***
Джин плохо спал. Несмотря на то, что он был дома, к чему так отчаянно стремился, большую часть ночи он провел в какой-то противной полудреме, переворачиваясь с боку на бок. Он почему-то не мог забыть то, что увидел, прежде чем навсегда покинуть дворец. Его высочество, который, как будто от большой растерянности споткнулся на ровном месте, вынужденный воспользоваться помощью слуги. Можно было подумать, что это какая-то очередная манипуляция, но в его сторону ни разу не посмотрели. Ни Чимин, ни Тэхен. А вдруг с ним что-то случилось? А ведь Джин сказал ему столько всего… А вдруг, Его высочество на самом деле принял это близко к сердцу? Вдруг он был с ним искренен, а это… Нет, не может быть. А даже если может — принц слишком профессионально умеет становится хладнокровным, даже несмотря на чувства. Однажды это обязательно вновь причинит боль. Да. И Джину теперь не стоит вспоминать, каким ласковым, нежным… Как они говорили… Что он слушал и во что верил… — Отдохни. Я справлюсь без твоей помощи — на тебе лица нет. Высокий мужчина, откинувшись на спинку стула и сцепив перед собой руки, строго смотрел на сына, который появился на кухне, почувствовав наступление завтрака. — Я… плохо спал. — Ты точно всё мне рассказал? — Да, пап. Всё. — Джин закатил глаза, одновременно с этим наливая воду в стакан, который осушил залпом. — Всё в порядке. — В таком случае, если захочешь, можешь прийти в магазин — во второй половине дня я буду там. Надо разложить доставленные смотки по фактуре. — Мужчина, закончив с омлетом, поднялся. — Обещай, что отдохнешь. Он смотрел на сына строго, но с заботой и теплом, которые никогда не покидали его взгляд, даже если он Джина ругал. Отец любил его, возможно, не только как сына, но и как самое отчетливое и реальное напоминание о любимой жене, и Джин в такие моменты был рад, что оказался маминым портретом. Интересно, а согласился бы Его величество нарисовать… Он не может позволить себе такие размышления в отношении короля. Даже если однажды смог увидеть его кроличью улыбку и назвать его Гуком. — Обещаю, пап. И ты береги себя. Отец быстро поцеловал сына в лоб, а затем вышел, оставив Джина наедине с мыслями. А он не хотел оставаться с ними наедине, и единственное, что могло помочь — попытаться поспать. И как будто чтобы привлечь сон, Джин сладко зевнул и потянулся. Словно теперь была ночь, а он успел очень сильно устать. Только кровать ему вряд ли поможет, и, набросив на плечи халат, он направился на диван, по дороге подцепив с одного из кресел подушку. Вот когда он учился, ему стоило только прилечь, как сон тут же брал его в плен и не отпускал, пока отец его не разбудит, напомнив о непрочитанных трактатах. Теперь трактатов не было — только мысли, которые становились всё более горькими на вкус. И непонятная тревога. Даже если он разочаровался в Тэхене, он ни в коем случае не хотел, чтобы тот страдал. Болел. Умер. И подумав это, Джин скривился, сильнее вжавшись щекой в подушку. А разочаровался ли он?.. Спать не получалось. Не думать не получалось. Увериться в том, что он разочаровался тоже не получалось. А если попробовать смириться с той мыслью, что он не создан для жизни при дворе? С этим было проще, и Джин закрыл глаза, прижимая к груди ладони. Он не мог сказать, сколько времени прошло, когда услышал как открылась входная дверь. Он сразу поднялся, вытягивая шею, чтобы рассмотреть гостя, уже по шаркающим шагам узнав старую экономку, которая как будто опасливо заглянула в небольшую гостиную. Заметив Джина, она всплеснула руками. — Спят они! Вас разыскивает какой-то господин в королевской ливрее. Как будто почтальон, или как там у них это называется… Она была немного глуховата, поэтому говорила громче, чем это было нужно, а Джин тут же подлетел к окну. И он на самом деле сразу заметил невысокого мужчину в форме посыльного, с королевским гербом. — Господин! Джин привлек внимание мужчины, который задрал голову, вглядываясь в окна. — Прошу, поднимитесь на второй этаж. Дверь будет открыта. Посыльный кивнул, направившись ко входу в дом, а Джин — к двери, по дороге бросив пожилой женщине, что ей стоит пока не выходить из кухни. Она в любом случае не сможет