Разбитая надежда: Собирая по осколкам

Эри просыпается, когда луна висит высоко над горизонтом, а вся комната погружена во мрак. Она моргает, привыкая в темноте, потом наклоняет голову на бок. Сквозь жалюзи проскальзывают полосы лунного света, полупрозрачного и голубоватого. Эри понимает, что находится в большой комнате и лежит на мягкой широкой кровати. Она скидывает одеяло, в котором можно утонуть, и садится на колени. Взглядом скользит по стенам. «Где это я?» — голова идет кругом от постоянных смен локаций. Она как будто смотрит мультик на двойной скорости, когда картинки молниеносно сменяют друг друга, не давая и шанса запомнить хоть что-то из происходящего. Эри поднимает голову, задумавшись. Она ясно помнит, как Кацуки привел ее к говорящей мыши по имени Незу — и почему только его имя осталось в памяти? Потом Эри сбежала и оказалась в медпункте — это слово тоже она не забыла. И там добрая старушка дала ей карамельку, после которой она оказалась здесь. Все это очень странно и не укладывается в маленькой головке. Эри чешет затылок, тяжело вздыхает. Что было между событиями в медпункте и настоящим? И почему все словно в тумане? «Значит, я спала?» — размышляет она. – «Странно…» Эри и в голову не приходит мысль, что ее могли усыпить. Она обращает внимание, что на ней совершенно другая одежда. Эри приподнимает плечо, выгибает шею, чтобы посмотреть на себя со спины. Хотя в темноте все равно ничего не видно. Она касается мягкой ткани футболки и таких же наощупь штанов, слишком длинных для нее. Эри вытягивает ноги, шевелит ими, улыбаясь тому, как смешно прыгают свободные штанины при каждом движении. Ей становится скучно. Она слезает с кровати и делает несколько шагов вперед. Босые ноги шлепают по полу. Эри ежится. Пол до неприятного прохладный, хочется забраться опять под одеяло и забыться сном. Но она решительно сжимает кулаки. Если хочется узнать, куда она попала, то нужно терпеть. Эри вытягивает вперед руки, проходит немного вперед. Пальцы касаются чего-то твердого, и, приблизившись, она понимает, что это дверь. Схватившись за край, Эри открывает ее. И выглядывает наружу. Эри опасливо озирается, шагая по коридору. Под ногами теплеет полоска ковра, ворсистого, похожего на шерсть. Эри отшатывается, задев стоящий на полу горшок с цветком. Тот, покачнувшись, заваливается на бок. Бам! И керамический горшок раскалывается на несколько кусочков, чернильная земля высыпается на пол. На нем распластываются огромные овальные листья зеленого цвета. «Ой-ей!» — Эри спешит скрыться с места «преступления». Прижимается спиной к противоположной стене. Поднимает голову, не оборачиваясь. Это оказывается еще одна дверь. Эри сомневается, стоит ли ей заглядывать туда — мало ли, что там может быть. Но любопытство берет верх, и она открывает дверь, осторожно озираясь по сторонам. Внутри, кажется, никого. Вздохнув с облегчением, Эри перешагивает через порог. Первое, что бросается ей в глаза — это торшер на высокой, тонкой ножке, от которого волнами расходится теплый свет. Эри щурится, он с непривычки слепит ее. Но проходит некоторое время, и она с интересом разглядывает все, что свет торшера обрисовывает по контуру. Торшер стоит в шаге от дивана, на котором лежит человек. Эри тянет вперед шею, боясь подойти ближе, но сгорая от любопытства. Человек не двигается. Тогда она, задержав дыхание, делает несколько осторожных шагов к нему. Наклоняет голову на бок и хмурится. Эти длинные пряди светлых волос, рассыпавшиеся по подушке, смятой под головой, напоминают ей одного мужчину. Он еще был в кабинете Незу с другим, хмурым и неприветливым. Однако сейчас Эри не чувствует страх. Ей интересно узнать, как она сюда попала и что это за человек, спящий на диване. Она подходит еще ближе, так что можно разглядеть каждую морщинку в уголках плотно закрытых глаз. Тонкие пальцы лежат поверх раскрытой книги, на обложке которой нет никаких картинок — она просто черная. Эри делает вывод, что книга ужасно скучная. В хорошей книге должны быть картинки — как в той, что давал ей Незу. Эри вглядывается в лицо спящего. Брови сведены на переносице так, словно он над чем-то размышлял перед тем, как забыться сном. Да и выражение его лица — сосредоточенное и серьезное — говорит о том, что сейчас вряд ли ему снится что-то приятное. Эри касается указательным пальцем своей щеки и садится на корточки перед человеком. Все-таки он довольно интересный. Как там его назвал Незу? Всемогущий? Значит, он может все? Даже то, что не может Изуку? Эри некоторое время смотрит на Всемогущего, хитро улыбаясь. Потом, насмешливо прищурившись, она поднимет руку и тянется пальцем к его лицу. Остается несколько сантиметров до кончика носа, когда мужчина, тяжело вздохнув, отворачивается. И Эри тотчас же отдергивает руку. «Нет, не надо его будить, » — решает девочка. — «Подожду, пока не проснется. А потом спрошу у него все». Эри поднимается и бесшумно выходит из комнаты, бросив на последок взгляд на Всемогущего. Тот, обняв себя за плечи, отворачивается лицом к спинке дивана, а книга падает на пол, закрывшись. При этом легком звуке удара об под Эри тут же закрывает дверь. «Пока он спит, надо исследовать это место получше…» — думает она и натыкается на опрокинутый горшок с цветком. — Прости, я нечаянно тебя уронила, — шепотом говорит Эри и перешагивает через кучку земли, высыпавшуюся из керамических осколков. Ее сердце взволнованно бьется в груди — она воображает себе, что теперь она храбрый исследователь, который отправился в опасное путешествие открывать новые материи и страны. Или найти неизведанных чудищ и монстров, И с такой мыслью Эри смело шагает по коридору. *** Изуку отшатывается, направляя на человека пистолет. Но он не успевает, и кончики пальцев все-таки касаются его, невесомо мазнув по плечу. Изуку вглядывается в лицо мужчины. Неужели это и есть тот самый Сасаки? Если да, то он здорово влип. Изуку мысленно чертыхается, вспомнив слова Даичи. Причуда Сасаки активируется после прикосновения и прямого взгляда в глаза. И все это уже произошло. Сасаки тем временем убирает руку и бросает нож, который со звоном катится по полу. С его лица не сходит самодовольная усмешка. — Что именно вы хотели украсть, господин воришка? — спрашивает он. — Картины? — он загибает палец. — Или мою коллекцию? — загибает второй. — А может, нечто, более ценное для вас? Спешу огорчить — денег наличными у меня нет. Так что воровать у меня больше нечего. Игнорируя наведенный на него пистолет, Сасаки делает шаг к Изуку. Тот невольно отступает, а рука нервно дрожит, сбивая прицел. «Он что, вообще не боится?» — думает Изуку. – «Не боится, что я его застрелю? Он же безоружный…» — Если повеселишь меня, я, так и быть, отпущу тебя. Изуку хмыкает, стиснув зубы. Еще один шаг эхом повторяется в тишине, когда ему вторит грохот выстрела. Но Сасаки, предугадав траекторию, дергается