Пока ты еще можешь сделать вдох, ты борешься. Ты дышишь… продолжай дышать. Пока ты способен сделать вдох — борись. «Выживший», жена Хью Гласса
Эвелина не сразу поняла, что жизнь уже не станет прежней. Прежней в том понимании, в коем была её жизнь с матерью — сожителя с сожителем, опуская подробности их с Майклом бытия. Стоя у наполовину сгоревшего здания, окружённого множеством людей, ей очень хотелось надеяться, что это просто очередной дурной сон. Казалось, нужно всего лишь немного подождать, и она сможет вырваться из объятий этого кошмара… но нет. С каждой минутой, проведенной здесь Эвелина понимала, что это реальность.Суровая реальность.
Странно, но эмоций не было от слова совсем. Складывалось впечатление, будто практически все какие-либо чувства были выкачаны из неё, оставляя место лишь гнетущей пустоте. Эвелина пришла сюда как на автомате, дорогу она помнила хорошо. Неподалёку от девочки началось ещё большее скопление людей, и она сфокусировала внимание на ней. Из здания на носилках вынесли изуродованное тело какой-то молодой девушки, обыкновенной работницы колл-центра и жертвы обстоятельств. Эвелина отмерла и размашистыми шагами подошла к ним, едва ли не распихивая толпу перед собой. Она подобралась ближе и вгляделась в лицо девушки, но маму в ней не узнала. Это была не Лилиан. — Мама?.. — внезапно через толпу пробралась девочка лет восьми, хватаясь руками за края носилки и неверящим взглядом глядя на женщину. — Мама, открой глаза! Единственное, на что был открыт вид у этой девушки на носилках — это лицо. Оно было покрыто огромными ожогами. Она давно умерла. — Мамочка, умоляю, открой глаза! — эта девочка постепенно начала срываться на крик, а атмосфера всё больше накалялась. Эвелине показалось, что пустота начала отступать. Она чувствовала, как у неё побаливало сердце. — Мамочка, нет, ты не могла так просто умереть! Почему ты ушла?! — у ребёнка началась истерика. Мужчина, предположительно отец предпринимал слабые попытки оттащить её от носилки, но та вцепилась в неё мертвой хваткой, параллельно захлебываясь в слезах. — Мы провели с тобой так мало времени! Я так скучала по тебе все те дни, когда тебя не было дома! Каждый раз, когда ты уходила на работу я считала минуты до твоего возвращения, потому что мне всегда было очень грустно без тебя! Где бы я не находилась — в школе, с друзьями, или в одиночестве — в моих мыслях всегда была ты, — её голос всё больше стал напоминать вой, на который девочка сорвалась. — Ты не могла уйти так рано! Почему, зачем ты оставила меня одну? В Эвелине что-то щёлкнуло. Если выносят всех, значит, где-то здесь находится и её мама. Рядом не было знакомых людей, чтобы спросить у них про Лили. Боль в сердце разрасталась, Эви начала суетиться в поисках работников пострадавшего заведения. Осматривая толпы людей, среди них девочка заметила знакомое лицо. Как-то раз ей нужно было прийти сюда, дабы взять у матери ключ от дома, который Эвелина случайно забыла. Зайдя в здание, её отправили в нужное крыло и офис, но Лилиан там не оказалось. Рядом сидела черноволосая женщина, которая сказала Эви что её мама ненадолго отлучилась и скоро вернётся. Это было относительно недавно, поэтому лицо этого человека она смутно припоминала, а сейчас смогла узнать. — Извините… — она не знала, как правильно задать вопрос. — Моя мама работала здесь, и я бы хотела узнать… — Я поняла, о чём ты, — женщина обратила свой грустный взор на неё. Очевидно, Эвелина была не первой, кто подходил и спрашивал о своих родственниках. — Пойдем за мной. Они вдвоем пошли в другую сторону. Окружающая обстановка давила, и с каждым шагом Эви чувствовала себя всё хуже. Ещё десять минут назад она была абсолютно безэмоциональна, а сейчас область где-то в районе сердца сдавливало всё больше. Мысли роились, собрать их воедино Эвелина была не в состоянии. Та секундная боль в висках, пронзившая девочку ещё на крыше вернулась. — Вот, тебе сюда, — женщина кивком головы указала на темнокожего мужчину в форме с тетрадью в руках, в которую он что-то записывал. Эви подошла к нему. — Слушаю вас, — монотонно произнес он, не отрывая головы от бумаги. — Где находится… — голос дрогнул, но Эвелина взяла себя в руки, — тело моей мамы? — Её полное имя?Чёрт, могла бы и сама догадаться…
— Лилиан Кейтлин Райт, — голос стал хриплым, и она прокашлялась, надеясь, что это поможет. Мужчина перевернул лист. Складка меж его бровей разгладилась, говоря о том, что он, наверное, удивлён. Следователь наконец-таки поднял голову, сверху вниз глядя на Эви. — Этого имени нет в списке. Эвелине стало плохо. — И… что это означает? — ей было уже наплевать на то, как звучал её голос и как она сейчас выглядела. Теперь всё это казалось ей мелочами. — Значит, ваша мама сгорела прямо в здании. Мне жаль. Эвелина отшатнулась от него. В её глазах плескался настоящий ужас, постепенно окутывающий с головы до ног.Её мама сгорела заживо.
