Кровавый край

      Реклама хлопьев. Реклама стирального порошка. И вот, — наконец! — на потемневшем экране появляются мрачные сцены.       Две бедные девочки. Ночь и дождь.       Ужасающий маньяк за углом! Страшный крик! Экран заливает кровью!       — О, сейчас! Вот сейчас будет самое классное! — Триллер нетерпеливо взмахивает пультом от телевизора.       В тесном углу, отделенном от чердака тяжелым занавесом, почти нет свободного места. Струпс, Морин и Рейн ютятся на узком диване. Триллер и Корби устроились возле них, на ковре.       — Передайте попкорн! — Просит Морин.       На экране тем временем мелькают кадры, отснятые в разных уголках ранчо.       «Мертвецы! Мер-тве-цы!» — завывает музыка. Рейн и Струпс принимаются подпевать своим собственным голосам, звучащим в записи.       Камера снимает поездку на американских горках. Вагончик летит с сумасшедшей скоростью. Падает. Переворачивается. Камера проваливается вниз, в страховочную сетку. Мелькают несколько зомби, и один из них, щелкнув разверзнутой пастью, проглатывает объектив.       Экран темнеет. И широкие мазки бурой жидкости образовывают неровную надпись: «Добро пожаловать… на ранчо «Кровавый Край»!»       — Ого! Здорово получилось! — Рейн пихает Струпса в плечо.       Морин согласно кивает.       После рекламной паузы на экран телевизора опять возвращается фильм. Крутят шестую, или, может, седьмую часть «Резни из Ущелья Гроз». Ту самую, в которой кучку бойскаутов преследует маньяк с отрезанной головой оленя.       Когда после ритуала на кладбище из старинных склепов принимаются выбираться ожившие мертвецы, Триллер непроизвольно сжимает пальцы. Пульт от телевизора в его руке начинает скрипеть.       — Ты что, боишься? — Удивленно шепчет приткнувшийся рядом Корби. — Это же даже не настоящие зомби. Просто статисты в костюмах.       Триллер, вздрогнув, оборачивается к нему.       — Я знаю, что они не настоящие! Но от этого, мать его, как раз все гораздо страшнее!       Девчонки на диване принимаются насмешливо фыркать. Триллер возмущенно косится на них.       И тут из-за занавеса, перед которым стоит телевизор, как самый страшный кошмар, который только может быть призван из склепа, возникает Алекс Кабрера.       Морин, охнув от ужаса, вцепляется в Струпса. Рейн переворачивает миску с попкорном. Соль осыпает сидящего у ее ног крошку Корби, и тот принимается вытряхивать ее из волос и из-за воротника.       — Завтра Хэллоуин. — Алекс, окинув тяжелым взглядом сборище своих подчиненных, выключает телик. — Вы все помните, что у туристов должна будет пройти тематическая вечеринка? Так что все за дело. Площадка для танцев должна быть готова к утру.       Одарив всех присутствующих еще одной злобной гримасой, Алекс скрывается за портьерой. Морин, Корби и Рейн с недовольным ворчанием плетутся следом.       Струпс и Триллер тоже собираются было отправиться вместе со всеми. Но начальник останавливает их возле самого выхода.       Выход с чердака, кстати, — это окно.       Подвесной веревочный мостик, протянутый между домами, ведет в другое окно. На чердак на противоположной стороне улицы.       Алекс складывает руки на груди.       — Вы двое останетесь здесь.       Триллер и Струпс переглядываются.       — Да ладно тебе. Мы поможем! — Предлагает Триллер.       Алекс решительно качает головой.       — Даже не вздумайте. Вы что, не помните, что случилось на прошлый Хэллоуин?       По его тону можно догадаться, что самым лучшим решением будет оставить вопрос без ответа.       — Что случилось на прошлый Хэллоуин? — Полушепотом переспрашивает Триллер, убедившись, что начальник успел исчезнуть в темном проеме окна.       