прости меня, моя любовь

      Верить в соулмейтов и то, что в каждого в этом мире есть пара, Олеся начала с детства — лет с трех, когда начала запоминать мамины сказки на ночь. Двое людей, связанных на глубине звезд, цветы, которые оживают на теле, и поиски настоящей любви.       Ну разве это не прекрасно осознавать, что никто за вселенским замыслом не останется одинок?       Только вот реальность оказывается куда хуевее и серее, а вся схема поиска «истинной пары» - грёбаным обманом и вселенским заговором. Ведь на улице двадцать первый век и никто уже давно не заебывается поиском своей любви. Точнее, даже не пытается, по умолчанию разочаровавшись в этом процессе.       Но вот Олеська другая, нежели эта серая масса, которой искренне плевать. Ей хочется верить и она верит. В принципе, из-за этого она чувствует себя белой вороной — у неё все всегда не так: в астрологию верить, машину идеально водит, мужчин из себя не выводит, соулмейта в душе мечтает найти.       Даже в старшей школе, когда у всех только на уме и было правило «трех Б» — бухло, бойфренды, блядки — Иванченко лишь хмурилась и воздыхала, читая рассказы и исследования. Не сказать, что она хотела, чтобы сквозь её кожу проросли какие-то цветы с ебучой болью и кровоизлиянием, но идея встретить того самого теплилась в глубине.       Со временем, став старше, она стала понимать, что мир — всё же блядская шутка и таких отчаянных, как она, уже и нет, поэтому и смирилась. Понемногу начала бегать на свиданки, принимать знаки внимания от многих, а потом уж и на долгие отношения переключилась. Отчего вот, результат одних с таких, сейчас сверкает на безымянном пальце.       Олеся глубоко вздыхает и только сейчас замечает, что уже минуты две без остановки помешивает сахар в кофе. Как-то рвано осматривается, нет ли никого вокруг — кухня офиса пуста — а потом кладет ложку слева от кружки, наблюдая за тем, как пар клубится вверх.       Два дня в статусе «невесты», два дня с неприятным ноющим чувством внутри. Не сказать, что она не рада. Она ебать, как рада, ведь второй вещью о которой девушка грезит с самого детства после «соулмейтов» — это свадьба, как в сказке, да и сам этот прекрасный трепет от ожидания.       Только вот ни трепета, ни ожидания — одно лишь непонятное поедающее чувство «неправильного» внутри.       — Ты себя накручиваешь, — негромко проговаривает практически в кофе Иванченко, а после делает глоток. — Просто ещё не привыкла.       Проще всего всегда себя оправдывать и искать объяснения. Человек без этого не может. Вот и Олеська, игнорируя всю свою интуицию и веру в астро-соул вещи, это делает.       Где-то внутри, на уровне последнего этажа души, предательский внутренний голосок шепчет, что: «а вдруг этот холод от того, что ты выбрала не того, и сейчас твой соулмейт где-то подыхает от твоих любимых гипсофилов, выхаркивая бутоны с кровью? вдруг он где-то рядом, а ты не видишь?»       — Заткнись! — не выдерживая противное эхо внутри, резко выкрикивает Олеська, ударяя ладонью по столешнице. Кофе немного выплескивается из кружки.       — Да я ничего и не говорил.       Иванченко дергается, замечая подле холодильника с энергетиками Шастуна. Тот хмурится, но на лице легкая непонимающая улыбка. Девушка замечает тень усталости и некого «не спокойствия» в глазах, а ещё — большие темные мешки под ними. Вновь работал в ночную с этими съемками.       — Ты в порядке? — с этим вопросом он открывает свой напиток и подходит ближе.       — Да так… Много мыслей.       — Ну это понятно, — добродушно усмехается Антон, присаживаясь напротив. Его взгляд на пару секунд скользит к обручальному кольцу. — Ты теперь у нас по уши в свадебных делах и это, невзирая на то, что у тебя и так ебаный пиздец с проектами. Одним словом, крепись.       