я знаю — так много дел
что некогда отвечать
ни в море, ни в небесах
но я прошу тебя о беде
прошу не о чудесах
♫ Немного Нервно — Santa Maria
Два дня Клод пролежал в горячке. Эсмеральда покидала его организм, как яд, мучительно, болезненно, но покидала. Квазимодо не отходил от постели хозяина, вызвали врача, но врач не нашел никакой болезни. За здоровье Фролло служили мессу, регулярно Квазимодо давал ему пить воду, травяные чаи и бульон, и к вечеру второго дня Клод пришел в себя. Первым, кого он увидел, был Жеан, прислонившийся к дверному косяку. На лице брата отражалось смутное беспокойство — то ли за самого Клода, то ли за источник собственных доходов. В детстве Жеан был белокурым прелестным ангелом, но сейчас Клод горько раскаивался, что позволял ему так много и ни за что не отчитывал, не то что не прибегал к розгам — а стоило бы. — Вы очнулись, братец! — Жеан обрадовался, присев рядом с его постелью. — Что с вами произошло? Горбун ничего не говорит. — Его зовут Квазимодо. — Да-да, — отмахнулся Жеан. — Так что случилось? Врач не нашел у вас болезней. — Это… другое, — Клод бессильно прикрыл глаза, урывками вспоминая произошедшее: затопившая его темная страсть, жгучая похоть, готовность пойти на преступление, готовность гореть в аду, понимание, что сгорит… а потом — Мадонна. Свет от ее волос, сияющие глаза, нежные руки, шепот: «прощен». У Мадонны было лицо и голос Изабеллы Бартрин. Где тогда была Мадонна и Изабелла? Нет, святой Девы здесь быть не могло. Или Она говорила устами Изабеллы. Или все это привиделось ему в бреду. Так или иначе, Клод ощущал себя обновленным, словно родился заживо. Его душу ничто не мучило, а тело не изнывало от похоти. Даже если бы Эсмеральда сейчас вошла сюда, это ничуть бы его не тронуло. Эсмеральда. Он мог называть ее по имени, легко мог — и это показалось Фролло окончательным доказательством исцеления. Святая Дева победила демона, и демон убежал в глубины Ада. — Братец, раз вы очнулись, не соблаговолите ли ссудить мне немного… — начал Жеан. Клод усмехнулся — было бы наивно полагать, что младший явился, беспокоясь о нем. Как всегда, Жеану нужны были только деньги. — Нет, — сказал Клод. — Братец, прошу вас, сжальтесь, не то у меня не останется выбора, кроме как превратиться в бродягу… — Становись бродягой, — отрезал архидиакон. — По-моему, это отлично тебе подходит. — Что? — моргнул Жеан. — Нет, если вы позволите родному брату малевать себе язвы и просить милостыню… жить во Дворе Чудес с арготинцами… — Ты и так часто бываешь в обществе Клопена Труйльфу, предпочитая кутеж с ним учебе. К чему тогда учиться? Стань бродягой, малюй себе язвы и у тебя будет стабильный заработок, — отрезал Клод. — Но если люди начнут говорить, что ваш брат, брат архидиакона Жозасского, побирается… — прибег Жеан к последнему козырю. — Тогда, — Клод поднял на него глаза, — я скажу, что брата у меня нет. — Нет? — ахнул Жеан. — Нет? Вы готовы отречься от меня? Вы? От меня? Вы, который так нежно и заботливо растили меня? — Ты давно от меня отрекся. — Нет, я вовсе… — Жеан, — Клод поднял руку. — В твоем возрасте я уже закончил факультет теологии и взял на воспитание двоих детей. Ты не ребенок. Хочешь — брось учебу. Хочешь — стань бродягой. Хочешь — женись. Я вырастил тебя и более у меня нет перед тобой никаких обязательств. — Тогда я уйду, — дрожащим голосом пригрозил Жеан. — Уходи. — Совсем уйду! — Уходи. — Братец! — Жеан повалился на колени, молитвенно сложив руки. — Братец, я молю вас о прощении! Я все понял и осознал! Я горько раскаиваюсь и клятвенно обещаю вам начать новую жизнь! Я приму любую епитимью! Я сделаю все, что вы скажете! — Только тебе нужны деньги, да? — подсказал Клод. — Заплатить за ужин, всего лишь за один ужин, я был голоден, но не имел ни гроша, и попросил у трактирщика в долг… — Жеан заломил руки. Еще неделю назад Клода бы это тронуло, но… Видимо, не только яд Эсмеральды покинул его душу. — Если ты взял в долг у трактирщика, то отработай и заплати, — посоветовал Клод. — Но… — Жеан, — он пристально взглянул на брата. — Убирайся. — Что? — Убирайся, — повторил