расслышать разговор в гостиной, да и по ее энтузиазму, сосредоточенно сморщившему и без того морщинистое лицо, Джин сразу понял, что она уже придумала для себя занятия. — Прошу, проходите. Он пропустил в квартиру мужчину, который поклонился, а затем протянул Джину свиток, который был закреплен лентой с печатью из дорогого бордового сургуча. Пальцы почему-то начали дрожать, и ему не сразу удалось освободить… Это была грамота. О жаловании Джину титула баронета и поместья, с указанием предоставляемого с ним содержания. Можно было подумать, что это шутка, но в конце стоял королевский росчерк. Плюс бумага… Дорогая, шелковая… — Это… точно мне? — Да, сэр. — Мужчина поклонился, пока Джин… К ему обращались, как к… Баронет. Титул. Настоящий, законный, который жаловал ему сам король. — Там еще записка. Посыльный ловко наклонился к полу, протянув Джину явно выпавший до этого листок из не такой претенциозной по своему роскошному качеству бумаги, на котором было какое-то написанное от руки обычными чернилами послание. Прошу, прими это в знак моего глубочайшего сожаления. Ты не заслужил ту обиду, что я нанес тебе, но я не хочу, чтобы ты запомнил меня подлецом. Я искренне сожалею. Эта грамота позволит тебе сохранить хорошую память обо мне, при том что ты успел оставить для меня свой камзол. Будем считать, что мы в расчете, и это подарок за подарок. Я сожалею. О том, кого навсегда потерял. Тэтэ. Джин держал в одной руке жалованную грамоту, в другой — эту записку, и именно эта рука теперь стала дрожать. Он переводил свой растерянный взгляд с одних букв на другие, и вдруг его внимание привлек королевский росчерк. В университете им преподавали основы каллиграфии и письма, и Джин научился… Это был один и тот же почерк. Совершенно точно, и чтобы удостовериться, Джин подбежал к окну, сосредоточенно вглядываясь в написанное на двух разных бумагах. Это писал не Тэхен, это писал Его величество! Но… — Скажите, а кто передал вам эту записку? Джин с недоверием посмотрел на посыльного, который вновь почтительно склонил голову. Не так глубоко, как при графе или герцоге, но тем не менее плечи Джина невольно расправились. — Мне передали всё вместе, уже скрепленным сургучом. Более ничего не могу сказать. Обычно такие грамоты жаловали при дворце, и даже если это не делал лично Его величество в присутствии своей свиты, что полагалось при жаловании высоких титулов, в любом случае… Их не раздавали вот так. И зачем королю было писать это послание от лица принца? Очевидно, это было сделано под диктовку. Но почему Тэхен сам не мог написать это письмо? Неужели… — Скажите, а… Его высочество. — Джин опустил глаза, пытаясь подбирать нужные слова. — У нас была устная договоренность. Он ничего не просил передать вместе с этой грамотой? Услышав этот вопрос посыльный уверенно и отрицательно покачал головой. — Я не встречался с Его высочеством. А по поводу договоренностей, если они действительно были, я могу доложить во дворец, и этот вопрос будет решен дополнительно. — Нет, не стоит. — Джин нервно дернул головой, пытаясь теперь выстроить в голове причинно-следственные связи. — В таком случае, к вам завтра, если вас устроит, примерно в это же время придет человек, который подробнее расскажет обо всем, что касается дарованного вам имущества. А моя работа выполнена. — Посыльный склонил голову. — Да, устроит. Большое спасибо. Джин не помнил, как выпроваживал своего нечаянного посетителя. В его руках была грамота, которая подтверждала его титул. Ему жаловали титул несмотря на то, что он не стал фаворитом короля и вообще покинул дворец. Жаловали как извинение, которое было составлено не рукой того, кто был виноват. И кто до этого смутил его своей нерасторопностью. Король и принц были очень близки, а значит, Тэхен вполне мог обратиться к нему с этой личной просьбой. Поломал руку? Кажется, это не так просто, если только он внезапно не разучился ездить верхом или перешагивать возникающие препятствия. Подрался с кем-то? Чушь. Король написал за него эту записку, потому что сам принц был не в состоянии, но при этом был уверен, что ему необходимо высказаться. С ним что-то случилось. С ним случилось что-то… Достаточно серьезное, чтобы он не мог удержать перо, направляя собственную руку.***
