***
День в суде, особенно после настолько громкого ареста, начался рано, поэтому Лиам, чтобы оставить время на завтрак для своих… подопечных (чтобы не портить субординацию слишком личным друзья), разбудил их своим прибытием чуть раньше дозволенного. Но Намджун, который не открывая глаз, выслушивал сонное ворчание своего герцога, нехотя но всё же выпутавшегося из его рук, чтобы дать своему судье немного времени на поваляться и самостоятельно встретить Лиама… Не мог жаловаться. Он не выспался, но то, на что они потратили драгоценное время сна, того стоило. Проводив Хосока, Намджун сразу же направился в судейскую коллегию, которая по такому важному поводу начала свою работу раньше. Он написал официальное обращение, в котором изложил объективные причины, почему не сможет председательствовать в суде во время слушания этого дела — Намджун будет представлять интересы покойного короля, который, даже после упокоения, остается заинтересованным в том, чтобы все виновники понесли наказание. Согласно процедуре, он мог произвести допрос в присутствии доверенного лица, который будет следить, чтобы в процессе дознания Намджуном не применялось давление. И начать судья решил с Ее величества, так как судя по письмам, именно она являлась исполнителем, при том, что Премьер был либо соучастником, либо вдохновителем, что еще предстояло выяснить. Он появился в крыле, в котором содержались высокородные арестанты, поприветствовав стражников и получив краткое донесение о том, как прошло их ночное дежурство. Затем Намджун прошел в просторный коридор, по двум сторонам которого располагались… По сути, это были камеры, однако они значительно отличались от тех, в которых содержались преступившие закон простолюдины. Это были комнаты, в которых располагалась удобная кровать, небольшой стол с набором письменных принадлежностей (так как многим из находящихся под стражей не возбранялось вести переписку, которая, разумеется, просматривалась комиссаром), шкаф, в котором хранилось несколько смен белья. К небольшой спальне примыкала крохотная туалетная комната, в которой не было ванны, но при этом всегда была вода и набор полотенец, для совершения необходимых гигиенических процедур. Для простого человека подобные условия покажутся сказочными, но для того, кто привык к роскоши и сопровождению слуг… Даже этого было достаточно, чтобы впасть в уныние. Но это не был случай Ее величества, которую Намджун обнаружил, сидящей за столом. Она выглядела так, как будто успела выспаться, и услышав, как открылась дверь, королева тут же элегантно повернулась. — Ваша честь. — На ее лице явилась обворожительна улыбка, и судья почтительно склонился, так как до вынесения приговора благородная особа сохраняла за собой все титулы, пусть и без привилегий. — Полагаю, вы пришли, чтобы отвести меня на дознание? — Да, Ваше величество. Я попрошу вас пройти со мной и очень надеюсь, что нам не понадобятся кандалы. — За спиной Намджуна находились два стражника, которые, так же, как и он, соблюдали весь необходимый в присутствии столь титулованной особы церемониал. — Ни за что. Я благородная женщина, и попытке сбежать или запятнать свою репутацию недостойным моего титула поведением предпочту попытку оправдать свою честь. Селена поднялась, расправив плечи, укрытые кроваво красным бархатом . Это платье больше подошло бы для бала, нежели для тюремного заточения, но никто не мог запретить благородной пленнице нарядиться. И вызвать на лицах мужчин невольное восхищение, которое она, смиренно опустив голову, всё же отметила снисходительной улыбкой. — Прошу, Ваше величество, присаживайтесь. Комната для дознаний находилась в конце коридора, и Намджун теперь указывал на кресло, которое стояло за столом напротив другого, которое занял он. Стража осталась снаружи, и королева с любопытством проследила за тем, как с щелчком захлопнулась дверь, пока один из мужчин до последнего отказывался уводить от нее наполненный восхищением взгляд. — Заперта в клетке со зверем. — Она драматично вздохнула, повернувшись к Намджуну и оправив кружевные рукава, а затем гордо выпрямилась и придвинувилась к столу. Ее величество сложила перед собой руки, демонстрируя тонкие пальцы и роскошные перстни. Она была похожа на ребенка, которому не терпелось узнать, какие еще подарки приготовил для него дорогой родитель. — Надеюсь, вы не будете кусаться. — Мне радостно, что вы сохраняете столь оптимистичное состояние духа, Ваше величество. Не хочется его омрачать, но мы здесь собрались не для дружеской беседы. — Его честь выложил перед королевой одно из писем, принадлежащее их с Премьером переписки. — Вы подтверждаете, что это написано вашей рукой? — Если скажу, что нет, вы тут же предъявите