Нерассказанные истории душ

На твои плечи легла непосильная тяжесть. Все рухнувшие заботы гложут целый день. Они поглотили, как саван, окутывая чувства туманными, приглушенными цветами и затемняя мир вокруг. Стало слишком тяжело. Они грозятся расшатать нервы. Раздражают сдержанное самообладание. Простое напоминание о событиях последних дней забивают горло, давят сжимая в тиски. Ты устала. Эту боль трудно подавить. Она остается, даже если тщетно пытаешься ее игнорировать. Взглядом впиваешься в отражение зеркала, рассматривая мешки под глазами, когда умываешься в попытки прийти в себя перед коллегами. В большинстве случаев вес усталости уменьшается. Однако сегодня он низко прилегает к вашему позвоночнику, тянет с желанием погрузить тебя в печаль. Она гармонирует со скрипом входной двери, когда наконец приходишь домой, склонив голову и опустив глаза в пол. Ты сбрасываешь туфли прямо за дверью и хмуришься, когда они автоматически не убираются аккуратно. Просто еще одна вещь, которой нужно заняться, когда у тебя нет сил беспокоиться. Ты хочешь просто отказаться от ужина, отправиться в постель и свернуться калачиком под простынями. Отбросить мирские заботы и надеяться, что с наступлением утра все будет хорошо. — Детка? Ты моргаешь, и голосу Кигана удается проникнуть в темный, мелово-серый туман твоего разума. — Детка, это ты? Он зовет из гостиной, и ты следуешь за его певучим голосом, как будто ищешь луч света в смоге. — Да, это я. — ты отвечаешь тяжелым голосом, не удосуживаясь скрыть усталость. — Я дома. Ты заглядываешь в гостиную, обращая внимание на мигающую рекламу на включенном телевизоре. И все же ты выгибаешь бровь, когда видишь своего суженного на полу. Он поднимается, и ты понимаешь, что он, скорее всего, отжимался, пока шла реклама. Эта привычка затрагивает струны вашего нежного сердца, вызывает усталую, ласковую улыбку на губах, когда ты опираешься на дверной косяк. Киган успевает произнести единственное «Вольно!» когда встает и расправляет плечи. Ты наблюдаешь, как мышцы спины перекатываются под его футболкой, прежде чем он поворачивается лицом к тебе. Твой сержант Киган Росс, статный, очаровательный и красивый как солнце. О его немногословности конечно ходят легенды, но с тобой всё иначе. Для него ты особенная. Он усмехается при одном лишь твоем виде, его глаза тают от обожания. И все же он делает паузу, оценивая вашу фигуру, прислоненную к дверному косяку, с усталыми глазами. — Милая? — спрашивает он и голос становится мягче и нерешительнее. Он говорит как ребенок, впервые ставший свидетелем чего-то неизвестного. Любопытно, возможно, почти страшно. — В чем дело? Всё в порядке? Вот и все. Несмотря на доблестные усилия, ты беспомощна перед этим взглядом: его брови нахмурены, взгляд смягчился от беспокойства, губы приоткрылись для последующих вопросов. Горячие слезы стремительно полились из глаз, и икота, которую ты думала проглотить, вырывается в сдавленное рыдание. Ты ненавидишь это. Выпрямляешься, чтобы закрыть лицо руками. Плечи вздрагивают, а лицо краснеет от смущения. Шаги Кигана приближаются, его голос успокаивает твое пошатнувшееся самообладание. — Эй эй эй. — он что-то бормочет, и его мозолистые руки ложатся тебе на плечи. Тебя наклоняют вперед, прижимают к груди, как будто ты что-то хрупкое на ощупь. Держат с такой осторожностью, что это только грозит расколоть тебя еще больше. — Шшш~, все в порядке красавица. Просто дыши. Я тебя понял. Красавица. Тогда ты по-настоящему рыдаешь, и то, как его язык без всякого усилия перекатывает нежность, настолько искренне, что ты не можешь не поверить ему. Он повторяет это без колебаний, с абсолютным обожанием. Его руки обнимают и удерживают в безопасности от всего, кроме хаоса твоего собственного разума. Плечи дрожат, ты опускаешь руки, а затем обхватываешь его, сжимая пальцами футболку, как будто это одно может заземлить. — Мне жаль. Я не хотела устраивать такую сцену. — Тебе не за что извиняться. — он бормочет, и