***
Аяка сидела на кровати, свесив босые ноги. Желания переодеваться не было, как и сил, которые, кажется, выливались из нее вместе со слезами. И откуда только в ней было столько воды?.. А столько отчаяния? Отчаяния было настолько много, что в какой-то момент она просто перестала ощущать что-то, почему-то боясь прикасаться к воспоминаниям о том, кто единственный теперь мог спасти ее. Ни к чему. Это было не нужно, потому что всё было бесполезно. Она знала, что отец не откажется от своей идеи. Ни за что. Даже если Его величество, сжалившись над ней, решится лично просить, отец вежливо откажется, сказав, что он лучше знает, как распорядиться судьбой его дочери. — Госпожа, ваш отец приехал. Кики была бледной, и ее красные глаза выдавали в ней то, что воду они лили вместе. Наверное, если бы не камеристка, которая почему-то переживала горе своей госпожи так, как будто смогла оказаться в ее коже, Аяка умерла бы. Сердце просто не выдержало бы, разорвавшись от постепенно наполнявшего его отчаяния, но крепкие и недопустимые объятия, то, как бережно Кики перебирала ее волосы, ласково утирая слезы… Герцогиня улыбнулась, протянув руку, и девушка тут же оказалась подле нее, сжав тонкую ладонь и опустившись у ее ног. — Если бы не ты… Если бы я могла… И Аяка вскочила, заставив девушку неловко качнуться, пока она сама бросилась к одной из шкатулок, которые стояли на туалетном столике. Она открыла резную крышку, а затем, недолго перебирая ее содержимое, достала перстень с большим прозрачным камнем. — Это тебе. — Она протянула его Кики, пока та смотрела на нее широко раскрытыми как будто от ужаса глазами. — Только не показывай отцу — он подарил мне этот брильянт на мое совершеннолетие. Стоит целое состояние, но я бы хотела отдать тебе больше, если бы могла. — Нет. — Девушка замотала головой, которую затем опустила. — Я… Не возьму. Ничего от вас не возьму, потому что я… — Она подняла на герцогиню блестящие глаза. — У вас золотое сердце, вы не заслужили тех страданий, что свалились на вас. Как будто целое небо упало на ваши хрупкие плечи, и я… Я просто хочу помочь, искренне. Не оскорбляйте мои чувства, пожалуйста. Оставьте. Я приму что-то памятное от вас, что смогу носить в любое время и ни за что и никогда не продам. Девушка говорила с горячей решимостью, и Аяка опустилась рядом с ней, взяв за руки. — Поможешь мне одеться? Я не могу показаться в таком виде. Только не перед ним. — Конечно, моя госпожа. — Девушка мягко улыбнулась, и герцогиня внезапно потянула ее ладошку к своим губам, затем прижав ее к щеке. Кики не могла позволить себе отнять руку, лишь смотря на девушку с недоумением и страхом. — Я мертва. Небо затянуто тучами, и солнце погасло, а ты звезда. Крошечная, но упрямо пробивающаяся через жестокую завесу, чтобы хоть как-то… — Аяка потеряла окончание фразы во внезапно вырвавшемся всхлипе. — То, что от меня осталось. — Не говорите так. — Кики замотала головой. — Пожалуйста, не говорите так! — Ничего. — Герцогиня отпустила ручку девушки, коснувшись ее щеки. — Ничего. Я была к этому готова. И единственное, о чем я жалею, что позволила ему надеяться. Ему будет больно, и это ранит намного сильнее, чем мое замужество. Ничего. Это ничего, милая. Не плачь. И подготовь для меня что-нибудь… Красивое. Бархат, и я не хочу кружева. — Да, моя госпожа. Аяка спускалась в гостиную, заметив, что ее отец сидел на диване, закинув ногу на ногу и что-то изучая. Она элегантно прибрала юбку, шагая по укрытым ковром ступеням, неслышно, но он всё же повернул к ней голову. — Как ты себя чувствуешь? Так обычно справляются о здоровье у слишком бледных слуг, которые по дороге могут расплескать тарелку с супом, но герцогиня лишь улыбнулась, на мгновение прикрыв глаза, чтобы как-то успокоить закружившуюся голову. — Спасибо, отец. Думаю, что я скоро умру. Девушка мягко и временами не очень уверенно ступала по ковру, сознательно отказавшись от помощи своей камеристки, которую отправила на кухню за сладким. Кики