Струпс пожимает плечами. Он находит на полке стеллажа, стоящего недалеко от дивана, потрепанную фотокарточку, и протягивает ее Триллеру.       — «Хэллоуин-86». — Читает тот подпись внизу.       Но и без подписи легко догадаться, что это фото за прошлый год. Ее в тот день сделал, помнится, какой-то турист.       На ней Струпс, еще не привыкший к протезу, свисает с плеча Могильщика. Могильщик изображает доктора Франкенштейна — на его зверском лице сияет монокль с золоченой цепочкой. Струпс изображает монстра.       Триллер, у которого из-под бинтов на лице виден только край уцелевшего глаза, изображает мумию.       Морин и Рейн, очевидно, изображают самих себя. Правда, Морин на фото может похвастаться радикально кривой и короткой стрижкой — ее волосы накануне попали в шестерни аттракциона. А плечи, щека и подбородок Рейн залиты розовой дрянью из перевернувшейся на нее банки масляной краски.       Корби и Альби, неотличимые друг от друга, улыбаются на переднем плане. Они оба покрыты какой-то сыпью и цветными пластырями.       И конопатая проныра Блошка тоже тут, в своей старой дурацкой кофте, рукава которой испачканы пылью и паутиной.       Да, все в сборе. Все, кроме Сизого. Сизый мертв к тому времени уже почти пару недель.       Блошка повесилась позже, пару месяцев спустя, под Рождество. На следующий день, после того как по ее вине Альби разорвали на части.       Так что на фотографии они вместе со всеми. С ними все в полном порядке.       На фотокарточке есть и сам господин Дельгадо. Всеми любимый начальник, который ради такого случая даже соизволил надеть штаны.       Алекс Кабрера стоит в самом центре этого радостного безумия. И смотрит в камеру с видом человека, которому нестерпимо хочется провалиться сквозь землю.       На заднем плане видны искры и плотный сиреневый дым. И, кажется, пара туристов, бегущих прочь с перепуганными лицами.       А в остальном ничего особенного не происходит.       — Обыкновенный Хэллоуин. — Подытоживает Струпс, забирая у Триллера фото. — Не знаю, чего это Алекс вдруг вспомнил его.       С грустным вздохом Струпс раскидывается на опустевшем диване.       — Всех разогнал. Скучно. — Жалуется он. И, бросив еще один взгляд на фотографию, прежде чем закинуть ее обратно на стопку бумаг, мимоходом интересуется:       — Кстати, а где Могильщик?       Триллер что-то неразборчиво бормочет в ответ. Струпс переспрашивает.       — У него обострение. — Чуть более внятно повторяет Триллер, беспокойно расхаживая из угла в угол. — Ты же знаешь, пару раз в месяц… он немного… вроде как… сходит с ума.       — Отправляется в лес, и жрет зомби. Ага. — Хмыкает Струпс. Он провожает взглядом приятеля, неприкаянно слоняющегося по тесному углу чердака, и добавляет:       — Да не парься. Никаких проблем. Мало ли, кто кого жрет. Все нормально. Он ведь всегда таким был?       Триллер останавливается. Оборачивается. И, глядя прямо на Струпса, и, в то же время, немного мимо него, отвечает:       — Нет.       Весь его вид говорит: «Я мог бы кое-что рассказать. Но это долгая история, и, поверь мне, ты не захочешь об этом слушать.»       Но Струпс хочет. О, черт возьми, Струпс очень хочет послушать.       Он подходит к проигрывателю для винила, и ставит пластинку. Симфонические аранжировки классики Морбидного рока.       Чердак наполняют первые звуки тихой мелодии «Рокота далекой трассы 27».       — Давай! Иди сюда! Выложи мне все секреты! — Струпс снова падает на диван, и пригласительно хлопает по сидению рядом.       Триллер опускается на пол. Откидывается назад, на сиденье дивана, и, глядя на приятеля поверх стекол синих очков, начинает рассказывать.       Все знают, как это началось.       