Солнце светит мертвецам

Дом, милый дом. До очернения гадкая, сильная вещь - эта ваша привязанность. О чём и говорить, то у него её точно нет. Ни за что. Никаким способом не уговорится эта мысль бытия и греющей важности. Означает ли дом спокойствие? Означает ли семья благополучие? Раз у него нет ни того, ни другого, Чуе следовало бы называть себя неполноценным. Хотя, естественно, он не один такой. А что там до остального? С какого момента всё полетело к чертям собачьим, раз Чуя теперь полностью потерян в своих метаниях и вездесущих догадках о будущем. И плана то нет, только грязная пустошь застряла в горле. Чуя теперь не пытается выкарабкаться, он не пытается думать. Ранения? Что уж говорить о ранах, если его регенерация как всегда справилась блестяще. Хотя, следовало бы заметить, что за успокоением Чуи и его импульсивной порчи выезжала чуть ли не вся мафия. Неужели очередная впадина в виде душевных страданий нагонит его так скоро? Возможно, она всегда следовала по его пятам, просто чем лучше ты заглушишь это чем-то особенно занимательным, тем проще будет забывать. Ведь Чуя был самым уникальным подростком, придумал скрепки в ушах. Он считает это за проходной возраст, однако взрослые воспринимали его, как за обычного дурачка. А дальше и уродливые старшики по несчастью, но те Накахару почти не трогали, от чего жизнь была чуть легче. В смысловых оглядках противных прохожих и в разочаровании всего мира он не видит света. Когда Верлен настиг его спустя год скитания, то ему по счастливой случайности даже удалось пройти кое-какое лечение и поддержку. Теперь он один. Бежать нет смысла. Издалека квартиры Накахара слышит истошный звон, но, к сожалению, точно уверен, что к такому беженцу некому приходить, разве что поседеть у могилки и почтить память его злополучных идей. А ведь он не был настолько мразью, всё же не отличался от других людей почти никакими действиями: делал свою работу, удирал, когда вздумается нужным, помогал кому-то. Хотя нет. Не помогал. Будто только о себе и думал. Ещё один протяжный звон. — Кого там принесло, - юноша небрежно потирает ноги друг о друга, встаёт, прежде надев домашние тапочки с расцветкой лепестков удачи - клевером. Протерев пересохшие глаза, переглянулся с глазком посередине двери. Вероятно, там стоял наихудший вариант событий - само собой, Дазай припёрся не просто так. Выглядит он будто помято, но не слишком, скорее стоит в извиняющейся позе. Рыжеволосый покорчился, но всё же медленно попытался приоткрыть дверь, пуская ветер с улицы внутрь. Они стоят так две секунды, исподтишка разглядывая друг друга. На Дазае всё то же количество бинтов, всё тот же намыленный взгляд, губы пересохшие, щёки не румяны. Впрочем, при повышенном давлении видок у Чуи тоже не из самых привлекательных. — Ну? — Привет, - подобно внезапному оживлению он выходит из транса. Часто моргает, пытается оглядеть квартиру за спиной хозяина. — Впустишь меня? — Проваливай, Дазай, - хмурится он. Сейчас пускать в свой мозг живых людей ему удовольствия не составит. — Но слушай, эй, не закрывай дверь, - Чуя пытается аккуратно, или не очень, прикрыть перед ним на замок, но Осаму преграждает это своей длиной ногой. Шпала. — Надо поговорить. — С чего бы? - уже двумя руками Чуя пытался отхватить дверь на себя, но парень напротив тоже хитёр, проталкивая руки вперёд. Лицо Дазая искажается в удручённой гримасе. — Ну за что ты такой грубый! - театрально топает тот ногой. — Что ты собираешься делать при всём том, что наворотил в тот вечер? — Я не... - Чуя остановился, убирая руки от ручки двери. Его лицо выровнялось. — Я не знаю. — Так и думал. — Ладно, - выдыхает он, отпирая ногой несчастную дверь. — Проходи, - руки в зажатой позе покоятся на груди. Со временем Дазай всё меньше был похож на себя. Точнее, на того, кем притворялся для Чуи и наружных лиц. Когда показывал до последнего жестокий и убогий ритм сердца, то ему вмиг казалось, вот он - настоящий Дазай Осаму, грязный мафиози. Когда открывал свои тонкие убеждения и мыслительные линии, то тогда казалось, что ничего более филигранного и чарующего он не видел. Когда маска шута в очередной раз накрывала его с ног до головы, Чуе было даже обидно, и он не шутит, ведь из-за неё нельзя было увидеть истинный облик. Тогда юноша злился, впрочем, как и всегда, пытаясь также оградиться защитной реакцией. Ведь Чуя был предупреждён. Вот они - эмоционально нестабильные преступники.