— Тебе очень идет зеленый. Ты… Тэхен не успел закончить мысль, прежде чем начал кашлять, согнувшись пополам, и у Аяки, которая бережно держала чашку с горячим бульоном, задрожали руки. Она терпеливо ждала, когда у принца закончится приступ. — Поешьте, Ваше высочество. Она протягивала ему ложку, но Тэхен только бессильно махнул рукой, которая затем опустилась на расшитый золотом бархат пышной юбки. Он провел пальцами по роскошной вышивке, очертив золотые вензеля, задумчиво следя за ними пальцами, пока герцогиня не сводила с него блестящих глаз. — Пожалуйста, Ваше высочество. Вам нужны силы. — У меня полно сил. Принц ухмыльнулся, пока внутри у девушки стало до болезненного горько. Когда ты видишь в таком состоянии молодого человека, который до этого поражал все воображения вокруг своей красотой, очарованием и силой… Когда испытываешь к этому молодому человеку, который теперь похож на неизлечимо больного старика, самые теплые чувства… Аяка нахмурилась. — Ешь! Хватит капризничать! У твоего камердинера черные круги под глазами дотянулись уже до колен, а ты голову воротишь! Не стыдно? Ешь, я сказала! И герцогиня поднесла ложку к губам Тэхена, который улыбался, затем покорно открыв рот. — У Его величества маска хотя бы есть, а как нам с Розой изображать веселье? — Аяка вновь зачерпнула ароматный жирный бульон, но на этот раз принц отказался категорически. — Ладно я. На меня никто не смотрит, но фаворитка короля должна быть очаровательной, чтобы… — Пообещай мне, что сегодня не будешь прятаться за вазами. — Тэхен вновь, как завороженный, потянулся к пышной, аккуратно уложенной на его кровать юбке. — И тогда я съем еще одну ложку. Хотя, кажется, я выплюнул желудок, потому что ничего в меня не лезет. Низкий голос теперь подхрипывал и звучал тихо, почти безжизненно, но Его высочество старался придавать ему хоть сколько нибудь живых интонаций. — Вы… — Девушка невольно всхлипнула. Слезы теперь постоянно стояли в ее глаза, и только теперь она могла оценить, насколько успела привязаться к Его высочеству. — Только с вами под руку. Вот выздоровеете, и я отважусь с вами станцевать, чтобы все смотрели. — Тебе важно, чтобы смотрел один, а он смотрит, и если верить моему уставшему камердинеру… — Тэхен попытался вытянуть шею, чтобы посмотреть на диван, на котором скрутился чутко спящий Чимин. — Он тоже смотрит на тебя. И почти влюблен. Аяка уставилась на Его высочество широко раскрытыми глазами, а затем подняла руку, прижав ее ко лбу Тэхена, который смог изобразить самодовольную улыбку. Она не любила перчатки, и теперь могла в полной мере ощутить исходивший от принца жар. Который не спадал четвертый день. — Вы бредите. Нужно послать за врачом. — Да если… И вновь кашель. Это был плохой знак, и доктор не говорил об этом Его величеству лишь потому, что не хотел его расстраивать раньше времени. Шанс еще был. Его высочество всегда находился в сознании, иногда шутил, ругался, когда кто-то плакал… Казалось, он старался жить как жил до этого, но… У него был потухший взгляд, в котором не было ничего, кроме тоски. Как… Аяка опустила голову, до боли закусив губы. Как у тех, кто собирается проститься с жизнью, теперь имея возможность увидеть ее перед своими глазами. В дверь постучали, и через мгновение, получив разрешение, в проеме появилась голова слуги. — Ваша светлость, прошу прощения за беспокойство — вас ждут. Прием начинается. — Хорошо. — Герцогиня кивнула, затем поднявшись, пока Тэхен бессильно откинулся на подушку, запрокинув голову. Дышал тяжело. Пытался сделать вдох поглубже и в последний момент сдавался. — Чимин. Аяка мягко тронула плечо камердинера, который тут же вскочил. Всклокоченный, бледный, и даже его пухлые губы, всегда заходившие в комнату первее него, как будто сдулись. Как будто он теперь болел вместе со своим господином. Вот такая преданность. — Мне пора. Он съел две ложки бульона. — Спасибо, Ваша светлость. — Чимин кивнул, пытаясь протереть заспанные глаза. — Я… Я попрошу слуг принести тебе горячий шоколад. Он очень хорошо восстанавливает силы и поднимает дух, а еще очень вкусный. Любишь шоколад? Чимин смотрел