любила сладкое, а Аяка пообещала, что обязательно после разговора с отцом выпьет с ней чаю. Она не ела несколько дней, лишь раз согласившись на пару ложек горячей мясной похлебки. Едят, чтобы жить, а она не жила. Существовала. Вдыхала и выдыхала, но не жила. — Я сегодня договорился насчет твоей помолвки. Через четыре дня. Свадьба будет чуть позже, потому что господин Луан настаивает на том, чтобы обручение было произведено по всем традициям, и хочет, чтобы ты выбрала самое красивое платье — он готов потратить любые деньги. — Премьер не поднимал глаза на дочь, которая села рядом с ним, ничего не говоря, дрожащими руками расправляя платье. — Он хороший человек. Был добропорядочным семьянином, имеет мягкий характер и, я уверен, ни за что не станет обижать тебя или в чем-то попрекать. — Ты хочешь, чтобы я поверила, что в тот момент, когда выбирал его для меня, ты проявлял заботу о своей единственной дочери, да? Голос Аяки звучал настолько глухо, что как будто безжизненно, и отец, наконец, посмотрел на нее. Кажется, на белом как полотно лице девушки остались только глаза и слишком заострившиеся скулы, отбрасывающие на провалы щек зловещие тени. — Тебе стоит привести себя в порядок — ты похожа на призрака. — Спасибо, отец. — Герцогиня опустила глаза. — Скажи, а ведь если я сейчас начну угрожать тебе, что покончу собой… ты ведь не станешь меня останавливать, правда? Какая разница, как именно избавиться от обузы: выдав ее замуж или же позволив распороть руки? Правда, во втором случае будет много грязи и связанной с ней суеты. — Ты говоришь глупости. Тебе нужно поесть и поспать. В голосе отца было лишь ледяное равнодушие, которое теперь отражалось и во взгляде. Однако вдруг господин Дожан потянулся к ее руке, до этого аккуратно отложив в сторону бумаги. — Аяка, ты умная девочка, и я уверен, что ты сама всё понимаешь. Твоя любовь к этому мальчишке надумана. Точнее, я не сомневаюсь в твоих чувствах — только в его искренности. Простолюдин, который каким-то чудом смог вскружить герцогине с огромным приданым голову, при этом заручившись помощью принца. Ты думаешь, что Его высочество действует так потому, что испытывает к тебе теплые дружеские чувства, но я уверен, что это лишь… мне на зло. Через тебя он пытается достать до меня, и этот мальчишка… Я соглашусь на его брак с тобой, и он получит огромное состояние, титул, и ты не узнаешь его. Он начнет тебя попрекать тем, что ты… Премьер не успел понять, что произошло, лишь почувствовав, как обожгло щеку, до этого расслышав зазвеневший в ушах удар. Аяка смотрела на него со злостью, которую больше не могла скрывать. — Не смей так говорить о нем! Не смей! Ты можешь делать со мной что угодно, распоряжаться на свое усмотрение, но не смей говорить такое о нем! Ты и пальца его не стоишь! Ты не стоишь ни одной его мысли, ни одной ноты, которые играют его гениальные руки! Не смей говорить о нем в моем присутствии! Герцогиня не могла кричать — не было сил, но ее голос звучал так твердо и в нем слышалась такая ненависть, что Дожану, впервые увидевшему подобное от дочери, понадобилось время, чтобы прийти в себя. — Ты… — Губы Аяки задрожали. — Ничтожество. В сравнении с ним. Она даже не дернулась, почувствовав разлившуюся огнем по лицу злую пощечину. Прикрыла глаза, а затем улыбнулась. — Ну, теперь у меня хотя бы появится румянец. — Она гордо подняла голову, так, как будто до этого не испытала унижение, от собственного отца. — Я ненавижу тебя. Ненавижу. Всем сердцем. Ты волен сделать со мной всё, что угодно, но… Аяка застонала от боли, когда длинные пальцы крепко схватили ее за забранные на затылке волосы, грубо дернув. Герцогиня смотрела на отца широко раскрытыми от ужаса глазами, пытаясь ослабить хватку его руки, которая лишь сильнее натягивала ее волосы, будто стремясь снять с головы скальп. — Услышу что-нибудь подобное еще раз — я скормлю твоего гения червям, ты поняла меня? Я не собирался трогать его или как-то угрожать, но после