Олеся не сдерживается и искренне улыбается на эти слова. Она наблюдает за тем, как парень наливает в стакан энергетик, а после, почти что, половину выпивает, сдерживая смачное рыганье перед подругой. Это выглядит комично.       — Это да…       — Олесь, — внезапно зовёт Шастун, сводя нахмуренно брови к переносице, — я чё-то не понял. Ты не рада?       Девушка моментально себя одергивает, понимая, что всем своим видом это и показывает, а после рвано отрицательно машет головой.       — Нет-нет… Просто… — в голове каша и собрать мысли в единое целое — сложно, отчего очередной уставший вздох вырывается из её груди. — Антош, вот скажи, — внезапно прерывает она свои раздумья, решаясь задать сложный для себя вопрос, — у тебя было чувство того, что, поступая вроде как правильно, так, как нужно… внутри, словно холодом веет?       Шастун заинтересованно хнычет, задумываясь. Он отводит взгляд в сторону, прикусывает нижнюю губу и подпирает подбородок кулаком. Спустя пару секунд звучит негромкий, размеренный ответ:       — Вроде было, но я всегда списывал это на страх.       — Нет, это другое, — тут же прерывает его Олеся, не зная, как правильно донести к нему свою мысль. Она крутится на своем стуле, словно кто-то иголок на сидение подкинул, и никак не может усесться от ебучих нервов. — Вот представь, что ты сделал предложение Ире — она не твой соул — но вроде бы всё заебись. Пока в один момент тебе внутри холодом не обдает.       — А-а… — как-то много понимания в этом звуке, отчего Иванченко тут же нахмуривается, надеясь услышать объяснение. — Я, кажись, догнал.       — Да? — голос девушки теплится надеждой.       — Да, — на лице у Шаста довольная улыбка и горящие пониманием глаза. — Олесь, ты просто нервничаешь, ведь Максон не твой соул. Это просто психосоматика.       Олеся лишь водит брови к переносице, обдумывая сказанное. По ней видно, что она не согласна, но не решается что-то возразить, понимая, что Антон вряд ли проникнется её чувствами. Конечно, шанс того, что он прав, довольно-таки велик, но маленькая Олеся внутри девушки недовольно топочет ножкой и орет, что что-то тут не так.       — Думаешь?       — Уверен, — шире улыбается Шаст и щелкает подругу по носу. Темноволосая коротко хохочет.       Может она и вправду сильно загоняется? Просто отпустить ситуацию и всё? На её теле ни цветочка, а если где-то умирает соул, так может он не побоится и сам подойдет? Если конечно, он умирает.       Олесе хочется верить, что нет.       — Хотя я тебе могу рассказать одну историю, но ты поклянешься, что никому никогда её не расскажешь, — внезапно предлагает Антон, словно что-то вспомнив.       — Слово астролога, — скрестив два пальцы и подняв их вверх, торжественно изрекает девушка, моментально серьезничая и убирая весь смех, которым была полна. Всё же и друг выглядит строго.       — Знаешь, когда-то, когда моя мама уже была беременна мной, — Шастун нервничает и это видно по тому, как он невольно выстукивает пальцами ритм по столу. — Цветы проявили себя, — Олеся ахает, ахуевая поражаясь до глубины души, прикрывает рот рукой, — васильки, кажется, — зачем-то уточняет Антон, но после отмахивается. — Так вот, понемногу они начали прорастать на руках, потом правый бок, начались припадки кашля с кровью и бутонами…       — Антош, это ужасно…       — Да. Мама говорила, что врачи ей советовали сделать аборт, чтобы иметь возможность повысить шанс выживания, но она отказалась, — улыбка у парня вроде бы и веселая, но глаза грустные с нотками боли. — Но хуже всего родителям было в эмоциональном плане. Представь, чтобы пробыть пять лет вместе, а потом узнать, что эта херня с соулмейтами их настигла?       На пару мгновений Шастун замолкает, как-то отрешенно глядя в сторону. Олеся знает, что у Антона родители давно в разводе, что у него есть и мачеха, и отчим, даже сестра сводная. Знает, что он поддерживает связь с ними обоими, пытаясь никого особо не выделять, хотя по горящим глазам можно понять, что маму любит немножечко больше. Теперь понятно почему.       — Отец сам помогал найти истинную пару мамы, — так же как внезапно замолчал, продолжает парень, вновь возвращая взгляд на подругу, — потому что любил. Не хотел, чтобы кто-то из нас умер… — Иванченко чувствует слезы в уголках глаз, но не спешит их сморгнуть. — А после, когда нашел Вадима, моего отчима, постарался отпустить.       — А как он его нашел?       — Ирония была в том, что это оказался молодой терапевт в поликлинике, к которому маму перенаправили. Они пересекались раньше в коридорах больницы, но вот когда мама пришла за справкой на учёт — всё и началось. Папа, сопоставив все факты, предложил эту теорию. Она оказалась верна.       — Ахуеть…       Иванченко не сдерживается в высказываниях, отводя отрешенный взгляд куда-то в сторону, в район кулера с водой. Как человек, который собирает любые реальные сведения о соулмейтах, она рада внутри такой истории себе в копилку. Но с другой стороны, сама история — это лютый пиздец, подтверждающий всю иронию и даже некую насмешку мира над этим самым «ханахаки».       — Олесь, у них не было симпатии от слова совсем, — с украдкой роняет Антон, кладя свою ладонь поверх руки подруги, чем привлекает внимание. Она дергается, выходя из некого транса. — Но Вадим потом часто говорил, что в тот период чувствовал нечто странное внутри. По описаниям похоже на твои ощущения.       Это обескураживает. Волна ебучего неприятного холода вновь штурмует её внутренние органы, перекрывая воздух. Олеся была очень близка к тому, чтобы отпустить ситуацию, но Шаст подаривший эту надежду, ебейше её забирает, поливая семена сомнения в её душе.       — Я не знаю, что сказать, Антош, — честно признается девушка, утирая согнутым пальцем слёзы. — Мне теперь страшно, что где-то может умирать моя «истинная пара».       Шастун человек неглупый, да и друг хороший. Он лишь молчаливо глядит на Олесю, понимая, что должен был рассказать эту историю, какой бы стресс ей бы она не принесла. Без пяти минут жена с ебучим чувством тревоги — это никогда не заканчивалось хорошо: либо развод, либо смерть. Одно хуевее другого.       — Просто верь своей интуиции, солнце.       Антон улыбается одними лишь уголками губ, наклоняется через стол и быстро чмокает подругу в лобик, тем самым подбадривая. Олеся благодарно кивает, а после бросает взгляд на сверкающее колечко.       Верь своей интуиции.

***

      Ребята, конечно, верили в «Натальную карту», словно родители, ожидающие первые шаги от своего чада, но на столь разгромные просмотры заглядывать боялись. А, зря. По восемь миллионов просмотров, как минимум. Димка где-то между делом пошутил, что никогда не думал, что в мире столько ебнутых людей, верящих в астрологию. Олеся же съязвила, что в мире столько людей, которым интересны ебанутые гости.       Но большие просмотры приносят больше съемок, идей и интеграций.       Сидя в своем кресле, Олеся устало листает ленту инстаграм, мечтая поскорее снять блядскую рекламу и отправится домой. Противный холод внутри никак не думает исчезать, а к вечеру лишь больше усиливается, отчего она себя чувствует как в ебучие месячные: хочется убить всех и вся, а ещё заесть это всё шоколадом.       — Кот, ты меня избегаешь?       Максим появляется, словно из ниоткуда и тут же усаживается на столик визажистки, которая лишь недовольно фыркает, но ничего не говорит, ведь избавить от этой привычки ребят никак не может.       — Нет, с чего ты взял? — Олеся непонимающе улыбается и слегка склоняет голову на бок, откладывая телефон. На самом деле, девушка понимает, что это может быть и правдой. Но всё это происходило и происходит не намерено.       — Просто ты пересеклась сегодня со всеми парнями, кроме меня, — Заяц слегка склоняет подбородок, утыкаясь колючим взглядом глаз в свою девушку. — Если ты про примету, что невесту нельзя видеть до свадьбы, так это про платье.       — Макси-им, — негромко посмеиваясь, тянет девушка, тут же протягивая к нему руку. Тот обхватывает её своими двумя и нежно целует. — Я просто на самом деле занята.       «Ага, ебучим сомнением…» — язвит и посмеивается внутренний голос, явно довольный своей шуткой. Олеся вздрагивает, и улыбка с искренней становится натянутой.       — Между нами правда всё хорошо? — видя эту странную реакцию любимой, переспрашивает Максим. — Если тебя испугало кольцо, так…       — Макс, — резко перебивает его Иванченко, немного повышая голос. Понимание того, что она злится, моментально появляется в обоих. Только вот, если девушка понимает, что это раздражение из-за ебучего внутреннего голоса, то Заяц — лишь больше хмурится, вопросительно глядя куда-то в район подлокотника. Олеся устало прикрывает глаза, чистит горло, а после проговаривает: — Всё хорошо, правда. Мы можем не развивать эту тему больше? Она мне не нравится…       «Конечно, ведь ты чувствуешь, что переход на новый этап отношений — это ошибка. А ещё — сука, вот это мое любимое — что где-то подыхает твой соулмейт, если верить Шасту. А ты хочешь верить, милая…»       Внутрений голос — блядская вещь, которую трудно заглушить. Но сейчас Олеся готова продать свою душу, лишь бы он заткнулся. Неосознанно, она до побеления костяшек сжимает подлокотники кресла и вновь закрывает глаза.       Макс хмурится на это и уже хочет что-то спросить, как двери студии с громким хлопком закрываются. Пара вместе с Мироськой, визажисткой, оглядывается, замечая Журавля.       Тот бледный, как стена позади, обе руки в бинтах, которые выглядывают из-под объемного худи, а сам он такой измученный, словно бежал кросс с препятствиями, а после ещё и боксерской грушей подрабатывал. Он машет рукой режиссеру, а после переводит взгляд на них и замирает в проходе. Олеся видит, как Журавль тяжело сглатывает и тут же чешет своё запястье.       — Димас! — улыбчиво зовёт Максим, поднимая пятерню вверх, словно парень до этого их не увидел. Но потом немного сгибает руку и подзывает к себе. — Чё ты? Как-то вообще хуево выглядишь, — оглядывая подходящего друга, со смешком заявляет он.       — Да грип ебучий подцепил, — совсем без улыбки лениво отмахивается Журавлёв и утыкает взгляд в Олесю, которой Мира, как раз красит ресницы. — Привет.       — Приветик, — Иванченко улыбается широко и распахивает глаза. Взгляды тут же сталкиваются сквозь зеркало, и на мгновенье повисает тишина. Девушка внезапно чувствует большую волну холода внутри, который Макс своим приходом заглушил.       — Лады, я пойду. Нам ещё с ребятами сценарии дописывать «Отыдо».       Дима внимательно следит за тем, как парень хочет оставить краткий нежный поцелуй на губах Олеси, но та лишь мигом отворачивает лицо, подставляя щеку. «Поссорились?» — мелькает мысль в его голове. Потом Макс жмет ему руку и уходит прочь из студии.       Но всё равно от осознания, что Олеся не с ним, блядские запястья жгут, место подле печени, также уже с ебучими бинтами, кровоточит. Благо, что в больнице сделали хорошую перевязку.       Мироська отходит от девушки и оценивает свою работу — прекрасно. Она быстро сворачивает свои кисточки, а после вытягивает другие, бросая взгляд на Журавля.       — Давай твою рожу в порядок приведем, а то можно подумать, что ты Пеннивайза хочешь закосплеить.       Олеся внимательно наблюдает за тем, как друг садится в только что уступленное ею кресло, а после опирается о столик, как до этого это делал Максим. Тревога не покидает душу и ей это не нравится. Только что вот, нормально же было при Зайце (до ссоры) — может и правда она себя накручивает из-за нового статуса? И все дело в Максе?       