на Аяку отчего-то удивленными глазами, и та тут же смутилась, отвернувшись и направившись к двери. — А можно еще соленых галет? Девушка остановилась, обернувшись. — Можно. — Спасибо, Ваша светлость. Теперь мне придется примкнуть к лагерю ваших поклонников в лице величеств и высочеств этого двора. Чимин улыбнулся, а смущенная до покрасневших ушей девушка только раздраженно махнула головой, выскочив в открывшуюся для нее дверь. В бальном зале всё было, как обычно. Сверкали роскошью наряды, камни, и лицемерные, и совершенно искренние улыбки, которые отражались от хрусталя наполненных золотом шампанского бокалов… Играл рояль, пели скрипки, а Роза, которая сидела подле Его величества, незаметно сжимая его руку, вытягивалась, пытаясь разглядеть герцогиню. Пока все они плакали, у фаворитки короля был план. Потому что у нее разрывалось сердце, и даже если она поплатится за это, смотреть на горькие слезы Его величества, которые он изо всех сил пытался держать в себе, было невыносимо. Его боль так четко откликалась в ней, что теперь казалось, она всегда любила Его высочество всей душой, а тигром его звала из самых нежных чувств. Как бы ей хотелось теперь увидеть его здесь, забирающего всё внимание своей наглой улыбкой… Как бы ей хотелось, чтобы Его величество теперь выбирал, с кем провести время в задумчивом слушании очередной скрипичной фуги… И Роза дернулась, заметив темно-изумрудное платье. — Ваше величество. Я хочу поприветствовать герцогиню. — Иди. И она отпустила руку Чонгука, который напоследок покрепче ее сжал, не переставая быть благодарным за поддержку. А Роза, изящно придерживая пышную светло-сиреневую юбку, стала пробираться среди гостей, то кланяясь, то лишь слегка наклоняя голову в ответ на вежливые комплименты. — У меня есть план! Она, очаровательно улыбаясь, чтобы никто теперь не понял, о чем именно она говорила, взяла удивленную герцогиню за руку, отведя к украшавшим угол вазонам с пышными гиацинтами. — Ваша светлость, скоро фортепианная партия закончится, и господин музыкальный гений будет скучать минут этак... достаточно долго. Вы должны с ним поговорить. Он друг Джина, а все мы знаем, что только он теперь может придать Тэхену сил. И неважно, если он его не любит. Пусть просто побудет рядом, дождется, когда Его высочество выздоровеет, и вот тогда делает всё, что захочет! Аяка смотрела на Розу широко раскрытыми от испуга глазами, затем как будто нечаянно скользнув взглядом к роялю. И она покраснела, тут же опустив голову, в которой бесцветным эхом отдавались слова Его высочества о том, что она успела приглянуться музыканту. — Сама поговори. Я не буду к нему подходить. Я… Стесняюсь, и скорее упаду в обморок, чем смогу что-то до него донести. Роза улыбалась с самым заговорщицким видом. — Только, Ваша светлость, не промахнитесь мимо его рук — это самый верный способ заставить мужчину соглашаться на всё, что вы умирающим голосом будете озвучивать. Они глупые, и не понимают, что тонкий гибкий стебель невозможно сломать, обманываясь его слабостью… Фаворитка улыбалась, пока Аяка… Понимала, почему она стала фавориткой. И завидовала. — Хватит размышлять, Ваша светлость! Мы… Мы должны что-то сделать! Тигр снова должен зарычать, а Его величество — улыбнуться! Это наш… — Ты же знаешь, что Тэхен запретил извещать своего фаворита о своем состоянии, а если запретил он, значит, это и королевский запрет. — Король об этом не вспомнит, когда Его высочество вновь встанет на ноги и перестанет лаять. Этот кашель… — Задорно звенящий девичий голос как будто напоролся на что-то, и Роза тут же сникла, невольно поджав губы. — Тигр рычать должен, а не лаять. Пожалуйста, Ваша светлость. Мне не положено просто так разговаривать с чужими мужчинами, а вы герцогиня. Вы покровительница искусств и самая благородная девушка здесь! Пожалуйста… Я прошу вас. Роза склонила голову, заговорив тише. — Мы должны попытаться. Он чахнет, и я не хочу дождаться того момента, когда он… перестанет открывать глаза. Я переживаю за Его величество. Я знаю, что ему теперь невыносимо больно. Как больно вам. И даже мне, хотя я терпеть не могу этого тигра, но я хочу говорить ему об этом в лицо, пока он будет стоять