Все знают, что началось все с того, что ученые вкололи какую-то дрянь каким-то крысам. А потом ту же дрянь вкололи подопытным овцам. Потому что эта дрянь должна была заставить овец… типа… продолжать отращивать шерсть даже после смерти. Или что-то вроде того.       А потом что-то пошло не так. И всех подопытных овечек похоронили в свинцовых контейнерах.       А потом оказалось, что у овец были блохи. И они кусали других овец… или сами овцы друг друга кусали… и потом эти овцы кусали людей.       Точно. Началось все точно с того, что кто-то кого-то укусил.       А потом фабрика по переработке шерсти, по заказу которой проводились все эти веселые маленькие эксперименты, стала вдруг эпицентром небольшого, но очень зрелищного зомби-апокалипсиса.       Но вот, в чем тут дело. Выжившие работники фабрики так и не узнали о том, что апокалипсис был небольшим.       Так вышло. И знаешь, почему это произошло?       Итак. Значит, был один парень. Эрик. Эрвин... Эдмунд?       Ох, да черт с ним. Плевать.       Начальник. Короче, да, в общем, местный начальник. Последний из всех тех начальников, умников в строгих костюмах, который только остался в живых.       Так вот. Этот парень. Он сказал всем, что мир рухнул.       Людей больше нет. Все мертвы.       Наверное, он что-то знал. Знал с самого начала.       Например, что-нибудь о том, кто перерезал в те дни все телефонные провода. Или о том, кто сжег все машины. И уничтожил все работавшие телевизоры.       Но еще он знал то, что было в то время гораздо важнее.       Знал, где брать еду. Знал, как получить чистую воду.       У него были ключ от складов и убежищ в подвале фабрики. Он раздавал всем лекарства. Пока они были.       Он организовал оборону. Под его руководством уцелевшие смогли поддерживать работу фермы, на которой каким-то чудом еще оставалась изрядная доля незараженных овец.       У них были запасы. Были овцы и семена. Были люди и инструменты.       У них был сад. Была ферма.       И больше не было ничего.       Только бескрайние толпы голодных живых мертвецов. На юг и на север, до самого края земли.       И вот, значит, представь: так они и познакомились.       Их было трое. Детей, оставшихся без родителей вскоре после того, как мертвецы перестали быть такими уж мертвыми, а мир сжался до размеров фабрики, затерянной посреди бесконечных лесов.       Их было трое.       Могильщик был самым рослым и сильным. Страшно сильным.       Хотя, конечно, тогда его еще даже не называли Могильщиком.       Триллера тоже звали тогда его настоящим именем.       Он был…       Ох, что ж… он был не самым смышленым ребенком. И постоянно влипал в неприятности.       И еще была девочка.       — Девочка? Как ее звали? — Струпс, прервав рассказ на полуслове, вцепляется Триллеру в плечо.       — Джун. — Удивленно отзывается тот. — А что?       Струпс делает глубокий вдох. И мотает башкой. Всем своим видом показывая, что он готов слушать дальше. Что Триллер может продолжать.       И тот продолжает.       Итак, их было трое.       По крайней мере, если не брать в расчет ту пару слабых и бесполезных существ, которые появились на свет уже гораздо позже.       Ну, и, конечно, еще был Каспар. Сын начальника. Но он был старше. Лет на пять. И вечно всеми командовал. Строил из себя взрослого и очень крутого.       К черту Каспара.       Триллер, Могильщик и малявка Джун всегда были вместе.       Вместе гоняли овец. Вместе копались в саду. Вместе мыли кастрюли. Вместе прятались от злобных старух-кладовщиц, и отлынивали от работы.       И, само собой, они делились секретами.       Однажды ночью, — они втроем тогда ночевали в каморке, в прежние времена служившей складом возле заводской котельни, — малявка Джун рассказала свой самый главный секрет.       