Всё, что осталось от неё — это прах.
Осознание этого словно окатило Эвелину ледяной водой. Дышать стало невыносимо тяжело, грудь защемило так, что от боли было невозможно сделать вдох. Она положила руку на место где находилось сердце и непроизвольно надавила, пытаясь добиться ответной реакции. Крепко зажмуренные глаза блокировали доступ к обзору, но она слышала, как к ней подбежали люди. Ноги ослабели, колени подкосились и Эви упала, всё ещё держась за сердце. Сознание медленно покидало её.***
Она не помнила, сколько пролежала здесь. Помнила, что очнувшись тут, в больнице, она не соображала вообще ничего. Сразу же после пробуждения её сразила истерика. Эви лежала одна в палате и рыдала взахлёб, судорожно вытирая стекающие по вискам слёзы. В голове постоянно пробегали мысли о всех событиях, произошедших за последние сутки, и это ещё сильнее усугубляло ситуацию. Успокоение далось ей очень тяжело, да и оно было временное — совсем ненадолго, будто организм решил дать передышку в размере нескольких минут. Плакала она до самого вечера, пока не услышала звук открываемой двери, сопровождающейся режущим по ушам скрипом. В палату неспешными шагами зашёл мужчина средних лет с огромной залысиной и в белоснежном халате, глядя на Эвелину через прямоугольные очки. Он взял стул, поставил его возле кровати, на которой она лежала и так же медленно сел. — Как вы себя чувствуете? — Боже, он всегда всё делает медленно? Его речь была такой же монотонной, как и движения. Действительно, как же чувствует себя четырнадцатилетний ребёнок, только что узнавший о смерти мамы? Даже той, которая почти не интересовалась его жизнью. Даже той, которая матерью быть совсем не умела. Пусть она и не растила её в любви, не лелеяла и не проявляла особого интереса, Лилиан дала ей крышу над головой. В холодильнике всегда была еда, а дома чисто и убрано. До появления в их квартире Майкла они жили лишь зарплатой Лили, которой на тот момент приходилось зачастую брать дополнительные смены, чтобы её дочь была сытая и одетая. Они часто ругались и огрызались друг на друга, между ними не было даже обычных тёплых отношений, но несмотря на это Эви не могла назвать Лили ужасным человеком, который не был достоин тоски о нём после смерти. — Нормально. Не считая того, что подушка была насквозь промокшая слезами, а запястье было в укусах, через которые Эвелина пыталась сдерживать громкие всхлипы. — Я приношу свои соболезнования, касательно ситуации с вашей мамой. Дети не должны так рано лишаться своих родителей, мне действительно жаль, что так вышло, — голос грустный, и выражение лица печальное, но что-то в нём было такое, что не давало ей поверить в искренность его слов. Она поняла не сразу.Глаза.
Ведь глаза — зеркало души. У него они были пусты. Её это не задевало, ибо она понимала, что врач эти слова говорит двести раз на день, и со временем даже к самым тяжелым происшествиям у них вырабатывается иммунитет, ведь в этой работе проявление чувств является лишним. — Спасибо… — Эвелина не знала, что ему ответить. Хотелось, чтобы он быстрее ушёл, и она могла продолжить своё самоедство. — Я хотел поговорить с вами… вы же понимаете, что четырнадцатилетний ребёнок не может жить самостоятельно.О нет. Не-ет.
Только не это, пожалуйста.
