***
— Ваше высочество, только ты можешь распоряжаться его жизнью, потому что он пытался закончить твою. — Чонгук сосредоточенно перелистывал страницы большой и толстой книги, которую до этого листал Джин, вновь вернувшийся в кабинет. — Но ты против того, чтобы я использовал это сейчас. — Тэхен, хмурясь и поджимая губы, изучал какой-то документ, который лежал перед ним на трех листах. — Я думал, что она и твоя подруга. Как и господин музыкальный гений. Услышав этот упрек, Чонгук оторвался от чтения, с недоумением посмотрев на своего брата, который делал вид, что не заметил этого. — Джин, ты слышал? — И Его величество решил зайти с козырей, обращаясь к Джину, который, прижимая к себе пару тонких кожаных переплетов, полученных от Тоши, опустился на диван. — Он пытается меня упрекнуть в том, что я не хочу помочь твоему лучшему другу, при том, что я первый вызвался дать ему высокий титул за музыкальные заслуги. — И Чонгук повернулся к Тэхену. — Я поясню для тех, кто спихнул на меня обязанности править огромной страной и вершить человеческие судьбы. — Чонгук выпрямился, решительно расправив плечи и скрестив на груди руки, пока Тэхен, еще мгновение посмотрев в бумаги, поднялся, чтобы занять место рядом с Джином, тут же взяв у него один из переплетов. — Я король, да. Я отвечаю за своих высокородных подданных, в любой момент готовый встать на их защиту. Так вот. Мы вскрываем заговор Дожана против тебя, начинается следствие, и дочь этого клятвопреступника обращается ко мне за защитой. Поддержкой. Опекой. Черт знает, но прижимая ее к груди и гладя по головке, я пытаясь и защитить, и утешить, однако… У герцогини назначена помолвка с каким-то достопочтенным господином, которого выбрал ей отец. И здесь есть один очень важный нюанс — Дожан пытался навредить тебе, а не дочери, до этого являя себя вполне себе добродетельным отцом. То есть, я не смогу обвинить его в злом умысле по отношению к его собственной дочери, чтобы вот так взять и расстроить его планы. Наоборот, я обязан буду поспособствовать этому браку, чтобы дочь, которая обречена остаться без отца, обрела семью в виде мужа, ей уже обещанного. — Чонгук закончил, впервые сделав вдох. — Я могу оспорить это решение только в том случае, если для Аяки приготовлен брак с каким-то неблагонадежным господином, но мы с тобой понимаем, что для сохранения репутации и всего остального, что не имеет ничего общего с родственной любовью, этот скот выбрал ей в мужья престарелого рыцаря, и не меньше. В итоге, мы имеем голову Премьера в корзинке и замужнюю Аяку. Замужнюю не на том, на ком нужно. Вот так. — Можно заставить его самого отменить помолвку. — Тэхен с задумчивым прищуром смотрел на Чонгука, не отреагировав, когда Джин взял у него из рук книгу. — Разумеется, человек, который терпеть не может свою дочь и всерьез собирался сломать ей жизнь, на смертном одре захочет побыть благодетелем — ты сам в это веришь? — Чонгук ухмыльнулся. — Это исключено. Однако… Я бы очень хотел, чтобы Дожан заплатил за учиненный заговор головой. — Я так понимаю, что единственный способ для Аяки избежать брака — отец сам расторгает договор по поводу готовящейся помолвки. — Джин тоже смотрел на Чонгука, который недолго поразмыслим, кивнул. — Ну да, юридические справочники говорят то же самое. — Я буду его шантажировать. Скажу, что у меня есть доказательства его вины, и чтобы эти доказательства не дошли до тебя, он должен отменить помолвку. — В этом случае, после того, как помолвка будет отменена, он наверняка потребует у тебя эти доказательства, выполнив главное условие. — Услышав этот довод Джина, Чонгук с очень важным видом кивнул, показывая, что они с Джином умные люди и, в отличие от старшего, мыслят одинаково... умно. — Если ты продолжишь держать его на крючке, он рано или поздно соскочит. И вряд ли