в сторону невероятно быстро. И Изуку не успевает даже понять, что произошло. Он судорожно смотрит по сторонам, пока не видит, что Сасаки уже находится сбоку. Изуку замечает его движение боковым зрением, поворачивается к нему и стреляет еще раз, почти в упор. И повторяется все то же самое — Сасаки уходит от пули, та с треском вгрызается в стену, разорвав один из плакатов. Теперь от затемненного глаза Всемогущего черными нитями расползается рваная бумага. Сасаки оглядывается, и в его янтарных глазах вспыхивает пламя негодования. — А за порчу моей коллекции ответишь… Изуку застывает, будто громом пораженный. Если Сасаки может видеть будущее, то почему не предугадал это? Он так ловко уворачивался от пуль, так что ему вполне было бы по силам не дать порвать плакат. Изуку облизывает пересохшие губы, сдерживая довольную улыбку. У причуды Сасаки есть слабая сторона. Он не знает, что произойдет с окружающей его действительностью, он может предугадать поступки человека, на которого действует его причуда. То есть, только на Изуку. Но как воспользоваться этим? Изуку не успевает как следует обдумать план действий, когда видит занесенную над головой руку. Он пытается увернуться, но не успевает. И правое плечо прошивает адская боль, волнами расходящаяся по всему телу. Изуку не понимает, что это было — неужели Сасаки настолько силен физически? Он хватается за плечо, шипит от боли и замечает, что человек сжимает нечто темное и небольшое в пальцах. Изуку никак не может вспомнить, в какой момент это нечто появилось в руке Сасаки. Ему казалось, что все это время герой был безоружен. Но как он успел? И от чего может быть такой сильный удар? Сасаки подбрасывает вверх предмет продолговатой формы и ловко ловит его в полете, сжав в кулаке. — Как тебе мои супер-печати? — спрашивает он. — Тяжелые, не правда ли? Это тебе за то, что испортил мой плакат. — Сумасшедший фанатик… — сквозь зубы цедит Изуку. Он пытается поднять руку, чтобы выстрелить, даже если уверен в том, что не попадет — Сасаки опять увернется. Но чуть не стонет от боли, сковывающей все плечо и предплечье. Изуку быстро перекладывает пистолет в левую руку, чувствуя злость. Герой специально ударил его именно в правое плечо, чтобы обезоружить. Изуку еще ни разу не пробовал стрелять левой рукой, но нет времени для сомнений. Он быстро поднимает на Сасаки пистолет и жмет указательным пальцем на спусковой крючок. В обычной ситуации Изуку вряд ли поступил бы так. «Это ты тоже предугадаешь?» Это был глупый вопрос, ответ на который очевиден. Изуку схлестывает с головой отчаяние от осознания своего бессилия перед Сасаки, когда тот опять уклоняется от выстрела и молниеносно заходит за спину заламывая руку. Ударом колена в поясницу он опрокидывает Изуку на пол. С губ того срывается хриплый, сдавленный полу вскрик. Одна рука сжимает его запястье так, чтобы направить дуло пистолета в противоположную от себя сторону. Изуку дергается всем телом и тут краем глаза видит острый локоть, выступающий под тканью пижамы. И, изловчившись, пытается укусить Сасаки за локоть, чтобы вырваться. Но тут же вторая рука бьет по затылку, заставляя удариться лбом о пол. На мгновение в глазах Изуку темнеет, и чернильное пространство заполоняют разноцветные, мельтешащие пятна. — Ты ничего не сможешь сделать против меня, — говорит Сасаки. — Против моего «Предвидения» все бесполезно. Так что не трать силы понапрасну. Изуку, придя в себя, лишь стискивает до ноющей боли в деснах зубы. Его раздражает то, что он действительно не может ничего противопоставить Сасаки. Он злится на себя за то, что слишком расслабился и позволил ему дотронуться до себя. Изуку крепче сжимает рукоять пистолета, думая, как бы ему вывернуть руку, чтобы еще раз выстрелить в Сасаки. Плевать, что тот опять увернется, зная каждое его следующее действие. Но Изуку не хочет оставлять попыток. — Ты и твой дружок влезли в мой дом. А ты так и не повеселил меня, — слышит он голос над головой. При этих словах Изуку все-таки решается вывернуть запястье и выстрелить, но Сасаки вовремя давит на его ладонь, до боли резко опускает ее, и пуля с оглушительным грохотом пробивает стену совсем рядом с полом. Изуку вздрагивает, ему становится на мгновение даже жарко — это было слишком близко к его телу. Поверни Сасаки его руку сильнее, он бы выстрелил себе же в спину. — Но это еще полбеды, — как ни в чем не бывало продолжает Сасаки. — Ты испортил один из моих плакатов… Изуку злит то, что этого героя сейчас волнуют раскрашенные листы бумаги. Да, со Всемогущим. Но все же это просто листы бумаги. — Да кому они сдались эти плакаты? — нарочито насмешливо выкрикивает он. И тут же жалеет о сказанном. Изуку хрипит, а глаза широко распахиваются в мучительной боли. Сасаки давит на спину своей «супер печатью», как он ту штуку назвал. Печать невероятно тяжелая для своего небольшого размера, но у Изуку нет времени даже задаться вопросом, из какого материала, она сделана. Он мычит, уткнувшись лицом в пол, от страха, что ему сломают позвоночник, отчаянно дергает ногами. Сасаки, как будто догадавшись, какую боль причиняет Изуку, перестает давить на спину. Но продолжает держать печать между лопатками. Изуку делает судорожный вдох, все еще с дрожью чувствуя вес печати на себе. Теперь он решает следить за языком, чтобы вернуться с целыми костями. — Для тебя это, быть может, и обычные плакаты. Но для меня, — в ровном холодном голосе звенит металл, обжигающий своей твердостью, — это плакаты моего кумира. Того, кто всегда был для меня примером идеального героя. Изуку сглатывает. К горлу подкатывает отвратительное ощущение тошноты, он хочет закрыть руками уши. Но правую руку буквально каждое движение разрывает на кусочки адской болью. А левую продолжает сжимать Сасаки. С губ готов сорваться крик, чтобы герой замолчал, больше ни слова не говорил о Всемогущем. Но невидимые пальцы сжимают горло, не давая ни единому звуку вырваться из него. Пока одна часть Изуку мечется, пытаясь найти способ не слушать Сасаки, другая до дрожи желает вновь окунуться в давно забытое увлечение Всемогущим. — Тебе известно такое чувство, как отчаяние? Когда руки опускаются и хочется сдаться? — продолжает Сасаки. Прежний холод в голосе сменяется горячностью. — Я долго работал со Всемогущим, и он никогда не давал мне сдаться. Спасал даже в самом глубоком отчаянии. Так что для меня это не просто герой, для меня он… Изуку приподнимает голову, с ужасом смотрит на Сасаки. Ему, как никому другому, знакомо это чувство. И, конечно, именно Всемогущий и «вытаскивал» его из этой трясины после того, как врач сказал, что у него никогда не будет причуды. Этот герой заставлял его верить до последнего в то, что он станет таким же, как он. Пистолет выскальзывает из пальцев Изуку. Мир словно останавливается для него. Он поднимает взгляд на стены на плакаты, на фигурки