***

А его родное поселение обезумевших всё такое же дряхлое, выстроенное между большой рекой сквозь всю долину. То ли город, то ли деревня. Посёлок городского типа. Полчаса езды - и вот ты уже перед просторным рисовым полем, лишь звучание щебечущих пташек и плачь дочерей, которых принудительно выдают замуж за брюхатистых злодеев, в чьих бородах скрываются тысячи вшей. С каждым днём прогнивают воспоминания, да хорошо хоть когда-нибудь покинуть это засохшее место. Время здесь будто остановилось. Зачем Тачихаре приезжать в Богом забытое место? Ответ прост и радикален: таково его место рождения. Родители. Конечно, ведь у всех они есть. Родители - что-то родное, что-то убаюкивающее. Все говорили, что при любых обстоятельствах нужно их непременно слушаться и любить, не оглядываясь на грехи. Он так и хотел. Придерживаться плана счастливой семьи. — ... - он молча вошёл в родительскую квартиру, запирая деревянную дверь на замок. Грязь играет в прятки на ковре и тихо поджидает, иногда хихикая со всяких странностей. Парень снимает армейские сапоги и проходит вглубь. К носу тычут гнилые яблоки и табак. Пол скрипит. — Есть кто? И снова тишина гладит его по широким плечам. Скорее всего отец сейчас на работе, а мама без устали трудится в поле. Что и требовалось ожидать. Мичизу проходит всё дальше, теперь разглядывая интерьер. Обои скользят по неровным стенам и хнычут, а воздух запылённый, пахнет мёртвой весной. И всё на своих местах. Даже никаких домашних зверьков. Дом принимает его, но трепетно и почти с опаской. Тачихара подходит к стеллажу в маленькой гостиной и чувствует некую отчуждённость. Будто его отталкивает, что-то тянет бежать отсюда, но он все равно смотрит неотрывно. Явно испуганно, напористо. Это старая фотография всей семьи. На заднем фоне каменная стенка изрезана жёстким скальпелем. Но ничего здесь не живое. Принарядившаяся мама, хмурый отец, старший брат, да и он сам...радостный. Тачихара буквально роется в своих вещах, чихая от пыли, при этом морщась. Он уже не помнит, зачем приезжал. В будние дни, когда все нормальные люди заняты своими делами. Маленькие озорные пылинки подкидывают его детские рисунки, разбросанные по полу, и пытаются сдвинуть переклеенные скотчем картонные коробки, где, вероятно, спрятаны клочки воспоминаний. Его личный дневник. Это место, где сказочные твари спасаются от свирепого пожара. Место, где вкусные конфеты продают за полцены дешевле. Теперь его там нет. Ржаво-красные волосы спадают на лицо, пока парень аккуратно листает пожёванные от многочисленных зачёркиваний страницы. Зелёная кожаная обложка, закладка под цвет дневника, пометки чёрной пастой, пятна от грязных пальцев рук, наклейки с супергероями. Парень останавливается на одной из заполненных страниц. "Дорогой дневник, свой первый день лета я..." Нет, это не может быть правдой. "...провел в неоправданных ожиданиях и..." Нет, это точно не он. И словно впервые взрослый юноша чувствует себя маленьким мальчиком в джинсовом комбинезоне. — Хах, нет, - он резковато усмехается и щипит себя за кожу руки, пытаясь отрезвить разум. Она чуть краснеет, но должного эффекта оказать не в состоянии. " ...мне было хуже, чем вчера. Сегодня опять я вспоминал брата. Я прокручивал в голове. Брат, я знаю, ты где-то там слышишь меня. Папа говорил что-то плохое про Бога, но я то знаю, он ошибается. Я злюсь на него. Мне без тебя трудно. Я почти грустил. Но я не плакал, никогда..." — Никогда, да... - костяшки на руках Тачихары становятся до ужаса бледными, а пальцы впиваются в листки, на которых точно виднеются засохшие, ранее мокрые капли. И он снова это ощущает. "...