Скоро, очень скоро, ее здесь больше не будет.       Она сбежит.       Один бывший электрик, молчаливый здоровяк по прозвищу Фляга, возьмет ее с собой. Они вместе отправятся на восток, вдоль реки. Прямо к морю.       Они пойдут туда только вдвоем. И никому, никому об этом нельзя говорить.       — Ага. — Задумчиво хмыкает Струпс. — Ясно. Славный парень по прозвищу Фляга. Большой друг детей.       Триллер нервно дергает свой воротник.       — Ты тоже чувствуешь, чем все это пахнет? Да? — Стонет он. — А вот тогда я об этом не думал. Мне было лет восемь, чувак! Я же сказал… я был не самым умным ребенком.       Так что они ничего, совсем ничего не сказали взрослым.       И в назначенный день славный парень по прозвищу Фляга взял малявку с собой. И они вместе отправились на восток.       К морю.       И конечно, Могильщик и Триллер втайне пошли следом.       Им повезло.       Ни один злоебучий мертвец не встретился им на пути. Разве что парочка совсем уж ни на что не годных осыпающихся развалин.       И вот, всего в получасе пути, у реки, на их пути возник дом. В прежние времена это был, должно быть, лодочный сарай.       Джун и ее спутник скрылись внутри.       И, как только Могильщик и Триллер успели перевести дух, притаившись в ближайших кустах, из сарая послышался крик.       — Ауч. — Полушепотом выдыхает Струпс.       3а время рассказа он наткнулся на ножницы, завалившиеся между подушек дивана. И принялся было рассеянно подстригать ими свою отросшую челку.       Теперь же, неосторожно дернувшись, он ткнул острием лезвия себе в лоб.       Триллер, бросив на приятеля долгий взгляд, перебирает пальцами в воздухе. Как будто пытается выловить какие-то подходящие слова.       — Так вот. — Продолжает он. — Что было… что было потом? Потом мы с Могильщиком побежали внутрь. И… ну… вот.       Триллер опять замолкает. Корчит какую—то странную гримасу.       — Короче, — наконец выдыхает он, — Могильщик убил его. Этого ублюдка. И съел.       Струпс недоверчиво усмехается.       — Съел? Что, целиком?       Триллер пожимает плечами.       — Нет, наверное. — Отзывается он без особой охоты. — Не знаю. Там было темно. Но рожа у него была вся в крови. Рот, зубы… Ну… и тот парень был мертв. Это точно.       Но, само собой, история тут не закончилась. Потому что в следующую минуту в старый сарай для лодок ввалился Каспар.       Каспар тогда был подростком. Носил очки, длинный шарф и подтяжки. Писал стихи и то и дело не к месту декламировал их, взирая на мир из-под романтично вьющейся челки.       О, а еще у него был пистолет.       Он же был долбаным сыном начальника. Конечно, у него был долбаный пистолет.       Тогда, в те далекие дни, у него даже были патроны.       Оценив ситуацию (труп на полу, перепуганная малышня, и Могильщик с безумным лицом и окровавленной пастью), Каспар пришел к очень логичному, хотя и неверному выводу:       Могильщик укушен. Он обращается в зомби.       Каспар выстрелил. И промахнулся. И попытался выстрелить во второй раз.       Триллер повис у него на руке. Он кричал. Он пытался объяснить, что случилось.       Но Каспар не слушал.       И тогда Могильщик сбежал. Разбил окно. Просто вынес стекло из оконной рамы. И скрылся в лесу.       А Триллера после этого не пустили обратно, на фабрику. Заперли в каком–то вонючем погребе. На три недели. На карантин.       Было скучно.       А потом все пришло в норму.       Шли дни.       И, понятное дело, Могильщик должен был умереть. Зомби должны были сожрать его.       Но — не тут-то было!       Могильщик не умер. Он был слишком крут. Слишком крут для того, чтобы его история закончилась так вот паршиво.       