***
Руслан угадал. Вэй, конечно, же тоже в эти минуты думал именно о нем. Но это было бы не удивительно, если бы русский знал, что у китайца есть такая привычка — оставшись наедине с самим собой думать о прекрасном и недоступном России. Вэй называл эту привычку дурацкой, потому что мечты казались несбыточными. А теперь Китай уже не ошарашено, а просто и с огромным удовольствием мысленно проживал раз за разом минувший день. И эти мысли стали нитью, потянув за которую медленно начался разворачиваться клубок более далеких воспоминаний. «Словно это было вчера». 1950 год. Пекин. 14 февраля. Вэй в парадной форме народно-освободительной армии входил в ярко залитую светом залу, где должно состояться подписание советско-китайского договора «О дружбе, союзе и взаимопомощи» и первая его мысль даже не об этом, а: «Где Он? А вдруг не приехал?» Но в дверях появилась знакомая фигурка в советском мундире. И внезапно стало как будто ещё светлее, словно при ярком солнце. «Ах, какой! Золотой! Весь словно из золота и шелка!» — восхищённо думал Китай. И тут же одернул себя: «Не твой, Вэй!» Не любить такого просто невозможно. Со всеми дружен, внимателен с учениками, всегда готов помочь, обладает большими знаниями и опытом, великим талантом и полетом фантазии. Но совсем не заносчив: он ставит себя вровень с другими коммунистами, словно не учитель он или мастер, а старший товарищ и напарник. «У Руслана все в руках горит золотистым пламенем энтузиазма, новых приемов и идей. И красивый он очень.» Китаю показалось тогда, что он никогда не видел улыбки нежнее, ни у кого не было таких ясных очей, что горели ярче золотых звёзд в небесной синеве, такого стройного гибкого тела и тонких запястий, которые хочется покрыть поцелуями, когда Россия выступал за трибуной, активно жестикулируя. «И каждая черта его совершенна.» Прекраснее существа, Вэй был уверен, никогда не существовало. 1952 год. Крупные совместные учения двух красных армий. Самолеты крыльями рассекали воздух Поднебесной, вдалеке, на полигоне, все еще раздавались залпы танковых пушек, хотя налитое волшебным переливающимся жаром солнце уже подплывало к вершинам гор. Красно-золотистые яркие ленты лучей просвечивали огромные стекла тренировочного зала, разрезая его на алые светящиеся прямоугольники. В лучах мелькнуло лезвие. Вэй резко развернулся и схватил кисть русского с занесенным ножом, толкнул его другой рукой в плечо, снова поворот, тонкая руку Руслана попала на излом. Нож выпал. Китай заметил, что их фигуры отражаются в залитом закатом стекле и отметил, что движения обоих грациозны и легки, словно они не дерутся, а танцуют. И сразу же после красивым выпадом уложил русского на жесткий мат, так медленно, плавно и бережно, словно на ложе. — Отлично! — на рваном выдохе сказал Руслан, тяжело переводя дыхание после схватки, — А теперь поменяемся! Они вновь встали друг напротив друга. Выпад, удар, поворот. Китай едва успел отрешенно удивиться, как в невысоком и стройном русском умещается столько могучей и жесткой силы, как уже ощутил себя в полете через его бедро, и через мгновение — прижатым к полу. Но эти мысли отошли на второй план, потому что Россия применил фиксирующий противника прием — и оказался на его бедрах. Захотелось коснуться его тела. Хорошо, что руки китайца тоже были зафиксированы болевым захватом. Все это время Руслан как ни в чем ни бывало сидел на нем, как наездник, расставив ноги, и улыбался, золотые прядки соблазнительно выпали из его хвоста, но лик остался фарфорово-белым, ни одной капельки румянца. …Следовало бы быть бесконечно благодарным только от того, что глава Советского Союза вообще возится с его народом, что он первым прямо на следующий день признал Китайскую народную республику, что единственным отправил гуманитарную помощь на сотни миллионов во время войны с японскими завоевателями, и продолжал делиться бесценными знаниями и опытом… Верно. Но… Тот факт, что русского в коммунистической половине мира абсолютно все уважали и любили очень раздражал Вэя. Китай страстно хотел бы, чтобы Россия дарил улыбки и беседы только одному ему. Тогда-то он и понял, что безнадёжно и пылко влюблён. Решил не мучаться и не испытывать судьбу, а отгородится и забыться в государственных делах. Но все же подмечал с грустью, что Россия и не ищет с ним встреч, все так же работает и учит уже других, новых социалистов. Ему, видимо, было совсем все равно. И, к сожалению, простительно. «Сколько, наверно, за его долгую жизнь он разбил сердец, сколько слушал признаний. Разве чувства какого-то очередного союзника могут чего-то стоить?» …Чэнду называют в Китае «городом вечной весны» от того, что он расположен в широте с мягким и приятным климатом. Утро в марте 1955 года было чуть прохладным, словно поцелуй росы, но вместе с тем погода была самая располагающая для прогулок. Вэй и Руслан, исходя из таких мыслей, как раз решили посетить питомник панд. — Такие замечательные милые мишки, их так много! Так и хочется