мне доказательства того, что да. Отпираться глупо. — Женщина ухмыльнулась. — Это мой почерк и моя бумага, в которую, по моему заказу, добавляют волокна шелка, чтобы скользящей по ней руке было так же приятно, как и перу. — С кем вы вели эту переписку? — Намджун теперь смотрел в положенный процедурой дознания протокол, который ему предстояло заполнить. — Вы знаете все ответы — отложите перо и поговорите со мной так, как полагается благородному человеку — глядя в глаза. Голос королевы звучал мягко, в нем чувствовалось тепло и даже игривая ласка, но так, возможно, ощущаются незаметно вонзающиеся в тебя змеиные клыки, которые причиняют боль, только смыкаясь и оставляя в крови яд, стремительно лишающий тебя, застигнутого врасплох, жизни. — Ваше величество, мы с вами не на свидании, и в этой комнате я волен разговаривать с вами так, как посчитаю нужным и соответствующим той процедуре, что я соблюдаю. Я понимаю ваше стремление произвести на меня впечатление уверенной в собственной невиновности благородной дамы, но, чтобы вы понимали — вам будет предъявлено обвинение в заговоре против короля. Вы образованная женщина, и знаете, что в этом случае предусмотрено только одно наказание — смертная казнь. — И Намджун поднял глаза, наткнувшись на колюще-ледяной взгляд. — Если вы хотите оправдаться и избежать его… — Он быстро посмотрел на дверь, которая бесшумно отворилась, впустив Лиама, кивком извинившегося за задержку. Королева даже не обернулась. — Вам стоит сосредоточиться на правде, а не пытаться оказать на меня эмоциональное воздействие. Ваша привлекательность бесспорна, но в этих стенах совершенно бесполезна. Простите. Намджун виновато улыбнулся, пока королева, как будто задумавшись, подняла глаза к потолку. — Это переписка с господином Дожаном, который на тот момент исполнял обязанности Премьера и служил при моем муже. И предвосхищая ваши вопросы — в этой переписке я обсуждала с ним отравление моего дорогого супруга и при этом признавалась в чувствах к другому мужчине. К господину Дожану, если быть ближе к тексту, который находится перед вами. — Вы признаете, что своей рукой и лишь по своей воле расписывали в подробностях хладнокровное убийство Его величества? — Признаю. — Королева кивнула. — А еще признаю, что мне за всю мою жизнь ни разу не удалось встретить достойного мужчину. Один слишком много думал, при чем, не обо мне, а другой — думал мало, обманываясь тем, что словами можно измерить искренность чувств, в которые он… сентиментально верил. Но в этом случае его сентиментальность погубит не только его. Разве это справедливо? Вы же олицетворение справедливости, скажите мне. — Вы планировали убийство Его величества Чонгана по личным причинам или для того, чтобы впоследствии узурпировать трон? — Личные причины. Я не имела никаких претензий к Чонгану как к правителю. — Какие именно личные причины привели вас к мысли об убийстве? — Вы позволите мне начать издалека? Услышав этот вопрос, Намджун оторвался от своей рукописи, прямо смотря на королеву, которая позволила себе слишком расслабленно для того положения, в котором она оказалась, откинуться на спинку кресла. — Разумеется, Ваше величество. — Вы очень любезны. — Селена улыбнулась, склонив голову, а затем отвернулась от судьи, как будто взглядом теперь пытаясь ощупать деревянную облицовку каменных стен. — Как вы знаете, наш брак с Чонганом был политическим, и этот союз должен был предоставить вашей стране поддержку моего отца взамен на различные экономические привилегии. Этот брак, из-за того, что на трон сел молодой и совершенно неопытный в делах политических король, был выгоден прежде всего вам, поэтому в его условия мой отец вписал то, что король должен хранить верность своей супруге, не позволяя себе иметь другие связи, в том числе, заводить фавориток, что у вас является обычной практикой. Отец заботился о моей гордости и чести, отдавая в чужие руки, и чужие руки согласились на это условие. Король мог взять другую жену только в том случае, если я не смогу в течение трех лет зебеременеть — я смогла. Однако… — Королева улыбнулась. — У моего супруга была другая женщина. На тот момент, я могла об этом только догадываться, полагаясь на свою интуицию, которая всегда была у меня развита, но совсем недавно я в этом убедилась. — Ее величество взяла паузу, и Намджун заметил, что она приняла скорбный вид. — Чонгук — не мой сын. Он появился в тот момент, когда я была сражена горем после потери собственного ребенка, и я просто растерялась, когда он предоставил мне подлинные документы родства с… Он был портретом моего покойного мужа — другие доказательства были бы излишни. Чонгук поставил мне условие, на которое я согласилась, для всех