Странная история, приключившаяся с Мэри Райли, и о которой она никому не могла рассказать

      — Сэр…       — Всё готово, Мэри, вот только это бесполезно.       Джекилл сидел за столом в анатомическом театре. Стол для работы также принесли из дома, чтобы не занимать металлический секционный. Он не смотрел на неё, уперевшись лбом в сцепленные пальцы, а взглядом изъеденную реактивами поверхность стола.       — Работа моей жизни, то, что могло спасти мне жизнь — всё пропало. Сгорело в жадных и алчных руках…       — Сэр.       — Тебе не понять. Я считаю, тебе лучше будет покинуть этот дом, Мэри. Как бы я ни хотел, ни желал обратного — не думаю, что впредь тебе пристало здесь находиться…       Мэри, наконец, положила перед ним на стол то, что прижимала к груди. Их было на одну больше: почерк у Мэри далеко не сразу стал таким же уверенным и ровным, буквы были крупные, строчки плясали — но постоянная тренировка принесла плоды, и уже к третьей тетради рука окрепла а слова выровнялись. Две нижние из стопки были все сморщены и разглажены, словно, когда-то промокли под сильным дождём. Джекилл поднял удивлённый, ошарашенный взгляд, и Мэри протянула ему самую верхнюю тетрадь. Он взял её в руки, до конца не понимая, трепетно перелистывал страницы, смотрел на знакомые формулы, рассуждения, но только написанные гораздо чище, без зачёркнутых лишних строчек.       — Но. Это же…       Он поднял глаза.       — Первые я купила в тот день, когда… когда вы меня потеряли, сэр. Я плохо рассчитала сумму, и у меня не осталось денег для дороги домой. Вы сами просили их спрятать так, чтобы даже вы не знали, где они — но он гораздо умнее меня, сколько бы я ни отказывалась, он бы проследил за мной и всё равно нашёл бы их, сэр. А так получилось, что ваши записи никогда не покидали дома.       — Я наговорил тебе такие ужасные вещи, Мэри — как я посмел в тебе усомниться…       — Вы должны были усомниться во мне, сэр, иначе бы он всё понял.       Мэри отвела взгляд, в глазах снова защипало, хоть на губах была улыбка. Джекилл взял её руку и стиснул пальцы, с силой, до боли, сам не понимая этого. Мэри не отнимала её, ведь душевные его муки причиняли ей боль гораздо большую. Он резко зажмурился, как от боли, напрягся всем телом.       — Мэри, он уже скоро появится — ты точно понимаешь, что здесь написано? — поднял на неё взгляд, на лбу выступила испарина, дыхание участилось. — Я не смогу тебе помочь.       — Да, сэр, — тихо, но уверенно.       Джекилл встал, тяжело опираясь на стол, стянул рубашку через голову, спотыкаясь, согнувшись от боли — Мэри поспешила подхватить его под руку и помогла идти.       — Тинктуру нужно смешивать и вводить каждые три часа, и, боюсь, первые разы станут для тебя мучительны, — тяжело дыша он сел на секционный стол и закинул ноги, лёг, железная его поверхность до дрожи холодила открытые руки, спину — или же дрожь шла изнутри? Мэри сразу же накинула и зафиксировала оковы ему на ноги, на поясницу, Джекилл схватил её за запястье. — Ты должна будешь поймать его, как только он появится, Мэри, сразу! — его скрутила судорога, он охнул, снова до боли сжимая её руку. — После, ты уже не справишься.       Она и сама понимала это. И это тоже было страшно, но Мэри только кивнула.       — Да, сэр.       Джекилл устало улыбнулся. Он старался говорить скоро, насколько позволяли боль и сбитое дыхание.       — Ты умница, Мэри, ты всё сможешь. Главное, выполняй всё в точности.       Поднял с трудом руку и коснулся её лица.       — Как же я мог быть таким слепым…       Он снова зажмурился, скрипнул зубами. Он так и держал её за руку, и вместо ответа Мэри быстро прижалась к нему, поцеловала и заглянула в мутные ореховые глаза, вероятнее всего, в последний раз.       — Прощайте, сэр.       — Прощай, Мэри.       Слабый голос на слабом выдохе. Тело снова свело, он выгнулся, насколько позволял стол, и закричал, и отчего-то крик казался ей страшнее, чем всегда. Мэри не могла даже отвернуться, ведь должна была следить, подобрать правильный момент, чтобы сначала заключить шею, потом запястья и только после этого — плечи. И времени на всё у неё почти не было.       