на полках, и сердце срывается вниз. Тело Изуку пробивает крупная дрожь, когда слова Сасаки тягуче вливаются в его сознание, обволакивают все мысли. Он отчаянно борется с этим, прогоняет прочь воспоминания о Всемогущем, о его увлеченности этим героем. Именно он разрушил мечту Изуку, он сказал, что беспричудному никогда не стать героем. Но почему сейчас, в этот момент крепость ненависти к героям начинает рушиться, камушек за камушком? -… Для меня он больше чем просто герой! «Нет! Я должен убить его! Не думай об этом, не думай! Он не прав!» Изуку заставляет себя вспомнить, что в тот роковой день герои не спасли его маму. Это был несчастный случай? Не успели? Так зачем они кричат на каждом углу, что «все хорошо, когда они здесь»? — Герои — лицемерные мрази, фальшивки, — выплевывает Изуку. — Как и ты, как и Всемогущий! Как и вы все! Брови Сасаки взлетают вверх. Он на мгновение расслабляет пальцы, перестав с прежней силой сжимать запястье Изуку. — Ты хоть соображаешь, что говоришь? — медленно, как будто раздумывая над каждым словом, произносит он. — Ты сумасшедший? Не стриги всех героев под одну гребенку! Я согласен, есть лицемеры, такие люди есть везде. Но их единицы… Всемогущий никогда не был таким, я знаю его лучше тебя! — А я знаю, что они бросают простых людей умирать, медленно и мучительно гореть в огне и задыхаться! — визгливо выкрикивает Изуку. — Ч-что?.. — голос над головой предательски дрожит, а пальцы перестают так же крепко сжимать запястье. Изуку пользуется его замешательством и, извернувшись, высвобождается из его хватки. Перекатившись по полу, он видит блеснувшее лезвие ножа. Не раздумывая над тем, что он делает, Изуку в мгновение ока сжимает в зубах рукоять и тут же вскакивает на ноги. В голове пульсирует мысль, что надо как можно скорее найти Сецуно. Тот еще не попал под действие причуды, поэтому у него есть шанс победить Сасаки. Сасаки знает каждый его следующий шаг. Но Изуку плевать. Он выбегает в коридор, нащупывая во внутреннем кармане второй пистолет. Хотя рот и немеет, он продолжает впиваться зубами в рукоять ножа, оставляя на пластиковой поверхности глубокие вмятины. Но Изуку резко дергают назад, и он, захрипев, выпускает изо рта нож. Тот со звоном падает под ноги. Собственная одежда, натянутая сзади, душит Изуку. Он извивается, пытаясь освободить от ткани шею, но пальцы лишь путаются, ногти царапают кожу. Перед глазами все плывет и мутнеет. Изуку делает над собой усилие и, вывернув руку, хочет выстрелить себе за спину. Сасаки тянет Изуку на себя с еще большей силой, так что последний, потеряв равновесие, падает на спину. Ткань на шее ослабляется, и воздух свободно врывается в легкие, обжигая внутренности. В уголках глаз выступают слезы, которые скатываются по щекам, навсегда исчезая в спутанных волосах. «Я так слаб…» — проносится в мыслях. — «Я ничего не могу сделать ему…» Изуку не двигается, его сковывает осознание собственной беспомощности и никчемности. Взгляд застывает на потолке, и как в тумане слышатся шуршание ткани одежды, тихие шаги по ковру. У этого героя всего лишь одна-единственная причуда, и Изуку не может победить его. На что он надеялся, когда хотел противостоять Ихиро, у которой их десятки? «Может, сдаться?.. Хотя бы выживу. Нет, я не хочу к отцу…» — За свои слова ты ответишь в полной мере, — говорит Сасаки, рывком поднимая Изуку. Тот пытается высвободиться, замахивается левой рукой, чтобы хотя бы ударить прикладом пистолета героя, но тот перехватывает руку, заводит ее за спину. И толкает обратно в кабинет. — Никто еще не смог победить мое «Предвидение». И ты не исключение. Изуку чувствует, как внутри него все вскипает от ненависти к Сасаки. Кичиться своей причудой — это же насколько нужно быть жалким, чтобы гордиться тем, что досталось тебе волею судьбы? Изуку покорно дает себя затащить в кабинет. Изуку сидит на полу с согнутыми ногами в коленях. Грудь сдавливает веревка, обернутая вокруг него в несколько раз. Он оглядывается на Юичиро. Тот все еще без сознания. Изуку до крови кусает нижнюю губу. Они проиграли. Если Сецуно ничего не сделает, то это конец. Их посадят, а его потом еще и пришьют за то, что не выполнил заказ. И зачем только он взялся за это убийство? Ту сумму для погашения долга можно было бы собрать и другим способом. Например, грабить прохожих — отбирать все ценности, а потом убивать. Но нет — алчность погубила его. Изуку стискивает зубы, следя за каждым движением Сасаки. Герой набирает номер, прижимает телефон к уху. На его лице отражается недоумение одновременно с довольной усмешкой на губах Изуку. — Как продуманно… — произносит Сасаки. — Сначала систему охраны, потом электричество, теперь связь? Это чья-то причуда? Твоя? Изуку произносит одновременно с Сасаки: — Нет… -… не моя? Изуку сдерживает колкий ответ. Он и слова может предугадать? Тогда почему Сасаки так остро реагировал на оскорбления героев? Он разве не предвидел их? — Значит, здесь есть еще один воришка, — сам себе говорит Сасаки. Изуку не отвечает, нахмурившись. Если бы этот тип мог читать мысли, то все было еще хуже. Хотя куда уже хуже? Интересно, как там Даичи? Изуку уже давно понял, что боец из него никакой. Но если связи до сих пор нет, то, значит, с ним все в порядке. Изуку скользит взглядом по кабинету и вдруг останавливается на полу. Он помнит, что выронил пистолет здесь, но теперь его нигде нет. Изуку, стараясь не показать своего беспокойства, озирается по сторонам. Неужели Сасаки нашел и подобрал? Но когда успел? Он поднимает взгляд и замечает половину лица Сецуно, выглядывающего из-за угла. В его руке появляется, словно материализуется из воздуха, «Глок» Изуку. Сецуно делает красноречивый жест, чтобы Изуку молчал. Прижимает указательный палец к губам. Но Изуку и не думал даже подавать вид, что что-то не так. — И где он? Опять будешь молчать? Лицо Сасаки появляется прямо перед глазами Изуку, и тот вздрагивает от неожиданности. Он поспешно переводит взгляд с Сецуно на героя. Кажется, тот не заметил еще одного «воришки», притаившегося прямо за его спиной. — Или… — медленно протягивает Сасаки, — вас подослали убить меня? Сколько нынче платят за мою голову? Изуку отворачивается, нервно кусая губы. Этого еще не хватало, чтобы Сасаки догадался, что он наемный убийца. Но тут же в голове мелькает вопрос. Даже если и узнает, какая разница? Мертвые не выдадут тайну. — Хочешь заключим договор? — предлагает Сасаки. — Какой? — Ты мне скажешь, кто вас прислал. А я тебя отпущу. Обещаю — ни героям, ни полиции ни слова про тебя не скажу. Согласен? Знать бы ему самому, кто заказчик. Он же даже имени посредника не знает. Но даже если бы и знал, все равно не сказал бы. — Я что, похож на крысу? — цедит Изуку. «Да за кого он меня держит?» — Разве помочь героям в борьбе со злодеями — это быть «крысой»? Изуку опять молчит, со смелостью во взгляде