О нет. Могильщик сам стал жрать зомби.       И уже потом, потом, после, уже эдак лет пять или шесть спустя, Триллер вдруг получил послание. Кусок бумаги, привязанный к камню.       Камень кто-то со страшной силой швырнул за ограду фабрики. Прямо из леса.       И тогда Триллер сбежал. И нашел Могильщика.       Тот ютился в те времена в маленькой рыбацкой лачуге у самой реки. И читал книги.       Одни и те же. Все, которые смог отыскать. Снова и снова.       Вот почему Могильщик может теперь с любого места на память процитировать Библию. А также справочник охотника и рыболова, сагу о Короле Артуре и книгу о вкусной и здоровой пище.       Триллер бывал у него в гостях.       Фабрика Триллеру здорово осточертела.       Но, все же, потом ему всякий раз приходилось туда возвращаться.       Во-первых, потому что ему очень не нравилась идея перейти к тому же рациону, которым питался Могильщик.       Во-вторых, Могильщик пару раз прокусывал Триллеру руку. И пил кровь. Будто долбаный вампир.       Свежая кровь ему нравилась гораздо больше, чем старая и гнилая.       Триллер тогда сразу решил, что это гейство.       И все равно Могильщик до сих пор продолжает просить у него об этом маленьком одолжении. В качестве лучшего из возможных подарков на Рождество.       — Стой. — Снова перебивает Струпс. — Получается, что Могильщик пил твою кровь? И это при том, что он уже тысячу лет как время от времени жрет мертвечину? И сам уже, кажется, стал зомби. Примерно наполовину.       — Гейство. — Повторяет Триллер. — Гейство. Ты себе не представляешь. Самая странная дрянь, которой я только занимался. И от которой никогда не отмоюсь теперь до конца своей жизни.       Струпс толкает его в плечо.       — Может быть, именно это дало тебе иммунитет? — Усмехается он. — Ну, знаешь… типа, может быть, это сработало, ну, как прививка?       Триллер, нахмурившись, трет подбородок.       — Может быть. — Бормочет он неуверенно. И тут же хлопает рукой по полу. Его лицо озаряется чудной идеей:       — Хочешь, я попрошу Могильщика, и он укусит кого-нибудь из туристов за зад? Посмотрим, может быть, тогда тот тоже получит от этого иммунитет?       Струпс задумчиво хмыкает. После чего сползает с дивана, и меняет в проигрывателе остановившуюся пластинку.       На этот раз начинает играть «Анархический бордель».       — А потом на твою фабрику прорвались зомби. — Подытоживает Струпс. — И все умерли. А ты сбежал в лес. И поджог наш пикап.       Триллер кивает.       — Ну, если коротко… да. Что-то вроде того.       То есть, вообще говоря, началось все не с зомби.       Все покатилось к чертям в тот момент, когда умер отец Каспара.       Его укусили. Он застрелился. Потратил на это последнюю пулю, которую удалось отыскать.       А дальше начались склоки. Все принялись выяснять, кто теперь будет главным.       Каспар, которому тогда уже начал идти третий десяток, размахивал своим пистолетом. И, в конце концов, выбил рукояткой кому–то зубы.       Все решили, что он полный псих. И поэтому он стал главным.       Или что–то вроде того.       Триллера эти дела волновали мало.       Что его волновало, так это то, что в те дни Джун, надоедливая малявка Джун, ну, знаешь, которая подрисовывает тебе пиратские усы какой-то дрянью пока ты спишь, и вечно обыгрывает тебя во всякие тупые настольные игры, эта малявка, вдруг начала рассуждать о смерти.       И кашлять кровью.       Триллер, конечно, сразу же запретил ей делать и то, и другое.       Но она, тем не менее, не перестала. Она была очень упертой.       И тогда Триллер бросился к Каспару. И орал на него. Хотел заставить его что-нибудь сделать.       Сотворить какое-нибудь сраное чудо.       Вылечить Джун.       