того, что ты мне сказала… По твоей вине он закончит свою жизнь намного раньше отмеренного ему срока. По твоей вине. Ты разозлила меня, но мое наказание для тебя ничто. Я накажу его. Я убью его, если ты продолжишь эти дешевые спектакли. — Нет. — По щекам герцогини потекли горячие слезы. — Пожалуйста. Пожалуйста! Не трогай его… Я… Прошу тебя. Умоляю. Не надо. Премьер грубо оттолкнул ее от себя, и девушка свалилась на пол. — Я хотел по-хорошему. Пытался быть заботливым. Так и не полюбил тебя, но всегда ценил за то, что ты никогда не забывала о своем благородстве и была послушной дочерью. Я не трону его, и даже позволю тебе с ним проститься, но только в том случае, если ты перестанешь закатывать сцены и начнешь себя вести как нормальная, готовящаяся к свадьбе невеста. Хотя бы начнешь есть. Будешь умницей, и твой гений продолжит свой путь к титулу и славе. Я даю тебе слово, что не трону его, если ты… — Я поняла. Аяка встал на колени, дрожащими руками расправив платье. Она взяла ладонь отца и приложила к своим губам, затем подняв на него красные глаза. — Умница. — Мужчина снисходительно улыбнулся, коснувшись ладонью еще горячей от удара щеки. — Даю слово, что сдержу свое обещание. — Когда… Я смогу с ним попрощаться? — Завтра. Но ты увидишься только с ним, а затем сразу покинешь дворец. — Тон господина Дожана не требовал возражений. — Ты сможешь остаться с ним наедине, но только на десять минут. Уверен, что ты не забудешь о своем долге и будешь вести себя так, как подобает девушке, чья честь обещана другому. — Да, отец. — Аяка прикрыла глаза, из под ресниц роняя бессильные слезы. — Я обещаю тебе, что буду вести себя достойно. Как подобает твоей дочери. Даю... слово. — Я верю, что ты сдержишь его, милая. А теперь… — Он поднялся, не подав дочери руку. — Нам стоит заняться ужином. С ней было покончено, и теперь она могла лишь оплакивать себя, погребенную заживо, замурованную в собственном отчаянии.***
— Знаешь, мне кажется, что папа любил маму всю свою жизнь. — Чонгук подытожил свой рассказ, с грустью улыбнувшись и запустив руку в волосы Розы, которая устроилась на его груди, подняв на диван ноги и спрятав их под бархатную юбку. — И я… Мне стало намного легче после того, как я пообщался с Намджуном. Он… Хороший человек. И умеет находить такие слова, что... Становится легче. — Я рад, что всё прошло именно так. — Тэхен смотрел на брата с нежным обожанием, затем переведя взгляд на Джина, который сидел у него на коленях, как и Роза приняв слишком непринужденную позу, закинув ноги на подлокотник. — Ты что-то хочешь сказать? — Кстати! — Чонгук, неожиданно что-то вспомнив и не успев прервать баронета, который не успел озвучить ответ, оживился. — Я рассказал ему о плане Джина! — Так-так-так… — И Джин, который до этого совершенно искренне успел растрогаться от рассказа Его величества, воодушевился вслед за ним. — Тебе нужно будет написать на имя судьи письмо, которое я своей рукой запечатаю, чтобы оно попало прямо в руки Его чести. Там нужно будет изложить план, хотя бы в общих чертах, но главное, дать заверение в том, что ты на самом деле не желаешь Его высочеству зла, и всё это затевается лишь с целью вывести на чистую воду злодеев. Формально, ты должен подтвердить то, что у тебя нет злого умысла, и что ты на самом деле не желаешь Тэтэ смерти. — Кажется, это очевидно, нет? — Его высочество, который был в этом уверен, смотрел на Чонгука с сомнением, затем переведя взгляд на Джина. — Это, скорее всего, нужно для того, чтобы в случае, если королева на суде начнет сваливать вину на меня, я был защищен. Я изначально думал о чем-то подобном, но не представлял, как это можно осуществить. — Баронет смотрел на Его высочество сосредоточенно, затем с нежностью улыбнувшись. — Теперь мой план абсолютно и совершенно безопасен. — Что за план? Роза подала голос, всем своим видом показывая, что ей не нравилось то, что она единственная, кажется, не была посвящена в тонкости какого-то очень важного