Клод. — Как вы можете? — Могу. Убирайся. — Да как ты!.. — вспыхнул Жеан, но замолк — дверь открылась. На пороге появился Квазимодо. — Господин, — проговорил он. — Вы пришли в себя? Разговор Жеана с Клодом он слышать не мог. Жеан сжал кулаки. — Не мешай, урод! — Жеан! — Клод повысил голос. — Еще одно слово, и я прикажу вышвырнуть тебя на улицу! — Вышвырнуть? — ужаснулся Жеан. — И кто же меня вышвырнет? Этот горбун? Значит, ты выбрал братом его? Его, да? — он гадко захохотал. — Он лучший брат, чем ты, — сказал Клод. — Он твой слуга! Нет, он твоя собака! — злобно оскалился Жеан. — И все же он лучше, чем ты. Квазимодо спокойно ждал, пока обратятся непосредственно к нему, и если улавливал чужие слова, то не подавал виду. — Да? Вот так? Что ж, хорошо! Я ухожу! Я ухожу и становлюсь арготинцем! — Если ты достоверно изобразишь язвы, я брошу тебе монету, — хмыкнул Клод. — Будь ты проклят! — взорвался Жеан. — Будь ты проклят, старый бессердечный хрыч! Иди ко всем чертям, я обойдусь без твоих гадких денег! И это не ты отрекся от меня, ясно? Это я отрекаюсь от тебя! Отныне я полный сирота! У меня нет ни родителей, ни брата! Я один на свете! Клод бесстрастно выслушал эту речь. — А ты, — Жеан ткнул пальцем в сторону Квазимодо, — не думай, что он о тебе заботится! Он и тебя вышвырнет, когда ты ему надоешь! Вышвырнет и бровью не поведет! Так что будь и дальше его рабом! Прощайте! Дверь за ним громко захлопнулась. Клод потер виски. — Вам дурно? — взволновался Квазимодо. — Нет, — ответил Фролло. — Мне… мне хорошо. Мне намного лучше. Хвала Мадонне… мне намного лучше.***
На следующий день он поспешил наведаться в дом де Гонделорье; мадемуазель Бартрин желала с ним поговорить, но тогда этого не получилось. Смотреть ей в глаза было стыдно, но желание увидеть ее побеждало смущение. Ему было необходимо встретиться с ней, но это было не то болезненное влечение, что заставляло его следить за Эсмеральдой. Это было совершенно другое чувство — полностью светлое. Не рушащее душу, но исцеляющее. Гонделорье приняли его радушно, и оставили наедине с Изабеллой без лишних вопросов. Сегодня мадемуазель Бартрин была не в белом, но в кремовом платье с очаровательной вышивкой на юбке. Клод залюбовался, как сияют ее локоны в свете зимнего солнца. — Слава Богу, вам полегчало! — искренне произнесла она, и внутри у него стало тепло. Взяв протянутую руку, Клод поцеловал тонкие пальцы. — Вы хотели видеть меня, — сказал он. — Простите, что заставил вас ждать. — Что вы, — Изабелла покачала головой. Состояние Фролло перепугало ее; после того, как он потерял сознание, она метнулась звать на помощь, и успокоилась, лишь услышав от врача, что опасности для жизни нет, после чего регулярно справлялась о здоровье архидиакона. Видеть его в добром здравии было несказанной радостью. Если он помнил, что она сказала ему, если он понимал, что это была именно она… но даже если помнил и понимал, не подавал виду, и Изабелла решила тоже не вспоминать. — Так почему вы хотели меня видеть? — Я… — она провела языком по губам. Просьба все еще вызывала смущение — и ожидание отказа. Бросать все ради туманных перспектив, ради едва знакомой женщины, бросать все и ехать в неизвестность — имела ли она право просить о таком? — У меня есть просьба, — решилась Изабелла. — Я выполню все, что угодно, — просто ответил Фролло. — Все? — она взмахнула ресницами. — Но вы же не знаете, о чем речь. — Мадемуазель Бартрин, — посерьезнел Клод. — То, что вы сделали для меня, все равно будет несоизмеримо больше. Вы спасли мне жизнь. Вы спасли мою бессмертную душу. Поэтому даже если вы прикажете мне броситься вниз с крыши Нотр-Дама… — Что вы такое говорите! — воскликнула Изабелла, и ее щечки покрылись пунцовым румянцем. — Я никогда бы такого не попросила. Нет, все сложнее. Намного. В апреле я отправлюсь ко двору, и… не могли бы вы поехать со мной? В качестве моего духовника. Жан просит о том же, — она вынула письмо, протянув его Фролло. Клод накрыл ее ладонь своей. — Не нужно. Я согласен. Изабелла испытала прилив жгучего стыда: что бы ни чувствовал к ней этот