Найти лекарства. Снарядить экспедицию. Добраться по какого-нибудь города. Прорваться через бескрайние орды зомби. Идти и идти. И найти аптеку. И найти лекарства.       И вылечить Джун.       Что-то вроде того.       В общем, кончилось все тем, что Триллер тоже получил по зубам рукояткой от пистолета. И никто никуда не пошел.       Это было блядски обидно.       И тогда Триллер опять сбежал с фабрики. И явился к Могильщику.       «Эй, Могильщик! Друг! Хочешь, я разрешу тебе высосать всю мою кровь? А ты за это отправишься со мной вдоль реки. И мы пойдем в город. И отыщем аптеку. И найдем в ней какие-нибудь сраные таблетки…»       Триллер опять замолкает. И смотрит на Струпса.       Его взгляд полон бессилия и злости.       Струпс понимающе хлопает Триллера по голове.       — Могильщик все знал, да? Знал насчет карантинной зоны?       Да. Конечно. Конечно, Могильщик все знал.       Он успел немало побродить по округе за годы своего одиночества. Он дошел до самого края мира.       И там он узнал обо всем.       Он узнал там про минные поля. Про ров. Про забор. Про вышки и про патрули. Про колючую проволоку.       Про то, что в ближайшем городе действительно можно найти таблетки. Они лежат на прилавках в любой аптеке. Их продают там. 3а деньги.       Вот только тебя самого ни за какие деньги туда не пустят.       Ты обречен. Ты останешься здесь. Ты потенциально опасен.       Ты — зомби.       Ты — просто будущий зомби. Ты, я, и все, кого ты только знаешь. И малявка Джун, и Могильщик, и даже чертов Каспар.       Все, кто работал на фабрике. Все, кто жил рядом. Все, из-за кого произошло заражение.       Все без разбору! Все виноваты. Все обречены.       Это называется «общественный долг».       Это называется «сопутствующий ущерб».       Это называется «справедливость».       Это называется «настоящая жизнь».       Это называется «карантинная зона».       Добро пожаловать!       Остановившись на минуту для того, чтобы перевести дух, Триллер обнаруживает себя стоящим на ногах. И от души с размаху пинает диван.       — Добро пожаловать в реальный мир. — Эхом отзывается Струпс.       Триллер обессилено падает рядом с ним. Прямо в кучу рассыпанного попкорна.       Вот, что было дальше.       Он снова вернулся на фабрику.       Джун была еще жива.       Каспар бегал вокруг нее, и кусал себя за руки. Натурально сгрыз кожу на собственных пальцах.       А вокруг Каспара, словно акулы, кружили все остальные. Все, кому не нравилось, что какой-то сопливый мальчишка объявил себя самым главным.       Триллер рассказал Каспару то, что узнал от Могильщика.       Рассказал все.       Рассказал, что где-то там, далеко, за лесом, есть город.       Но их не пустят туда. Никогда.       Но зато люди из города сами могут приехать. Взять, и приехать! Прямо в карантинную зону!       На востоке зоны есть лагерь. И богатые ублюдки развлекаются там. Охотятся там на живых мертвецов. А потом уезжают обратно.       И это значит, что с ними можно торговать. Можно заставить их привезти лекарства из города.       Можно сделать так… можно сделать… что-нибудь…       Можно сделать что-то, чтобы все стало хорошо.       Каспар слушал с улыбкой. Кивал.       Он сказал, что давно все это знает. Что впервые услышал об этом много лет назад. От своего отца.       Каспар сказал, что он уже обо всем позаботился.       Связался с базой отдыха для богатых людей на востоке. И они уже выслали помощь. И целый грузовик, груженный припасами и медикаментами, уже едет сюда.       Скоро, с минуты на минуту он уже будет здесь.       Скоро все будет здорово. Все будет хорошо.       Говоря это, Каспар шагал вокруг Триллера. Вдохновенно откидывал челку со лба. Говорил увлеченно. Будто бы снова взялся читать стихи.       