согласится выполнить твое условие, не получив гарантию того, что ты не пустишь в ход дело о его заговоре. А гарантии в этом случае — записка доктору и его признательные показания. — Да, Тэтэ. Дожан скот, но он не уступает по уму нам с тобой, вместе взятым. Джин абсолютно прав — мы не сможет разыграть эту карту дважды. — Чонгук заметно смягчился, присев на угол своего стола и опустив глаза. — Я очень хочу помочь Аяке. Я хочу, чтобы ее глаза горели не огнем трагически глубокой тоски, как обычно, а… счастьем. Хочу, чтобы ее красота в жизни играла теми красками, что я пытаюсь придать ей на холсте. Очень хочу, ты знаешь. В том числе потому, что верю в чувства Юнги. — Его величество сделал паузу. — Но у нас с тобой есть другая задача. И ты прекрасно понимаешь, насколько она важна. Услышав это, Тэхен уронил голову, и Джин, поняв, что большего он в книгах не узнает, отложил их, опрокинув своего принца к себе на колени. — Джинни, ты тоже думаешь, что… — Чонгук не успел закончить, когда Его высочество, прикрыв глаза, заговорил, как будто перебирая его волосы, Джин заставил лучше шевелиться извилины. И теперь баронет чувствовал, насколько принц был напряжен. — Представь, что тебя поставили перед фактом — ты женишься на какой-то старухе. Ты ничего не можешь с этим сделать, но у тебя есть люди, к которым ты можешь обратиться за помощью. Но ты не можешь этого сделать, потому что если ты хоть с кем-то поделишься своей трагедией, Розу убьют. Тебе угрожают, что если ты попытаешься воспротивиться чужой воле, с той, которую ты любишь всем сердцем, хладнокровно расправятся. Представил? — Тэхен говорил спокойно, как будто пространно рассуждая, но его голос всё же едва заметно срывался, пытаясь прятать раздражение. Не злое, но всё равно ядовитое. — А теперь представь, что Юнги, появившись в моих покоях, упал передо мной на колени, умоляя о помощи. Мой друг, а я считаю его своим другом хотя бы потому, что он родной человек для Джина, обращался ко мне как к кому-то, у кого есть власть. Юнги не боялся за себя в этот момент, хотя знал, что теперь только он находился под смертельным ударом — он хотел спасти ту единственную, которая теперь находится взаперти, без какой-либо поддержки. Ты здесь пытаешься рассуждать о том, что правильно — ты король, я понимаю, но за пределами твоей мысли ломаются судьбы. С треском. Рушатся жизни, Гук. Я прекрасно понимаю тебя, но хочу, чтобы ты понял меня. Мы найдем способ как достать его, не вступая в сделку с совестью, но если сердце разобьется, его уже не спасти. А у нас на кону два сердца, одинаково ценных. Тэхен, закончив, как будто раздумывал над очередным вдохом, а затем перехватил руку Джина и прижал к своей груди, накрыв ладонью. Его сердце колотилось, и казалось, принц этим прикосновением пытался его успокоить. — Я… Не монстр какой-то, каким ты теперь меня представляешь. — Чонгук поджимал губы, которые едва заметно дрожали. — Делай, что считаешь нужным. Я буду считать также, но мне нужен конкретный план. Ты прав. Две жизни намного дороже одной, особенно такой никчемной. И сказав это, Чонгук вышел из кабинета, сразу направившись к столу, за которым сидели Роза и Юнги, тут же поднявшийся. — Еще раз встанешь перед кем-то на колени — я расплачусь. И расстроюсь, что опасно для всех. Ты друг. И… Она друг. А растоптать этого скота мы сможем потом. — Его величество протянул обескураженному Юнги руку. — За мной — твоя невеста, за тобой — мой свадебный марш. А еще за тобой один принц и один король, который пусть и сомневался в правильности этого решения, теперь не сомневается. — Я ни черта не понял, но уже благодарен. — Юнги крепко пожал протянутую руку, опустив глаза, которые забегали по ковру как будто в поисках продолжения мысли. — Обещаю, что… — Обещай, что наведаешься к доктору. — Чонгук чувствовал, как