***
Китай стоял среди картин и сам был, словно произведение искусства. На нем был черный, как сама тьма, костюм с элегантной вышивкой в национальном стиле, в рукавах бриллиантами сверкали запонки, а на руке красовался перстень с огромным редчайшим рубином. Весь его облик был соткан из уверенности и богатства. Это было отражение огромного труда. Все эти годы, прежде чем появиться во всем блеске здесь, в Нью-Йорке, на закрытой выставке какого-то модного экспрессиониста из Европы, все эти годы Вэй, как и весь его народ, не разгибал спины у станка в грязной и потасканной рабочей робе, не помня себя, забывая про друзей, про врагов, не обращая внимания на смешки и упреки за своей спиной «китайцы только повторять умеют, бессовестные плагиаторы» и «сломалось, а что вы хотели — китайское, зато за копейки». Вэй лукаво прищурил лисьи глаза. Не только круглосуточным трудом, но и хитростью, он не спорил. Да, в начале они копировали. Разбирали устройства, пытались повторить. Сперва получалось действительно плохо. Но Китай учился. С каждым разом выходило немного лучше. Западные смеялись и злорадствовали, но сами и не заметили, как их прилавки заполнили китайские товары. При этом качество повышалось, технологии каждый день совершенствовались. Теперь «made in china» перестало быть нарицательным понятием брака, а китайские производители прочно заняли западный рынок и старались завоевать новые, начиная вытеснять европейские и американские дорогостоящие товары. Китай скучающим взглядом обвел картины, ни на одной не остановившись — все равно сплошное месиво из краски, не представляющее особой художественной ценности. Но такие показы и не для того устроены, чтобы постигать высокое искусство. Скорее наоборот, не отвлекать от главной цели подобных мероприятий — заключение сделок. Вэй уже хотел отправится по делам, но тут заметил возле стены Россию. Вдруг остальные перестали для него существовать, взгляд остановился на красивой тонкой фигурке и переливе золотого водопада волос. «Выглядит превосходно и одет как всегда со вкусом. Стало быть, американец денег на него не жалеет» Сердце тревожно забилось так сильно, что даже в горле пересохло, мудрое спокойствие четырех тысячелетий разлетелось в хлам. Китай почувствовал себя юной страной, он не отпускал русского из поля ревнивого взгляда, подмечая все знакомые и новые детали в его облике. Россия почувствовал чьей-то пристальный взгляд, на мгновение встретился глазами с китайцем. Чтобы тут же отвернуться к картине, старательно делая вид, что крайне увлечен разноцветными кляксами. «Да и как не тратиться на Россию — это же великое сокровище! Но почему он выглядит несчастным, раз сам выбрал такую судьбу?» Вэй уже собрался подойти к старому товарищу. Хотя бы поздороваться, а может и разговор завести… Но тут, как черт из табакерки, возле славянина появился американец. Россия чуть нахмурился, оценивая камуфляж, потертую джинсовку и взъерошенные волосы Америки. Китай незаметно следил за ними весь вечер, стараясь выкроить миг, чтобы хоть обменяться двумя словами. Но Америка русского от себя не отпускал ни на шаг, как жадный мальчишка новый самолетик. Россия скучно потягивал из трубочки коктейли, вежливо улыбался странам, с которыми общался американец, и выглядел среди всей этой капиталистической компании абсолютно чужим.***
Китай был бы очень удивлен и счастлив, если бы узнал, что и Россия весь вечер увлечённо следил за каждым его шагом. «Все о чем-то разговаривает с немцем и французем. Даже не смотрит в мою сторону!» Орлова это злило. А еще неприятно поражало, что ему вообще до этого есть дело. И это злило его ещё больше. Он опасался, что его излишнее внимание может быть заметно. Но все равно то и дело бросал короткие взгляды на Вэя. Даже под прицелом подозрительных глаз Америки. «Что я вообще тут забыл, в этом рассаднике демократии?» Россия взял бокал вина и вышел на балкон. Широкая терраса была залита блистающим серебром, в чистом небе было столько звёзд, что, казалось света от них больше, чем от одинокой почти полной луны. Руслан расположился на низком парапете и попытался подумать о работе и продвижении своих стратегических планов по вербовке союзников. Но эти темы на данный момент тоже как назло были крепко завязаны на Азии, и конкретно на проклятом в своем равнодушии Китае. «Почему между нами вдруг выросла стена, ведь раньше Китай называл меня другом, и чуть ли не лучшим, приглашал везде с собой, и на коммунистические съезды, и на разработки новых месторождений, и на попойки с корейцами?» У России к самому себе были и более глубокие вопросы, которые он боялся задавать. Почему Китай так ни разу не приехал лично в Москву после их непонятной размолвки, и почему сердце замирает от трепетной радости, когда они все же случайно и так теперь редко встречаются где-то на чужих мероприятиях? И самое страшное: как он пропустил этот момент, когда стал думать опасно часто о бывшем товарище? Голубые очи, отразив лунный свет, блеснули холодно, как стальное лезвие. «Конечно же в плане союзничества, ничего более». Россия сердито допил вино и с каким-то пакостным удовольствием выкинул хрустальный бокал с балкона. Уходить в номер гостиницы или уезжать сразу в аэропорт было все ещё слишком неприлично. И надо бы возвращаться в залу. — Почему ты ушёл? Тебе скучно? Сердце снова замерло. Вэй? Это правда он, или Рус допился до той степени, что ему чудится? От пары бокалов очень