Странная история, приключившаяся с Мэри Райли, и о которой она никому не могла рассказать

      Мэри принесла из кабинета одеяло и укрыла его, почти нагим лежащего на железном столе. Хайд спал или же был без сознания — Мэри не могла знать. Он кричал, так страшно, почти вечность — но по большим трёхчасовым часам прошло всего несколько минут. И сейчас он затих, дыхание его было ровным, и Мэри лежала рядом поверх одеяла, положив голову ему на плечо. Прислушивалась к ровному биеню сердца и смотрела на часы. Заснуть она не боялась. Точно не сейчас.       Новый укол снова разбудил его и снова заставил страдать, и, то ли его крики стали слабее — то ли Мэри теперь могла их вынести, но убежать и спрятаться больше не хотелось. На третий раз, прежде чем затихнуть, он начал бормотать сквозь слёзы, но, как бы близко она ни подносила к его губам ухо, не могла ничего разобрать. Мэри снова принесла еду, но не могла никуда отлучиться и не знала, что с ней делать. Чтобы не заснуть, она ходила по лаборатории, чистила стекло, вытирала пыль, попыталась оттереть рабочий стол — даже помыла полы, в перерыве сделав очередной укол. Устав, заставила себя поесть, но не смогла съесть много и отнесла поднос обратно на кухню, сказав миссис Кент, что хозяину нездоровится, и попросив её на ближайшие дни не готовить ничего, кроме бульона. Ведь, кроме того, он мог прийти в себя, и ему бы понадобились силы.       Вернувшись в театр Мэри застала его с открытыми глазами, слепо смотрящим в мутное стекло потолка.       — Сэр?..       Мэри осторожно подошла ближе, краем глаза продолжая следить за часами.       — Эдвард?       Глаза были налиты кровью, он ничем не выдавал, что видел или слышал её. Позвав его ещё раз, Мэри уже протянула руку, собираясь закрыть их, чтобы не сохли без причины, на что он глубоко вдохнул.       — Теперь ты можешь сказать, что ты придумала за комбинацию?       Глаза застыли, казалось, двигаются только губы, а голос… Голос Хайда был выше, он намеренно растягивал слова — Джекилл же всегда говорил ровно, взвешенно, редко позволял эмоциям брать верх. Сейчас же его слабый голос был чем-то средним, и у Мэри от этого похолодело между лопатками.       — Цена за тетради и на дорогу домой, сэр…       — Ты смогла перехитрить меня, Мэри. Как ты могла оказаться такой жестокой.       Мэри прикрыла ему веки и встала рядом, не убирая руку. Она не могла смотреть в эти глаза.       — Я любил тебя, Mäuschen. Правда любил. Теперь я это понимаю. А он… — губы растянулись в усмешке. — Что бы ты о нём ни говорила, он так и не смог увидеть тебя.       Он замолк, сухим языком облизав губы, сглотнув сухую слюну.       — У него много своих проблем, сэр. Я считаю, он имеет полное право думать лишь о себе.       — «Имел», Мэри. Что, думаешь, будет после?       — Я верю ему сэр.       — Ты поверила не тому. Ты убила нас. Я чувствую, как эта дрянь высасывает жизнь.       У Мэри задрожали губы, снова защипало глаза, ведь он и правда выглядел, как при смерти. Но, кажется, или волосы стали немного короче? Мэри зажмурилась, по щеке скатилась слеза.       — Я убью себя, если вы умрёте, сэр.       — Возможно так будет лучше. Никто из нас не должен жить, Мэри. Я знал, что ты станешь погибелью…       Где-то за спиной продолжали осыпаться часы, но теперь всё это казалось таким неважным… Она подняла руку к глазам, и между пальцев потекли слёзы, капая на поверхность стола. Так она и стояла, закрыв одной рукой глаза ему, а другой — себе.       — Я больше не знаю, кто я, Мэри. Сознание путается. Я ничего не вижу. Ты здесь, Мэри? Помоги мне…       Порывисто Мэри упала к нему на грудь, задрожав, гладя по лицу, заглядывая полными слёз глазами в глаза — и понимая, что он больше не знает, что она совсем рядом.       — Я здесь, миленький, любимый мой, мой самый лучший человек, я здесь… Не покидайте меня, я заклинаю вас, прошу вас — я ведь не смогу без вас. Я ведь не жила даже, пока не встретила вас…       Голос подвёл, ноги ослабли, и она осела на пол, прижав ткань одеяла к лицу и плача навзрыд, выпуская из себя всё напряжение весь ужас последних дней, ведь больше была не в силах его выносить — и неизвестно ещё было сколько придётся ей вынести. Единственно, что оставалось — смотреть на часы и, веря, продолжать колоть препарат.       Совсем стемнело, и Мэри зажгла лампы. Новый укол не вызвал крика — лишь бормотание. Мэри сидела рядом и её, словно, подбросило из тяжёлой дрёмы её, она снова услышала бормотание, но теперь могла узнать голос — это был голос доктора.       — …вышел человек с дубинкой и мешком. И в дальний путь, и в дальний путь отправился пешком. Он шёл всё прямо и вперёд и всё вперёд глядел. Не спал, не пил, не ел, не спал, не спал, не пил, не ел… Будь смелой, удача любит смелых.       Мэри подошла без надежды быть узнанной. Из-под прикрытых век по вискам стекали слёзы, собирались в раковине уха, капали, терялись в длинных, непривычных голосу волосах.       — Прости меня, Мэри. Я был слаб и зависим, как последний пьяница, но зависим не от вина а от свободы. Я заманил тебя обещаниями, сделал заложницей своей слабости. Я сам лишил тебя свободы, даже не позволив узнать её вкус…       Он слабо усмехнулся.       — Знаешь, чего я всегда хотел? Прийти к Лэньону и вколоть при нём сыворотку. «Узри, невежда, торжество науки над миром реальным!» Это пошатнуло бы всё, во что он верит.       Бросив взгляд на часы, Мэри вдруг увидела, что все песчинки упали. Сонливость вмиг исчезла, она поспешила к столу, пытаясь унять дрожь в руках, лампы, ещё не прогорев, светили ярко, она надеялась, что ещё не поздно, и он тихо застонал от укола. Мэри снова перевернула часы.       Проколы на коже затягивались, будто, сами по себе, лишая её возможности понять, сколько раз она уже вводила препарат. Но, в общем, это было и не важно, ведь, никто так и не знал, сколько раз, по итогу, потребуется. Мэри попыталась унять волнение и обошла стол. Убрала одеяло с левого запястья и ощупала пальцы. Она в этом ничего не понимала, но мизинец, казалось, был идеально целым. Открыла живот. Неровный узловатый шрам остался на своём месте. Едва касаясь, провела по нему пальцами. Хайд говорил, что этот шрам далеко не так интересен, как её…       Он снова вздохнул. Мэри тут же вернула одеяло на место, подошла и опустилась, пытаясь заметить хоть небольшие изменения в его лице. В нескольких местах проступила короткая щетина, глаза были закрыты, и было похоже, что он спал, но она не могла сказать наверняка. Мэри сделала от стола несколько шагов, когда снова услышала, что он зовёт её. Но, подойдя ближе, всё оказалось не так.       — Я восхищаюсь тобой, женщина, но твоя хитрость меня пугает. И твоя сила, — голос изменился, улыбка оскалила зубы. — В былые времена её бы назвали ведьмой. Сообразительная, хитрая. Бойкий, пусть и кроткий нрав, прекрасное тело. К умению читать, мы с тобой выучили её письму, счёту, наукам, — усмехнулся. — Ещё и рыжая.       — Молчи, зверь, я не желаю тебя слушать.       Ответом ему был тихий и жестокий смех.       — Даже на пороге смерти ты всё такой же упрямый осёл.       — Я проклинаю день, когда выпустил тебя на свободу.       — Разве ты не должен принять меня? Твоими стараниями мы заперты здесь навечно. Привыкай.       