своим желаниям уже не может. Чувствуя, как изнутри по телу разливается жар, лейтенант прижимает к себе девушку, уже не в силах отвести от неё взгляд. Сглатывая ком, Геллер садится обратно на диван, утягивая за собой Маргариту.       — Ну вот и замечательно! — демонстрирует радость штурмбаннфюрер Раух. — Раз всё разрешилось, — мужчина резко сжимает бедро восседающей на его ноге девицы, отчего та возмущённо ахает, — думаю, моё присутствие здесь более не является необходимым.       Со всеми должными церемониями офицер в сопровождении своей пассии удаляется на верхний этаж, где находятся комнаты. Леммель же с третьей девушкой остался и потянулся к бутылке с шнапсом.       Тем не менее, Маргарита успела усесться на бёдра молодому мужчине. Без малейших стеснений она вцепилась в его рубашку и принялась расстёгивать верхние пуговицы его рубашки, одновременно утягивая унтерштурмфюрера в страстном поцелуе.       У Ханса перехватило дыхание. Плоть томительно откликалась на женское воздействие, не позволяя пробиться крику разума. Обезволенный, он с ненасытной жаждой впился в упругое тело девушки.       — Интересными слухами Земля полнится… — словно невзначай комментирует штурмбаннфюрер, отпивая шнапс из бокала. — Поговаривают, Вы расквартированы вместе с представителем айнзацгруппы…       До Ханса не сразу доходит, что обращаются к нему. Одурманенный алкоголем и вожделением, мужчина воспринимает информацию лишь краем сознания.       — А о том в свою очередь ходят самые наиинтереснейшие истории… Господин Геллер, известно Вам что-нибудь об этом? Вы же давно с ним тесно общаетесь, поговаривают, что ещё со школы. Я ведь прав?       Слово за словом, предложение за предложением… Всё обрушивается на лейтенанта как ведро отрезвляющей ледяной воды. Это допрос. В очень бесчестной, изощрённой форме. Легко развязать человеку язык, когда он не отвечает за собственное тело.       — Господин Геллер, я вынужден задать Вам вопрос, — продолжал Леммель, подкуривая сигарету. — Что для Вас важнее? Ваша страна или же Ваш так называемый приятель.       Ханс понимает, что это всё ведётся неспроста. Но прийти к каким-то сложным умозаключениям он сейчас не в состоянии. Тем не менее, голос самосохранения надрывно кричит о том, что неверный ответ может оказаться фатальным.       — Германия… Германия превыше всего, — всплывает в памяти навеки высеченная в коре мозга строка.       — Это чудесно! Непоколебимость германского духа и характера — вот что отличает арийскую расу от прочих низших. Верность своим принципам и идеалам, патриотизм и отвага! Как жаль, что паршивые овцы найдутся везде… Одна паршивая овца способна уничтожить целое хорошее стадо! Вы же должны это понимать.       Единственное, что Ханс сейчас понимает наиболее явно — это то, что нужно срочно уходить. Но как это сделать, если собственные ноги держат с трудом?..       — Вы хороший человек, Геллер. Это я сейчас говорю не как Ваш главнокомандующий, а как такой же человек, как и Вы. И сейчас Германия нуждается в Вашей помощи. Фюрер на Вас рассчитывает.        — Что от меня нужно? — сглатывает лейтенант тугой ком. Кровоток начинает неохотно менять свой курс и направляться к голове, позволяя хоть сколько-нибудь активировать мыслительные процессы.       — О, не так уж и много! — офицер тянется к опустошённой стопке и наливает в неё ещё шнапса. — Всего лишь крупица информации. Происхождение обсуждаемой личности безукоризненно и известно вплоть до глубокого средневековья благодаря происхождению его отца. Но вот в чём стоит вопрос — это в женской линии родословной. Не обсуждаем тот факт, что род Лилли Ляйен не замечен в смешении. Но не всё же решают только предки. Может быть, Вы что-то знаете о том, чем занималась Лилли при жизни? — стопка шнапса скользит по направлению к лейтенанту.       Геллер пустым взглядом скользит по лицу всё ещё находящейся на его бёдрах девушки. Где-то позади со второго этажа доносится женский вскрик, но унтерштурмфюрер сейчас не обращает на него внимание. Лишь видит, как между бровей на лице Маргариты появляется хмурая складка и девушка бросает настороженный взгляд на деревянную лестницу.       Ханс почти ничего не помнил о матери Фридриха. Она умерла, когда самому Хансу было семь лет. Фридриху восемь. Но кое-что он точно знает. А ещё он точно знает, что чёрта с два он выдаст что-нибудь о Фридрихе. Ум прояснился.       — Она была флористкой, господин Леммель. И когда появился сын, полностью посвятила себя семье.       Мужчина принимает предложенный бокал и выпивает всё содержимое.       — Вы в этом уверены?.. Напоминаю, что речь сейчас ведётся о благополучии всей Германии.       — Больше я ничего не знаю. Я познакомился с ним незадолго до гибели его матери.       — Вот как… — озадаченно хмыкает штурмбаннфюрер себе под нос. — Что ж, в таком случае, больше не буду досаждать. Спасибо за содействие, господин Геллер. Развлекайтесь. На случай, если надумаете вернуться домой, автомобиль с водителем ожидает возле дома, распоряжение довезти Вас уже отдано. Мария, мы засиделись, пойдёмте.       Офицер вместе с женщиной удаляется на второй этаж.       — Наконец-то мы одни, — соблазняюще шепчет на ухо Маргарита. — Господин Геллер, может, выпьете вина?       Надо уходить.       — Только если Вы настаиваете… — улыбается мужчина.       Девушка тянется рукой к бутылке и зубами извлекает откупоренную пробку. Смело. Вызывающе. Хансу нравится. Если он задержится на пару минут, ничего же страшного в мировом масштабе не случится? Куда уж ужаснее мировой войны, которая и так уже идёт.       Фридрих томно смотрел на циферблат часов. Уже девятый час. Этот Хелльберг когда-нибудь выметется из его дома? Он уже понял, что Фриц намеренно подкарауливает возвращение Геллера. И штурмбаннфюрер очень надеется, что лейтенант решит переночевать сегодня у кого-нибудь в гостях. Не будет же оберфюрер спать у него! Фон Вюртемберг не знает, с какими целями его гостю так необходим Ханс, но что бы Хелльберг ни задумал, Фридрих не позволит втянуть в это Геллера.       Офицеры коротали вечер за колодой карт, которую любезно раздобыла для них Прасковья. Скат — очень популярная карточная игра в Германии, но она рассчитана на трёх игроков. А офицеров всего двое. Оттого игра никак толком не ладилась и не получалось войти в кураж.       — Господин фон Вюртемберг, быть может, Ваша переводчица соизволит составить нам компанию? Я её даже ни разу за этот вечер не увидел!       — Она под наказанием за несоблюдение дисциплины, господин Хелльберг. Развлекательное времяпрепровождение под запретом. Не хочу нарушать воспитательный процесс.       Анне попасться на глаза гестаповцу Фридрих не позволит. Если зацепится за неё — девчонка пропадёт.       — Какая жалость… — строит разочарованную физиономию оберфюрер и в очередной раз раздаёт карты.       Что-то внутри Ханса уверенно сопротивлялось. Что-то вопило о том, что происходящее сейчас не должно происходить. Но лейтенант сколько ни пытался поймать эту мысль, она каждый раз ускользала, подобно зыбкому песку сквозь пальцы.       Откуда-то до слуха доносится болезненный возглас. Лишь на мимолётную долю секунды мужчина задумывается об этом, но вот уже и эта мысль ускользнула, не позволяя на себе сосредоточиться.       — Так вы с ним близки?.. — нашёптывал на ухо нежный голос.       С кем близки? Ханс уже не понимал. Мысли перемешивались, а вместе с ними перемешивался и целый мир. Где он сейчас находится?..       Этот вопрос точно так же ускользнул.       — Я не понимаю… — с трудом выдаёт из себя унтерштурмфюрер слова.       Жарко. И дурно. И в то же время хорошо. Так хорошо! Только упросить бы мир замедлиться, перестать так быстро вертеться перед глазами…       — Во сколько лет Вы познакомились с младшим фон Вюртембергом, господин Геллер? — чуть настойчивее.       — В семь… — слова вырываются быстрее, чем размышления о том, что вообще может стоять за подобным вопросом.       — И Вы с тех пор всегда вместе?..       Что плохого, если Ханс поговорит со столь очаровательной девушкой?..       Но почему он должен ей что-то рассказывать? Почему она об этом спрашивает?..       — Господин Геллер, расскажите, мне правда интересно… — подаётся Маргарита ближе, целуя шею.       — Да… — напряжённо выдыхает лейтенант, вновь охватываемый пеленой возбуждения.       — Тяжело, должно быть… Говорят, это сложный человек…       Ханс усмехается. Да, сложный. Даже очень. Порой Ханс сам себе удивляется, почему они ещё не разбежались. Слишком уж разные. Почему Ханс тогда, в первом классе, подошёл к нему?.. Это же Ханс с ним столкнулся в столовой у буфета. У Фридриха из-за него выпал бутерброд, и Ханс предложил ему свой.       Водоворот мыслей утягивал лейтенанта, демонстрируя самые различные эпизоды из их детства и жизни. Вот они едут на одном велосипеде, Геллер тогда упал с багажника и разбил колени. А вот уже несутся вдвоём в поле на лошадях наперекор ветру. Счастливые. Беззаботные. Свободные.       Дальше жизнь принесла очень много драматичных событий. Но даже с приходом новых времён парни продолжали держаться вместе, находя друг в друге поддержку и утешение.       