— Службе защиты детей ничего неизвестно о ваших родственниках. Графа «отец» пуста, бабушка с дедушкой давно погибли. Была ещё сестра вашей матери, но с ней уже связались, и, к сожалению, она отказалась брать вас под свою опеку. Эвелина усмехнулась, хоть ей и было совершенно не до смеха. Ещё бы, её дорогая тётя Аманда, живущая где-то в Австралии согласилась бы взять к себе свою драгоценную племянницу. Она приезжала в Нью-Йорк с момента рождения Эви всего один раз, когда той было около семи лет. Аманда, вечно недовольная и напыщенная женщина только переступила порог их дома, как сразу была возмущена тем, что её якобы никто не встретил должным образом. На столе стояли различные блюда, но Аманду возмутило то, что не было её любимой джамбалайи. Во время праздничного ужина, устроенного в честь её же приезда, она не упустила возможности осудить Лили за то, что ребёнок растёт без отца. Разговор постепенно перетек в крупную ссору, в результате которой Аманда наспех собралась и этим же вечером безвозвратно покинула Америку. Личного счёта у неё с племянницей не было, не считая пары моментов, во время которых женщина обвинила Эви в отсутствии правильных манер, а следом добавила, что всё это результаты неправильного воспитания. И тем не менее, она явно не горела желанием брать к себе чужого ребёнка, что и подтвердила. — И что со мной будет? — Эвелина догадывалась, какой будет ответ. Приют. Она окажется в месте для брошенных детей. Забрать к себе её никто не мог или же не хотел, и доступных родственников у неё также не имелось. — В завещании вашей матери должно быть что-то, что решит дальнейших ход событий. Вероятно, там есть предсмертное письмо, в котором решён вопрос касательно вашего дальнейшего проживания. Скорее всего, там будут ответы на все интересующие вас вопросы. А вот это уже интересно. — Когда произойдет оглашение завещания? — уточнила Эви. Чем раньше, тем лучше. — Завтра в двенадцать часов дня. Состояние не критическое, у вас просто произошла потеря сознания из-за шока, — вспоминая происходящее, на глаза Эвелины вновь навернулись слёзы. Она отвернулась от доктора, делая вид, что рассматривает пейзаж за окном, — поэтому мы оставим вас в больнице лишь до завтра. Утром за вами приедет миссис Вайт, она работает в службе защиты детей и отвезет вас домой, чтобы вы переоделись и привели себя в порядок. Эвелина кивнула, не поворачиваясь к нему. Усталость сильно сказалась на ней, как моральная, так и физическая. — Отдыхайте, мисс Райт. Завтра за вами придут ближе к девяти часам утра, будьте готовы, — она вновь кивнула ему, и он покинул помещение. Прекрасно. Теперь ей нужно было ожидать не пойми чего.***
На следующий день, в положенное время Эвелина ожидала своей участи. Она сидела на подоконнике и смотрела в окно, согнув колени и положив на них руки. На улице была необычайно тёплая для марта погода. Снег таял быстро, по карнизу били крупные капли от сосулек, хоть от них уже почти не осталось и следа. Солнце светило ярко, возможно, его лучи сегодня неплохо согревали. Стоял полный штиль, не было даже малейшего намека на легкий ветерок. По дороге ежесекундно проезжало множество машин, и каждый человек в ней куда-то торопился. Кто-то на работу, кто-то отвозил своего ребенка на секцию, кто-то ехал в гости или на встречу с друзьями. У каждого было своё дело, и никто даже не подозревал о том, как ему повезло в том плане, что он мог свободно передвигаться. Эвелина догадывалась, что скорее всего этой возможности её скоро лишат. Вот-вот за ней должны будут приехать. Её отвезут домой, где ей нужно будет сразиться со своими внутренними демонами, которые давно поджидали девочку. Эта квартира — сплошное напоминание о маме, особенно прихожая. Это место было более частое в плане их случайных встреч и столкновений, потому что несмотря на все междоусобицы, когда Лили приходила с работы, Эви почти всегда шла встречать её. А вот кухня напоминала о Майкле. Все их ссоры, крики и скандалы происходили по большому счёту именно там. И та самая последняя не стала исключением. Неизвестно, что могло быть, если бы она не сбежала в тот вечер. Вероятнее всего, она бы вновь оказалась избитой и униженной, но в тот раз удача оказалась на её стороне. Эта квартира — чертовски сильное воспоминание о страшных событиях её жизни. В дверь постучали. — Войдите, — голос вновь хрипел. В помещение вошла черноволосая женщина с приветливой улыбкой. У неё были мягкие и приятные черты лица, а выглядела она настолько счастливо, как будто сейчас был канун Рождества, а она пришла раздавать детям конфеты и рассказывать сказки про Санта-Клауса. — Доброе утро, мисс Райт. Меня зовут Ирем Вайт, я — представитель службы по защите детей. Вчера вас должны были оповестить о моём грядущем приходе, верно? — Да, меня предупредили, — Эви встала на ноги, подходя к женщине. — Тогда сейчас мы поедем в вашу квартиру, вы приведете себя в порядок, и я отвезу вас на оглашение завещания вашей матери. Приношу свои соболезнования, — наконец-то она перестала обворожительно улыбаться, пусть и только на последнем предложении. Эвелина утвердительно кивнула, и они вдвоем покинули помещение.***