Она переводит взгляд на Димку: тот нахмурен, сосредоточен, а ещё больше — болезненный. Как друг Олеся, конечно же, замечает это его состояние: бинты на руках и белизну лица. Но как хороший друг, Олеся молчит и ничего не вытягивает, потому что, если захочет — сам расскажет. Но он молчит и это его выбор. Хотя где-то внутри ей и обидно.       Ебанный пиздец.       — Как самочувствие?       — Бывало и лучше, — его измученная улыбка совсем не успокаивает девушку. Она невольно поджимает губы и на мгновение устремляет взгляд себе в ноги. — Ты-то как? Как новый статус?       Димкины глаза горят теплотой и некой печалью, которая ей неизвестна. Он странно улыбается, время от времени на долю секунды кривясь, а ещё невольно выстукивает странный ритм ногой. За эту неделю он сильно изменился, и это Иванченко пугает.       — Не знаю, — со спокойной улыбкой отвечает она, легко вскидывая плечами. Странный ответ на столь волнующий вопрос. Олеся это прекрасно понимает. Точно также как и почти что безэмоциональный Журавль.       — Вы поссорились? — вспоминая тот странный момент прощального поцелуя, с некой странной ноткой надежды непонятной ей, спрашивает он.       «Поссорились? Димасик, конечно же, не-е-ет… Но ведь всё к этому идёт. Правда, Олеська?.. Кстати, этот холод не такой уж и плохой, я хоть поугарать над твоим тупизмом лишний раз могу…»       — Блядь, да замолчи, — не выдерживая блядский внутренний голос, перебивающий все её мысли, негромко шипит сама себе Олеся, при этом недовольно стукая каблуком по полу.       — Ладно, прости. Я не знал, что тебе настолько неприятна тема, — Дима отворачивает голову к Мироське, когда та, пытаясь делать вид, что ей совсем не интересны разговоры коллег, наносит последний штрих румянами.       — Да нет, Дим…       — Всё, я на кухне, если вновь захотите лицо водой окунуть, — прежде, чем успевает что-то в оправдание своего странного поведения сказать Олеся, с предупреждением улыбается Мира и уходит прочь. Она прекрасный сотрудник: всегда знает, когда лучше по-тихому уйти.       Журавлев сидит, повесив голову и упершись взглядом в телефон. Нет, по нему не видно, что он обижен. Скорее всё также измучен, и желает оказаться как можно дальше отсюда. Да и нога его всё также подрагивает. Олесе не нравится такое состояние друга.       Живой труп, блядь.       — Дим, прости, я не тебе это говорила. У меня просто это… — Иванченко ведет рукой, делая неопределенное движение в воздухе, — разногласия с моей башкой. Внутренний голос, вся хуйня.       Парень, недоуменно хмурится, но в тоже время заинтересованно глядит из-под ресниц на подругу, пытаясь найти нотки фальши. Но её нет. Есть только Олеся: заебаная не хуже него, но всё равно красивая и с этим непобедимым оптимизмом в глубине темных зениц.       — Тебя что-то гложет? — его голос звучит крайне обеспокоенно. Она лишь кивает. — Максим? Свадьба?       — Что-то общее.       — Ну так забей на это. Любовь не построишь на обидах. Конечно, если Заяц ничего хуевого не сделал, — он на мгновение как-то опасно улыбается, — тогда можно и въебать. Если ты боишься — скажи мне, я въебу.       Иванченко издает краткий смешок, потом тяжело вздыхает и обходит кресло с Димой, присаживаясь в соседнее и разворачиваясь к нему.       Она не знает, что делать. И не в плане общем, а в том говорить ли об этой проблеме другу. Он и так не в лучшей форме, да и свои проблемы имеет — чего только стоят странные бинты на руках. Олеся не позволяет себе думать об их причине, потому что в голову лезет худшее: Дима с лезвием в руках, да наедине со своими личными проблемами.       Блядь, а если он и вправду со своей женой поссорился и не хочет ей говорить, потому что не хочет рушить столь прекрасный момент в моей жизни своими проблемами? Если это так, то Димка хороший друг, а она…       Сука.       — Дим, ты вот когда на Лене решил жениться, — парень вздрагивает от столь странного начала вопроса, — не боялся того, что где-то может умирать твой соулмейт?       Олеся, не давая Димке вновь спрятать свой взгляд, заглядывает прямо в светлые глаза и выжидает ответ. Почему-то сейчас она не думает о том, что это может быть слишком личная тема, которую, на самом деле, не принято поднимать в обществе. Их программа — это другой разговор, там они и про деньги, и про секс говорят; политики только для тройного табу не хватает.       Дима нервно сглатывает, ощущая как его морозит. Ебучая мысль о температуре мелькает в голове, как начало тоннеля с белым светом в конце. Матвиенко говорил, что это крайне тревожный звоночек третей стадии.       — Да нет, — честно изрекает он, мыслями возвращаясь на шесть лет назад. — Мы с Ленкой любили друг друга, и про это даже мысли не было.       — Любили?       — И любим. Не придирайся к словам.       Олеся хмурится, перебирая пальцами низ своего объемного топа. Дима облегченно выдыхает, удивляясь столь странному диалогу. Видимо, его крест настегает его сам, как бы тот не хочет съебать от некой ответственности.       — Ты из-за этого такая нервная? Из-за своего соула? — девушка на вопрос лишь согласно кивает, не зная, что можно добавить. — По-моему, ты слишком загоняешься. Ты его ни разу в жизни не видела, поэтому забудь о нем.       — Не думаю. Всё же речь идёт о человеке, который предназначен мне свыше. — Иванченко настолько погружена в свои глупые мысли и переживания, что не замечает нахмуренного взгляда Димки.       — Ты не знаешь, кто он.       — И?       — Ну ты ведь не кинешь любимого человека ради соулмейта, к которому совсем не испытываешь чувств? — с нервным смешком решается уточнить он. Цветы, суки такие, застыли в ожидании, словно дразнясь и напоминая, что их цветение зависит от девушки напротив.       Хотя вопрос и звучит словно насмешка, так легко и просто, но внутри Журавлева настоящий ураган эмоций. А ещё он в душе не ебет, какой ответ хочет услышать от девушки: «да» или «нет». Тот и тот в его понимании хуевый: в одном он тварь, разрушившая пару, в другом — подыхает, как тварь.       Сука.       Олеся задумчиво хнычет.       — Дим, я выросла с твердым убеждением, что Вселенная никогда не ошибается, — строго, но негромким голосом начинает Иванченко, склоняясь немного ближе к нему, отчего их лица оказываются на расстоянии пятнадцати сантиметров. Дима застывает, ловля себя на мысли, что радужки её глаз на самом деле отдают коричневым — цветом, словно корни старого дерева. — И я бы сделала всё, чтобы это так и оставалось, — ответ очень туманный. Но Журавлю более, чем достаточно.       Внутри что-то болезненно сжимается, в горле вязкий ком нервов. Журавлев понимает, что это тот шанс, за который ему ничего не будет.       — То есть, если бы я, например, был твоим соулом, который умирал от ебучих цветов — этих блядских гипсофилов — ты бы не раздумывая, бросила Макса и начала пытаясь строить со мной отношения?       Олеся хмурится от столь неожиданного вопроса, сводит брови к переносице. Взгляд на пару секунд убегает в сторону, ведь смущение предательски колется внутри тем самым холодом. Она не понимает, что сказать, ведь ладно на месте соула представлять чужого человека, но если Димку…       Журавлев затаивает дыхание. Цветы блядски чешутся, но сейчас его это мало заботит.       Девушка внезапно улыбается лишь уголками губ.       — Наверное…       — Актеры на площадку. Мотор через пять минут!       Голос режиссера прерывает Олесю, да и сам столь странный душевный разговор. Пара вздрагивает и моментально отворачивает взгляды друг от друга. Димка внутри разочаровано стонет, а Иванченко хмурится, ощущая новую волну блядского «неправильного» чувства внутри.       Наверное… Что?       Блядь.