дела, в которые Джин ее быстро и грамотно посвятил. — Что думаешь? — Чонгук смотрел на свою фаворитку, погрузившись в раздумья. — Если королева поверила Джину, что он Тэтэ не любит, при том, что Джин его очень любит, всё остальное также не составит для него труда. — Роза задумчиво смотрела на баронета. — Он умный. И успел ее очаровать. Этого достаточно для конечного успеха. Только нужно выбрать нужный момент, чтобы подойти к ней. Желательно, чтобы это выглядело как случайность. Случайная встреча. — Я могу гулять в парке примерно в то же время, что она совершает свой обычный променад. Как тогда, помнишь? — Джин обращался к Розе, которая кивнула. — Главное, успеть до того момента, когда мои синяки окончательно отцветут. — Чем больше мы говорим об этом, тем меньше мне нравится эта затея. Раньше нравилась, а теперь... — Тэхен смотрел прямо перед собой, сжав зубы, и Джин поспешил его приласкать, двумя ладонями обхватив его щеки и заставляя посмотреть на себя. — Мы не подумали, что будет, если она сможет разгадать этот обман. — Тэтэ, у меня побои, очевидные. Я понимаю, что королева коварна и умна, но очень сложно допустить мысль о том, что кто-то добровольно подставит свое лицо под кулаки лишь для того, чтобы попытаться… ну, ты понял. Плюс к тому, я постараюсь сделать так, чтобы она сама начала говорить о возможной расправе — сам даже заикаться об этом не буду, делая упор на свою ненависть. — Баронет улыбнулся, видя, что его принц всё еще был в сомнениях. — Мне нравится история, что ты мной одержим, а значит, я смогу рассказать ее в красках. Я не говорил, но мне в университете всегда очень хорошо удавались художественные опусы. Она умна, но я не глупее, и смогу подвести ее к правильным выводам. — В таком случае… Тэхен, недолго подумав, мягко побудил Джина подняться, встав вслед за ним. Он достал что-то из кармана, и затем неожиданно встал на одно колено, заставив своего баронета сначала удивиться, а потом преисполниться подозрений. — Господин Джин, согласны ли вы стать моим мужем? — Он протягивал Джину кольцо, аккуратно сжимая его между пальцев, чтобы не скрывать красоту камня. — Розовый брильянт, как и обещал. И теперь, смотря на него, я понимаю, что мой брилльянт, перед которым я готов всю жизнь простоять на коленях, намного роскошнее. — Его голос стал тише. — Я люблю тебя. Люблю так, как никого не любил, и хочу назвать своим мужем так, как никогда и ничего не хотел. Я хочу связать наши жизни и разделить с тобой всё, что у меня есть. Поровну. Дать состояние, титул, при том, что мое сердце и так в твоих руках, а наши чувства давно уже поделены между нами. Поровну. — Тэхен сделал паузу, прикрыв глаза прежде чем вновь повторить главный вопрос. — Ты согласен стать моим мужем? — Да. — Баронету не нужно было время на раздумье. Он смотрел, как Его высочество надел на его палец кольцо, а затем, ухватив его за локти, побудил подняться. Лишь для того, чтобы заключить в объятия. Самые крепкие, на которые был способен, стараясь раствориться в том, благодаря кому его сердце даже спустя всё пережитое продолжало биться ровно и уверенно, ускоряясь лишь под натиском вырывающихся из глубины чувств. Горячих. Сильных. Крепких. Как обхватывающие и прижимающие его руки. — Так, теперь нам стоит обсудить свадьбу! — Роза тут же поднялась, успев незаметно смахнуть пару осыпавшихся с ресниц счастливых слезинок. — Но это лучше делать за чаем. И шоколадным суфле. — А Чим знает? — Чонгук теперь с любопытством, которое искрилось в блестящих от радости за брата глазах, смотрел на пару, не торопящуюся разнимать руки. — Я знаю, он написал тебе этот текст. — Знаешь, для того, чтобы его выучить, тоже нужно было постараться, так что… Я тоже хорошо постарался. Тэхен говорил это, смотря на Джина, который звонко рассмеялся, поддавшись моменту и вновь привлекшим его рукам. Он не думал теперь о том, что станет герцогом, что получит огромное состояние и всё остальное прочее, о чем он грезил до того, как впервые оказался во дворце. Все мысли были о том, что теперь их чувства станут известны небу, которое навсегда благословит их союз. Он искал признание и богатство, а нашел любовь всей своей жизни. Собирался поохотиться за золотом, а сам стал жертвой безудержно взаимных чувств. Было похоже на счастливый конец красивой сказки, в которой рыцарь успел победить дракона и спасти своего принца от кошмаров, но… Сказка только начиналась. И невозможно было думать ни о чем другом.***