смотрит прямо в глаза Сасаки. Надо не дать ему переключить внимание с себя на что-то другое. Он же не умеет читать мысли, верно? — А если бы злодеи допрашивали одного из ваших… он что, раскололся бы? И да, помогать жалким героям — это как раз и быть крысой. Сасаки поджимает губы, явно сдерживая себя. Потом его слова медленно, размеренно, как маятник, звучат в наступившей тишине: — Ты, конечно, прав насчет первого, но… почему же герои жалкие? — Потому что вы все продажные фальшивки. Любите деньги, славу и… — Изуку запрокидывает голову, засмеявшись. — И свои причуды! Вы все стали героями, потому что вам повезло родиться с сильными причудами. Без них вы все никто! По лицу Сасаки прыгают алые пятна гнева. Он хватает себя за запястье, как будто сдерживает себя. «Почему Сецуно медлит? Сколько я еще его буду отвлекать?..» — мысленно шипит Изуку. — «Если я его выведу из себя, он же не прихлопнет меня тут же? Героям нельзя убивать, да…» — Повезло? Да что ты вообще знаешь? Всемогущий был беспричудным, но своим трудом и упорством заслужил причуду! «Бес…причудным?..» Глаза Изуку широко распахиваются, а слова, материализовавшись, одним ударом выбивают из легких весь воздух. Внутри него что-то с треском ломается. Он не верит своим ушам. В висках стучит кровь, заглушая все звуки, кроме голоса Сасаки: — Если бы не Все За Одного, он бы… В этот момент Сецуно поднимает руку с пистолетом и, зажмурив один глаз, целится в голову Сасаки. Изуку резко дергается всем телом, и отчаянный крик непроизвольно вырывается из груди, сливаясь с громом выстрела: — Нет! Подожди! Не… Сасаки молниеносно оборачивается, но уже слишком поздно. Он медленно падает на Изуку, и из черной дыры практически в центре лба бежит еще горячая багряная кровь, заливая лицо, одежду. Рот приоткрыт, а тело вздрагивает в предсмертной конвульсии, замирая навсегда. Изуку не сразу поднимает, что произошло. И лишь когда по его собственному лицу струится чужая кровь, заливаясь за воротник, до него доходит осознание — Сасаки мертв. Заказ выполнен. «Нет, нет…» — задыхается Изуку, взглядом шарит по Сасаки, как будто не верит, что герой уже мертв. Остекленевшие глаза застывают, в них отпечатывается последнее чувство негодования, смешанное со страхом смерти. — Ты идиот! Что ты наделал? — выкрикивает, срывая голос Изуку. Сецуно отшатывается. Еще бы секунда — и Сасаки рассказал бы все про Всемогущего. Изуку облизывает губы и морщится от соленой влаги чужой крови, которая брызгами осталась на лице. Про кого Сасаки еще говорил? Кто такой этот «Все За Одного»? Если бы Сецуно подождал… Но сделанного не изменишь. Изуку в злости пяткой пинает безвольное тело Сасаки, чувствуя подступающую к горлу истерику. — В-в смысле? Его же надо было убить, да? Или нет?.. — нервно бормочет он, растерянный и недоуменный. — Что не так?.. Изуку дергается, но веревки все еще сковывают движения. — Развяжи меня, блин! Что смотришь? Сецуно сплевывает, подходит к Изуку, отпихивает в сторону безвольное тело. Садится на корточки и ножом, подобранным в коридоре, разрезает веревки. — Ты чего орешь на меня, псих? — Сецуно бросает в сторону обрывки и поднимается. Подходит к Юичиро и повторяет то же действие. — Спасибо сказал бы хоть… На, возвращаю. И он пихает ему в руки пистолет. Изуку молчит. Он не сводит взгляда с окровавленного лица Сасаки. Изуку, не поднимаясь, тянет к нему руку. И кончиками пальцев мягко закрывает веки. Он содрогается от непривычного чувства. Изуку выполнил задание, убрал соперника заказчика, и он получит свои заказные двести тысяч. Но почему мысли об этом не приносят ни капли удовольствия? Изуку впервые сожалеет об убийстве после того, как ступил на скользкую дорожку злодея. Сецуно сначала легонько, потом сильнее бьет Юичиро по щекам, пока тот, рвано выдохнув, не приходит в себя. — А? Что?.. — его глаза готовы вот-вот вылезти из орбит. Сецуно помогает ему встать. — Все. Готовенький. Юичиро смотрит на тело, потом переводит взгляд на Изуку. Пальцы того нервно перебирают край пальто, залитого чужой кровью, запах которой душит его, заставляет судорожно ловить пересохшими губами воздух. Изуку не понимает, что произошло с ним. Он не узнает себя. Пытается найти ответ, но натыкается лишь на тупики, и везде одни лишь последние слова Сасаки. Изуку все еще не может поверить в то, что Всемогущий был точно таким же, как и он — беспричудным, бесполезным, осмеянным. Но тот стал героем, всеобщим кумиром, а кем стал Изуку? Тем, кто убил другого героя, искренне восхищавшегося Всемогущим. Его тошнит от одной этой мысли. — Тогда нам и делать здесь больше нечего. Свое дело мы сделали. Пора уходить. — Эй, Линчеватель, ты чего завис? Изуку как будто не слышит, что его зовут. Он испытывает странное чувство — он осознает, что это его прозвище, но мозг отказывается воспринимать его как свое, словно оно принадлежит «другому» Изуку. — Линчеватель! Ты оглох? Изуку оборачивается. Юичиро и Сецуно выжидающе смотрят на него. «Линчеватель?» — как в тумане думает он, медленно поднимаясь. – «Это они мне, что ли?.. Мне, конечно, мне. Это же я». — Да, пора уходить… — эхом повторяет он за Юичиро. Пальцы путаются в волосах, Изуку чешет затылок. — Надо скрыть, что это было заказное убийство… Пусть это было, допустим, ограбление. И грабителям пришлось убить свидетеля. — Неплохое алиби, — кивает Юичиро. Глаза Сецуно загораются адским огнем. — Значит, надо ограбить! Юичиро, идем! Возьмем как можно больше! Он весь так и дрожит от возбуждения. Юичиро выглядит как всегда спокойно и невозмутимо, только в каждом движении читается неловкость — видимо, чувствует вину за то, что позволил герою вырубить себя. Сецуно перешагивает через порог и оборачивается. — А ты не идешь, что ли? Че-то ты странный какой-то… — Я позже к вам присоединюсь. Я тут… Сецуно не дослушивает его до конца, а Изуку не знает, как объяснить свое желание остаться в кабинете героя еще ненадолго. Оба якудза выходят, их шаги некоторое время все слышны, эхом отскакивают от стен. И эти стены словно сжимают Изуку в невидимых тисках. «Линчеватель…» — он продолжает стоять на одном месте, вперив взгляд в пол, себе под ноги. От тела в разные стороны расползается лужа крови. Изуку переминается с ноги на ногу, отходит в сторону, чтобы не запачкать обувь. Изуку решается поднять голову. И его пробирают насквозь глаза Всемогущего, смотрящего на него с десятка плакатов, одинаковые широкие улыбки фигурок на полках заставляют мурашки пробежать по спине. Изуку стискивает зубы, сжимает руки в кулаки и подходит ближе к плакатам. Пальцы невольно, бесконтрольно скользят по глянцевой поверхности, гладят нарисованную кожу, останавливаются на этой улыбке, которую он пытался копировать. — Тоже беспричудный?.. — бормочет Изуку, скрипнув зубами. Потом в глазах вспыхивает с невероятной силой изумрудный огонь, и плакат с неприятным треском рвется. Изуку