Хайд скалился, пытался высвободить руки, до вздутых вен проверял оковы на прочность. Мэри в тайне радовалась своему решению обшить металлические скобы тканью, с такой яростью он рвался на свободу. Наконец, поняв, что ничего не получится, он повернулся к ней.       — Мэри, выпусти меня.       Мэри отступила на шаг, не в силах отвести от него взгляд.       — Эдвард, простите, я не могу.       Хайд наклонил голову, насколько позволяли скобы, заглянул ей в глаза.       — Я ничего тебе не сделаю, Мэри, ты знаешь это. Я даже выставлю тебя за дверь, пока буду разносить здесь всё. Потом мы уедем — куда угодно, куда захочешь. И не будет больше ни этого дома, ни прислуги, ни этой проклятой сыворотки — только выпусти меня!       Мэри вздрогнула, словно вспомнив, что должна сделать, и торопливо развернулась к столу.       — Это погоня за слепой мечтой — к чему, думаешь, они приводят? Надежды всегда рушатся, Мэри, я пытался тебе объяснить, но ты ничего не слушала! Оставь всё, как есть, прошу тебя — я уйду, как уже когда-то собирался, но тогда Джекилл был слишком слаб — сейчас у него есть ты, Мэри, я оставлю тебе твоего глупого доктора, и вы обо мне больше не вспомните. Умоляю, Мэри, выпусти пока не стало слишком поздно!       Мэри мелко трясло, у неё дрожали руки, когда она собирала необходимые реактивы. Хуже всего было то, что она ему верила. Верила, что он не собирался возвращаться. Верила, смаргивая слёзы, его срывающемуся от страха голосу. Она верила им обоим.       — Простите, но мне нужно ввести препарат.       Удивительно, но голос оставался твёрдым.       Новая сыворотка дважды меняла цвет. Джекилл уже показывал ей процесс её приготовления, также, он подробно расписал его на нескольких страницах, так что ей оставалось только аккуратно повторять всё то, что она уже видела, столько раз читала и переписывала. Глубоко выдохнула, прежде чем набрать необходимое количество в шприц. Джекилл не знал какой эффект возымеет тинктура, поэтому предположил, что колоть её по старинке в лопатку, будет самым правильным из возможных решений.       Хайд уже не пытался вырваться и лишь глазами неотрывно следил за её действиями. Глазами, в которых плескался первобытный ужас, сковавший всё его тело. Всё, что он смог — лишь сильнее вжаться в стол, при её приближении.       — Мэри, я гораздо больше человек, чем он когда-либо был.       И, в чём-то, он, неожиданно, был прав. Конечно, Эдвард Хайд был жестоким и беспощадным убийцей, практически неуправляемым монстром — но Мэри нравился его непоседливый живой ум, его непосредственность и неожиданная лёгкость. Когда он был спокоен, привыкнув к нему, она часто смеялась рядом с ним. И сейчас он едва шептал с разбитой надеждой в глазах.       — Не отнимай у меня этого, прошу…       Мэри было невыносимо до физической боли, что этот человек, этот удивительной энергии, пусть и невероятно страшный человек, её любимый человек был доведён до подобного состояния, и доведён был ей.       Мэри наклонилась над ним, над столом, держа в одной руке наполненный шприц, второй дрожащей рукой провела ему по волосам, орошая слезами его лицо, и её слёзы смешивались с его. Прижалась щекой, снова усмиряя, принося покой. Сейчас у неё было больше времени, и Мэри не хотела торопиться, хотела оттянуть страшный момент, и каждая прожитая секунда казалась ей драгоценней золота. С бесконечной преданностью он смотрел ей в глаза и не увидел, как она поднесла иглу. Когда поцеловала — не почувствовал, как ввела её.       — Я люблю вас, Эдвард.       Мэри надавила на поршень. Чёрные глаза в ужасе расширились.       — Прощайте.       — Нет… Нет!       Хайд дёрнулся и закричал от ярости и боли, и не слышала ещё она такого крика. Казалось, он проникал в самую её душу, оставляя там отпечаток леденящего, разъедающего страха. Его тело выгнулось, насколько позволяли оковы. Джекилл не знал, какой результат ждать от тинктуры, он просил Мэри следить за собой, но всё, что она смогла, это перевернуть песочные часы и забиться под стол, закрыв голову руками.