Родители пытаются делать вид, что ничего не произошло. Но я знаю, им сейчас тоже нелегко. Каждый вечер мама тайно ходит молиться за нашу семью, я видел в окно. А отец каждой ночью плачет. В это трудно поверить. Мне иногда тоже не очень. Недавно я пытался, у меня было настроение прыгнуть в длинный колодец, брат. Он реально огромный и страшный. А я не боюсь. Поэтому и хотел..." Он не может. Не может это вытерпеть. Это не его почерк, не его правая рука, дневник чужой, его подкинули мама или отец. Они ведь любят подшутить. Тачихара с разбега выкинул дневник бедного ребёнка в окно - по крайней мере, ему так хотелось сделать, но он не смог. Опять же, юноша сам не знает, что его останавливает. Дверь в комнату закрылась. Машина завелась. Волосы снова развиваются на лёгком и теплом ветерке. Он слышит резкий звон телефона. — Да, слушаю. — Я собираю вас завтра утром на нашем месте, переговорить о следующих сроках. — Буду на месте. — В ближайшее время пока ничего грандиозного не будет, так что можешь расслабиться. — Принято.

***

— Ну... — Что "ну"? — Я думал ты гостеприимнее, - воротит плечами Дазай, осматривая скромную квартирку. Очень душно, просто ужас, и как он живёт в такой халупе заядлого холостяка? — Когда ты окна в последний раз открывал? Мы же не в бункере, - он приоткрывает балкон на кухне, но не сильно, чтобы ненароком не взбесить Накахару. — Привычка, - флегматично отвечает тот, ставля чайник на плиту. — Прятаться от всего мира? — Ты всегда был таким лицемерным? - оглядывается он назад. — Сначала избиваешь меня в подвале, а потом просишься в гости. — Чуя, все люди по своей натуре двуличны, тем более ситуация обязывала, - свободно отвечает Дазай, а кончики пальцев нервно дёргаются по столу. — Так зачем пришёл? - Чуя настораживает всего себя. — Неужели волнуешься о своих младшеньких по статусу напарниках? - усмехается с оглядкой назад Чуя. — Накахара-сан признал нас напарниками? - цепляет Осаму вопросом на вопрос, надеясь на очередную язвительность, но такой обычности он точно не ожидал. Чуя пожимает плечами и продолжает раскладывать пакетики чая по кружкам. — Ты сам на себя не похож, - добавляет Дазай чуть тише. — Ты меня не знаешь. — Полагаю, до старости у нас целая вечность, чтобы узнать друг друга получше, - от чего-то улыбается Дазай, забирая из протянутой руки кружку чёрного чая. Настоящая эта улыбка или нет - пока неизвестно. И внезапно морщится. — Кстати, первый факт обо мне: ненавижу сладкий чай. — Там всего одна ложка, - поднимая слегка бровь, удивляется Чуя. Отпивает глоток из своей кружки. Да, всё-таки с сахаром переборщил. — Целая ложка! - возмущённо вскрикивает он, тем самым бодря даже заспанного парня напротив. — Ладно, учту, - закатывает глаза Чуя, но не в своей особой манере, а более одобрительно. — Как дела на фронте? - резко меняет тему тот, а Дазай не смущается и отвечает: — Дела обычно, не учитывая, что тебя могут казнить... - он говорит об этом абсолютно спокойно. — Другого выхода и быть не может, - горько усмехается Чуя со своей очередной неудачи, но будто пока не воспринимает всё сказанное всерьёз. — Да... — Gut, wo wir nicht sind. — Что? — Забей. Возможно, Дазай и не стал бы думать о спасении Чуи, что повисло в воздухе немым вопросом, но от чего-то отдёрнул себя и, чуть подумав, обратился напрямую к дьяволу. — Если только кто-то тебя не покроет. Может, Мори в какой-то момент настолько усомнится во всей обстановке, что помилует тебя? Как думаешь? — Звучит сомнительно