Джун лежала поблизости. В той же комнате. Слушала Каспара. Верила ему.       Верила, черт побери!       А Триллеру вдруг взбрело в голову: что-то не так.       И тогда Триллер сказал: «Подожди».       Он сказал: «Так если ты знал об этом уже много лет… если ты узнал об этом давно, еще при жизни отца… то чего же ты ждал? Почему не связался с ними, не попросил помощи, почему ты не сделал этого ра…»       И в этот миг что-то со страшной тяжестью обрушилась ему на затылок.       И все на свете — комната, Джун и Каспар, а также сам Триллер — все провалилось сквозь землю.       Потом Триллер лежал на полу.       И чувствовал запах гари.       Потом кто-то бегал поблизости. Что-то кричал. Из обрывков фраз Триллер смог уловить, что один из врагов Каспара, один из противников в идиотской борьбе за власть, проделал брешь в обороне фабрики. И пустил туда зомби.       Чтобы показать всем, что Каспар не справляется.       Ну, а потом… что-то пошло не по плану.       К тому времени, когда Триллер смог встать, все горело.       Повсюду слонялись голодные мертвецы. И у многих из них были знакомые лица.       А малявка Джун…       Ох.       В общем, даже целый грузовик, до краев груженый лекарствами, не помог бы тому, что от нее осталось.       С оглушительно гудящей головой, спотыкаясь о собственные ноги, Триллер выбрался с фабрики. И побрел прочь.       Ему был знаком всего один путь через лес. Дорога, ведущая в сторону старой лачуги Могильщика.       Правда, в тот раз он здорово сбился с пути.       И в это время, кажется, какая-то тварь впервые его укусила.       А потом он выбрался на дорогу. И увидел пикап.       Настоящее чудо.       Машину, груженную ящиками с барахлом.       Полный кузов барахла.       Все в точности так, как и сказал Каспар.       Множество аккуратных новеньких ящиков.       Подожди, и с минуты на минуту они доберутся до фабрики.       И все будет здорово.       Все обязательно станет хорошо.       Проигрыватель для виниловых пластинок громко щелкает, доиграв.       На чердаке повисает тишина.       Струпс открывает рот, чтобы что-то сказать. Но неразборчивый шум, раздавшийся за окном, сбивает его с мысли.       Триллер морщится, принимаясь подозрительно нюхать воздух.       — Ты тоже чувствуешь этот запах?       — Пошли, посмотрим? — Предлагает Струпс.       Они выбираются за окно. На веревочный мостик, протянутый между домами.       В сумраке звездной осенней ночи отчетливо пахнет паленым пластиком.       Из-за угла домика с аттракционами, со стороны площадки для завтрашних танцев, ветер швыряет горсти догорающего конфетти.       Струпс драматично вскидывает руки над головой.       — Великий бог Рока, властитель хардкора, — завывает он, — я призываю тебя в свидетели! В этот раз, что бы за херня там ни случилась, в этом точно виновны не мы!       — Прекрати орать! — Раздается откуда-то снизу, из полутьмы, голос Морин. — Лучше сейчас же найди и сбрось мне огнетушитель! Тот, большой, красный, который я подарила Триллеру на его день Рождения!       — Ну вот. Что это еще за херня? — Ворчит Триллер с легкой обидой. — При чем здесь я? И почему это меня заставляют расстаться с моим подарком?       — Что поделать. Это называется «справедливость». Это называется «наша прекрасная жизнь». — Вздыхает Струпс. — И никому нет покоя на этом бесконечном карнавале пиздеца!       Он сдувает пепел от маленьких ярких бумажек, который уже успел засыпать ему все очки. И, широко раскинув ладони в стороны, с выражением повторяет последнюю строчку из нового рекламного ролика:       — Добро пожаловать! Добро пожаловать на ранчо «Кровавый Край»!