и смотреть на меня, как на букашку, при этом задорно улыбаясь. А он со мной нежничает теперь. Точно, дело плохо. Девушка перешла на взволнованный речитатив, пока Аяка… Коснулась ее голого плеча, затем решительно направившись к роялю, заметив, что Юнги закрыл крышку, теперь лишь со стороны наблюдая за виртуозно играющим скрипичным квартетом. — Господин Юнги. Голос дрожал, и герцогиня сильнее сжала сцепленные перед собой руки. А господин Юнги тут же вскочил, низко склонившись. — Ваша светлость. Он выпрямился, и встретившись с его глазами, Аяка не успела сдержаться, прежде чем развернуться, чтобы сбежать, но в последний момент она себя остановила, пытаясь остановить трепещущееся внутри сердце. Перед глазами появилось безжизненное лицо Тэхена, и она… Выдохнула, вновь повернувшись. — Простите мое волнение. Я… Давно восхищаюсь вашим талантом, но никогда не решалась к вам подойти. Вы… Не сопроводите меня на балкон? Хочется подышать свежим воздухом. — К вашим услугам, Ваша светлость. Юнги вновь поклонился, затем выставив локоть, вокруг которого аккуратно обвилась тонкая женская ручка. И они последовали на балкон, который был свободен от гостей. Воздух успел остыть, и Аяка немного неловко натянула на плечи до этого спущенную на локти шаль. — Я… Должна поговорить с вами. Это личное дело, и я очень надеюсь, что вы выслушаете меня и сможете мне помочь. — Я сделаю всё, что в моих силах. — Юнги решительно кивнул, отпустив девушку, которая подошла к краю, схватившись за мраморные перила. — Я настаиваю на том, чтобы этот разговор остался между нами, потому что то, что я вам расскажу, является тайной, в которую посвящен очень ограниченный круг людей. — Даю слово, что сохраню ваш секрет. — Его высочество… — Аяка пропустила судорожный вдох, смотря прямо перед собой на темнеющий вдали горизонт. — Смертельно болен. У него воспаление легких, и пока улучшений нет. Ухудшений… — Слова теперь боролись со слезами, которые сами собой затыкали комом горло. — Он запретил как-либо извещать об этом господина Джина, хотя Его величество несколько раз предлагал доставить его во дворец. Его высочество не хочет, чтобы господин Джин чувствовал себя виноватым, потому что он не винит его — только себя. У них произошло какое-то неприятное объяснение, после которого Его высочество… Доктор сказал, что это из-за нервов. Принц до этого подвергся переохлаждению, которое ослабило его организм, и если по началу сил хватало на то, чтобы бороться и сдерживать болезнь, то потом… Нервное потрясение. Его высочество… — Аяка низко опустила голову, тихо и отчаянно всхлипнув. — Он… Добрый. Всегда относился ко мне по-доброму не потому, что у меня высокий титул, а потому что я человек, который заслуживает поддержки и заботы. Он замечательный. Его величество… Он теперь сам не свой, и пусть его лицо скрывает маска… Прошу вас. — Аяка порывисто повернулась к Юнги, который задумчиво смотрел на нее, успев опустить глаза. — Поговорите с господином Джином. Он не виноват — ни в коем случае, и если Его высочество так говорит, это так и есть. Он не виноват, но возможно, он согласится помочь. Потому что только он, наверное, сможет… Сможет… — Девушка активно боролась со слезами. — Вернуть надежду. Его никто не винит. Никто. Он должен знать это. Но если он согласится… — Сэр Джин. Король жаловал ему титул баронета, и к жалованной грамоте было приложено письмо, написанное рукой Его величества, но обращающееся от имени Его высочества — мой друг который день не находит себе места, уверенный, что с Его высочеством что-то случилось. Услышав это, Аяка подняла на Юнги широко распахнутые глаза. — Я уверен, что если Джин узнает о том, что Его высочество оказался в беде, тем более, на пороге смерти, он, не задумываясь, броситься ему на помощь. Он может быть обижен, но он никогда не желал Его высочеству зла. — Вы… Вы думаете, что он согласиться вернуться во дворец? Хотя бы на время! Хотя бы до момента, когда Его высочество достаточно оправиться, чтобы... чтобы хотя бы вставать с кровати. Юнги смотрел на бледное лицо герцогини, которое теперь как будто подсвечивалось бешеным блеском влажных от слез глаз. И единственное, что ему теперь хотелось — утешить ее, разделить ее переживания, чтобы она смогла опустить поджатые плечи и улыбнуться. — Да. И более того, чтобы вы совсем уверились в серьезности его намерений — он настоятельно попросил меня попытаться выяснить, что случилось с Его высочеством. — Господи, какое облегчение. — Аяка прикрыла глаза, попытавшись глубоко вдохнуть. — Вы не только гений, но и ангел! Вы… Не представляете, какое это облегчение! — Если ангел, то только после вас, Ваша светлость. Ангел, покорно и с восхищением склоняющий голову перед вашей добротой и красотой. Услышав это и успев рассмотреть в чужих глазах блеск искренности, Аяка торопливо и весьма неловко для сложившейся ситуации кивнула. Если бы она знала, что Юнги подобное обхождение давалось также тяжело, не отпуская вероятностью уронить его в обморок от волнения, она бы чувствовала себя более свободно. Но теперь… Внутри посветлело. Ей часто говорили лицемерные комплименты, которые жалели, а не доставляли удовольствие, но теперь она верила. — Скажите мне адрес — завтра же я пошлю за господином Джином мой экипаж. Пусть он не переживает — во дворце он будет моим гостем, а это значит, что никто не сможет усомниться в том, что он может там находиться. Я обещаю, что буду сопровождать его и лично ограждать от любых нежелательных вопросов и претензий, если такие будут появляться. — В до этого дрожащем голосе девушки появилась твердость и власть, которой она была наделена по праву рождения и которая была ей к лицу. — Я гарантирую его безопасность. А еще… — Голос смягчился, а до этого взволнованно поджатые тонкие губы тронула смущенная улыбка. — Я вновь сердечно благодарю вас за помощь. У вас золотые руки и золотое сердце. Аяка протянула узкую изящную ладонь, пытаясь унять дрожь, которая затем растаяла в бережно, но крепко обхвативших ее руку пальцах. И Юнги, прекрасно зная дворцовый этикет, позволил себе его нарушить, коснувшись губами прохладной мягкой кожи, вместо того, чтобы вежливо задержаться на расстоянии короткого выдоха. Это было легкое и, наверное, едва ощутимое касание, но внутри герцогини всё перевернулось. Она должна была отчитать его за такую наглость, но всё, что она могла — краснеть и смущенно улыбаться, только больше очаровывая и без того до края впечатленного мужчину. Это был хороший вечер, и помимо дрожащих язычков свечей он впервые смог осветиться надеждой.***
Воспаление легких. Джин носился по небольшой кладовке, прекрасно помня, что после деда у них успело что-то остаться. Счастливое совпадение. Разумеется, нет, но дед скончался, значит, Тэхен должен выжить. В этом не было логики, и деду на тот момент было семьдесят три, и он был заядлым курильщиком, пусть и горячо любимым всей семьей, по крайней мере, сыном и внуком. А Его высочество… Джин даже не пытался останавливать дурацкие мысли, которые лезли в его голову, пока он искал мазь. Нашел. Открыл крышку, сразу расслышав бодрый запах камфоры и не заметив ничего подозрительного, и крышку закрыл. Он помнил, как много монет отсыпали за это чудо-средство, которое купили у именитого аптекаря, а тот уверил их, что это выгодное вложение денег, так как эта мазь может храниться годами, если только ее не открывать без надобности. Они не открывали ее без надобности около двух лет, и теперь можно было убедиться, что аптекарь не соврал. Эти высокородные доктора только на микстурки полагаются, а против такой свирепой заразы нужна грубая сила. Джин волновался с того самого момента, как узнал правду и предупредил отца о том, что вновь вернется во дворец. Должен. Да, он в принце разочаровался, но ему совсем не нравилось, что поэтому принц вдруг решил умереть. И эта мысль пугала настолько, что даже плакать не моглось. Здоровый молодой мужчина, который теперь находился на грани жизни и смерти. А Юнги успел двенадцать раз повторить, что никто Джина за случившееся не винил и только уповали на его помощь. Но если Его высочество настолько расстроился, что… Неужели, то что, он говорил, было правдой? А иначе, зачем ему собираться умирать? Ведь с утра он был, кажется, совсем здоров, а потом… Джин уехал, и Тэтэ тут же настигла болезнь. И только Джин как будто мог его теперь спасти. И Джин хотел