и тупо. — Это точно, - холодная полуулыбка так и застывает на его лице, пока он не вспоминает что-то невероятно важное. — Элис все мозги промыла из-за тебя. Говорит что-то невнятное, а если попросить сказать чётко и ясно, то вообще молчит, - говорит Дазай, выжидая реакции Чуи. Договаривать остальное он, разумеется, не будет. — Элис? - только и спрашивает он. — Ой, - Дазай вдруг понимает , что тот не имеет ни малейшего понятия кто она такая. — Элис - способность босса, как золотой демон у Анэ-сан. И видимо ему настолько грустно жить, раз он выбрал её на роль своей "дочери", хотя, я не слишком разобрался в этой теме, - морщится Дазай, ведь ненавидит, когда чего-то не до конца понимает. — Дочери? - смутился Чуя, но гость лишь многозначно кивнул. — Про меня? Что босс об этом думает? — Да-да, я пока тоже не разобрал, чего конкретно теперь хочет Мори-сан, - тем временем Дазай уже перебрался в коридор, не спеша оглядываясь по сторонам. Здесь тухло. Ничем не пахнет. — Ты же всегда знаешь дальнейший исход, - Чуя тоже направился прямиком в мрачную комнату, застеленную пылью и неубранным хламом. — Это комплимент моему мозгу? — Скорее контраргумент твоей тупости. Спустя недолгих полчаса они перебрасывают игральные карты на кровати у Чуи. Дазай в абсолютности чувствует себя как дома, царит странная, но успокаивающая атмосфера. — Чуя, - он делает огромную паузу, перед тем как продолжить, кинув козырную даму. Нахара задумчиво постукивает по картам и ходит следом. — Мне нужно кое-что тебе сказать. Рыжеволосый парень только выжидающе промолчал. Пытается крыться чем есть, но карты паршивые ещё с начала партии. — Верхушка в курсе, с кем ты связывался на днях, - и пробивает его током. — Что? — Ты понял, - глаза голодного волка. — В смысле? С кем? — Вероятно, с кем-то из твоих дружков!? Ты понимаешь, что вдвойне прокололся? - Осаму отложил карты и остриём посмотрел в глаза напротив. — На собрании об этом упоминалось. — Стой... - ему нужно некоторое время, чтобы собрать мысли в кучу. — Почему ты мне сразу не сказал? — Накахара начинает сжимать кулаки - не к добру. Злится. — Я тебе собачка на поводке? - так-то до этого момента Дазай откровенно забыл про важнейший нюанс последних дней, но не сказать человеку напротив исполнитель позволить себе не может. — Блять, мне конец, - будто ошпаренный горячим утюгом, он слазит назад с кровати на пол. — Идиот! - пора начинать корить себя за всё происходящее. — Да всё не так плохо, - стоило сказать это в более доброй форме, но у него не было выбора. У них изначально его не было, когда Чуя выскреб себе смертную казнь на сердце. — Не так плохо? Это очередной сарказм? - грудная клетка не работает. Она сжимает Чую до онемения в верхних и нижних конечностях, но сделать вдох не позволяет. — Теперь я не просто в подозрении, теперь я соврал про свою одарённость и нахожусь в полной заднице! - вот уже видно, как маленькие бесы заводят хоровод. — Встречался с каким-то террористом и никому об этом даже словом не обмолвился! - надо срочно убираться. — Уже все, кому не лень, хотят меня убить, - беспощадно. Чуя с уверенностью может поклясться, организация предателей не щадит. Его уничтожат. Как он мог настолько расслабиться? — Проваливай, Осаму. — Чего? — Уходи. Теперь чувство какой-то недосказанности так и поселилось в голове своим особым шармом. Дазай не меняется, как и вечно мигающие лампочки в старых подъездах. Теперь ему суждено сидеть здесь, на грязном коврике под дверью своего напарника - нынешнего клубка всех проблем этого мира, будь он проклят.