остальных придумав легенду о втором сыне. Но факт остается фактом — мой муж имел отношения с женщиной, что ему было запрещено по заключенному между нашими отцами брачному договору. Он договор нарушил, и если бы у меня были доказательства его неверности, это бы… создало очень напряженную политическую обстановку между нашими государствами. Однако, я не могла доказать его виновность, потому что он слишком хорошо прятал свою любовницу. Но я могла ему отомстить. Я хотела отомстить за свою гордость, Ваша честь, не больше и не меньше. И я говорю хотела, потому что как мы знаем, Его величество умер не от моей жестокой руки — он пал в бою. Мои злые намерения так и остались намерениям, и красочно описывая их, я просто пыталась решиться, но… Я любила этого мужчину, любила Чонгана всем сердцем и просто не могла закрыть глаза на его неверность и безразличие. Любовная переписка — это поэзия, попытка добиться чужого восхищения, поклонения, при том, что мой муж был холоден. Я не оскорбила наш брак изменой, в отличие от короля, который состоял в сексуальных отношениях, давших плод. И кто в этом случае больший преступник, Ваша честь? Намджун делал пометки, быстро и тезисно зафиксировав суть услышанных показаний. Он понимал, что у Ее величества было достаточно времени и ума, чтобы придумать себе оправдание. — Вы настаиваете на том, что преступный заговор против короля не был приведен в исполнение? А ваши злые намерения против супруга были продиктованы желанием отомстить за предательство? Полагаю, вы расцениваете связь с другой женщиной как предательство? — Да, совершенно верно. Это предательство, на которое король, к слову, не имел права. И пусть на тот момент у меня не было доказательств, теперь они есть, что не может не повлиять на ваше решение относительно моей участи. Я хотела его убить за то, что он предал меня, но не убила. Не смогла. — Королева чувствовала себя уверенно, и Намджун понимал, что она имела на это право. В этом случае, ей полагалось заточение или изгнание, но не смертная казнь. Однако… — Я признаю свою вину только в том, что полюбила того, кто не был достоин моих чувств. И при этом, он умер как герой, хотя я своим признанием легко могла сделать из него клятвопреступника и бесчестного человека. Но не сделала. Хотя, стоило бы. Королева, закончив, вновь повернулась к судье, смотря на него спокойным и наполненным уверенностью взглядом. Она прекрасно понимала, что ее не смогут обвинить в убийстве, при том, что доказать то, что она кормила мужа ядом, просто невозможно. Даже если теперь захотят провести вскрытие его останков — всё истлело. — В таком случае… — Намджун обратился к Лиаму, который протянул ему папку. — Я хочу, чтобы вы ознакомились с этими документами. Так как передавать их вам в руки я не имею права, я зачитаю их содержание, а потом позволю вам удостовериться в их подлинности. С моих рук. И Его честь ровно и беспристрастным голосом начал зачитывать сначала письменно изложенную волю короля о том, что его тело должно быть тайно вскрыто и осмотрено врачом независимо от того, как он погибнет, а затем — заключение проведенного вскрытия. — Таким образом, король умер не от ранения, которое врачом было признано несмертельным, а от яда, который и спровоцировал обильное кровотечение и привел к смерти. Именно об этом яде вы говорили в письмах, описывая его действие и один раз даже упомянув его название. Из всего этого можно сделать вывод о том, что заговор всё же состоялся и окончился успехом. Король мертв. И в свете вскрывшихся фактов. — Намджун вновь сложил особо ценные бумаги, взятые до этого из его тайника, в папку, передав ее Лиаму. — Вы признаете себя виновной в смерти Его величества? Королева сидела с закрытыми глазами, и теперь можно было видеть, как часто поднималась и опускалась ее грудь. Губы были сжаты, а руки она убрала под стол, нервно сжав подол юбки. Она молчала и как будто перестала подавать признаки жизни, несмотря на то, что продолжала дышать. Замерла. А потом усмехнулась. — Знаете, мой отец, когда раскрывал очередной сговор и перед казнью, говорил заговорщикам о том, что любой, кто помыслил совершить злодеяние, должен быть готов к тому, что будет наказан за самонадеянность. Я была самонадеянна. Всё складывалось слишком удачно — назревающая война, его вечное желание быть на передовой кровопролитных боев… Любое пролитие крови было бы смертельным. Разумеется, он бы умер и без каких-либо ранений, но на это понадобилось бы больше времени. Плюс пришлось бы скрывать явные признаки отравления… Удача улыбнулась мне, а жизнь оскалилась, просто спрятав от меня, отложив готовящуюся для меня казнь. Единственный выход для злодея, которого поймали — раскаяться и признать