ты погружаешься в него еще глубже. Твое лицо поднимают рукой, направляя к изгибу его плеча, когда он наклоняется над тобой, заставляя встать на цыпочки. Безопасное, теплое прикосновение твоего парня — это чистый комфорт, который высасывает из тебя печаль, очищает мутные воды вашего сердца. Подобно солнечному свету, пробивающемуся сквозь дождевые облака, голос Кигана заглушает усталость, горе и боль вашей уставшей души. Он отступает, увлекая тебя за собой, и вскоре вы оба уже сидите на диване. Все еще прижавшись к его плечу, ты одной рукой хватаешься за футболку, а другой обхватываешь за талию. Затем он оттягивает тебя от себя, обхватывая руками твое лицо и поднимая его к своему любимому, нежному взгляду. — Расскажешь мне что случилось? — спрашивает он, и ты вздыхаешь во внутреннюю часть его ладони, чувствуя себя так, словно только что окунула босые пальцы ног в прохладный журчащий ручей. — Ничего. — ты что-то шепчешь, но Киган только кудахчет на тебя. — Нет, нет, нет. Так не пойдет. — говорит он тебе, снова поворачивая твое лицо. Его глаза на мгновение становятся серьезными, лоб хмурится. Но затем его красивые глаза смягчаются нежной тревогой, и ты чувствуешь, как сердце сжимается от любви, когда он снова говорит. — Не закрывайся от меня. Я здесь ради тебя. Хочу помочь. Так расскажешь мне, что привело тебя в такое состояние? Медленно киваешь и этот жест вызывает довольную улыбку на его напряженном лице. — Иди сюда. — он бормочет, и ты снова прижимаешься к нему, настолько близко, что щека лежит на его широкой груди, и ты слышишь там сильный, успокаивающий ритм сердца. — У меня просто . . . был плохой день. — ты всхлипываешь. — Я сегодня утром собиралась на работу, после того как ты уже уехал на базу, и решила попробовать надеть платье. — То красное? — тихо спрашивает он, и ты киваешь. — Я только примерила. Было комфортно и все такое, н-но. . . — замолкаешь, сбивая комок в горле при воспоминании о том, как ты стоишь перед зеркалом и наблюдаешь, как твое лицо мрачнеет. — Я просто. . . Не могла вынести этого зрелища. — Из платья? — спрашивает он, и в его голосе слышится нотка недоумения, когда он пытается понять. — Нет. — голос теперь тише. Усталый, сломанный. — Из. . . меня. Словно прорванная плотина. Ты сильно содрогаешься, слезы снова наворачиваются на твои глаза. Тяжесть всего этого давит на плечи, увлекая вниз в мутные воды печали. — О, дорогая. — бормочет Киган, и кажется, что его сердце разбито, расстроено и раздражено твоим признанием. Это только заставляет тебя плакать сильнее, голос хрипит в горле, когда ты цепляешься за него, как за мачту среди бури. — Я не могу. . . не могу этого сделать. Я так стараюсь не позволять этому беспокоить меня, но терпеть не могу, ненавижу то, как выгляжу. Я едва могу смотреть на себя в зеркало, чтобы не было больно. Киган держит тебя, пока ты всхлипываешь между икотами. Его рука уверенно и плавно поглаживает спину. Он молчит, и, прижимаясь щекой к его груди, ты не видишь выражения его лица. Проходит минута молчания и он отстраняет тебя назад, поднимает руки, и ты моргаешь, когда внезапно оказываешься у него на коленях, а его руки ложатся тебе на талию. Ты делаешь паузу, сглатывая очередное рыдание, поднимаешь глаза и смотришь ему в лицо. Там есть боль, которая грозит сломать твое и без того израненное сердце. Лицо возлюбленного сморщилось, голубые глаза смотрят на вас с грустью. Он наклоняется, и его губы лишь касаются твоих, и ты чувствуешь его вздох, прежде чем он снова обхватывает тебя за затылок, направляя к нему. Киган целует тебя с невероятной заботой и любовью. Медленно, пронзительно, нежно и как-то отчаянно. Его грубые израненные руки окутывают в теплые, интимные объятья. В них хочется утонуть, заснуть в его уюте, впитать его нежное прикосновение в изношенные, усталые трещинки своей души. — Красавица моя. — он бормочет в твои губы, и нужны силы, чтобы не позволить твоим крикам эхом отразиться на его губах. — Киган. . . — ты