вряд ли. — Отчего же. Проветрился и как раз собирался вернуться, — внутренне собравшись, ровно и дружелюбно сообщил русский. Он повернулся к собеседнику и глаза его лучились мягким серебристым светом. По крайней мере, он очень старался, чтобы они светились именно так. — Ночь такая звездная, — Китай подошёл и оперся на парапет, тоже с бокалом. — Вэй, что случилось? Я чем-то разгневал тебя? Словом или делом? Почему ты ни разу не приехал ко мне после развала Союза? Почему не пригласил в Пекин? — раз уж китаец сам явился, то не про звезды же разговаривать, когда есть шанс выяснить обстоятельства их без причин все продолжающейся размолвки. — Прости, это я виноват в том, что ты думаешь, что я гневаюсь. Но если я и зол, то только на себя самого. — Раз начал, так и объясни почему. Раньше мы были друзьями, — с легким укором допытывался русский. — Раньше да, были. Сердце России больно кольнуло словом «были». А ведь он полагал, что после всех передряг его уже ничем не проймёшь. И опять вся душа словно застыла, ожидая ответа. Но Вэй тяжело вздохнул и промолчал. И когда, молчание затянулось, а повисший в воздухе вопрос просил либо объяснения, либо побега, Китай все же ответил. — Ладно. Я скажу. Я знал, что этот разговор когда-либо состоится. И тем более, я сам виноват в том, что теперь мне приходится объясняться. Раньше ты был мне другом, ближе которого у меня никогда в жизни не было. Но в какой-то момент ты мне стал не другом… — быстро чеканил Китай, всматриваясь блестящими глазами в темноту перед собой, все наращивая темп речи. Он старался успеть сказать все, пока ужас от каждого сказанного слова не лишил его дара речи. — Больше, чем просто друг. Я любил тебя, Руслан. Китай понял, что самое страшное уже сказано и умолк. — Я… не знаю, что и сказать. — совершенно честно выдал Россия. «Вот так поворот!» Он и правда растерялся. Его ненавидели, боялись, проклинали половину его существования, или же вожделели подчинить себе, посадить на поводок, овладеть. — Тебе не нужно ничего отвечать. Это и не вопрос. Все итак кристально ясно. И мое признание — эта всего лишь причина, почему я избегаю твоего общества. «Так значит, и сейчас тоже?..» Китай почувствовал легкость, он сказал все, что обдумывал долгие годы, проведенные и в близком товариществе, и в тяжелой разлуке. Но горечь была сильнее. Теперь все окончательно завершено. Осталось только вернуться в залу. Но Вэй не мог найти себе силы уйти, представляя, что это последний их разговор и отчаянно отказываясь в это на самом деле поверить. — Но почему? Тебе что-то там ясно, но я вот ничего не понимаю. Разве не наоборот должно быть? Разве с любимыми не ищут любую возможность быть вместе? Руслан понял, что китаец сейчас уйдёт и оставит его одного в смятении. Это было странно и страшно. Рус искал слова, чтобы его задержать. Пока он не скажет. Что? Скажет, что это невозможно… или скажет, что ничего не чувствует сам? Но это ложь. Пообещает и пропадёт? «Нет, так нельзя. Я не делаю ничего плохого», — храбрился бедный русский. — Конечно, обычно это так. — Согласился Вэй. — Почему тогда ты меня как будто совсем не замечаешь? — Очень тяжело общаться с тобой, видеть тебя… и понимать, что ты для меня недоступнее, чем далекие звезды. Китай взглянул на такой яркий сейчас серп луны. Затем на золотую звездочку, обрамленную размашистыми веточками, в кокарде русского. И добавил: — Но ведь ты забыл свою красную звезду. Да и принадлежишь другому. Америка тебя никому не отдаст. Я бы не отдал. И не только из-за политики. Вовсе не из-за нее. — Как скор ты на суждения. Да ещё и за меня все уже решил, — порыв ночного ветерка бросил волосы России на лицо, но он будто и не заметил этого. — Скажешь, не так? — усмехнулся обречённо Китай, поборов желание поправить светлую прядку. — Не смотри на меня так… Как на... Мне все равно, что ты не спрашивал, но важно для моей гордости, чтобы ты знал: я не сплю с Америкой, и он меня не обеспечивает. Костюм мне сшила знакомая портниха почти бесплатно по украденным у итальяшки лекалам. А бриллианты я взял на прокат из музея Зимнего дворца, и угрохал на это непозволительно огромную сумму. — Значит ли это, что я могу надеяться… — затаив дыхание почти бесслышно прошептал Вэй. — Не сейчас. Еще не время… да и не место. Мы вскоре обсудим это. Главное, не здесь, — сказал Россия с мягкой заговорческой улыбкой и протянул руку Китаю. — Надо возвращаться, — захлебываясь чувствами и ощущая, как земля уходит из-под ног вымолвил Вэй, добавив про себя «иначе я лишусь последнего контроля и мы совсем не уйдём отсюда. О, боги!» и с неимоверным усилием отвёл полный обожания взгляд. В зале Китай снова присоединился к своим прошлым собеседникам. А Россия же теперь ещё больше обычного не знал куда себя деть. Решил, что возьмёт ещё вина и вернётся к компании стран латинской Америки, с которыми разговаривал до ухода, или пойдёт к скандинавам, которые тоже звали присоединится к беседе. Но тут голос Смита, преградившего его дорогу, заставил Россию вздрогнуть: — Руслан, куда ты подевался? О чем ты говорил с китайцем? — О расценках на топливо, — ответил Америке как можно более равнодушно русский. «Главное — вовремя уйти», — рассудил Россия, не найдя в толпе еще одну страну, с которой сегодня он планировал не менее важные разговоры. А также, что для одного вечера дважды выяснять отношения — явный перебор. И под предлогом срочного возвращения в Москву попрощался первым.