Она боялась, что ей не удастся застать Юнги во дворце, но, услышав музыку, выдохнула, повернувшись к своим сопровождающим. — Я не задержусь. — Она сняла перчатки, передав их одному из мужчин, который низко склонил голову. — Экипаж должен быть готов. — Да, госпожа. Как будто это уже было однажды, но теперь Аяка лишь с тоской улыбнулась, без стука проскользнув в открытую дверь. И первое, что она заметила, чего не было до этого — свой портрет, который написал однажды Его величество и который теперь расположился на стене прямо за роялем и перед глазами Юнги. Захотелось сбежать. Если она не простится с ним, если не скажет… Чувство, что еще ничего не закончено, что всё еще можно изменить… Будет только хуже, и она, подняв глаза к потолку, чтобы попытаться задержать слезы, сделала шаг к музыканту, как однажды встав за его спиной и прикрыв ладонями его глаза. — Аяка! Юнги тут же вскочил, неловко переступив скамейку. Он был очень взволнован и, взяв девушку за руки, тут же подвел к дивану, усадив на него и начав вглядываться в ее лицо. — Ее величество сказала, что ты не появлялась, потому что тебе нездоровилось. Как ты теперь? Как себя чувствуешь? У тебя глаза блестят — жар? — Он говорил торопливо, сбиваясь и вновь продолжая перебирать роящиеся внутри мысли, пока герцогиня смотрела на него с нежной улыбкой. — Всё в порядке. Я… Здорова, насколько это возможно в моем положении. И я пришла… Попрощаться с тобой. На самом деле я не болела — отец готовил мою помолвку, которая состоится через четыре дня, и не пускал меня во дворец, чтобы я ничего не смогла испортить. Я пришла попрощаться с тобой, Юнги. Юнги смотрел на нее с недоумением, и в его глазах Аяка видела растерянность, которая теперь лишь отдаляла принятие неизбежного. — Я виновата перед тобой. Я… Я ведь знала, что так будет. Боялась об этом думать, но я знала, что отец никогда бы не одобрил наш брак. Я дала тебе надежду, в которую пыталась верить сама. Ведь… — Аяка улыбнулась, опустив глаза и сцепив на пышной шелковой юбке пальцы. — Я полюбила тебя однажды с первого взгляда. Взгляда, звука, вдоха. Ты покорил меня, и я, неизбалованная мужским вниманием и в принципе смотрящая на него всегда издалека, на то, как оно проявлялось к другим, не могла не… Я мечтала о твоем внимании, и вот мои мечты вдруг стали явью. Ты ответил на мои робкие чувства, заметив их с самого начала. — К горлу подкатил ком, и голос сорвался, заставив герцогиню сглотнуть. — Ты стал моей единственной радостью и смыслом в жизни, которую я до этого жила… просто, чтобы жить. Чтобы быть как все, насколько это было возможно, среди красивых, цветущих и преисполненных надежд. Я… — Она потеряла мысль, подняв на Юнги глаза. — Я люблю тебя. Всем сердцем, головой, всей своей жизнью, которая однажды оборвется, так и не успев предать чувства к тебе. Я буду любить тебя всегда. Каждый день, каждый вздох. Буду ложиться и просыпаться с твоим именем. Меня можно отдать кому угодно, но не мое сердце, которое навсегда останется в твоих гениальных руках. Я… Я жалею только о том, что причинила тебе боль. Что теперь тебе будет больно, хотя я… Я бы всю твою боль забрала себе. Мне ведь уже всё равно — я успела истратить на страдания все свои силы, которые пыталась копить, соблюдая все предписания врача. Знаешь… — Аяка вдруг улыбнулась. — Всё истратила, чтобы моему мужу ничего, кроме денег, не досталось. Тело мое ничего не стоит, а всё остальное он никогда не получит. Юнги смотрел на нее невидящими глазами, слыша, как