И мы никогда не знаем, что потеряли Впереди водоворот Я ранимый, не снимай с меня хитиновый покров
За баттлом следует «афтерпати» — попойка — Фёдорову не хочет накидываться, но всё же он напивается. Друзья уводят его домой, но он замечает грустный взгляд Славы, брошенный ему вслед. Хотелось уже забыть о всей этой — исторической — хуйне. Вроде бы и похуй, а вроде и ебаный стыд. «Местные божки», а сам… Он не любил проигрывать. Потом, правда, всё закрутилось — баттл с Дизастером, США, Германия и, кажется, ты снова на вершине. Но всегда приходится возвращаться, Олимп не вечен. В России началась темная полоса. Активная зависимость от наркотиков и алкоголя, пограничное расстройство, беспокойство друзей и бывших коллег. Он больше не писал. В очередной раз, стоя в баре, он почему-то вспомнил про Гнойного. Сначала со злостью, или, лучше сказать, недовольством — вот надо было ему докапываться до Мирона? Не без удовольствия — и стыда — вспомнил про минет… Затем, наступило осознание. Подробно же Слава покопался в его творчестве и жизни, значит, его персона и правда Гнойному была интересна. И почему он вообще думает о нём? Это в прошлом. И всё же Слава филигранно сыграл на струнах его души, напирая на самые ценные для Мирона вещи — репутацию и эго. Фёдоров помотал головой, решив, что ему точно хватит и вызвал в такси. Выйдя на мороз он протрезвел, но, водоворот мыслей уже унес его, и сидя в машине, он всё же вбивает ник Славы и включает какой-то плейлист, собранный фанатами. Ему немного стыдно за свои слова на баттле о том, что треки Гнойного — сплошная вода и диссы на диссы, чтобы собрать лайки и просмотры. Конечно, тогда он не изучал его творчество подробно, но знал, что Слава пишет и что-то серьезное. Времени разбираться особо не было, и он впихнул эти строчки, в надежде задеть что-то в нём. И действительно, непоколебимый взгляд Карелина немного потух перед его безразличием. Ведь он видел в нём собеседника, а Мирон отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он слушал его треки — в них было много про вечность и про смерть, сложные отсылки к философии и литературе постмодерна, дурацкие приколы… Но, всё вместе, это не звучало как страничка Википедии. Это была простая и грустная история. Глупо было бы выходить на диалог сейчас. И всё же он отправляет сообщение Славе, пока не передумал. Он знал, что тот ответит — не упустит шанса написать какую-то хрень и в очередной раз простебать его. Опять эта клоунада. Фёдоров потирает лицо и уже жалеет об отправленном сообщении.***
Они много общались, иной раз, Мирон не мог себя заставить оторваться от телефона и пойти спать. Слава был таким интересным, а Фёдорову всё хотелось его удивлять и восхищать — истерическая натура. Вполне логично всё пришло к тому, что они оказались у Славы дома. Он даже вино открыл. Фёдоров быстро опрокинул в себя бокальчик — ему было переживательно, у самого давно ничего не было с парнями, а на опыт Славы он и не рассчитывал, считая его потолком неловкие облапывания. Он хохотнул своим мыслям, а Слава придвинулся на диване к нему поближе, поцеловав в красноватые от вина губы. Стало уже как-то не до хохота, когда Карелин залез длинными пальцами ему под худи, с нажимом провёл от бёдер до талии и разорвал поцелуй. Мирон скинул худи и встретился взглядом со Славой, решил не быть бревном и потянулся, чтобы поцеловать. Но опешил быстрее, чем успел — Слава сгрёб его в охапку и затащил к себе на колени, впился в его шею, оставив легкий засос. Потом лёг, подмял его под себя и снова поцеловал, трогая везде своими лапищами. Они раздевались, когда Слава заметил заминку Мирона. — Слав, ты же знаешь, что я мужик? — спросил Мирон, когда Карелин навалился сверху для очередного поцелуя. — Заметил, Оксанка, — усмехнулся Слава, проводя по возбуждённому органу Мирона. Но потом, увидев сомнения Федорова, он серьезно добавил: — Не переживай. У меня есть опыт. Мирон недоверчиво повел бровью, но… Опыт у Славы точно был. Растягивал он его долго и упорно. На самом деле, тоже переживал, что что-то пойдёт не так. Даже какую-то игрушку для удобства прикупил, которая расширяется к концу. Потом какое-то время трахал его ей, стараясь подмечать, свободно ли она проходит в самом широком месте. Тут главное не «передержать» — если слишком долго трахать игрушкой, тоже станет неприятно и уже совсем не до членов. Но он сделал всё правильно. Страшнее всего, конечно, было вводить член. И получилось это не с первого раза… Но это не главное. Все эти неловкие разговоры и моменты, на самом деле, делают секс только чувственнее. В них нежность, забота, что-то большее, чем просто трение. — И давно ты понял? — спросил Федоров, когда они закончили. Славе не нужно уточнять, он понимал, о чем он. — Давненько, Мирош. Ты не первый, прости уж. — И не я последний, — невесело добавил Мирон, — я просто думал, ты… — В отрицании? — подсказал Слава, — это больше по твоей части. Федоров привстал на локтях и посмотрел на него немного недовольно. — Да ладно, Мирон, ты меня облапал всего на баттле. Я же видел, как ты на меня смотрел. Федоров помолчал. Прочистил горло. Нервно глотнул из стакана с водой, заботливо принесенного Славой. — Тогда почему ты ничего не предпринял? Раз всё знал уже тогда. — Кто я, чтобы решать за тебя, Мирош? Да и… Я пытался. Мирон хохотнул: — Поливать дерьмом и звать на баттл это не подкат! Хотя, это сработало… — Да нет, — неуверенно сказал Слава, — я же звал тебя тогда, хотел встретиться. — Я думал ты стебешься, — с сожалением произносит Мирон. Слава поджал губы и помотал головой. Карелин хотел найти чистое полотенце и предложить Мирону принять душ, но тот уже уснул. Выброс эндорфинов после секса пробудил в нём какую-то неизведанную нежность и он поцеловал его в каждый пальчик руки, потом еще в щеки и в нос — не смог остановиться.