музыканта пробивала дрожь. — Скажет выпить снотворное — выпьешь. Не время теперь для того, чтобы болеть, а нервные болезни самые опасные. — Я говорила ему, Гук. — Роза поднялась, встав рядом со своим королем и обвив рукой его локоть. — Он послушал. — Если не хочешь, чтобы я назначил ее тебе в надсмотрщики, лечись добровольно. — Чонгук смотрел на Юнги серьезно, почти сердито, но его губы тронула улыбка, когда Роза что-то проворчала под нос, ущипнув его за бок. — Со всем остальным мы разберемся, потому что как раз в этот момент в голове у Тэтэ зреет гениальный план. Можешь мне поверить. Он сказал это уже с теплом, с ласковой улыбкой, которая только подкрепляла ту уверенность, что была озвучена словами.***
— Господин Премьер. Тэхен вошел без стука, воспользовавшись тем, что для него, как для одного из представителей короны, уже открыли двери. Мужчина, сидевший за столом и заполняющий какие-то бумаги, помедлил, прежде ем промокнуть и отложить перо. И только после этого он поднялся, склонив голову, всем видом демонстрируя скорее пренебрежение дворцовым церемониалом, нежели стремление показать уважение и почтение. — Чем обязан, Ваше высочество? Принц дал указание коридорным слугам, что двери можно закрыть, а потом двинул к рабочему столу, заложив руки за спину и издевательски неспешно переставляя ноги, не торопясь также объяснять причину визита. Он всем своим видом показывал, что скучает, и это стремительно разжигало внутри Премьера раздражение, которого и так с появлением Его высочества было в избытке. — Надеюсь, вы пригласите меня на свадьбу Аяки. — Наконец, Тэхен обворожительно улыбнулся, пока лицо Дожана вытянулось, хотя он вовремя успел это скрыть, скривив губы в подобии ответной улыбки. — Я узнал это не от нее, поэтому, если вы угрожали дочери, в случае, если она попытается найти у меня помощь или утешение — оставьте. Она не провинилась перед вами. И я теперь пытаюсь понять, когда успела провиниться перед небом, получив в отцы изверга. Нет, я могу еще понять родительское равнодушие, но злонамеренно калечить судьбу собственного ребенка… — Тэхен покачал головой. — Жестоко. Однако, я, в отличии от Аяки, не могу этому удивляться. И в отличии от нее, могу оказать на вас давление. Достаточное, чтобы поколебать вашу уверенность в том, что вам всё дозволено, если дело касается дочери. — Вы забываетесь, Ваше высочество. — Премьер теперь принял ту же позу, заложив за спину руки. Он превосходил Тэхена в росте, но то, с каким холодным и скучающим высокомерием держался принц не позволяло Дожану смотреть на него сверху вниз. — Даже ваше положение не дает вам никакого права вмешиваться в дела моей семьи, и тем более оскорблять меня подобными характеристиками и пренебрежительным тоном. Я напомню вам, что в… — Прошу прощения за пренебрежительный тон, господин Премьер. — Тэхен неожиданно тепло и даже примирительно улыбнулся. — Давайте поговорим с вами как друзья. Я намерен добиться того, чтобы вы отменили помолвку дочери и впредь не пытались выдать ее замуж за кого-то, за кого она идти не пожелает. — Видя, как без того жесткое в своих чертах лицо начало грубеть прямо на глазах, Его высочество вновь улыбнулся, уже снисходительно. — И прежде чем я перейду к угрозам, я бы хотел, чтобы вы добровольно приняли мою позицию и согласились с ней. Я знаю, чем вы угрожали своей дочери, и считаю это верхом жестокости и цинизма. Моя угроза намного гуманнее. Она всего-навсего касается… Вашей жизни. Тэхен улыбался, и теперь, по тому, как невозмутимо и спокойно держался принц, Премьер начал подозревать, что дело было… Серьезное. — О чем вы? — Из голоса пропала спесь, а взгляд стал холодным и острым, как упирающееся в грудь во время туше острие шпаги. — О заговоре, который вы сплели, когда я одной ногой оказался в могиле. Заговор против Его высочества, который