Машина припарковалась около жилой многоэтажки. Миссис Вайт взглянула на девочку через зеркало заднего вида. — Сколько вам понадобится времени? Помните, что максимальный срок — два часа. Сейчас половина десятого, к половине двенадцатого мы должны будем выезжать. Можно раньше, но не позже. — Я постараюсь управиться как можно быстрее, — Эвелина правда постарается, но ничего обещать не может. Она не умела собираться быстро, особенно в теперь в такой нагнетающей обстановке, где каждый предмет — напоминание. Они перекинулись еще парой слов, и Эви вышла из машины. Она медленно зашагала в сторону своего подъезда, отгоняя прочь лезущие в голову лишние мысли. Подъезд встретил её далеко не радушными воспоминаниями о том, как ещё позавчера здесь она убегала от отчима, где ей просто несказанно повезло. Девочка-подросток не может соревноваться в силе со взрослым мужчиной, и если бы не её сказочное в тот день везение, она бы вышла проигравшей. Эвелина вызвала лифт, и быстро доехала до двенадцатого этажа. Стоя напротив своей квартиры и надеясь, что дверь будет открыта Райт дёрнула за ручку, на что та поддалась. Дом встретил её звенящей пустотой. Эвелина аккуратно закрыла за собой дверь, оглядывая прихожую. Всё было, как обычно, за исключением отсутствия некоторых вещей, но на это Эви не сразу обратила внимания. Она прошла в гостиную, и наконец заметила видимые изменения. Вещей Майкла не было. Впрочем, это было ожидаемо. Он бы не стал так подставляться. Женщина, с которой он жил умерла, здесь его больше ничего не держало, вот он и уехал… но как-то было это всё странно. Эвелина не могла объяснить, что именно. Нет, она была безумно рада тому, что теперь вряд ли встретит его где-нибудь, кроме своих ночных кошмаров. Разумеется, она предпочла бы не встречать его и там, но плохие сны ей снились регулярно, особенно с его участием. Что-то во внезапном исчезновении Майкла из квартиры казалось ей мутным. Но сейчас ей было не до этого. Были дела гораздо важнее. Старательно избегая кухни, Эви прошла в свою комнату. Она окинула комнату тяжелым взглядом и вздохнула. Здесь прошло её детство. Она любила свою комнату. Любила вид из окна, выходящий на дорогу. Нравилась кровать, всегда с неизменно лишь зелёным покрывалом, потому что она любила этот цвет. Белый стол, за которым ей приходилось делать уроки, а над ним такого же цвета полочки, рядом с ним огромный шкаф с одеждой и прочими вещами. На прикроватной тумбе стояли фоторамки с изображенными на них близкими для Эвелины людьми — всё это было ей родным. Она подошла к той самой тумбе. На ней стояло всего две фоторамки: на первой фотографии были изображены Эви с Каем и Роузи, отмечающие четырнадцатилетие Кая. Они стояли втроем в Таймс-сквер, где и проходило празднование. Эвелина хорошо помнила этот день, погода тогда была такая же великолепная, как сегодня, и день рождения друга выдался превосходным. На второй фотографии была изображена она сама. Рядом стояла Лилиан. Эвелина села на кровать. Голова вновь разболелась. Это было давно. Пятый день рождения малышки Эви. Она о нём уже ничего не помнила. Не знала, как мама тогда смогла найти на неё время — и не просто поздравить, а устроить празднование в каком-то парке аттракционов. Маленькая девочка стояла на фоне колеса обозрения, со сладкой ватой в руках и с широкой улыбкой на губах. А рядом с ней на корточках сидела мама с такой же сладкой ватой в руках, и такая же счастливая. Чёрт, у них были так похожи улыбки! Из глаз моментально хлынули слёзы. Она легла на бок, прижимая фотографию к груди. Раньше Эвелина думала, что вряд ли когда-нибудь будет скучать по матери, и тогда она даже не подозревала, как ошибалась. Непрошенные мысли лезли в голову, заставляя слёзы течь сильнее и сильнее. Она не выдержала. Эви закричала в подушку так сильно, насколько это было возможно. Голосовые связки достигли апогея, рискуя оставить повреждения, но девочке было всё равно. Ей было чертовски плохо.Почему, почему она ушла так рано?!