Ханс всегда тянулся к Фридриху. Сам порой не понимает, почему. Порой фон Вюртемберг так усердно пытался оттолкнуть. Чтобы обезопасить. Но Ханс всё равно шёл за ним. Поэтому он теперь находится здесь. Сам виноват. Но Геллер никого ни в чём не винил. Если бы он вернулся назад, он бы снова всё сделал точно так же.       Ханс открывает глаза. Видит перед собой лицо Маргариты. Видит как-то слишком отчётливо. Перед глазами больше не плывёт весь мир. И мысли больше не путаются и не ускользают. В мыслях только Фридрих. А ещё чёткое осознание, что Фридриху что-то угрожает.       Не спроста же проститутку подослали провести допрос.       — Маргарита… — бережно отодвигает от себя женщину лейтенант. — Мне нужно идти.       — Пожалуй, я у Вас и правда засиделся. Не буду больше отнимать Ваше время. Господин фон Вюртемберг, разрешите перед тем, как покинуть Вас, посетить Вашу уборную, — поднимается Хелльберг.       — Да, конечно. На втором этаже дверь в самом конце коридора.       — Премного благодарен.       Фридрих с облегчением выдыхает. Неужели. Штурмбаннфюрер тоже встаёт, тянется за портсигаром и убирает его в карман. Наверное, проводить надо. Идти не так уж и далеко, но всё же. Пока Хелльберга нет, Фридрих сам убирает использованные стопки и вытирает стол.       Одна мысль скреблась в сердце мужчины, но он не давал ей волю. Рано. Вот когда Фриц покинет его дом, тогда и можно радоваться.       Но стоило было об этом всё-таки задуматься, так входная дверь распахнулась и на пороге оказался никто иной, как Геллер в явно порядочной стадии опьянения.       — Фрид…дрих! — тут же кидается лейтенант навстречу своему другу, но путается в ногах и падает на четвереньки, доползая до высокой фигуры офицера и тут же обхватывая руками его колени.       — Ханс, с тобой всё хорошо? — выражает свою обеспокоенность офицер. Обычно Геллер возвращался на двух ногах, а не четырёх.       — Я им ничего не сказал! — неожиданно чётко и быстро запричитал Ханс. — Они всё выпытывали, но я им ничего-ничего не сказал! Никто мне не нужен, кроме тебя! Ни на кого никогда не променяю!       Фридрих опешил и замер, силясь сообразить, как нужно действовать. В этот момент начал спускаться Хелльберг и тоже остановился, лицезрея наиинтереснейшую картину.       — Ханс, ты что устраиваешь?! — возмущённо шипит штурмбаннфюрер, стараясь подхватить лейтенанта и поставить его на ноги, но тот лишь ещё сильнее обхватывает его колени, утыкаясь в них лицом.       — Ни званий, ни денег, ни женщин, ничего мне не нужно! — не успокаивался Геллер. — Жизнь мне не нужна, если с тобой что-то случится!       Холодный пот покатился по спине фон Вюртемберга. Всё, Ханс влип. Влип очень плотно, прямо основательно. Как теперь перед оберфюрером гестапо всю эту ситуацию объяснять?! Хватит ли у Фридриха авторитета и прикрытий связями, чтобы замять происходящее?!       — Поднимись, живо! — «и замолчи» очень хотелось выкрикнуть. Или зажать лейтенанту рот рукой, чтобы тот больше ничего не сморозил, и так уже наговорил! Но Геллер, захлёбываясь в своих переживаниях, его не слышит и, разумеется, не видит ситуации вокруг.       — Никогда не предам! Всегда с тобой буду, даже если отталкивать начнёшь!       — Унтерштурмфюрер, встать на ноги! Это приказ! — рявкнул офицер. Если до сознания не докричаться, то выдрессированные до рефлекторного состояния команды должны же пробиться до подсознания?..       Ханс отстраняется и, всё ещё стоя на коленях, растерянным, преданным взглядом смотрит на возвышающегося штурмбаннфюрера, на лице которого читается судорожная паника и полнейшая растерянность. Только сейчас лейтенант переводит взгляд на лестницу за его спиной, на которой замечает силуэт другого эсэсовца. Лениво ворошится чувство, что Ханс наделал что-то очень ужасное и непоправимое.       — Какая душещипательная ситуация! — воодушевлённо комментирует Хелльберг. — Думаю, я увидел предостаточно. Господин фон Вюртемберг, спасибо за гостеприимство, — спускается оберфюрер на первый этаж и снимает с вешалки свой китель. — Если появится какая-то информация, я Вам непременно сообщу! Выходить провожать меня не нужно. Доброй ночи Вам и Вашему другу.       Кинув оценивающий взор с заинтересованным прищуром в сторону унтерштурмфюрера, Фриц Хелльберг покидает пределы дома.       Фридрих смотрит какое-то время на Ханса, который взирает на него с блестящими округлёнными глазами, точно нашкодивший щенок, а потом молча разворачивается и уходит на второй этаж, закрываясь в своей комнате.       Этот мир определённо точно сговорился против него.