потрогать их мягкую шерсть. Особенно хороши малыши, взять бы на ручки! Китай горделиво улыбнулся. Россия, кажется, был в восторге. — А это кто такой, зверь такой рыженький? — спросил у друга Руслан. — Это тоже панда, но другой породы, — сощурил глаза Вэй, отчего его вид стал хитрым и таинственным. — Такой мохнатый хвостик! На лису похож, — Он обернулся, взглянул на товарища сияющими нежными глазами, — Ты тоже похож на лисичку. Прудик, расположенный, поблизости вздохнул свежим весенним ветерком, и Россия чуть плотнее запахнулся в советский военный плащ. И это заставило Вэя бороться с самим собой несколько минут. Вторжения в свое личное пространство сам он не любил, да и считал крайне неучтивым дотрагиваться до других, особенно без разрешения. И одновременно чувствовал непреодолимое желание поделиться с товарищем теплом, которого сейчас у китайца, кажется, было с избытком. Вэй быстро огляделся, убедившись, что на деревянном мостике они одни, и очень трепетно обнял русского, согревая горячим телом и пылающим сердцем. Он замер, ожидая, что будет дальше. А Руслан положил голову ему на плечо, наслаждаясь теплом… 9 мая 1957 года все социалисты отмечали в Москве. Был парад и салют, и торжественный банкет, который проходил уже в резиденции республик СССР в красивом здании в самом центре столицы, похожим на величественный замок. …Сгустились сумерки? Или лампы пора заменить? Или в глазах померкло? Или это Руслан куда-то исчез. Все его нет и нет. Вэю вдруг болезненно захотелось снова, чтобы внимание русского принадлежало только ему, как бывало, когда они вдвоём ездили на какую-то масштабную стройку или новое производство. Китай выпил с Кореей уже достаточно вина, чтобы ноги сами принесли его в гостиную. К несчастью, превратив Вэя в свидетеля неоднозначных сцен. Немец толкнул Руслана к стене, и своей грудью прижал русского с такой силой, что рука Вэя, волей случая оказавшегося в тени за колонной, инстинктивно потянулась к кобуре, чтобы пусть пулю в блондинистый затылок фашисту, но проскользнула по бедру — оружия при нем в тот вечер не было. Да и через секунду оказалось, что и защищать Руслана совсем не нужно… Китай отправился в выделенные ему комнаты сразу же. И долго не мог уснуть от залпов салюта и частых ударов собственного пульса в висках. «Он же фашист! Да, сейчас твоей волей фриц в Варшавском договоре, да, ты тратишься на него — себе во всем отказываешь. ГДР, «Витрина Союза», — Китай уничижительно фыркнул, — Естественно! Теперь понятно какими судьбами да делами. Я не имею права осуждать. Но он же убивал твоих людей! Как и западный его братец, прихвостень Америки! Руслан, почему?» А потом… Потом были отношения с Америкой, запланированные вначале, как легкая и ни к чему не обязывающая интрижка в отместку холодности русского, но затянувшаяся в итоге на десятилетия, потом был раскол, битва за остров… Вэй вздохнул, быстро прокрутив в голове эту печальную ленту, и отпустил, так легко и философски, как умеет только древняя восточная держава. И вернулся мыслями снова к террасе в американском небоскребе, чтобы снова с упоением вспоминать слова, интонацию и российские глаза, полные огня. И его обещание.***
В то время, когда Вэй погрузился в светлый и радостный сон, полный предвкушений, над Берлином поднималось рассветное солнце. Германия уже был на рабочем месте. Он только-только собрался приступить к делам, как дверь его кабинета с громом распахнулась. В дверях стоял Россия, и его фигуру окружали невидимые молнии. Кажется, русский был чем-то недоволен. Россия, сверкая острым взглядом, в молчании приблизился, открыл кейс и небрежно бросил металический предмет. Он проскользнул по полировке роскошного стола, оставляя оперением царапины. — Вас ист дас? — в полнейшем шоке воскликнул немец. — Снаряд ГДР. Ты не узнаешь? Германия замер и в ужасе уставился на металлический корпус, остановившийся прямо возле его груди. — Не бойся, это болванка, без взрывателя. А у меня в Москве на складе сотни таких же, только боевых! Не хочешь объясниться? Германия тяжело и медленно поднялся на ватных ногах со своего места, но поднять взгляд на свирепого русского так и не посмел. Он видел только руку Руслана, едва заметно дрожащую от гнева, с силой прижатую к столешнице рядом с боеприпасом и ощущал пылающей головой взгляд россиянина, убийственный, словно лазерный прицел. — Мне приказали, — сглотнув, проговорил Германия. — Это не оправдывает меня. Но я не мог поступить иначе. — Чей приказ? — медленно и холодно прошипел русский и сам ответил на свой вопрос почти утвердительно, — Англия. А затем услышал признание, которого не ожидал. — Нет. Американец, — прошептал Германия, наконец-то подняв голову и взглянув на россиянина с горячей мольбой, — Я прошу, пусть этот разговор останется в этих стенах. Россия одарил его презирающим взглядом, затем в его глазах арктическими льдами застыло разочарование. — Я требую собрать внеочередную конференцию по безопасности. Как можно скорее!