по закону этого королевства и по велению короля, имеющего полномочия особым образом оберегать круг своих приближенных, карается смертью. Но думаю вам, как главному и единственному советнику, это, разумеется, известно. Тэхен продолжал улыбаться почти ласково, присев на угол стола и сцепив перед собой руки, пока Дожан смотрел прямо перед собой, настолько сжав зубы, что казалось, принц издалека мог услышать их скрежет. — Это серьезные обвинения, за которые я также могу привлечь вас к ответственности, Ваше высочество. Клевета на человека, который верой и правдой служит короне, с целью подорвать его политический авторитет — я понимаю, что вы метите на мое место, и готовы всеми правдами и неправдами… — У меня есть доказательства. Записка, которую вы передали на тот момент придворному врачу, его признательные показания, а так же он сам — понимаете, так случилось, что он не успел уехать, как вы ему советовали. — Тэхен как будто виновато поджал губы. — Но очень хотел, поэтому мне пришлось его увезти и спрятать там, куда ваши руки не дотянутся. И да, он с удовольствием присягнет в суде и повторит всё то, что изложил на бумаге. Потому что в обмен на это, как единственному исполнителю, я лично обещал ему жизнь сохранить. Пожертвовав вашей. Вы, возможно, удивитесь, как я могу ему что-то обещать, пока валялся при смерти, выхаркивая легкие? О, у меня есть секреты. Как и у вас. На лице Премьера в этот момент отображалось слишком много эмоций, на которые Тэхен смотрел с садистски невозмутимым снисхождением, даже презрительной жалостью, какой обычно одаривают тех, кто заслужил жестокое наказание. Он держался так, что одного этого хватило бы теперь Дожану, чтобы вцепиться ему в глотку, не сумев в решающий момент справиться со злостью. Но он сдержался. — Скажу честно, узнав о таком вашем гнусном поступке, я хотел сразу доложить о нем Его величеству. Однако… Вы на самом деле сделали многое для страны, и пусть в нашем законодательстве нет понятия отложенная казнь, я подумал, что мы всегда успеем совершить расправу, при том, что у покушений на тех, кто причастен к короне, как вы понимаете, срока давности нет. То есть, например, если теперь вдруг вскроется, что Его величество Чонган погиб не потому, что был ранен, а потому, что был отравлен — виновники отправятся на эшафот. Это преступления против власти, которая подчиняется небесным законам. Такое не сходит с рук. Дожан сохранял молчание, а потом вдруг улыбнулся. Получилось нервно, но при этом всё равно эффектно. — Вы прекрасный актер, Ваше высочество. И поэтому все ваши слова теперь ни что иное, как несколько раз отрепетированные реплики из вами же написанной пьесы, с громким сюжетом и посредственными персонажами. Если бы вы на самом деле были уверены, что против вас был сплетен заговор, и имели доказательства этого, зная ваше отношение ко мне… Я бы давно был погребен где-то без головы. То, в чем вы теперь пытаетесь меня убедить, ни что иное, как блеф, когда на стол раздали все красные масти, а ты, с черными на руках, пытаешься повышать ставки. От безвыходности своего положения. Разыграно талантливо, но смотрится жалко. — Премьер ухмыльнулся, заметив, что Его высочество изменился в лице, как будто застигнутый врасплох. — Я оценил вашу попытку спасти мою дочь от брака, но здесь нужно понимать, что спасать ее не от чего. Я, возможно, не слишком хороший отец, но тем не менее смог найти для нее достойную партию — господин Луан очень уважаемый человек, который всегда был образцом благочестия и доброты. Я ценю вашу заботу о… — Совсем забыл! — Тэхен всплеснул руками, а затем, под недоумевающим взглядом Дожана, постепенно наполняющимся до этого скрываемым раздражением, стал неспешно расстегивать сюртук, затем аккуратно достав из него аккуратно сложенный лист бумаги. — Вот. Мне нужно