вину. Чонган переиграл меня. Он был влюблен в меня, но никогда мне не принадлежал. Горел со мной, но грел другую, тщательно оберегая ее в своем сердце. А я… — Голос Ее величества впервые дрогнул. — Я любила его. И никого не любила больше. И раз уж тот, кто обманывался в чувствах, стал причиной моей гибели… — Она ухмыльнулась. — Я признаю свою вину. Я убила короля. Дожан всё знал и никогда не пытался мне препятствовать, разыгрывая перед Его величеством собачью верность. Он должен разделить со мной наказание. А если этого недостаточно — он убил свою жену, а также пытался свести счеты с Его высочеством. — Участия в преступном сговоре против короля будет достаточно для смертного приговора. Он выслушает его вместе с вами. — Это было просто, и Намджун теперь с невольным чувством морального удовлетворения заносил в протокол чистосердечное признание. — Вам придется повторить признательные показания в суде, который будет назначен в ближайшее время, ввиду неопровержимости улик и вашего признания. — А казнь? Прилюдная, или я смогу просто выпить яд в моей уютной камере? — Это будет решать Его величество. Он может проявить жест доброй воли, но я не могу вам ничего гарантировать. — А последнее желание? — Теперь королева была спокойна, но в ней не осталось напускной безмятежности — смирение, ядовитое, которое теперь заставляло ее сожалеть о содеянном. Точнее о том, что она положилась на ненадежного человека, которого обязательно заберет с собой. — Скажу сразу — я хочу встретиться с матерью Чонгука. Услышав это, Намджун оторвался от записей, прямо посмотрев на Ее величество, которая должна была совсем скоро лишиться не только титулов, но и жизни, и при этом теперь являла собой образец высокомерия. Очевидно, она хотела на прощание поплеваться ядом в лицо соперницы, которая не только забрала сердце ее мужа, но также родила будущего короля, рядом с которым сможет править, пока та, что была законной супругой, будет кормить червей. — Я не могу вам гарантировать, что Его величество позволит исполнить ваше желание. — Разумеется, не позволит, потому что знает, что я легко откушу этой крысе голову, даже закованная в кандалы. Шлюхи не любят, когда им в лицо говорят о том, что они шлюхи. — Вот теперь из Селены начала выплескиваться желчь, и только теперь она была похожа на змею, в момент, когда кусать она могла только себя. Пока Намджун не мог не оскорбиться за герцогиню, которая не только не заслужила подобных оскорблений (а у него на руках были письменные заверения покойного короля в исключительной добропорядочности Тэи), но и вызывала у него глубокую личную симпатию. — Вы говорите об этом с такой уверенностью, как будто основываете данное суждение на личном опыте. — Намджун задумчиво поджал губы, затем не дав королеве возразить. — Я позабочусь о том, чтобы ваше желание дошло до Его величества, а так же о том, как заочно вы оскорбили честь и достоинство его матери. Полагаю, это может повлиять на его решение о том, как именно будет приведен в исполнение ваш смертный приговор, но в этом случае я не могу проявлять личное отношение и скрывать от него то, что услышал здесь от вас, потому что этому стал свидетелем не только я. Судья спокойно кивнул в сторону Лиама, а королева лишь зло усмехнулась, скрестив на груди руки. — Полагаю, осудив меня, вы попытаетесь выслужиться перед королем лично, получив славу и признание как ярый поборник справедливости. В таком случае, вам стоит подумать о том, что я обязательно буду настаивать на том, что однажды вынеся приговор не в мою пользу, вы затаили на меня непонятную злость, забыв об обязанности быть объективным. Вы пытались оскорбить меня, приписывая мне развратный опыт, и я надеюсь, что вот тот, что стоит в стороне, это хорошо расслышал. Я буду требовать того, чтобы были привлечены… — Ваше величество, я не буду судьей по вашему делу — я всего лишь собрал показания, которые, по вашему требованию, вы потом сможете повторить кому угодно. К счастью, признательные показания вы успели дать до того момента, как я, по вашим словам, попытался приписать вам развратный опыт. — Намджун улыбнулся, и вид его очаровательных ямочек почему-то королеву не впечатлил. — Вы не сможете никоим образом дискредитировать суд, попытавшись дискредитировать меня. За любого, кто окажется на моем месте, будут говорить факты, документально подтвержденные, в том числе вами и Премьером. В том, что вы умрете, как коварная клятвоприступница, а не благородная дама, о развратном опыте которой даже помыслить оскорбительно, вы можете винить только господина Дожана, который не позаботился о том, чтобы избавиться от столь важных улик. Либо потому, что любил вас и не мог сжечь ваши признания в ответных чувствах, либо… Он