бросает скомканную бумагу на пол и переходит к другому, так же срывая его со стены, оставляя нервные куски. — Тоже? Но ты стал героем! Величайшим героем! Под ногами лежат искореженные лица Всемогущего. На его улыбку, сохранившуюся целой на одном из плакатов, он со злостью наступает, давит ее, словно это не кусок бумаги, а надоедливое насекомое. — А мне сказал, что нельзя стать! Беспричудному не стать героем! — кричит Изуку, и от крика горло сводит ноющей болью. Но он не обращает на нее внимания, сжигаемый внутренними страданиями. Фигурки летят на пол, рассыпаются, разбираются на части. Изуку бьет их ногой, крошит в осколки, вымещает на них всю скопившуюся ярость и ненависть. — А сам стал! Стал! Изуку хватает за ногу последнюю фигурку, одну из самых старых, которая относится к серебряному веку карьеры Всемогущего судя по небольшому количеству морщин вокруг глаз. Он смотрит на ту же неизменную, фирменную улыбку, и сам невольно улыбается. Но, в отличие от героя, его улыбка ни в кого не вселит надежду. Она вселит лишь отчаяние. — Ты видишь, кем я стал? — фигурка выскальзывает из пальцев и с мягким стуком падает на пол. Изуку пинает ее прочь от себя. Он поднимает руки на уровень глаз и смотрит на внутреннюю сторону ладоней. Там все еще краснеет чужая кровь, размазанная и стертая, но местами сохранившаяся. — Это все из-за тебя! Из-за героев, которые не спасли ее! Изуку медленно подходит к отброшенной фигурке и смотрит на нее. Он закрывает глаза. В голове вспыхивает воспоминание — Ихиро и герой, кинувшийся на нее, чтобы защитить его, Изуку. Героя озаряет ослепительный свет взрыва, Изуку невольно тянет к нему руку, но свет не обжигает, приятно греет покрытые шрамами пальцы. — А знаешь, мне плевать. Теперь у меня есть другой герой, кто дарит мне надежду, — он открывает глаза и резким ударом пятки ломает голову фигурки. Мелкие осколки крошатся, неприятно скрипят под ногами. Изуку с разбегу опрокидывает стол, швыряет на пол кресло. Он продолжает кричать и проклинать Всемогущего и других героев. Срывает голос до хрипа, но продолжает вопить, что есть силы. Изуку отшатывается, когда наконец-то понимает, какой разгром он устроил в кабинете. Морщится и отворачивается. Когда он выплескивает все эмоции, душившие его, боль в плече вновь напоминает о себе. Изуку выходит в коридор, подобрав брошенный там второй пистолет, и оставляет Сасаки лежать погребенным под сломанной мебелью, раскрошенными фигурками и клочьями плакатов. — И этот герой… — в глазах загорается нежная улыбка, хотя губы сжаты тонкую бедно-розовую ниточку, — Каччан. *** Изуку сжимает пальцами левой руки правую чуть выше локтя, чувствуя, как нестерпимая боль расползается по телу с новой силой. Он расслабляет пальцы и осторожно касается плеча, давит на кость и чуть не взвывает от электрического разряда, пробежавшегося по всем нервам и ударившим прямо в мозг. Изуку думает, что это перелом. Якудза и он быстро скрылись с места преступления еще до рассвета, когда город окутывала ночная нега. Даичи вернул связь, включил не работавшую систему охраны — в общем, сделали все чисто и аккуратно. Если не заходить в дом, никогда не догадаешься, что там лежит труп бывшего героя и кандидата на предстоящих выборах. В Сецуно любовно прижимал к груди стащенный ноутбук, задний карман джинсов оттягивал чужой смартфон — с огромным экраном размером с ладонь Изуку. Даже чуть побольше. Он видел такие впервые. Хотя он никогда и не интересовался всякими там гаджетами. С того дня, как они с Чизоме ушли из Токио, у Изуку не было телефона. И ущербным он себя ни разу за все три года не чувствовал. — У него столько банковских карт! — говорит Сецуно. — Вот ненавижу все эти карты — без пин-кода ничего не снимешь. — Даичи, найди пин-коды для всех этих карт, — Юичиро выхватывает из рук Сецуно целую колоду из банковских карточек. — А ты прекрати верещать на всю улицу, — говорит он Сецуно. Тот издает нечто, похожее на утробное рычание. Крепче прижимает к груди ноутбук и ускоряет шаг. — И не смей спустить все опять в казино, — продолжает напирать Юичиро. — Опять без денег останемся. — Отстань, а? — цокает языком Сецуно. — Я нашел все это добро. Так что что хочу, то и делаю с ним. И вообще без меня у вас ничего не получилось бы. Что правда, то правда. Изуку понимает, что это было необходимо для выполнения заказа. Но он так никогда и не узнает, что же еще хотел сказать Сасаки. Все его слова жгут Изуку изнутри, будто это червь, самозабвенно грызущий дыры в нем. Он ежится. Пытается забыть про все услышанное, но никак не может. Изуку не понимает, что вообще это значит. Звучит дико, не правдоподобно, но, судя по голосу и излишней эмоциональности, Сасаки не врал. «Плевать на этого Всемогущего, » — вздыхает Изуку. — «Найти бы сейчас посредника и получить деньги…» — Э, Линчеватель, а где нам деньги получить? — спрашивает Сецуно, будто прочитав его мысли. — Еще не знаю, — качает головой Изуку. — В смы-ысле? — недоверчиво протягивает Сецуно. — А ты, случаем, нас не обманул? — нервно почти выкрикивает он. — Не ори, — шикает Юичиро. — Нет! — отрезает Изуку. — Я не обманывал. Изуку задумывается. О втором месте для встречи посредник не упоминал. Может, в той книге была еще одна записка? Изуку щупает карманы пальто, но ее там нет. Шарит пальцами, находит лишь два «Глока», мусор и огрызок с именем цели и адресом. В душу закрадывается неприятное волнение, не дающее покоя. — Ну, хоть награбили, — слышится недовольный голос Сецуно. Изуку явно не верят. — Да, так дела не делают, — говорит Юичиро, и якудза ускоряют шаг. Только Даичи остается равнодушным. «Где я мог потерять ее?» — Изуку перебирает в голове все места, где был накануне. Фаст-фуд ресторан, сэнто. В первом месте он точно не мог оставить — он помнит, что после в того, как вновь пересмотрел все страницы, положил во внутренний карман. Книга еще так неудобно оттягивала карман. Изуку пальцами сжимает волосы на висках. Точно, он, когда раздевался в сэнто, то положил ее на полку в шкафчике. «И как я сразу не проверил?» — мысленно корит он себя. Но надо срочно вернуть книгу, не просто же так ему дали ее. — Парни, — окликает их Изуку. — Я кое-что забыл в том сэнто. Помните, мы там были. Надо по-тихому туда проникнуть и забрать эту вещь. Сецуно закатывает глаза. — Ну в падлу такой крюк делать… Что, вещь такая важная? И вообще — гони сначала бабки, а потом уже проси еще помочь. — Очень важная вещь, — кивает Изуку. И тут же добавляет: — Там может быть написано, где забирать вознаграждение. *** Сэнто погружено во тьму, только с трудом различимы знаки хираганы, нарисованные на ткани, над входом. Изуку смотрит по сторонам — улица пуста. Даичи прикрывает глаза, а потом произносит: — Отключил камеры. Для якудза вломиться в какую-то общественную баню, в которой самое страшное — это камеры наблюдения и замки на дверях — проще пареной репы. Юичиро передними зубами распрямляет скрепку, так что та превращается в тонкую, изогнутую проволоку. Смотрит, сощурив один глаз, в замочную скважину, вставляет в нее скрепку и некоторое время крутит ей там. Слышится лишь его дыхание и шорох в замке. Изуку мысленно завидует — взламывать замки он так и не научился. Не думал, что когда-нибудь пригодится. Он же был не каким-то там домушником. Шаги гулко звучат в тишине. Изуку оглядывается, пытаясь в темноте разобрать, куда идти. Он находит мужскую половину, юркает сквозь приоткрытую дверь в раздевалку и принимается шарить по шкафчикам. Под пальцами шуршит фантик, Изуку его сминает и бросает под ноги. Переходит к следующему шкафчику. И опять не находит книгу. Его берет злость. Изуку захлопывает дверцу шкафчика, так что вся их линия опасно покачивается. «Да где же она?..» — думает он. – «Украли что ли? Да кому сдалась эта книга?» — Ну, что там? Нашел? — доносится голос Сецуно. Он явно нервничает — боится, что их поймают с поличным, потому что за время отсутствия Изуку он успел подчистить кассу. — Нет, — отвечает Изуку, чуть повысив голос. И возвращается обратно. «Может, переложили ее куда-то? Обычно, когда находят оставленные вещи, их кладут на видное место, чтобы владелец потом забрал». — Смотри, Юичиро, какая манэки-нэко красивая, — опять говорит Сецуно, схватив фигурку кошки, которая застыла с поднятой лапой. — Давай возьмем ее, чтобы всегда было много денег. — Не наглей, — отвечает ему Юичиро. — Ты и так хорошо их ограбил. Сецуно нарочито громко цокает языком. Со стуком ставит фигурку кошки обратно, но задевает локтем что-то прямоугольное. Предмет с глухим звуком падает на пол. Сецуно косится, садится на корточки и двумя пальцами берет предмет за край. Поднимает на уровень глаз и протягивает: — Книга какая-то… Юичиро, видишь, че это? Изуку весь напрягается и делает шаг вперед к Сецуно. Пульс учащается. Юичиро берет из рук Сецуно книгу и вглядывается в нее. — По-английски, что ли, написано… Я английский не знаю. Изуку резко подходит к Юичиро и выхватывает книгу из его рук. Он идет к зашторенным окнам, где сквозь плотную ткань кое-как пробивается фосфорический свет с уличных вывесок. И наугад раскрывает книгу. Из страниц вылетает кусочек бумаги. Изуку пытается поймать его на лету, но пальцы лишь перебирают воздух. Кусочек падает на асфальт, откуда он его и подбирает. Подносит к глазам, вглядываясь в написанное в полутьме. «Место встречи для получения вознаграждения за убийство: Токио, район Санья, Киекава, «Акай Сора». Изуку хмурится. Он точно помнит, что раньше этой записки не было в книге. И сам адрес заставляет его призадуматься. Этот район известен своим высоким уровнем преступности и беззакония. Там герои почти не патрулируют, потому что в прошлом оттуда редко возвращались живыми. Довольно опасный район, Изуку там никогда не был, но наслышан о нем. Изуку прикидывает в голове — отсюда до района Саньи пешком идти час. Плечо адски ноет, и боль не дает ему нормально думать. Поэтому он первым делом зайти к Киму, наложить бинты и купить обезболивающее. И потом уже идти на встречу. В записке же не указано время. — Это то, что ты потерял? Где получишь вознаграждение? — спрашивает Юичиро. — Пойду в район Сенъя, — отвечает Изуку. — Но сначала зайду подлататься кое-куда… — Сенъя? — живо переспрашивает Сецуно. Его круглые глазки принимаются нервно бегать из стороны в сторону. — Как они узнали что мы там живем?.. Изуку пропускает мимо ушей его слова. — Где мне найти вас, чтобы отдать вашу долю? — обращается он Юичиро. Все-таки он самый адекватный из всех. — Мы снимаем хату в Киекаве, второй квартал. Там, конечно, черт ногу сломит… — Ничего, найду, — кивает Изуку. А сам думает, что ему пока что везет — живут они не далеко от места встречи. Это удобно. Сецуно поднимает голову, делает выразительный знак рукой, чтобы все замолчали. Изуку вслушивается в тишину, нарушаемую лишь дыханием и пульсирующей в висках кровью. Со стороны женской половины доносятся шаркающие шаги и широкий, сладкий зевок, эхом повторившейся под сводом банной комнаты. — Это что за хер? — Охранник, видимо, — шепчет Юичиро. — Пора сматываться. Шаги медленно, но верно приближаются, звучат все отчетливее и отчетливее. Сецуно в последнее мгновение все-таки хватает фигурку манэки-нэко. Они быстро выходят из сэнто, Юичиро закрывает за ними дверь, дергает ее на себя, чтобы проверить, закрылась ли. Все выглядит так, словно ничего и не произошло. Юичиро поворачивается к Изуку: — Давай в десять часов принесешь нам нашу долю. Успеешь? Изуку кивает. Прижимает к груди книгу, боясь опять потерять ее. Мысленно гадает, что это за место такое, указанное в записке. Еще один ресторан? — Тогда рассчитываем на тебя. Изуку отворачивается и направляется в сторону, где располагается подвал Кима. А вслед слышит голос Сецуно: — Не зажми только нашу долю! На него вновь шикают, чтобы вел себя потише. Изуку усмехается уголком рта и ускоряет шаг, желая как можно быстрее добраться до Кима. И наконец-то сделать уже хоть что-то с плечом, которое адски болит. *** Изуку бегом спускается вниз по крутой лестнице, ведущей в подвал. Зябкий, сыроватый воздух заставляет его поежиться и ощутить неприятное покалывание в ноздрях, словно хочется чихнуть, но никак не получается. Он перепрыгивает через одну ступеньку, в полутьме не заметив ее. Не осторожно хватается руками за стену, чтобы не потерять равновесие, и чуть не взвывает от боли в плече, усилившейся, кажется, в сотню раз. Изуку толкает левым боком дверь, и та медленно открывается. Он пролезает внутрь и щурится. В подвале Кима тихо. Красная кирпичная кладка освещается несколькими лампочками, торчащими под потолком. Изуку переминается с ноги на ногу, и его неровная тень прыгает по стенам черно-фиолетовым пятном. — Кого в такую рань принесло? — слышит он сбоку от себя сонный голос. Дверь, ведущая в одну из комнат, оборудованных под своеобразные операционные, открывается, на пол падает тонкая лента ярко-желтого света. В дверном проеме появляется сам Ким — мужчина невысокого роста с расстегнутым на груди, потрепанным халатиком сероватого оттенка. Ким зевает, зажмурившись и прикрыв широко распахнутый рот ладонью. — Изуку? — он моргает, вглядываясь в него. — Ты чего здесь забыл? Ты разве не с Чизоме в Хосю? — Нет, — качает головой Изуку. — Так вышло, что я вернулся. Ким запахивает халат и, прислонившись к дверному косяку спиной, скрещивает руки на груди. — Что на этот раз случилось? — он недобро щурится. — Плечо очень болит. Меня чем-то ударили, думаю, что перелом… Изуку надеется, что ошибается. Потому что перелом — это штука серьезная. Месяца три точно будет ходить с гипсом и правой рукой не сможет двигать вообще. Ким выпрямляется и жестом зовет за собой. — Пошли, посмотрим. Изуку раздевается, стараясь как можно меньше