было начать с этого, но я на самом деле увлекся представлением, позабыв о реквизите. И Его высочество протянул Дожану показания врача. — Записку я вам не доверю, на тот случай, если вы решите теперь показания доктора съесть. Но вы и без этого помните, что написана она вашей рукой и на вашей же гербовой бумаге, на какой вы обычно оставляете записи в этом кабинете. — Тэхен улыбался, пока Премьер, задержав дыхание, изучал документ. — Даже этого будет достаточно для того, чтобы Его величество обратился в Высокий суд. Верховный суд. Как угодно. Результат всё равно будет один, и он вам прекрасно известен. Мужчина стремительно бледнел, и Тэхену казалось, что он видит как кровь по тонким сосудам торопливо отливает от кожи, как будто стыдливо прячась от справедливого возмездия. — Чего вы хотите? — Голос Премьера звучал сухо, глухо и несмотря ни на что зло. — Чтобы вы отменили помолвку Аяки. При мне составили письмо для ее жениха и и при мне же отправили его вместе с королевским посыльным. Также мне нужно будет ваше письменное заверение в том, что впредь вы не будете пытаться выдать дочь замуж без её на то желания. Вы дадите гарантии в виде вашего честного благородного слова, которое не посмеете нарушить. — Тэхен выпрямился, расслабленно сцепив руки за спиной. — Я отдам вам эти показания, как только получу подтверждение о прекращении договоренности о помолвке, а также отпущу доктора, на все четыре стороны. Отправлю его к вам. Записку оставлю себе, на память, но вы помните её содержание и понимаете, что без свидетельства врача она не сможет стать достаточным доказательством вашей вины. Я понимаю, что прекращение помолвки может занять время, но нам ведь некуда торопиться, правда? Вся жизнь впереди. Правда, ваша пока под угрозой, и я хочу, чтобы вы понимали — в том случае, если мои условия не будут выполнены... — Его высочество прямо, цепко и со зловещей непримиримостью смотрел на Премьера, который, кажется, задержал дыхание. — В моей пьесе, которую вы так низко оценили, в конце злодей погибает. — Я... согласен, Ваше высочество. Но мне всё же нужны гарантии. — Я своей рукой и на гербовой бумаге напишу, что все эти показания и записки — лишь мои затейливые инсинуации и не имеют ничего общего с действительностью. — Тэхен снисходительно улыбнулся. — Но я хочу, чтобы Аяка как можно скорее посетила нас — мой будущий муж и фаворитка короля очень соскучились по ее обществу. О себе и короле я в принципе молчу. — Как будет угодно. И Дожан вернулся за стол, напряженно расправив плечи и взяв несколько листов чистой бумаги. Его руки дрожали, пока Тэхен мог позволить себе немного порадоваться собственной сообразительности. Возможно, господин Премьер теперь захочет обратиться за помощью к королеве, и та быстрее и охотнее откликнется на провокацию Джина, в стремлении завладеть заветным компроматом и расправиться с хитрым шантажистом. Потому что записка написанная рукой Премьера, с таким содержанием всё равно может однажды как либо сыграть против него. Даже несмотря на то письменное заверение, которое Тэхен ему выдаст, но здесь всё должно было сработать как в случае с провокацией Джина — Чонгук (а Дожан уверен, что Его величество ничего не знает) заранее оставит для господина судьи свои собственные показания, в которых изложит, когда и при каких обстоятельствах добыл и записку, и признание врача, которое обязательно продублирует. Этого будет достаточно, и тогда писанина Тэхена станет лишь эффектным реквизитом.***