не любил вас никогда, используя в своих целях и однажды планируя вас шантажировать. Однако, в этом случае стоит признать вашу дальновидность. Вы позаботились о том, чтобы приведенные в ваших письменных излияниях цитаты из писем господина Дожана не оставили его в стороне. — Намджун поднялся, аккуратно собрав бумаги и дав знак Лиаму, который из помещения вышел первым. — Я пришлю к вам судебного комиссара, которому вы сможете рассказать о жалобах, требованиях и всем остальном, на что вы имеете право. А я откланяюсь. Всего доброго. Возможно, небо простит вам ваши злодеяния. — Его честь направился к двери, в которой уже появилась стража. — Небо простит, но Его величество Чонгук… Вряд ли. Не в его характере. Покинув комнату для дознаний, Намджун отдал необходимые распоряжения начальнику стражи, а затем направился в судейскую коллегию, чтобы поделиться своим отчетом и поинтересоваться отчетом коллеги, который допрашивал господина Премьера. В подобной ситуации главным назначался тот судья, который уже имел в своей практике опыт ведения дел о заговорах и покушениях, которые он смог успешно закрыть. Обычные формальности, которые всегда решались одинаково, будь то королева, или какой-нибудь потерявший страх и стыд герцог. Потому что, как всегда говорил Намджун, в Верховном суде нет незаменимых судей, и возможно… Ему стоит подумать о том, чтобы сменить деятельность. Сделанных накоплений хватит на всю оставшуюся жизнь, в том числе, и его, и Хосока, поэтому… Возможно, стоило поискать для себя менее обременительную службу, тем более, с теми знаниями, какими он обладал и постоянно доказывал на практике, а также безупречной репутацией… Стоит обратиться к Его величеству, но об этом можно будет подумать только после завершения главного судебного заседания года.***
Для Джина и Юнги утро выдалось сложным. И дело было не в том, что баронета после пробуждения ждал разбор его хмельных полетов — дело было в самочувствии. Они угощались винами крепкими, вкусными, но, возможно, не столь выдержанными и деликатными по отношению к голове и желудку, и поэтому на утро и голова, и желудок заявили решительный протест. Отказывались работать как полагается, и видя, как Джину плохо, Тэхен решил опустить все нравоучения, попросив Чимина подготовить для баронета и композитора крепкий и горячий суп, чтобы они быстрее смогли прийти в форму. А так же много чистой воды. Утро было сложным, но при этом всё-таки добрым, потому что после того, как Джин и Юнги привели себя в порядок, став похожими на молодых мужчин, а не великомучеников, их ждал завтрак в самой приятной компании. С герцогиней, встреча с которой была долгожданной и, не омраченная более никакими тревогами, счастливой. Особенно для Юнги, который, несмотря на пережитое похмелье, сразу засветился так, как будто никогда даже не нюхал ничего крепче роз. За завтраком Тэхен и Чонгук рассказали обо всем, что случилось накануне, терпеливо отвечая на все вопросы Джина, который, боясь что-то пропустить, все же успевал ворчать по поводу того, что если бы он только знал… Король и принц сразу уведомили всех, что сразу после завтрака, весьма позднего, отправятся в суд, чтобы лично справиться у господина судьи о том, как быстро дело продвинется до суда. Джин очень хотел отправиться с ними, но понимал, что там было место только для королевских наследников. Поэтому он просто взял с Тэхена клятву, что тот ему потом все расскажет. Смертельную клятву, пока сам пообещал провести это время с Розой, за книгами, доведя до сведения фаворитки то, что ему тоже нужно будет поучиться, если он хочет стать управляющим при герцоге. И все нашли себе занятия. А Аяка и Юнги нашли время, чтобы, наконец, остаться наедине. Было достаточно тепло, солнечно, и преступлением было бы не воспользоваться приглашением Его высочества посетить его сад, со всеми его живописными и укромными уголками, в которых можно было бесконечно обниматься и признаваться друг другу в чувствах. Вообще, разумеется, принцу стоило бы осмотрительнее обращаться с возможностью незамужней герцогини оставаться наедине с мужчиной, но он доверял этому мужчине, как доверяла герцогиня — последнее, что позволит себе Юнги — скомпрометировать свою любовь. Тем более, теперь их свадьба стала лишь вопросом времени. — Как ты себя чувствуешь? Музыкальный гений бережно прижимал к себе Аяку, которая очень удобно устроилась на его плече. — Если ты о том, что моему отцу предстоит казнь — замечательно. Утро на самом деле мудренее вечера, и если вчера я еще испытывал какие-то угрызения… Он сам мне однажды признался, что никогда меня не любил. К чему мне жалеть такого человека? Он ведь не жалел меня. Я скорее дядю Шону назову отцом, чем