Странная история, приключившаяся с Мэри Райли, и о которой она никому не могла рассказать

      Несколько следующих дней Мэри разбиралась в основах химии. Джекилл учил её элементам, показывал простейшие реакции и тепло улыбался, видя её искреннее удивление и наивный детский восторг. После — научил правильно читать и записывать формулы, разложил для неё формулу волшебной тинктуры, записал пропорции для препарата и объяснил, почему его нельзя заготовить впрок. Джекилл безвылазно поселился в лаборатории, Мэри же уходила на ночь, приходила рано утром, приносила завтрак и новые книги из библиотеки, помогала ему привести себя в порядок — и всё начиналось заново. Мистер Пул, который, за невозможностью Мэри, приносил в лабораторию обед и ужин и видел их работающими за столом на сцене в анатомическом театре в окружении раскрытых книг и тетрадей, заполненных растворами и порошками колб и мензурок, перегонных аппаратов, а также множеством проложенных соломой ящиков, в беспорядке расставленных и тут и там — сказал, устав от разговоров лакея и новой горничной, что, как бы это ни звучало, хозяин действительно учит Мэри химии. Разочарованию их не было предела, и мистер Пул выразил предположение, что, раз они теперь всё узнали, возможно, Брэдшоу с Натали больше не будут столь вопиющим образом нарушать хозяйский указ.       Глядя на строчки с путанными буквами, Мэри думала, что никогда их не поймёт, считала себя слишком глупой для всего этого, но доктор почему-то не разделял её сомнения, и, от этого — как и от того, что под каждым символом он писал расшифровку, от которых, будто бы, не было проку — становилось только хуже. Мэри сидела за столом, кусая ручку, и старательно выводила каждую букву, но они всё равно выходили очень кривыми, а в голове, казалось, ничего больше не поместится. Она с несчастным видом посмотрела на Джекилла, который выписывал что-то из книги, и опустила глаза, так и не решившись прервать. Но он заметил.       — Да, Мэри?       Она спряталась, положив руки поверх записей.       — Сэр, вы, может быть, верите в меня, но это слишком сложно… Эти буквы ничего для меня не значат. Я бы очень хотела быть вам полезной, но не представляю от себя никакой помощи.       Джекилл обошёл стол и встал у неё за плечом. Наклонился с ручкой к тетради и обнял второй рукой.       — Вот это, — он записал короткую формулу, подписывая снизу каждый элемент, — то, из-за чего темнеет серебро, и вам с Пулом постоянно приходится его чистить. А это, — ещё одна. — То, почему у вас получается.       Мэри удивлённо смотрела в тетрадь. Всё это до сих пор не имело никакого смысла, но становилось теперь так просто…       Прежде чем она что-то сказала, он развернул её на стуле и наклонился ближе, держась обеими руками за спинку.       — И я считаю, что нам пора отдохнуть. Моя вина — я забыл о времени, а ты уже долго это всё переписываешь. Время занять себя чем-то приятным, например, выйти в город — я слышал, в это время года, погода там просто ужасная.       Он с виноватым видом улыбнулся — Мэри же смущённо рассмеялась и приняла предложение.       Ночью, когда Натали крепко заснула, Мэри выскользнула из общей кровати, завернулась для тепла в палантин, тихо спустилась и вышла во двор. Дом спал. Под стеклянным потолком анатомического театра тоже было темно. Стараясь не шуметь, Мэри отперла дверь и вошла. Джекилл спал. Либо же его не было — она не могла сказать точно. Мэри спустилась вниз, зажгла лампу и придвинула тетради. Она снова аккуратно переписывала каждую букву, внимательно повторяла каждый символ. Она не заметила, как в проёме кабинета появилась высокая тень. Не слышала спускавшихся по ступенькам ботинок с металлическими носами. Зато почувствовала, как её подняли со стола, а потом — на руки. Такой знакомый запах, в который, словно, добавили щепотку кориандра, длинные волосы касаются лица. Не открывая глаз, Мэри подняла руку и погладила его по щеке. Он снова поднимался и нёс её куда-то. Куда — совсем не важно, ей было хорошо просто лежать у него на плече.       — Заставляет заниматься тебя не пойми чем, а сам облачается мной и шляется, где попало.       В тёмном кабинете Хайд положил Мэри на кровать.       — Даже если не принимать во внимание моё предложение, я считаю, это нечестным.       Он сел рядом на пол, подтянул колени к груди и скрестил ноги. Свет из трёх вертикальных окон, выходящих на задний двор, серебрил ему волосы и очертил силуэт. Мэри невольно любовалась.       — Я сама пришла сюда — хотела потренироваться.       — И сейчас у тебя всё лицо в чернилах.       Мэри нахмурилась и медленно подняла к лицу руку. Хайд облизал палец и стал вытирать пятна с её скулы и щеки.       — Я могу принести твою одежду — ты, наверняка, проспишь здесь до утра.       — Если Натали вас увидит, то поднимет крик.       Он повернул голову в сторону дома, легко улыбнулся, сощурился, думая о чём-то своём. Мэри легко коснулась его руки.       — Не уходите.       Хайд положил голову на кровать рядом с ней.       — Хочешь, чтобы я остался?       Она кивнула. Подняла руку и запустила пальцы ему в волосы, перебирая, Хайд коснулся её лица.       — Маленькая рыжая мышка.       Мэри закрыла глаза, а он сидел рядом, касаясь её щеки, чувствовал пальцы в волосах. С ней было спокойно и тихо. Буря, терзающая душу, словно, замирала. Отступала, оставляя после себя… что — он не знал. Но и долго так продолжаться не могло. Сидение в четырёх стенах отрицательно сказывалось на его психике.       Хайд поднялся, когда её дыхание стало ровным, и пошёл на выход.       — Эдвард…       Он обернулся. Мэри не открывала глаз.       — Не дайте им понять, что это вы…       — Отдыхай, Мэри, — бледный свет лампы из театра выделил профиль, жестокую улыбку. — И не беспокойся.