напрягать больное плечо. Но все равно не получается, и он ойкает от боли, резко высвобождая руку из рукава пальто, кое-как стягивая толстовку. Изуку косится на плечо и сглатывает. Кожа вокруг плечевого сустава приобретает синеватый, характерный для перелома, оттенок, и опухает. Изуку садится на край кушетки. Ким за это время успевает накинуть еще один халат поверх того, серого, и натянуть с неприятным, режущим слух скрипом латексные перчатки. Он подходит к Изуку, наклоняется и внимательно смотрит на плечо. Потом двумя пальцами сжимает его, и глаза Изуку чуть не выкатываются из орбит от жгучей боли. Он коротко вскрикивает, закусывает губу, сдерживая себя. Зажмуривается и отворачивается, пытаясь скрыть невольно выступившие в уголках глаз слезы. — Ну да, ты прав, — наконец прекращает свою пытку Ким. — Это перелом. Сейчас наложу гипс. — А вы не можете своей причудой меня подлатать? — с надеждой в голосе спрашивает Изуку, потому что ношение гипса его совсем не привлекает и не радует. — Не могу, — качает головой Ким. — Что-что, а кости сшить не могу. Вот если бы тебе вспороли живот — тут пожалуйста, сделал бы все в лучшем виде. «Нет уж, спасибо». Изуку облизывается, чувствует на кончике языка металлический привкус крови, выступившей на искусанной нижней губе. Он не хочет смотреть, как Ким сначала забинтовывает ему плечо в несколько плотных слоев, а потом начинает готовить все для наложения гипса. Другие бинты, которые выглядят толще обычных, он погружает в воду, налитую в неглубокий тазик серо-бирюзового цвета. Бинты разбухают в воде, и Ким их осторожно достает, стряхивает лишнюю влагу, которая каплями плюхается обратно в тазик. Сквозь бинты, наложенные на плечо, Изуку чувствует неприятную сырость других бинтов, пропитанных жидким гипсом. Ким методично обматывает их вокруг сустава, спускается на руку. Изуку закрывает глаза. Он не знает, сколько времени прошло. Пальцы Кима скользят по руке, продолжая обматывать ее бинтами. Первый слой бинтов начинает затвердевать, постепенно сдавливая кожу. Изуку открывает глаза. Ким завязывает аккуратный бантик из оставшихся кончиков бинтов. Обычными бинтами он обвязывает грудь, закрепляя плечо так, чтобы им нельзя было пошевелить. Выпрямляется и, отряхнув руки, говорит: — Готово. Через месяца два-три придешь, посмотрю, как срослось. — Спасибо, — вздыхает Изуку. — Сколько с меня? Ким называет цену, и Изуку тянется левой рукой к пальто и отсчитывает несколько купюр. Отдает практически весь задаток. Изуку поднимается и искоса смотрит на «работу» Кима. И как ему теперь работать, если правой рукой вообще не пошевелить? Он не без помощи Кима натягивает на голову толстовку, и пустой рукав беспомощно болтается на боку. На плечи накинуто пальто, Изуку быстро взбегает по лестнице подвала вверх, полы пальто поднимаются в воздух темными крыльями. Когда он оказывается на улице, ледяной воздух ночи обжигает разгоряченные щеки. Изуку смотрит на согнутую в локте руку, спрятанную под тканью толстовки. Трудно ему придется с одной рукой. Он цокает языком и пинает попавшийся под ногу камушек. Изуку чувствует раздражение и злость — на самого себя, что не был осторожным, на Сасаки, на Всемогущего, на весь белый свет. Изуку хрипло вздыхает. Злость медленно растворяется, как облачко пара, сорвавшееся с губ. Он вспоминает, что хотел научиться стрелять с двух рук — не только с правой, но и с левой. И теперь, когда правой он не воспользуется, придется учиться делать все левой. И стрелять в том числе. *** Эри, услышав шаги в коридоре, юркает под обеденный стол на кухне. Сидит на коленях, притаившись. — Эри, пора вставать! — слышит она вдалеке. Проходит мучительно долгая секунда, и вновь звучит этот голос, но теперь удивленный и растерянный. — Эри?.. Ты где? Малышка! «Ой-ей, меня ищут, » — думает Эри и прижимает палец к губам. – «Меня не найдут, пока я тут тихонько сижу… Монстров я так и не нашла, в общем». Этот факт ее расстраивает, но теперь она находит другое развлечение — играть в прятки с этим Всемогущим. — Эри? А, что это?.. Бедный фикус… — опять доносится до нее голос. Эри догадывается, что Всемогущий наткнулся на опрокинутый горшок с растением. Она ежится, не вылезает из-под стола. Терпеливо ждет. И, наконец, дожидается. Дверь, ведущая на кухню, открывается. Включается свет. Эри видит пушистые носы тапочек, слышит шлепанье подошвы о пятку и мягкие шаги по направлению к ее убежищу. Она задерживает дыхание, чтобы не выдать своего местоположения, но из нее так и готов вырваться смех — тот самый, когда притворяешься спящим, а мама подходит к кровати проверить, спишь ли ты. Эри не сдерживается и хохочет именно в тот момент, когда Всемогущий наклоняется и заглядывает под стол. Удивленное лицо мужчины заставляет ее схватиться за живот и завалиться на спину, не прекращая смеяться. — Малышка, что такое? И зачем ты спряталась? Эри кашляет, с трудом сдерживая очередную порцию смеха. Трет тыльной стороной нос и выползает из-под стола. В искусственном, ярком свете люстры она внимательно рассматривает Всемогущего. Он точно такой же как тот, кого она видела ночью спящим. Те же нахмуренные брови, серьезное выражение лица. И, кажется, Всемогущий не собирается ругать ее за опрокинутый горшок с растением. — Я играла. Искала монстров, — честно признается Эри. — И как, нашла? — тут же интересуется Всемогущий. Садится перед ней на корточки и заглядывает в лицо. Эри невольно улыбается, проникаясь доверием. — Не-а. Ни одного. Всемогущий усмехается уголками губ. — Наверно, они все разбежались. Знаешь почему? — Почему? — Эри наклоняет голову на бок, коснувшись пальцем подбородка. — Потому что я здесь! — восторженно заявляет Всемогущий. Широко улыбается и сгибает руки в локтях в жесте, словно хочет показать накаченные мышцы. Но на тонких руках нет ни единого намека на мускулы, рукава огромной футболки мешком свисают с плеч. Эри недоуменно пялится на него, молчит. Всемогущий опускает руки, и улыбка исчезает с его лица. Он кажется разочарованным. — Никогда не слышала этого? — Что не слышала? — переспрашивает Эри. — Слов: «Все хорошо, потому что я здесь». Эри мотает головой. Она впервые в жизни слышит это. На лице мужчины читается легкая грусть. — Ну, что ж, — Всемогущий выпрямляется. — Будешь кушать? Эри кивает. Он наспех готовит яичницу, пригоревшую по краям, но вполне съедобную на вид. Дома Эри ела еду и похуже, поэтому быстро набивает щеки. Всемогущий же даже не притрагивается к еде, наливает в стакан молоко и ставит его перед девочкой. — Ешь, я сейчас приду. Эри перестает на мгновение жевать, когда слышит звук закрывшейся двери. «Странно, » — пожимает она плечами и продолжает есть. Облизнувшись, Эри отодвигает пустую тарелку, на которой остаются лишь желтоватые разводы. И с шумом отпивает молоко из стакана. Эри стоит, спрятав сцепленные в замочек руки за спину, когда