жди меня

Безумные сплетения экстазов и агоний Поющие органы и свечи восковые И лепестки, и ленты, и гвозди сквозь ладони Наверное, и вправду всё это эйфория

Мирон позвал его в ресторан - дорогой и нудный. Карелин бы лучше сходил в итальянскую забегаловку, но Фёдоров поморщил нос, сказав, что не любит семейные рестораны. — Когда мы только начали общаться, я боялся, что всё, что ты говоришь и делаешь — ирония и стёб. Параноик и постиронист, понимаешь, — усмехнулся Мирон. Слава бы никогда не подумал, что Фёдоров мог бояться его отвержения — это же сам Оксимирон. Хотел бы он узнать об этом больше, но мысли ушли в другое русло. Мирон был словно не в себе, хотя в нём, кажется, было только вино. Он казался взвинченным. — Если бы мы не встретились, ты бы написал мне? — спросил Слава. — Да, написал бы, — Фёдоров встретился с недоверчивым взглядом Карелина, — у меня есть доказательства, — улыбнулся он, и продолжил: — Я записывал в тетрадь всё, что хотел сказать тебе. Такой искренний и уязвимый Мирон всегда вводил его в заблуждение. Чужая эмоциональность и открытость — это то, чего Слава всегда желал. Но сейчас, столкнувшись с этим открытием, он оцепенел. Аппетит пропал и суп не лез в горло. Мирон, в это время, продолжал свою исповедь. Говорил о своей бывшей, о том, как возил ей лекарства, когда та болела. Слава с какой-то горечью думал, что когда он болел, Мирон даже не знал. Потому что не спрашивал. Сейчас, в ретроспективе ему всё кажется кристально ясным — то, как Фёдоров говорил о той девушке… С большим удивлением Слава узнал, что ни во время их отношений, ни в промежутке, во время их разлуки, у Мирона никого не было. Слава всегда считал его блядуном. — Я уже наступал на эти грабли, и не вижу смысла пытаться найти кого-то лучше. Запоздало Карелин подумал о вещах Саши в своей квартире, которые Мирон видел не раз. Может, Фёдоров и правда относился к нему искренне..? Может, несерьезными чувства Мирона казались только Славе и он раз за разом отталкивал его своим недоверием? Фёдоров его задумчивости не заметил, он явно был в маниакальном состоянии и его несло — он предложил Карелину набить ему тату. Это, на самом деле, романтично — ведь тату это навсегда. А Слава никогда не думал, что они будут навсегда. Мания Мирона подействовала на них обоих. Они шли до самого дома Славы пешком, и даже почти зимняя питерская ночь не казалась холодной. За это время, Мирон успел разболтать еще один секрет, обсудить свои страхи и мечты и завещать Карелину свой крипто-кошелек. Даже сказал, где хранит от него пароль — в своей квартире, где Слава никогда даже не был. Они завалились в Славину квартиру и рухнули в кровать. Мирон лег на него сверху и Карелин поцеловал его, прижимая к себе. Слава облапал его бедра, и Фёдоров сел, чтобы стянуть джинсы. — Бля, — сказал Слава, — смазки нет. Мирон пожал плечами, скинул рубашку и лёг в Славину постель. Карелин переоделся в домашнее и залез к нему под одеяло. Фёдоров, утомленный сегодняшними выплесками, прикрыл глаза. Слава всё ещё не мог прийти в себя и ворочался полночи. Утром он проснулся уставшим — снилось что-то нервно-тревожное. Мозг был слишком возбужден. Рядом уже просыпался Мирон. Солнце через тонкие шторы слепило, Слава щурил глаза и ловил ими радуги-преломления света; разноцветные тоннели стояли перед глазами. Мирон с утра был таким красивым — эти его большие глаза, суховатые розовые губы. Слава поцеловал его. Потом залез сверху, поцеловал в шею. Схватил своими его изящные руки — уже сложенные по сторонам от головы в побежденном жесте. Своими пальцами переплелся с его и вжал в кровать, перебарывая. Почувствовал, как у Мирона дернулся член — его это всегда возбуждало. У Карелина не было сил и он, казалось, приболел. Сексом настроения заниматься не было, да и смазки со вчерашнего дня так и не появилось. Но оторваться от шеи Мирона не получалось, отрываться от самого Мирона совершенно не хотелось. Слава снова заелозил поцелуями по его шее и Мирон задышал быстрее. Слава впился укусом и он застонал. — Твои стоны — музыка для ушей. Ни в одном порно таких не слышал. Карелин скользнул рукой к его члену — уже влажному настолько, что чувствуется даже через белье. Он стянул с него боксеры и откинул одеяло. Слава медленно и, довольно бережно, начал ему дрочить — излишнее трение без смазки будет неприятно и щекотно. Поэтому он нежно задвигал рукой, ловя эмоции Фёдорова. Мирон начал подрагивать и кончил с тихим стоном. Слава мог врать себе, что для него имеет значение лишь удовольствие Мирона, а занятие любовью — выражение эмоциональной близости. Но, конечно, ему нравилась власть над этим обычно высокомерным и заносчивым человечком. Нравилось заставлять его кричать так, что соседи стучали по трубам. Нравилось видеть, как Мирон после оргазма не может ногами двинуть на кровати — они начинали трястись. Он упивался тем, как его размаривало и абсолютно отбивало любые мысли. Это всё подкупало. Может, их отношения были неидеальны, но секс был так хорош, что с лихвой окупал многие недостатки. Можно сколько угодно говорить, что это не главное в отношениях — и это правда так, но интимная связь вытягивала многие союзы, которым, казалось, вообще не суждено существовать. После секса с Мироном ему было так хорошо — эго подпитывалось, и уже совсем не закрадывались мысли о расставании. Наоборот, нападало желание Мирона приласкать, и, желательно, еще раз поиметь. Фёдоров повернулся к нему, Слава погладил его плечо. Хотел было встать готовить им кофе. Но Мирон повторил своё недавнее предложение, на этот раз вполне конкретно: — Через полгода я закончу свои дела тут. Давай уедем? — Кинешь ведь, — сказал Слава. Он ему не верил. За полгода они успеют разбежаться, как корабли в море. — Не кину.