господина Премьера. Это удивительно, Юнги, но я всегда получала намного больше ласки от людей совершенно мне посторонних, нежели от собственного отца. — Я в ближайшее время познакомлю тебя с дядей Соджуном, и ласки в твоей жизни станет больше, потому что отец Джина заменил мне отца, и я не знаю никого из ныне живущих, у кого было бы настолько большое и доброе сердце. — Юнги с нежностью от вызванных в памяти воспоминаний улыбнулся, а затем вновь вернул себе сосредоточенность. — Как твое здоровье? — А твое? — Аяка, уже с необъяснимым нетерпением думая о предстоящем знакомстве с господином Соджуном, чуть повернула голову, бросив на Юнги прямой и требующий объяснений взгляд. — Роза рассказала мне, что… — Ее голос дрогнул. — Не думай, что я страдала больше тебя. Мы оба пережили страшное. И теперь оба должны быть здоровы и счастливы, а не только я. При том, что… — Бледные щеки тронул нежный румянец, и герцогиня поспешила спрятать взгляд, прижавшись к плечу Юнги. — После… того поцелуя, я ожила. Кажется, должна была отчаяться, так как мы прощались, но вместо этого… Знаешь. — Она вдруг отстранилась от своего гения, с нетерпением готовящегося признания всматриваясь в его лицо. — Я была уверена, что мы будем вместе. Я знала, что небо не позволит нам разлучиться. А потом я получила записку от Тэтэ, в которой он сказал, что моя помолвка отменена. Это был знак. И я решила, что больше не буду идти у судьбы на поводу, а сама ее поведу за собой. Я всё знала. Я всё знала, потому что ты придал мне сил. Я…. — Он выдохнула, как будто стыдливо отведя взгляд. — Всегда знала, что поцелуй — это больше, чем секс. Это общение сердец на языке любви, который невозможно выразить словами. И я… в тот момент почувствовала то, что чувствовал ты. Возможно, я наивна, потому что просто никогда до этого не целовалась, но… Всё внутри перевернулось. И это было так… Сладко, так нужно, что я…. — Аяка опустила глаза, пока Юнги взял ее за руку. — Я сбежала, потому что боялась, что… станет слишком… сладко, и остановиться будет сложно, а он бы обязательно узнал. — Я сам до этого не целовался. — Юнги решил поделиться своим опытом, чтобы немного отвлечь Аяку от того, что могло бы случиться и прочих, связанных с их драмой размышлений. И чтобы окончательно завладеть всем ее вниманием, он мягко стал целовать ее пальцы, фаланга за фалангой, бережно сжимая в руке тонкую ладонь. Герцогиня сначала растерялась, а затем лишь смущенно улыбалась от удовольствия. — По крайней мере, так. Это на самом деле был порыв. Я не понимал, что делаю, но был уверен в том, что не могу иначе. Что если всё это не выплеснуть, можно разорваться или умереть от того, что разорвется только сердце. Я даже не мог думать о том, что своим напором испугаю тебя, однако когда ты прильнула ко мне, ответив… Мне кажется, я всегда буду помнить этот момент. Не как нашу общую трагедию — мы забудем об этом. Наш первый поцелуй. Глаза герцогини заблестели, и Юнги поторопился стереть с ее щеки тонкие хрустальные подтеки, затем бережно накрыв её ладонью. — А можно теперь второй поцелуй? Она сказала это шепотом, а потом посмотрела на Юнги с нетерпеливым ожиданием положительного ответа. Герцогиня никогда в жизни не испытывала ничего подобного, и теперь… просто хотела удостовериться, что это не сон и не слишком смелая фантазия. — А если не получится также хорошо? Молодой человек в сомнении прищурился, и Аяка засмеялась, затем потянувшись к нему. Ее ладони упирались Юнги в бедра, и она смотрела на него заискивающее, ласково, как смотрят умные хитрые кошки, пытаясь добиться от хозяина лакомства или ласки. Она никогда не была такой, постоянно находясь под гнетом отца, а теперь, освободившись от него… Вместо гнета появилась легкость, уверенность в себе, в чувствах, в том, что она любима и хочет, чтобы ее любили еще больше. Она игриво и при этом очаровательно улыбалась. — Мы с тобой не поженимся, и ты не станешь герцогом. — А я, если мы поженимся, стану герцогом?! — Юнги театрально и весьма драматично удивился, выкатив глаза, а затем решительно приобнял герцогиню за плечи. — Тогда, мне стоит постараться! А потом его широкая ладонь оказалась на шее девушки, пальцами скользнув к затылку, по гладко забранным волосам, которые тут же захотелось распустить. Но не теперь, и вместо этого, он большим пальцем приподнял ее подбородок, затем проведя им по маняще открывшимся губам. Теперь никаких слез. Никакой соли — только мед самых желанных губ.***