Аяка, которая теперь как обычно ожидала возвращения отца, смотрела в окно на въехавший на территорию их имения экипаж, сразу сумев различить на нем герб Его высочества. Она нервно заламывала руки, ожидая, кто из него выйдет. Неужели… Чимин. Она увидела Чимина, который в лучшей своей ливрее и с парой книг подмышкой спрыгнул со ступеньки и направился по широкой, мощеной гранитом дорожке, быстро оказавшись рядом с дворецким. — Добрый вечер. — Он обворожительно улыбнулся. — Я камердинер Его высочества, и именно Его высочество дал мне поручение доставить для герцогини пару книг из его библиотеки. Он собирался сам вручить их, лично, но Её светлость давно не появлялась во дворце, лишив Его высочество такой возможности. Чимин, оттарабанив заученное приветствие, закончил, пока дворецкий с настороженностью смотрел на книги, которые камердинер теперь держал перед собой. — Я должен передать их лично в руки. Не сочтите за грубость, но Его высочество не хотел бы, чтобы бесценных томов касались неблагородные руки. Услышав это, дворецкий не показал на своем лице никаких эмоций, вместо этого подозвав одну из служанок и быстро что-то сказав ей. — Я могу устроить вам встречу только с камеристкой Ее светлости. Думаю, если ваши руки, как камердинера, оказались удобными для столь благородной ноши, то и нежные руки камеристки… — Да, разумеется. Большое спасибо. Чимин очаровательной улыбкой прервал готовящийся выплеснуться на него поток желчи, и дворецкий указал ему на одну из скамеек, выстроившиеся в ряд на огромном крыльце, к которому вели широкие и высокие каменные ступени. Это был дом, который имел большие притязания на то, чтобы называться дворцом, и Чимин удивился, что Премьеру не пришло в голову возвести колоннаду. Но думать об этом не было времени, потому что спустя минуту он увидел перед собой хорошо знакомую ему служанку, которая тут же присела в реверансе. — Господин. — Вы со своей хозяйкой соревнуетесь в бледности? Чимин сказал это шепотом, и Кики, подняв на него глаза, тут же огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не будет подслушивать. Кажется, дворецкий имел особые распоряжения только касательно герцогини, за которой неустанно присматривал и прислушивал, при этом не заботясь о том, о чем теперь могли говорить слуги. — Госпожа всё время плачет, убивается, а я… Я не могу, у меня сердце болит, когда я смотрю и думаю, что всё это она не заслужила. — Девушка невольно надула губы, и Чимин, оглядевшись так же, как она до этого, и вновь сунув книги подмышку, коснулся ее руки. — Скажи, что ты с какими-то хорошими новостями. Пожалуйста. Она не говорила с тех пор, как мы вернулись, и мне кажется, что вот-вот должно случиться что-то плохое. Я теперь постоянно жду чего-то плохого и, наверное, боюсь даже больше своей госпожи. Всё это так страшно и так... ненужно! Кики смотрела на Чимина блестящими от отчаянной надежды глазами, при этом крепче сжав его пальцы. — Знаешь, какой самый легкий и незаметный способ передать письмо? — Чимин с заговорщицкой улыбкой бросил взгляд на свою ношу. — Вместе с книгой. Вряд ли кому-то просто так придет в голову искать в ней что-то… Особенно если книга принадлежит очень благородной особе. Особенно, если дворецкий знает, что его госпожа всё равно не умеет читать. Особенно, если в неё не вложено ничего, кроме хороших новостей. — Что там? — Девушка, завороженная, смотрела на Чимина, аккуратно приняв из его рук два тонких тома в кожаных переплетах. — Письма: от Его высочества, от Розы и от Юнги. Точнее, это записки, но в них очень добрые вести. И я хочу, чтобы ты теперь делила со своей хозяйкой не только горе, но и радость. — Чимин ласково улыбался, затем отважившись и коснувшись щеки Кики, которая сначала как будто собиралась отшатнуться, но затем всё же, прикрыв глаза лишь на мгновение, подалась за рукой. — Скоро мы вновь сможем проводить самые уютные вечера во дворце. За твоим чаем и моими остроумными шутками. Девушка улыбнулась впервые за долгое время без горького налета драмы и безотчетной тоски. — Я буду ждать. Мы с моей доброй госпожой будем ждать. — Тогда до встречи, милая. И камердинер Его высочества, быстро