Её пугала неизвестность. Её пугало будущее. Она не знала, что будет дальше. Она не знала, что ей делать.
Её жизнь уже никогда не станет прежней. Скоро Эви, наверное, отправят в приют, в котором ей придется пробыть ещё целых четыре года. Эвелина не хотела ни в какой детский дом, она вполне могла жить одна. Конечно, она преувеличивала. Вряд ли Эви смогла бы теперь жить одной в этой квартире, ведь она — сплошное напоминание о погибшей матери, об избиениях отчима, о ссорах и криках, о слезах и боли. Сейчас она ничего не соображала. Эвелина смогла относительно успокоиться лишь примерно через полчаса, а после ещё около десятка минут безэмоционально смотрела в потолок. Затем пересилив себя, она дошла до туалета, рефлекторно заперла дверь, включила холодную воду и встала под душ прямо в одежде. Сейчас ей было полностью наплевать на всё, и она осела на пол, согнув ноги в коленях и положив голову на них. Она чертовски устала.***
Эвелина просидела под холодной водой недолго — как бы ей этого не хотелось, нужно было торопиться. Она помылась и вымыла голову, чувствуя хотя бы физическое облегчение, легкость. Спешно высушила волосы феном, а затем слегка завила их, пока время позволяло. С одеждой Эви особо не заморачивалась, надела чёрные прямые брюки и такую же чёрную водолазку. Наносить на лицо косметику сейчас у неё не было ни желания, ни времени. Она лишь быстро замазала яркие синяки под глазами, накрасила ресницы и нанесла на губы помаду, дабы выглядеть хоть немного лучше. Не в плане красоты, а в плане того, что выглядела она разбито. Её срок заканчивался, и она в последний раз оглядела комнату. На кровати лежала всё та же Триумфальная арка, которую она читала позавчера, только теперь в другом месте, ибо во время истерики Эвелина нечаянно отпинала её далеко-далеко. Надевая свою куртку, она взяла и ту, в которой приехала. Её Эви дала миссис Вайт перед выходом из больницы, ведь с собой у Эвелины куртки не было. Закрыв дверь на ключ и спустившись вниз, на том же месте парковки она обнаружила автомобиль Вайт. То ли она так никуда и не уезжала, то ли приехала недавно. Девочка села в машину, передавая ей куртку. — Спасибо большое, — поблагодарила её Эвелина, на что женщина улыбнулась. — Пожалуйста. Ты готова? — они смотрели друг на друга через зеркало заднего вида. — Да, — конечно, она соврала. Эви не была готова к таким переменам в жизни. Ехали они в полной тишине около двадцати минут. Эвелина смотрела за стремительно меняющимся пейзажем за стеклом автомобиля, полностью поглощенная своими мыслями. Как только они припарковались, внутри Эви всё больше и больше начала бить тревога.Это всего лишь оглашение завещания. Да-да, всего лишь…
Миссис Вайт, видимо, заметив её панику произнесла: — Не переживайте, мисс Райт. Ничего страшного вы там не услышите. Эвелине захотелось рассмеяться.Ничего страшного? О-у, серьезно?