его спасти, забыв свою обиду. Теперь было не время. А время летело незаметно, и у Джина даже не было возможности оценить удобство герцогского экипажа. Хотя у них с отцом тоже теперь был свой экипаж. И много денег. И дом, который именно сегодня отец рано с утра отправился смотреть вместе с назначенным королем управляющим, которым им с отцом понравился. Дом находился не так далеко от его мануфактуры, а со своим экипажем… Они смогут переехать. Но только после того, как Джин вылечит принца. Вот тогда, со спокойной душой… Экипаж остановился у дворца в уже знакомом Джину месте, и он сразу заприметил Аяку, которая стояла на вершине мраморных ступеней, нетерпеливо заламывая пальцы. Его, очевидно, ждали, и на этой воодушевляющей мысли Джин, с помощью слуги, выбрался из кареты, прижимая к груди простую холщовую сумку. — Вы приехали! Аяка радостно всплеснула руками, бросившись вниз по ступеням, а затем торопливо оглянулась, и Джин, успев низко поклониться, заметил Розу. — Его величество сейчас занят государственными делами, так что нашего тигра сторожит только его верный шпиц. — Щеки девушки венчал розовый румянец, вызванный волнением и спешкой, но она всё-таки изящно присела перед Джином. — Сэр. — Графиня. Джин видел, что девушка просто пыталась сохранять бодрость и хоть какой-то настрой, который не мог поддерживаться ее красными, поблекшими из-за слез глазами. Она улыбалась, вымученно, но искренне, и Джин улыбнулся в ответ, совершенно уверившийся в том, что ему здесь были рады. — Пойдем! И фаворит Его высочества в сопровождении девушек торопливо направлялся по знакомым коридорами, не замечая теперь, насколько им не соответствовал в обычном сюртуке из тонкой шерсти, под который была простая рубашка, без шелковых бантов. Понадобилось время, чтобы добраться до покоев Его высочества, и они сразу заметили у дверей несколько слуг и бледного Чимина, который раздавал указания. И камердинер повернул голову, расслышав взволнованное щебетание Розы. И его глаза округлились. — Так, ты с нами заодно! Я рискую головой, но, кажется, если Его высочество выздоровеет, он за мою голову вступится. Фаворитка короля угрожающе сосредоточенно хмурилась, пока Джин с опаской смотрел на Чимина. И по его виду сразу можно было понять, насколько всё было плохо, потому что камердинер, кажется, не спал и не ел несколько дней, осунувшись и как будто став меньше. Он смотрел на Джина, не моргая, а затем, всё это время не вспоминая о приличиях, подлетел к нему, крепко обняв. В этом было столько отчаяния и теплой искренности, что Джин лишь приобнял его в ответ. — Ему становится только хуже... Либо ты спасешь его, либо я убью вас обоих. Спустя мгновение Джин оказался в покоях Его высочества. И слезы сразу начали заливать щеки, не заботясь о том, что баронет не успевал их смахивать, стоило только ему подойти к кровати. Обездвиженное бессилием тело. Серая сухая кожа, которая теперь как будто просто обтягивала кости; ввалившиеся щеки, белые, потрескавшиеся губы. Как будто перед ним был не молодой человек, а старик, вдруг уставший бороться с застигнувшим его врасплох недугом. В спертом воздухе стоял запах горьких микстур, а потом он прорезался громким, надрывно лающим кашлем. Джин не ожидал, что… Он быстро стянул с себя сюртук, решительно утерев слезы рукавом. Обернулся к Чимину. Баронет был наивным дурачком во всём, что касалось чувственной любви, но теперь пора было вспомнить о том, что он на самом деле был взрослым и в некоторых вопросах весьма опытным мужчиной. — Его нужно раздеть. Я деда не выходил, но ему было семьдесят три года, семьдесят из которых он курил, а Тэтэ… Я заставлю его выздороветь! Ему еще передо мной извиняться, на.... на коленях, поэтому просто так он от меня не отделается. Решимость в голосе Джина, твердость, которая была еще эффектнее на фоне блестящих от слез щек, внушила Чимину уверенность, почти успевшую его покинуть, и он лишь кивнул, аккуратно подсунув руки под плечи Тэхена, начиная сминать его рубашку, чтобы затем стянуть ее через голову. Его высочество не открывал глаза. Его высочество не слышал голос, который мечтал услышать до этого. У Его высочества не было сил. Даже чтобы выжить.