поцеловав руку смущенной девушки, затем улыбнулся и раскланялся. А Кики, бережно сжимая книги, тут же бросилась к Аяке, которая уже успела спуститься в гостиную. — Это книги? Пойдем в мою комнату. Она старалась ступать так, чтобы не выдать свое нетерпение цепко следящим за ней глазам. И ее камеристка, поняв всё без слов, начала быстро и взволнованно громко тараторить о том, что она хотела бы, чтобы ее госпожа позволила ей присутствовать, когда учитель будет читать эти книги вслух, а также надеется, что в них есть красивые картинки, которые они вместе будут разглядывать. Это, кажется, смогло усыпить бдительность дворецкого, который, проводив девушек взглядом, вновь принялся за свои обычные дела. — Что там? Закрыв дверь, Аяка подлетела к своей камеристке, которая передала ей тонкие тома в кожаном переплете. — Письма. Чимин сказал, что это самый простой способ незаметно передать какое-нибудь послание. Кики улыбалась, заметив, что герцогиня, заняв любимое кресло у окна и аккуратно разложив книги на коленях, уже нашла первое письмо, близко поднеся его к глазами и начав читать, беззвучно шевеля бледными губами. Она старалась разбивать на слоги только сложные слова, чтобы быстрее проговаривать про себя и улавливать смысл. Это было послание от Его высочества, и когда Аяка начала вникать в смысл написанного… — Что такое, моя госпожа? Кики с беспокойством смотрела на герцогиню, которая несколько раз проходила глазами по одним и тем же строчкам, боясь поверить тому, что видела. И она сразу поняла, почему это была тайная почта — Его высочество пытался опередить ее отца с новостями, чтобы рассказать правду, о том, как именно ему удалось добиться отмены ее готовящейся помолвки. Шантажом, в подробности которого он позволил себе не вдаваться, но и этого было достаточно. Аяка не заметила, как перестала дышать, затем подняв на Кики горящие глаза. Горящие не отчаянием — кажется, в них вновь смогла вернуться надежда. И какая-то навязчивая мысль, которая заставила взволнованную девушку нахмуриться. — Что ты сказала про письма? Что тебе передал Чимин? — Что… — Кики на мгновение растерялась, затем решительно вдохнув. — Что книги всегда использовали для того, чтобы тайно передавать послания — это очень удобно, особенно если... между высокородными господами, которые обмениваются дорогими книгами, которые нельзя трогать… — Мысли камеристки стремительно сбивались вместе с тем, как менялось лицо Аяки. Книги. Сколько себя помнила, отец всегда возвращался из дворца с книгами, и брал книги во дворец. И всегда что-то передавал Её величеству, когда она посещала их, причем… Королева брала в руки только одну книгу, остальные передавая слугам. Всегда. Когда Аяка была поменьше, ей было неинтересно; когда подросла и начала учиться — думала, что между ее отцом и королевой была дружба, завязанная на общих интересах, в том числе, литературных, будь то поэзия, или математика. Вы читаете книги, потом делитесь впечатлениями… Ничего подозрительного, если учесть, что и Премьер, и Ее величество славились умом и тягой к наукам. Ничего подозрительного. А если вспомнить о том, что королева слишком редко могла позволить себе остаться наедине с кем-то, кроме короля, всегда окруженная свитой? А если подумать о том, что не спроста даже после смерти Его величества ее отец сохранил свою должность, при том, что королева полностью сменила кабинет министров. Громкие перестановки, и только ее отец твердо стоял… Они всегда были близки. Дружба? Порочная связь, и Аяка чувствовала это каждый раз, когда они оба,непринужденно болтая, выходили из кабинета Премьера, до этого заперевшись ото всех под всегда благовидным предлогом. Слуги, наверняка, участвовали в этом сговоре. И книги… Отец с ума сходил по королеве и вряд ли стал бы выбрасывать письма от нее. Они состояли в тайной