Конечно, у неё ведь каждый день умирает мать, она постоянно слушает её завещание и и решает вопрос касательно дальнейшего проживания. Это так, всего лишь мелочь. Вдвоём они зашли в нужное здание и подошли к секретарше. — Добрый день, в каком кабинете проходит оглашение завещания Лилиан Райт? — Здравствуйте, вам нужно подняться на четвертый этаж, тридцать восьмой кабинет. Миссис Вайт поблагодарила девушку и повела за собой Эвелину. Они быстро добрались до нужного этажа при помощи лифта, и проследовали к тридцать восьмому кабинету. Внутри их уже ожидали. — Добрый день, — поздоровалась Эвелина. Перед ней стоял высокий мужчина в чёрном смокинге, держащий в руках несколько конвертов. Она почувствовала себя некомфортно. — Добрый день, мисс Райт. Меня зовут Томас Хембельсон, я — представитель нотариата. Сейчас мне предстоит озвучить последнюю волю вашей матери. Вы готовы? — Да, — сухо ответила Эвелина, положив руки перед собой. Рядом с ней села миссис Вайт, так же слушая мистера Хембельсона. — Тогда начинаем, — мужчина кашлянул в кулак. — Слушается завещание и последняя воля Лилиан Кейтлин Райт. Далее было озвучено, что квартира по наследству переходит Эвелине. Также ей был дан доступ к личному банковскому счету, на котором лежала сумма денег для её будущего обучения в университете или ином высшем учебном заведении. Эви была удивлена, она не думала, что Лили беспокоилась о её будущем. —…Если моя смерть придется на момент несовершеннолетия моей дочери Эвелины Эстер Райт, то прошу передать дальнейшее попечительство над ней её биологическому отцу. Все ответы она найдет в моём личном к ней письме. Вот теперь ей действительно захотелось рассмеяться. Серьёзно? Всё так просто? Четырнадцать лет она ничего не знала об отце, а на все вопросы и расспросы о нём Эви получала скудные ответы, наподобие «придёт время — узнаешь», а сейчас ей так просто сообщают о том, что она, вероятнее всего, будет жить с ним? Бред. Мистер Хембельсон передал ей то самое письмо, о котором шла речь. Дрожащими руками Эвелина вскрыла его, неверящим взглядом вчитываясь в строки. «Здравствуй, Эвелина! Если сейчас ты читаешь это письмо, значит, скорее всего со мной случилось что-то непоправимое. Я не могу предсказать свою смерть, дату и место, это может произойти совершенно внезапно, поэтому мне в голову и пришло решение написать завещание. Хотя бы для того, чтобы наконец-то рассказать тебе правду. Извини меня за то, что уделяла тебе так мало внимания. При жизни у меня не хватит духу сказать это глядя в твои глаза, но не произнести этого даже здесь будет ужасно. Я искренне раскаиваюсь перед тобой. Я прекрасно осознаю то, что такие вещи не решаются обычным «прости», но поменять что-то уже не смогу. Я всегда знала, что я плохая мать, но осознание того насколько это сильно пришло ко мне ближе к твоим десяти годам. Я знаю, что таким поступкам нет оправданий, но тем не менее я от всей души прошу у тебя прощение, Эви. Я люблю тебя по-своему, люблю так, как умею, хоть и не показываю это. В глубине души привязана к тебе, как бы моё сознание не отрицало этого — сердце не обманешь. Не буду скрывать, во мне с годами так и не проснулись материнские чувства, о которых нормальные и адекватные родители могли вести целые дискуссии, но несмотря на это ты мне была дорога во всю силу моего эмоционального диапазона. Прости, что всю жизнь умалчивала то, кто всё-таки твой отец. Наверное, мне стоило рассказать всю историю ещё давно, но я всегда откладывала это, аргументируя тем, что сейчас не время. Извини, что говорю об этом впервые лишь в письме, и после своей смерти. Эвелина, твой отец — Энтони Эдвард Старк. И это не однофамилец. Это именно он. Разумеется, эта новость вызовет в тебе шквал вопросов, на большинство из которых ты сможешь услышать ответы теперь только от самого Тони. Я скажу лишь то, что ты — не случайность. Ты — плод взаимной и яркой любви. У нашего расставания были свои причины. Не переживай, ты обязательно найдешь ответы на все интересующие тебя вопросы. Я сожалею, что не рассказала Тони о беременности. Он не знает о твоём существовании, но после прочтения этого письма ты скажешь нужную информацию нотариусу или органу из службы защиты детей, и до него донесут новость о его новоиспеченной дочери. Повторюсь, я о многом жалею. А сейчас, я хочу в последний раз сказать тебе, Эви, что я очень люблю тебя. Пусть я и не присутствовала в твоей жизни по своей же глупой ошибки, менять что-то уже поздно. Прошу тебя, всегда оставайся сильной. Береги себя, доченька.С любовью, Мама.
По щекам бежали дорожки слёз.Эвелина задыхалась.