вместе с нежностью и тоской ее голоса в ушах раздавался грохот разбивающихся надежд. Всё рушилось. Всё то, что он старательно выстраивал на пути к своей цели, воодушевленный, вдохновенный, в какой-то момент переставший замечать, насколько всё это было зыбко. Он ведь тоже знал, что так будет. Знал однажды, а потом забыл, поддавшись взаимности чувств. — Юнги. — Аяка коснулась побелевшей и похолодевшей щеки молодого человека, который сам того не понимая, теперь пытался насмотреться ею и надышаться. — Прости меня. Это только моя вина. Но… Я надеюсь, что память обо мне будет тебе приятна, несмотря на… — Что ты такое говоришь, что ты говоришь? О чем? — Юнги накрыл ее ладонь на своей щеке, слишком крепко сжав тонкие пальцы. — Память? Я живу музыкой, а вся моя музыка о тебе. Любовь — это музыка, и моя музыка — это любовь к тебе. Мои чувства, которые всегда находят только один выход. В музыке. И всё то восхищение, что я получаю — это лишь восхищение тобой и… — Пожалуйста. — Аяка запрокинула голову, пытаясь сдерживать жестоко рвущиеся наружу слезы. — Не говори ничего. Я… Пообещай мне, что продолжишь… Пообещай, что я однажды приеду на твой концерт, и узнаю тебя, узнаю… Сердце рвалось на части, сердце рвалось навстречу другому сердцу, которое пыталась выбраться, раздираясь в кровь о ребра и обстоятельства. — Больше не будет музыки. Юнги сказал это тихо, спокойно, потому что это… Это стало очевидно. Любая мелодия всегда куда-то стремится, уводя за собой, чтобы завершиться торжествующим финальным аккордом, а куда теперь было стремиться ему?.. — Не говори так, не говори. — Аяка придвинулась к нему, двумя ладонями обхватив бледные щеки. — Никто не умер. Мы все живы. Отец нашел для меня порядочного мужчину, который не будет меня обижать, возможно, он даже не тронет меня, как… Пожалуйста, Юнги, не думай так. Это первые эмоции. Ты же знаешь, они всегда сильные, но потом мы с тобой подумаем головой и… Я хочу оставить после себя кое-что. Я хотела бы оставить всё, что у меня есть, но в этом случае отец… — Аяка перешла на шепот. — Пожалуйста, не говори ничего королю и принцу, ничего не говори. Он… Угрожал, что если я попытаюсь его ослушаться, он не станет меня наказывать. Тебя, только тебя. Убьет. Я собой не дорожу, я себя могу не жалеть, но если что-то случится с тобой, а он обещал, что… Я не переживу. Пожалуйста. Давай оставим память и… Я не могу отдать тебе свою первую ночь, но мой первый… мой единственный поцелуй навсегда останется с тобой. И Аяка потянулась губами к губам Юнги, как будто боязливо их коснувшись. Это было впервые, и она дала себе слово, что никогда не поцелует другие губы. Ведь поцелуй — это прикосновение к сердцу, а ее сердце навсегда останется с ним. — Ты мой гений, а я твоя несчастная герцогиня. — Девушка попыталась улыбнуться, попыталась вглядеться в опущенные глаза Юнги, который не мог никак совладать со всеми в миг поднявшимися в нем чувствами. — Знаешь, я не пробовала и никогда не думала, что губы такие… Первый и последний поцелуй. Нечего терять, когда всё уже разбито вдребезги, и Юнги, не замечая побежавших по щекам слез, болезненно крепко сжал… свою любовь, притянув к себе. Впился в губы, и эта страсть горела огнем отчаяния, который лишь разгорался в сметающем все преграды вихре чувств. У него не было опыта — было единственное желание, единственное, что осталось внутри — запомнить ее вкус. И она прильнула к нему, покорно, с готовностью и решительностью отвечая, в этот момент не замечая ничего. Голова кружилась так сильно, что цепляясь за него, как за последнюю надежду, Аяка забыла всё. Забыла себя, забыла всю ту боль и отчаяние, что заполнило ее вены, заменив кровь. Это было больно и настолько сладко, что… Не хватало воздуха. Она уперлась в его плечи руками, а затем вскочила, бросившись к двери. Бежать. Бежать без оглядки, и бросившись за ней, выскочив в открытую дверь, Юнги… Увидел только две мужские спины, стремительно удаляющиеся за пронесшейся ветром