— Тэя. — Бэй остановился в дверях, пока герцогиня отдавала указания прислуге, при этом обворожительно улыбаясь, делясь радостью вдруг случившейся с бароном встречи. — Ты станешь моей женой? А барон очень волновался, поэтому не успел упасть на одно колено и сжимал в кулаке кольцо, которое должен был предложить своей невесте. До сих пор мысль о том, что герцогиня согласится стать его… женой, любимой, единственной и неповторимой, казалась нереальной. Он, простой деревенщина, который получил титул лишь потому, что однажды готов был пожертвовать жизнью, и она, которая однажды должна была стать королевой, самая благородная из благороднейших. Каждый раз, когда Тэя подпускала его к себе, ласково улыбаясь или как будто случайно подставляясь под осторожные и безудержно нежные прикосновения, ему все предрассудки казались чушью. Но не теперь. Жизнь во дворце налаживалась, и получив от Чонгука позволение на выходной… Бэй решился, но не до конца. — Подойди сюда. Разумеется, герцогиня видела всё то смятение, что теперь обуревало бравого воина, и она не могла ему позволить продолжить теряться в своих сомнениях. Как только большая мужская ладонь бережно коснулась её, Тэя потянула барона к креслу, и как только тот сел — непринужденно устроилась на его коленях, закинув ноги на подлокотники. Она не боялась, что слуги примут ее за взбалмошную и потерявшую всякий стыд женщину — только будут радоваться за свою добрую и щедрую госпожу, зная, как долго она не могла позволить себе быть счастливой. — Скажи, как долго ты любишь меня? Ее блестящие светло-каштановые волосы были забраны от лица и спадали теперь по спине, мягкими волнами сталкиваясь с плечами. Они скатывались по ним шелковистыми локонами и касались плеч барона, который теперь жалел о том, что через плотный шерстяной сюртук не мог почувствовать их нежность. Как и нежность тонкой кожи, на которую он смотрел, задержав взгляд на шее герцогини, которая поддела пальцем его подбородок, побуждая посмотреть на себя. И он тут же из умудренного опытом мужчины превратился во влюбленного подростка, который любил всем сердцем, но не знал, как сказать об этом. — С первого взгляда и восемь лет. Я видел много придворных дам, но только ты сразу полоснула по сердцу, оставив на нем шрам, и я мечтал, чтобы он никогда не затянулся. Восемь долгих лет, что я благодарил небо за возможность видеть тебя и заботиться о твоих сыновьях. — Спроси. — Герцогиня пристально вглядывалась в глаза барона, который разучился моргать. — Спроси еще раз, согласна ли я выйти за тебя. — Ты… выйдешь за меня? — Начну издалека. — И Тэя стала умащиваться на руках у Бэя, затем повернувшись и облокотившись на его плечо, пока сильные руки обвивали ее талию, одна из которых до сих пор была сжата в кулак. — Я слишком долго вынуждена была считать себя вдовой при живом муже. Любила только Чонгана и не мыслила о том, чтобы смотреть по сторонам. Я хранила ему верность так, как будто на мне было кольцо, и когда в моем доме появился ты, достигший расцвета красоты и силы, я старалась на тебя не смотреть. Вообще, я прежде всего мать и должна расценивать потенциальных кавалеров не только по красивым глазам. Но ты сразу нашел общий язык с моими сыновьями, как будто знал их с рождения. Не притворялся, лишь изображая из себя заботливого покровителя, а любил их. Я видела это и, как любая любящая мать, чувствовала. И однажды я заметила вдруг, как ты на самом деле был красив… — Тэя мечтательно улыбнулась, чуть повернувшись в сильных руках и коснувшись трепетными пальцами мужской щеки. — Я верная, даже без брака, благородная женщина, но я все же человек, и мое сердце, мое тело, душа — все это тосковало по ласке. По теплу, по тому огню, что дарит страсть, остывая на коже трепетом чувств и нежностью. Я говорила тебе, что начала нуждаться, но… Я видела твои чувства, просто боялась себе признаться, что… Готова на них ответить. Я хочу быть счастливой. Я хочу быть любимой. Я хочу спать с любимым мужчиной, я хочу с ним просыпаться. Я хочу быть не только добропорядочной матерью, но и…. — Тэя на мгновение увела глаза, затем хитро улыбнувшись. — Недопропорядочной женщиной, которая может позволить себе всё что угодно, обещанная и принадлежащая одному мужчине. Мужу. Я могла бы ответить тебе взаимностью еще тогда, когда ты признался в своих чувствах, но раз уж ты спросил теперь… — Она сделал паузу. — Я хочу стать твоей женой, Бэй. Я хочу, чтобы ты любил меня и хочу любить тебя в ответ. — Я… — Бэй растерялся, крепче прижав к себе тонкое женское тело, пока Тэя обвила его шею руками. — Я не могу поверить. — Придется. И скажу сразу — мне не нужно торжество. Поговорю с братом, он устроит нам тихое обручение. Мне не нужно, чтобы все знали, что я за мужем — мне нужен надежный, любящий муж, которого я в ответ буду любить и чтить, заботясь, лаская и поддерживая. Я не буду только принимать твои чувства — я буду дарить в ответ, так много, как ты заслуживаешь. Ты заслуживаешь