Всемогущий возвращается с другим горшком, как две капли воды похожим на прежний, разбитый. Он говорит ей, чтобы та не подходила близко — перепачкается в земле. А сам садится на корточки, аккуратно собирает фикус и пересаживает в новый горшок. Приминает землю у корней. Потом приносит из прихожей веник и совок и собирает оставшиеся осколки. Наливает в стакан воду из-под крана и «поит» растение, при этом добродушно улыбаясь. — Этот фикус мне подарил один мой друг, — вдруг заговаривает Всемогущий. Его голос сливается с шумом воды — он моет посуду, брызги летят в разные стороны. — Мы давно не общаемся, но он, — мужчина кивает на растение, — вот все еще стоит. — А… почему вы не общаетесь? — спрашивает Эри. Всемогущий трет тарелку и ставит ее на полку для посуды. С тарелки вниз со стуком падают крупные капли воды. — Это долгая история, малышка. Но, если кратко, мы поссорились. Не сошлись взглядами. Эри внимательно слушает, мысленно пытаясь представить его друга. Наверно, он чем-то похож на Всемогущего — такой же добрый. И любит цветы. Стрелка часов на стене кухни медленно ползет к иероглифу «восемь», который состоит из двух черт. Чем-то он похож на слово «человек», только эти черты не соприкасаются. Эри умеет читать только цифры до десяти и это слово «человек». Все-таки то, чему урывками учил ее Изуку, сам не доучившийся в школе, не пропало зря. Эри чувствует некоторую гордость. Она вздрагивает. Эри хотела же выяснить, куда она попала, и разузнать что-нибудь об Изуку. Она кашляет, прочищая горло, быстро репетирует в голове, что она будет говорить. И спрашивает осторожно: — В-всемогущий, а где я? Он оборачивается. — Не надо называть меня так официально, по геройскому имени… Лучше просто Яги, — улыбается мужчина. — А ты у меня дома малышка. «Ого…» — думает Эри и вслух говорит: — А вчера… — Вчера ты была в геройской академии, Юуэй. Я там, кстати, работаю, преподавателем, — он поднимает взгляд на часы. — Так, первый урок у меня начинается в десять… Через полчаса пойдем вместе в академию, малышка. Да, Эри помнит, что та добрая старушка говорила что-то про геройскую академию. И вроде Кацуки именно там и учится — такой вывод она сделала сама путем несложных логических размышлений. Но что это за место — она и понятия не имеет. Об этом Эри и спрашивает Яги. — Это академия, где учатся будущие герои. Учатся спасать и защищать людей от злодеев. — А что, надо учиться, чтобы быть фальшивкой? — наивно спрашивает Эри, но по вытянувшемуся в изумлении лицу Яги понимает, что ляпнула что-то не то. — Фальшивки?.. — эхом повторяет Яги. — Среди героев нет фальшивок. Кто сказал тебе такую глупость? Эри вспыхивает, услышав слово «глупость». Она дуется и недовольно бормочет: — Изуку-сан сказал… И ничего не глупость, он хороший и самый умный! Яги выглядит взволнованным. Как бы ни было ей обидно за Изуку, которого только что оскорбили, она чувствует, что ей следовало держать язык за зубами. — Изуку-сан? Хм, а кто это? — спрашивает Яги. Эри только открывает рот, чтобы рассказать, какой же Изуку добрый, заботливый — настоящая мама! — как она попрыгивает на месте от резкого и неожиданного звона. Это звенит телефон Яги. Тот бормочет что-то в роде «прости, попозже договорим», прижимает к уху телефон. — Да, Тошинори слушает… Ч-что? Мирай?.. — между каждыми фразами он делает долгие паузы, во время которых его пальцы нервно сжимаются и разжимаются. — Как?.. Я… я понял… Да, конечно, я приду… Насколько назначены?.. Хорошо… Нет, у меня сегодня есть уроки… Ничего, справлюсь… Яги опускает руку, в которой держит телефон. И некоторое время молча стоит, глядя в одну точку. Эри приподнимает подбородок, пытаясь всмотреться в его лицо. Она ежится — таким грустным она никогда его еще не видела. Нет, грустный, это не то слово. На Яги словно обрушилось вселенское горе и океаном затопило его. Эри облизывает пересохшие губы и отчего-то хриплым голосом спрашивает: — Что-то случилось, Яги-сан?.. В наступившей тишине Эри отчетливо слышит собственное сердцебиение. Ей кажется, будто теперь это единственный звук во вселенной. Яги не сразу отвечает. Даже реагирует на ее слова спустя некоторое время. Яги словно ушел в свой собственный мир, закрылся в нем ото всех, чтобы пережить горе. Он медленно поворачивает к ней голову, и с губ срывается тяжелый вздох. — Моего друга… убили сегодня ночью, — Эри чувствует, что каждое слово дается ему с трудом. Яги словно выдавливает из себя все это. — В собственном доме… злодеи. — Он зарывается свободной рукой в светлые волосы. Качает головой. Потом неожиданно улыбается, но это улыбка сквозь слезы, наигранная улыбка. И эту фальшь Эри ощущает каждой клеточкой тела. — Ладно, пойдем. Пора собираться в академию. Его голос резко меняется. В нем звучат прежние нотки радости и дружелюбия, а от прежнего горя не остается ни следа. Яги жестом зовет Эри за собой, та семенит за ним. Она смотрит на его спину, сгорбленную, будто на нее давит нечто, не зримое глазу. Эри сглатывает. Она не знает, что такое друг. Но хорошо знает, что такое смерть. И еще она отлично чувствует, что для Яги этот друг был крайне важен — возможно, так же важен, как для нее Изуку. Эри на мгновение представляет, что Изуку убили, и все тело сотрясает мелкая дрожь, а к горлу подкатывают рыдания. Нет, нет, этого никогда не случится, она не хочет этого! Эри не заметно для Яги вытирает скатившуюся по щеке слезинку. У нее есть сила, с которой она может помогать Изуку. Она должна научиться управлять ей и стать сильнее. Но кое-что из сказанного не дает покоя Эри. «Его друга убили злодеи…» — вспоминает она, молча застегивая мелкие пуговки на блузке. Это не ее одежда, ее дал ей Яги. — «Злодеи… Если они убивают друзей таких добрых людей, то они… очень плохие?» — На улице холодно, малышка, — Яги застегивает куртку с пушистой опушкой на капюшоне, потом наклоняется и завязывает на шее Эри шарф. — Смотри, какие я красивые перчаточки тебе купил! Эри смотрит на ярко-желтые перчатки. На внешней стороне нарисован крохотный герой в синем костюме, который, вытянув вперед руку со сжатым кулаком, будто прыгает вверх. Она переворачивает руку, и на внутренней стороне ладони вышито: «Символ Мира». Эри недоуменно разглядывает перчатки, не понимая, что в них такого красивого? Яги держит ее за руку все время, пока они добираются до академии. Эри не смотрит по сторонам, она поглощена своими собственными мыслями. «Яги-сан говорил, что герои защищают людей от злодеев… Злодеи убили его друга, они плохие… Но если бы герои защитили его, он был бы жив! Значит…» — Эри поднимает взгляд на Яги. Взгляд того устремлен вперед, в зрачках волнами плещутся волнение, переживания и печаль. Сердце девочки болезненно сжимается. Она перебирает в пальцах ладонь Яги, стискивая ее в успокаивающем жесте, как делал это Изуку. — «Наверно, мама ошиблась. Герои не такие уж и плохие».