мужчина, а она, несомненно, имела над ним власть, и, хотя не приказывала прыгать с крыши, то, о чем просила, могло стать примерно так же опасно. Жан говорил прямо, что намерен вступить в игру, где они возвысятся либо погибнут, и если на это были готовы Изабелла и ее мать, то Клод не обязан был вмешиваться и рисковать. — Благодарю вас, — шепнула она. — Только… а Квазимодо? — А что Квазимодо? Он останется звонарем. — Но он будет тосковать. — У него есть компания его колоколов. Он не самый общительный человек, а ко мне привязан потому, что я однажды дал ему кров. Он умеет быть благодарным. Не переживайте насчет него. Изабелла не стала спорить.***
Вечером, когда семейство Гонделорье отходило ко сну, она услышала всхлипы из соседней комнаты — ей отвели покои рядом со спальней Флёр-де-Лис. Сначала Изабелла попробовала игнорировать плач, но всхлипы превращались в рыдания, и она не смогла больше терпеть, выскользнув из постели и зажигая свечу. — Простите? — приоткрыв дверь, позвала Изабелла. Ответом ей было еще одно рыдание. Свет свечи выхватил из темноты искаженное мукой личико Флёр-де-Лис — она сидела в постели, подтянув колени к груди. Махнув рукой на приличия, Изабелла забралась на кровать рядом, поставив свечу в подсвечник у изголовья. — О чем вы плачете? — О, Изабелла! — Флёр-де-Лис, обычно холодная и сдержанная со всеми подругами, вдруг порывисто обняла ее. — Какая же вы счастливая, что у вас нет жениха! Не выходите замуж! Не нужно! Уходите в монастырь, лучше в монастырь, лучше посвятить себя Господу, Господь не предпочтет другую! — Другую?.. — Изабелла рассеянно погладила Флёр-де-Лис по волосам. — Милая, милая, неужели месье де Шатопер?.. — О, я знала, что он развратник! — гневно воскликнула Флёр-де-Лис. — Я знала, что не буду его первой и единственной, знала, что он мне не верен, думала, что смогу терпеть, но когда увидела… увидела, как он волочится за… за… за цыганкой… Господи милостивый, за цыганкой, за уличной потаскухой! За этой проклятой Эсмеральдой! Он не знал, что я вижу его в окно! Он вился за ней, словно это не шлюха, а дворянка! Изабелла сжала губы. Эсмеральда показалась ей милой девушкой, вовсе не похожей на шлюху, но чего ждать от женщины, живущей во Дворце Чудес, известном гнезде разврата? За милым личиком могла прятаться безнравственность и расчетливость, а наивность можно сыграть. И все же виновна была не Эсмеральда, а в первую очередь — Феб. — Я расторгну помолвку! — злобно выплюнула Флёр-де-Лис. — Я не хочу быть женой этого человека, я не хотела быть его женой, как и он моим мужем… этим же утром я скажу маменьке, что не желаю идти за него замуж и лучше похороню себя в монастыре или брошусь в Сену! — Вы его не любите? — Нет! Нет! Он хорош собой, но… но вы же слышали, как он разговаривает? Он высок и силен, он красив, но в нем нет ни капли манер, он глуп, он бестактен, он груб и, хотя дворянин, недостоин этого звания! — Флёр-де-Лис опустила голову на колени Изабеллы. — Я ошибаюсь, да? — тихо спросила она. — Не знаю, — честно ответила Изабелла. — Не мне судить. Но вы имеете право выбирать. — Выбор — монастырь, смерть или нелюбимый позорящий меня муж, — глухо расхохоталась Флёр-де-Лис. — О, что это за выбор! — И все же он есть. — И все же… — согласилась Флёр-де-Лис. — Но как же я рада, что по крайней мере не люблю его. Никого не люблю, никого, и не полюблю больше! — Или полюбите достойного, — возразила Изабелла. — Кто возьмет отвергнутую невесту? — Флёр-де-Лис снова всхлипнула, но уже совсем тихо. — Нет, мне не нужна любовь. — Хорошо, если так, — Изабелла заправила ее локон за ушко. — Никого не любить — легче. Вы ведь ни в кого не влюблены, — полувопросительно заметила Флёр-де-Лис. Ни в кого… Прикрыв глаза, Изабелла представила Клода Фролло — вот он оборачивается к ней, и мрачное задумчивое лицо светлеет, вот он говорит с ней, и имя ее из его уст звучит мелодией, вот он держит ее в объятиях, и от его тела исходит жар, вот он падает на колени перед ней и восклицает «О, Мадонна»… — Нет, я не влюблена, — подтвердила Изабелла. Как можно быть влюбленной в священника?..