счастье, как я заслуживаю... чувственной любви. У меня есть любовь замечательных сыновей, брата, была любовь отца, но я хочу… мужской любви. Хочу вызывать желание и от него изнывать. Я… устала быть одна. Это признание вырвалось из достопочтенной герцогини вместе с обреченным выдохом. Она как будто в отчаянии запрокинула голову, и тут же ощутила на своей шее горячие, торопливые губы. — Желание? Что насчет голода и жажды? Теперь на Тэю смотрели горящие глаза, в которых больше не было сомнений — то желание, о котором она с таким чувством говорила до этого. И не дожидаясь ответа, Бэй раскрыл ладонь, на которой был перстень с небольшим, но очень чистым камнем, который, казалось, теперь самостоятельно ловил доносящие из высоких окон солнечные зайчики, преломляя их на искусно обработанных гранях. — Я такой себе барон, поэтому… Бэй знал, какие украшения могла себе позволить герцогиня и позволяла, и теперь, даже понимая, что Тэя не была избалованной роскошью, принимая ее как должное, а не самое желанное, испытывал… стеснение. Но увидев, с каким восхищением женщина взяла перстень, поднеся его к глазам, как будто пытаясь что-то разглядеть в прозрачном камне… — Поэтому выбрал самое красивое кольцо? — В хитрую улыбку слишком быстро проникла нежность, и Тэя тут же надела помолвочное украшение на нужный палец. — Идеально село. Тебе помогал какой-то герцог? Она вопросительно приподняла бровь, а потом прильнула к мужской груди, крепко сжав широкие плечи. В это невозможно было поверить, если бы только счастье теперь не было… буквально в его руках. И Тэя широко улыбнулась, мягко щелкнув мужчину по носу. — Останешься на ночь, но спать будешь в гостевой спальне. Я невеста, но не жена, поэтому мы не будем смущать мое благородство чем-то… непозволительным. Тем более, сегодня я жду брата и его любимого судью, так что… не могу допустить, чтобы меня осудили. Она закатила глаза и уже готовилась что-то добавить, но заметив пристальный взгляд барона намерение оставила. — Ты не передумала встречаться с королевой? И вновь герцогине пришлось закатить глаза. — Я не понимаю, почему все так страшатся того, что я встречусь с королевой? Я чего-то не знаю? — Она может тебя обидеть. И будет пытаться это сделать, потому что ей в любом случае нечего терять. Ты думаешь, что она сохранит благородство и не станет опускаться до грязных оскорблений, но она уже… — А как ее грязные оскорбления будут касаться меня? — Герцогиня искренне удивилась. — Знаешь, как говорят дети? Кто так обзывается, тот сам так называется. Обижаться на приговоренную к смерти? Она в любом случае будет наказана с особой жестокостью, так что… Мне всё равно. — Тэя пожала плечами. — Если ей это так важно, мне несложно удовлетворить ее последнее в жизни желание. Удовлетворить ее любопытство, потому что я знаю, как настойчиво она допытывалась у Гука, кто же его мать. Тэя ухмыльнулась. — Надеюсь, Гук будет тебя сопровождать? — И Тэтэ. И Хоби, но тот дал мне слово, что просто хочет лишний раз навестить своего судью, хотя не удивлюсь, если он будет стоять под дверью, в любой момент готовый всех обезвредить от злых намерений. — Герцогиня закатила глаза. — Правда, я боюсь, что если королева на самом деле просто жаждет меня унизить, обижусь на это не я, а мои сыновья, и вот тогда… — Тэя серьезно посмотрела на Бэя. — Отговори их. — Ничего не обещаю. — Барон ухмыльнулся. — Ты же знаешь, как сложно их переубедить. — Да, это возможно только в честной схватке. Я сама думала попробовать, но тогда ты сразу станешь вдовцом. — Тэя! — Бэй басовито засмеялся, пока герцогиня лишь снисходительно улыбалась, затем ловко поднявшись с чужих коленей и элегантно расправив полы изумрудной бархатной юбки. — Чем я могу помочь? — Не путаться под ногами. Обычное требование для любого мужа, если в доме вдруг готовится важное событие. Даже просто событие. Однако… — Герцогиня задумчиво коснулась пальцами подбородка, устремив взгляд к высокому, украшенному лаконичной лепниной потолку. — Я всё же найду для тебя какое-нибудь дело. Или что-нибудь перекусить. Пойдем. И она вытянула руку, на которой красовалось кольцо, лишний раз напоминая о том, что совсем скоро… Приказывать ему будет уже не герцогиня, а любимая жена.***
Селена сидела в уже ставшей ей родной комнате для дознаний, ожидая появления своей гостьи. По такому случаю, ей разрешили сменить тюремную робу на то платье, в котором она была взята под стражу. Однако от ее обычного лоска не осталось и следа, и именно поэтому она раздраженно попросила убрать зеркало из своей… камеры. Наверное, если бы она не была королевой, ее бы бросили в темное и кишащее крысами подземелье, но… Селена резко повернулась к двери, услышав, как она отворилась.