переписке. Это объясняет, почему отец не хотел, чтобы Аяка сама умела читать, и только поэтому разрешал находиться в своем кабинете вместе с учителями, которые просто не позволили бы себе что-то выискивать… А дочь просто не может найти, потому что читать не умеет. Тайная переписка. Зачем состоять в тайной переписке, если вы просто обсуждаете книги? При том, что королева сама говорила, что в день всегда пишет по несколько писем, которые отправляет своим титулованным знакомым. Тайная переписка всегда подразумевает что-то преступное. Например, непозволительную для замужней королевы и главного советника короля связь. Если это была страсть, которая зародилась еще в то время, когда был жив король Чонган, она сможет закончить политическую карьеру её отца, навсегда закрыв ему дорогу к власти. Как и королеве, которая в одночасье из благочестивой и верной супруги превратится в порочную женщину, какой она является на самом деле. Порочную и коварную. Аяка почему-то была уверена, что отец приложил руку к смерти матери, чтобы беспрепятственно поддерживать связь с королевой. Ее мама, в отличие от дочери, читать умела и, наверняка, могла почувствовать неверность собственного супруга. Заметить. Возможно, она заметила, и за это поплатилась жизнью. Возможно, ей даже не нужен был яд, чтобы отравиться горечью раскрытого предательства. Теперь герцогиня понимала — лишившись матери, которую, к великому и болезненному сожалению, не успела запомнить, она осталась сиротой. Она пыталась видеть в мужчине, который растил ее, отца, но теперь было очевидно — он никогда не был ее отцом. Никогда не был на ее стороне. Никогда не любил и заботился только из чувства долга и жалости. Он пытался сломать ее жизнь, а она сломает его блестящую карьеру, уличив в порочной любовной связи. — Госпожа? Кики осторожно коснулась ее руки, и Аяка, переведя на нее рассеянный размышлениями взгляд, будто бы виновато улыбнулась, накрыв тонкие пальцы ладонью. — Поможешь мне? Я без тебя не справлюсь, потому что за мной теперь следят даже стены. — Всё, что угодно. Господин Премьер забыл о том, что его дочь была его копией, и помимо непривлекательных для нежных женщин черт лица обладала незаурядным умом. А еще она, так же, как и он, могла быть беспощадной. Аяка вновь ощутила в себе жизнь тогда, когда Юнги поцеловал ее. Отчаянно, жизнь забилась в ней, болезненно ступая по разбитым до этого надеждам, разгоняя страхи. Он вдохнул в нее жизнь, а теперь, благодаря Его высочеству, надежда вернулась. Надежда, что ей удастся заставить его расплатиться за всю его жестокость. Отец говорил, что Его высочество пытается воспользоваться бедной жалкой герцогиней, чтобы добраться до него, сильного и смелого. Что ж… Пожалуй, бедную и жалкую герцогиню теперь полностью устраивал такой расклад вещей. Когда чужие люди любили и пытались спасти, пока родной пытался заживо её похоронить. Она до сих пор не знала, что именно и где ей нужно искать, но теперь была уверена в том, что у достопочтенного и могущественного Премьера были секреты. Именно их он прятал от своей дочери, которую не научил читать. Потому что Аяка могла что-то узнать. Очевидно, он боялся, что его дочь доберется до какой-то правды, а затем сможет использовать ее против него. При этом, он понимал, что не сможет сплавить ее в чужой дом, потому что никто из благородных господ не захочет брать в жены бесплодную женщину. У него были тайны. тайная переписка. Тайная связь. Его высочество шантажировал ее отца, чтобы добиться прекращения одной помолвки, а она будет шантажировать его, чтобы добиться другой. Со своим любимым гением, письмо от которого она прочитает только перед сном, затем спрятав его под подушку, чтобы сны были добрыми. Она горела нетерпением и надеждой, даже не думая о том, что ее слишком смелая затея может обернуться провалом.