пытаешься собраться с мыслями. — Я- — Милая. —он говорит, отстраняясь, чтобы вы могли видеть его лицо, то, как серьезность перевешивает печаль и беспокойство. — Послушай меня. Ты так и делаешь, останавливаясь на мгновение, чтобы ваш взгляд скользнул вниз по коленям, а затем снова вверх. — Ты красивая. —голос звучит твердо, когда его большой палец касается твоего бедра. — Каждый день я просыпаюсь рядом с тобой и, хвала небесам, я первым вижу твое улыбающееся лицо. Он делает паузу, и ты наблюдаешь, как его кадык дергается, пока он пытается подобрать слова. — Ты самое прекрасное, что я когда-либо видел за всю свою жизнь, ты это знаешь? — спрашивает он, и в его голосе теперь есть эмоции, угрожающие сломать твои комплексы. — Твои волосы. — начинает он, скользя пальцами по твоей макушке. — Твои плечи. — рука скользит вниз. — Спина. — ты дрожишь, когда его пальцы скользят к пояснице по позвоночнику. — Твои бедра. — его ладони ложатся по обе стороны, нежно сжимая кожу на мгновение, прежде чем разжать. — Твои икры, твой живот, твоя грудь. . . — он бессвязно продолжает, уделяя момент каждому участку кожи, чтобы его руки заземляли тебя своим прикосновением, любуясь каждым твоим дюймом. Затем он приподнимается и позволяет своим губам коснуться твоих. — Эти красивые губы. — он отстраняется и на его лице появляется улыбка. — И вот эти великолепные, невероятные глаза. Ты чувствуешь, как твои губы дрожат, глаза жгут слезы, и ты пытаешься сморгнуть их. Киган поднимает руку, переплетая пальцы с твоими, лежащими у него на груди. Он поднимает их вверх и целует твои костяшки пальцев. Каким-то образом ты чувствуешь, что больше всего он любит именно эту часть тебя. — Я люблю в тебе все. — он говорит и в его улыбке есть сияние, которое проникает в тебя, смывает грязь и копоть и оставляет свежей, чистой и нежной в его прикосновениях. — Я люблю каждую часть твоего тела, потому что ты красивая, и потому, что я люблю тебя. — наконец он заканчивает, и когда он моргает, вы видите, что его глаза остекленели от привязанности, которая грозит наполнить их влажным теплом. — Мне хотелось бы проводить каждый день, просто глядя на тебя, любимая. Я так без ума от тебя, что едва могу это вынести. Ты не знаешь, что сказать, губы приоткрыты, глаза широко раскрыты. Итак, ты делаешь единственное, о чем подумала. Ты наклоняешься к нему, обнимаешь за шею и прижимаешь свой дрожащий вздох к его губам, чувствуешь, как он целует так, как тебе нужно. Так, как ты заслуживаешь. — Я тоже тебя люблю, Киган. — ты шепчешь. — Думаю, я люблю тебя больше, чем когда-либо смогу полюбить себя. Он издает звук, и он гудит в нёбе, когда твой возлюбленный отстраняется и прижимается своим лбом к твоему. — Это изменится. — он говорит мягко и серьезно. — Когда-нибудь ты сможешь увидеть то, что вижу я. Обещаю. Затем он отстраняется, широко улыбается и твой саван со вздохом снимается с твоих плеч, ускользает, как рассеивающийся туман на рассвете. — Давай устроим себе отличный вечер, хорошо? — спрашивает он, возвращаясь к своему обычному нежному игривому тону. — Еда на вынос, на твой выбор. Устроимся и посмотрим фильм. Его рука поднимается к твоей щеке, и ты не можешь не улыбнуться ему, твоему Кигану, самому красивому и драгоценному подарку, который ты когда-либо получала. — После этого ты отведешь меня в постель, сержант? — ты спрашиваешь, стараясь звучать дерзко, и когда он смеется, это звучит как церковные колокола небесно-голубым воскресным утром. — Милая, если бы это зависело только от меня, ты бы никогда не покидала мою кровать. —говорит вам и его голос становится ниже, хриплым и тянущимся в груди. Ты немного дрожишь, и это только заставляет его улыбаться шире. Его лицо снова меняется, и улыбка становится более игривой, но содержащей все богатство любви, которую он может вам предложить. — Разве я против такого? — Вот это моя детка. — он снова притягивая тебя для поцелуя. — Моя красивая, великолепная и любимая девочка.