Они разговаривали друг с другом, совсем как в её снах. Вот только на деле это оказалось гораздо страшнее.       Мэри забыла, когда нормально спала в последний раз или сколько сейчас времени: теперь её день был поделён на отрезки длиной по три часа, в которые она бесцельно бродила или сидела в лаборатории, с рваными промежутками заходила в дом, дремала, просыпаясь каждый раз с колотящимся сердцем, и смотрела на часы, чтобы понять, что прошло всего несколько минут. У неё пытались спрашивать, но она лишь брала горячий или остывший мясной бульон, относила его в анатомический театр, где выпивала, почти не ощущая вкуса, и продолжала своё бдение. Иногда, приходя в дом, она понимала, что над городом нависла ночь. Единственное, что Мэри всё ещё делала без запинки — смешивала препарат.       А ещё был он. Мэри больше не знала, каким именем его называть, поэтому теперь был просто «он». Он перестал так резко реагировать на уколы, и просто лежал молча, почти без движения, и Мэри приходилось подходить и проверять, что он всё ещё с ней. Время от времени она ложилась рядом, и там, где скобы врезались в тело, начинала нарастать боль, но Мэри, будто, не замечала её. Куда важнее для неё было его тепло. Что он был рядом.       На третий день такого своего дежурства, понимая, что мысли начинают подводить её, Мэри решилась рассказать обо всём Натали. Обо всём, что оставалось в пределах разумного «реального мира», каким назвал его Джекилл, чтобы Натали помогла ей, а не убежала с криком. Что хозяин долгое время был болен, что, страшась приступов его болезни, от них ушла вторая горничная, что он уже давно искал лекарство, и, наконец, нашёл его. И, что вводить его полагалось каждые три часа, и длится это вот уже третий день.       — Так вот почему ты ходишь, как призрак!       Натали со всё возрастающим любопытством, перерастающим в детский восторг прошла сначала по подвесному месту, соединяющем дом с пристроями склада и лаборатории, потом по хозяйскому кабинету и, наконец — анатомическому театру, в котором Мэри пыталась поддерживать порядок, но начинала понемногу терпеть поражение.       — Я почти не спала всё это время — боялась пропустить новый укол. А теперь я боюсь, что больше не могу следить за часами, и, если не ввести препарат вовремя, я… — измученный её разум отказывался дальше держаться, в глазах снова защипало, слеза скатилась по щеке, Мэри всё смотрела на него, лежащего на столе. — Я не знаю, что может тогда случиться, Натали…       Натали, не ожидавшая такой резкой перемены, обернулась на дрогнувший осевший голос, подбежала, обняла её, и Мэри, не выдержав, разрыдалась у неё на плече.       — Да что ж это такое! Мэри, ты ведь для этого меня позвала! Теперь всё будет в порядке, вот увидишь…       Мэри цеплялась за неё в ответ так крепко, что Натали стало больно. Девушка попыталась выбраться, отцепить её от себя, как взгляд упал на лежащего на столе человека.       — Да он помолодел! — Мэри от неожиданности ослабила руки, и Натали смогла, наконец, освободить себя и подошла к столу. — А я говорила, он был красавец.       Подняла глаза, показывая на видимую над одеялом скобу вокруг горла.       — А это зачем?       Ответ пришёл сразу.       — Хозяин впадал в буйство. Для этого он и потратил столько сил на лекарство.       — Буйство?..       Натали отошла от стола, словно он мог внезапно встать и наброситься на неё. К Мэри же наоборот вернулось самообладание. Она посмотрела на часы. Оставалась где-то половина.       — Попроси Брэдшоу рассказать тебе о корове. Энни ушла немногим после.       — И он нашёл лекарство… помолодев?       — Здесь скрывается гораздо больше, чем видит глаз…       Но Натали, влекомая любопытством, уже снова подошла к столу, рассматривая хозяина так близко, как никогда бы не смогла себе позволить. Хихикнула.       — Ты смотри — у него борода, словно, сама помнит, как ей надо расти.       — Что?..       Для Мэри это стало новостью. Внезапной, странной. Она уже давно перестала замечать в нём хоть какие-то изменения и только надеялась, что эти уколы оставят его в живых. Но теперь, когда Натали обратила на это внимание, она и сама увидела… Волосы стали ещё короче, и крупные кудри теперь были заметнее. Короткая жёсткая без седины щетина покрывала щёки, но усы с когда-то аккуратной бородкой и правда были на месте. И… разве Натали только что не сказала «красивый»?.. Ещё никто на памяти Мэри не осмеливался назвать Хайда красивым. По понятным, скручивающим самое нутро в узел, стоило лишь посмотреть на него, причинам. А значит…       Мэри наклонилась над ним, позвала тихо, с надеждой… словно что-то могло измениться.       — Доктор Джекилл? — и ещё ближе и тише. — Эдвард?..       Натали нахмурилась.       — Разве не Генри? — вздохнула. — В этом доме происходит столько всего, о чём вообще никто не знает… Я могу надеяться, что мне расскажут?       Мэри выпрямилась с виноватым видом.       — Возможно, когда-нибудь, Натали, — на неё навалилась усталость, Мэри присела на стол и тяжело подняла к лицу руку. — Но не сейчас.       — Иди поспи, я послежу за часами. Ты ведь для этого меня позвала?       — Да… — Мэри отошла от секционного стола и показала уровень песчинок в верхней чаше. — Когда останется примерно вот так, ты должна будешь меня разбудить, Натали.       — Не волнуйся. Я, может быть, не такая умная, но свою работу я знаю.       Мэри улыбнулась.       — Спасибо тебе.       Та улыбнулась в ответ.       — Иди спи. Ух, мистер Пул меня уволит!..       — Мэри! Мэри, просыпайся! Что-то происходит, Мэри!       Мэри показалось, что она только прикрыла глаза, как настало время просыпаться. Они пропустили? Тяжело поднимая голову от стола, где спала, почти не видя ничего перед глазами, Мэри протянула руку, как ей показалось, перед собой.       — Препарат…       — Забудь про препарат: что-то случилось!       И её дёрнули совсем в другом направлении.       Натали действительно оказалась хорошим подспорьем: она исправно отдежурила и дала Мэри поспать, уже несколько раз вовремя будила её, и Мэри рассчитывала отпустить её на вечер в дом, извинившись заблаговременно перед мистером Пулом за то, что забрала её, никого не предупредив — но сейчас что-то происходило и совершенно не так, как должно было.       Вырваться из цепких объятий сна оказалось сложнее, чем обычно, но, когда Мэри, наконец, оказалась у секционного стола, она снова была от него свободна.       Лежащий на столе мужчина шевелился.       Медленно, словно сам пребывал в стране сновидений, он, повернул голову, хмурясь, затем сведя брови. Пытался поднять скрытую под одеялом, прикованную к столу руку. Другую. Мэри наклонилась над ним, не зная, что предпринять, и, в первый раз за всё время, она испугалась того, кто мог перед ней оказаться. Что он не примет её, или, что хуже — она не сможет принять его… Но, стоило ему открыть глаза, все страхи тут же испарились, столько в его взгляде было тепла.       — Mäuschen…       Слёзы облегчения полились из её глаз, Мэри наклонилась к нему, касаясь лбом лба, обняла за голову, а Джекилл с лёгкой улыбкой прикрыл глаза, отдыхая. Потом открыл снова и посмотрел на Натали, что так и стояла на своём месте. Он снова поднял глаза на Мэри, встречаясь с ней взглядом, в котором прибавилось беспокойства.       — У нас получилось?       Мэри поднялась на руках.       — Я не знаю, сэр… Но вы выглядите иначе.       — Иначе?       Она кивнула.       — Помоги мне встать.       Мэри тут же подскочила, словно только вспомнила о том, что следовало сделать в первую очередь.       — Конечно, сэр, сию минуту…       Смахнула одеяло, тут же передав его Натали, а та, не видевшая никогда обнажённого, пусть и только до пояса, мужского тела, густо краснея, не смогла отвести взгляд, смотря во все глаза, словно пытаясь увидеть всё и сразу, но то и дело натыкаясь на уродующий живот узловатый шрам. Мэри не замечала её, развинчивая из-под стола одну за другой удерживающие его скобы, Джекилл же, за неимением другого занятия, наблюдал за Натали, насмешливо усмехнувшись, когда она, наконец, заметила его взгляд, краснея ещё гуще и лепеча извинения, отвела глаза в сторону. Джекилл сел.       — Натали, спросите на кухне по поводу ужина, — он поднял глаза на тёмный квадрат неба в потолочном окне. — Либо посмотрите по остаткам, — снова посмотрел на неё. — Я смертельно хочу есть.       Натали скоро кивнула и побежала через кабинет выполнять поручение. Мэри закончила с последней скобой и распрямившись встала у стола, опустив руки. Смотря в сторону. Сдерживая в груди рыдания и не зная, что делать дальше.       — Мэри?..       — Сэр, вы… это вы? Или…       — Я не знаю. Но впервые за столько лет я не чувствую трещину в душе. Я не чувствую никого внутри себя, Мэри. Я — это только я. Я принял его. — он легко улыбнулся. — У нас получилось. У тебя получилось.       Губы задрожали, по щеке скатилась слеза, и Мэри прижала к глазам руку в надежде хоть как-то удержать, остановить остальные.       Джекилл поднял глаза на темнеющий за обитой красным подобном дверью провал кабинета, в котором следовало включить лампы, где, между шкафами рядом с рабочим столом стояло поворотное зеркало в пол, принесённое Пулом и Брэдшоу из его спальни.       — Я бы, конечно, хотел посмотреть на себя, каким стал — но что-то мне подсказывает, что мне ещё нужно сидеть.       Мягко перевёл взгляд на Мэри.       — Не составишь мне компанию?       Не отнимая от глаз руки, Мэри кивнула и осторожно села рядом. Джекилл обнял её за плечи и привалил к себе. Воздух в огромном помещении был прохладным, а он сидел без рубашки и на железном столе…       — Натали унесла одеяло, — куда-то вниз, почти неслышно.       Наклонил к ней голову.       — Тогда сядь ближе.       Мэри снова кивнула, прижалась, со всхлипом, обняла, цепляясь до боли в пальцах, дрожа, спрятала голову у него на плече.       — Сколько прошло времени?       — Я не знаю, сэр.       Он посмотрел на заставленный реактивами стол.       — А сколько осталось тинктуры?       Снова всхлип.       — Я не знаю, сэр.       Обнял её, успокаивая, поняв, наконец, что ответа не будет, а Мэри дрожала, пусть и не цеплялась больше так отчаянно, пряталась на его плече, пытаясь сдерживать слёзы, но они всё равно текли из-под закрытых век, не принося с собою облегчения.       — Эти дни будут преследовать меня в кошмарах, сэр.       Мягко, немного грустно улыбнулся ей в волосы. Одна рука обнимала за плечи, вторая мягко перебирала пряди.       — Значит, будешь спать со мной.       Мэри затихла, подняла глаза. Мокрые холодные ресницы коснулись шеи.       — Я победил своих демонов, Мэри, — снова улыбнулся, гладя по волосам. — Смогу победить и твоих.       Натали стояла с подносом с остывшим супом в дверях кабинета и не знала, можно ей спускаться или нет.