герцогиней. — Мне главное, чтобы был мой отец и Юнги. И чтобы он не играл, а радовался вместе с нами. — Джин задумчиво закатил глаза к потолку, пока Тэхен обнял его со спины, не мешая рассматривать книжную полку. — Не хочу пышный праздник — хочу, чтобы все наши близкие люди смогли разделить с нами это счастье. — Я хочу того же. Его высочество только наблюдал за Джином, который, взяв книгу, затем взял его за руку, направив в гостиную. — А я завтра хочу увидеться с королевой. Он остановился, решительно посмотрев на Тэхена, а потом замер в недоумении, когда дверь резко отворилась, и на пороге возник Юнги. Джин по лицу лучшего друга сразу заподозрил что-то страшное, сделав первый шаг, но его лучший друг уже оказался рядом, упав на колени перед Тэхеном. — Ваше высочество, я прошу вас… — Ты с ума сошел?! Принц тут же подхватил Юнги за плечи, стараясь поднять, и понадобилась помощь Джина, чтобы музыкант смог оказаться на ногах. — Она… Замуж выходит. Выходит… пожалуйста. Юнги плакал, опустив глаза, и Джин тут же крепко обнял его. Никогда не видел друга таким, но теперь чувствовал его отчаяние, тихими безжизненными всхлипами содрогающееся в его руках. И сам заплакал, как будто в один момент почувствовав всю ту боль, что теперь мучила, связав по рукам и ногам, его самого близкого человека, пока самый близкий человек сжал его в руках, уткнувшись носом в плечо. Плакал тихо, как будто боясь, что заметят, просто не отдавая теперь никакого отчета в своих чувствах. — Юнги. Тэхен понимал, что теперь нельзя было поддаваться эмоциям, только не ему, поэтому пытался говорить твердо, при этом чувствуя, как беспорядочнее от увиденного забилось сердце. Джин отпустил Юнги. — Что случилось? Я обещаю, что помогу тебе, но мне нужно знать, что произошло. Присядь. Его высочество протянул руку, за которую композитор взялся, и теперь можно было заметить, как он дрожал. Джин быстро метнулся к столу, налив из графина воды, которую затем протянул Юнги. — Аяка. Она была здесь. Через четыре дня у нее помолвка. Отец… Пригрозил, что расправится со мной, если она… попросит помощи или что-то. Меня накажет. А мне все равно. Пожалуйста. — Юнги поднял на Тэхена блестящие от отчаяния глаза. — У меня ничего нет, я ничего не могу предложить за помощь, но… — Ты хочешь меня оскорбить теперь? — Его высочество нахмурился, и в его голосе почувствовался холод стали, который смог немного привести отчаявшегося музыканта в чувство, чуть остудив его отчаяние. Отчаяние. Его было слишком много. — Я думал, что мы друзья. — Тэтэ… Юнги сказал это шепотом, и Тэхен начал бережно поглаживать его по спине, пытаясь хоть как-то выразить свою поддержку, чувствуя, как откликалось на чужую боль сердце. — Пей. — Теперь в голосе было только сочувствие и осторожная, но искренняя забота. — Аяка должна выйти замуж, и Дожан пригрозил ей, что если она обратится ко мне или к Гуку за помощью, он… — Убьет меня. Она сказала, что не за себя боится, и после… Сбежала. Просто сбежала. Она убита. Она убита горем, я видел. Пыталась улыбаться, чтобы меня успокоить, но в этом было столько боли, что... Она меня пытается спасти, а как мне спасти ее? Как... Джин теперь видел, как менялось лицо Его высочества, который смотрел прямо перед собой. — Так вот почему она не появлялась во дворце. Заботливый папочка боялся, что она найдет защиту. — В голосе чувствовалась угроза, и на задумчивого принца теперь смотрели две пары широко распахнутых глаз. — Зная, насколько его дочь добра и чиста, он угрожал ей тем, что причинит вред тебе, понимая, что только это остановит её от необдуманных действий. Аяка боится за тебя, Аяка любит тебя больше, чем себя, и господин Дожан решил этим воспользоваться, сыграв на чувствах собственной дочери… На страхах собственной дочери. Кажется, он слишком давно не испытывал страх за себя. Это нужно исправить. Джин понятия не имел, о чем теперь говорил Тэхен и что собирался предпринять, но судя по его лицу… Это была не угроза. Приговор.