***
Несколькими часами ранее, в зале Мюнхинской конференции по безопасности казалось, что гегемон все еще имеет непревзойденный вес и влияние в мире, который никто и никогда не посмеет больше оспаривать. Смит раскинулся на кресле в своей фривольно-пренебрежительной ко всему миру манере, только осталось ноги на стол закинуть, и скучно ожидал доклада. Поводом для внеплановой встречи было какое-то заявление от Орлова. «Ничего важного, как обычно. Будет проситься в НАТО или совместную систему ПВО или возмущаться новым базам в Прибалтике, Турции или Греции. Пустяк! Нечего было ультиматум Чечне выставлять!» Наконец, за кафедру вошел Орлов. Америка даже принял вертикальное положение, чтобы лучше его рассматривать, отмечая очередной раз, что Россия — словно изящная статуэтка, та что была откуда-то у Америки и хранилась в бархатной коробке на полке в шкафу. Эта фигурка была в отороченной мехом шубке и песцовой шапочке. Холодная, фарфоровая и молчаливая. Поставить на камин и любоваться. Именно такого Орлова любил Америка. И теперь Джеймс с первого ряда президиума любовался точеной грацией русского, предвкушая плоды, которые вскоре пожмет. Один, ни с кем не поделится. Он смотрел, представляя, как зароется носом в этот гладкий блондинистый хвост, как стащит зубами черную резинку, и льющее золото рассыплется по белым плечам России, как глаза его будут блестеть сквозь растрепанную завесь светлых локонов. Затем Смит очень медленно, наслаждаясь этой геополитической победой, сравнимой разве что только с развалом СССР, «распакует» Руслана из дорогого костюма, трахнет в какой-нибудь обязательно экзотичной позиции и зальет его сверху донизу семенем, пропитает полностью демократией и либерализмом, размазывая по щекам и волосам, сделает окончательно своей вещью. Красивая и безжизненная статуэтка на камине. — Формат конференции позволяет мне говорить прямо то, что я действительно думаю о проблемах международной безопасности, а не округлые и приятные дипломатические штампы. И если коллегам мои рассуждения покажутся излишне заостреными, я прошу на меня не сердиться, а вступить в дискуссию, это же конференция… — хрипловато-мелодичным голосом говорил Руслан. «Можно бы, конечно, не дожидаться, а прямо сегодня скомандовать натовцам: «Фас!» и уже к вечеру получить русского в свою постель. Но какая это будет радость? Насильная и тем более одноразовая», — раздумывал Смит, не особо вслушиваясь. Собственные иллюзорные мысли занимали его куда больше неинтересного, как он и предполагал, доклада. «К тому же Россия, несмотря на хорошенькую мордашку и мелкую тонкую фигурку, давнишний игрок на мировой арене, он из «старого света», где испокон веков было принято даже вставлять в спину нож в белых перчатках, под самым благовидным предлогом, изящно и с особым церемониальным этикетом». Джеймс быстро скосил глаза на Англию, Францию и Германию. Европа подстать своему господину уже искоренила эту элегантность. Теперь их дипломаты были похожи на стадо сумасшедших тупиц, а вот с Россией так не вышло. Америка был бы не удивлен, если Орлов в один из дней после такой наглой интервенции на свою территорию, мило скаля коварную улыбочку, изящно удушит счастливого принудительного муженька подушкой или заботливо принесет ему в постель с утра кофе с каким-нибудь новым ядом. Жаль, что это будет его последняя мысль. Да еще и шансы провернуть такое дело даже над полуживым русским могли просто не выгореть — не стоит сбрасывать со счетов, что у них до сих пор ядерный паритет. Поэтому Америка решил ждать, воображать, и сам себе в этих мечтаниях уже завидовать. И не мог даже в кошмарном сне представить, что этот едва-едва начавшийся, по его обманчивому впечатлению, «медовый месяц» их «отношений» сегодня же обратится полным дипломатическим пепелищем. — Односторонние, незаконные действия не решили ни одной из проблем мировой безопасности. Но стали генератором новых человеческих трагедий и очагов напряженности. Войн не стало меньше, наоборот людей теперь гибнет гораздо больше. Сегодня мы наблюдаем ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы в международных делах. Эта военная сила ведет мир в конфликты, один за другим, и в итоге не хватает сил завершить ни один из них. Нельзя теперь их решать политически. Мы видим, что сегодня все больше попирается международное право! Интуитивно Джеймс почувствовал это еще до того, как Орлов начал выступление. Он смотрел на русского и вдруг не узнавал. Нет. Вроде бы все было совершенно так же, как и всегда. Но что-то неуловимое изменилось в приветственной легкой улыбке Руслана, в его походке и глазах. Смит рассматривал внимательно, стараясь угадать. И невозможность этого теперь сильно раздражала. А Россия продолжил, наконец-то, действительно называя вещи своими именами. — Моя земля имеет более чем тысячелетнюю историю, и практически всегда моя политика была независимой. И я хочу строить мировые отношения с такими же независимыми государствами, чтобы безопасность перестала быть правом избранных. Но стала бы правом для всех! — голос Руслана набирал силу и обороты, — США перешагнул границы своего государства во всех сферах. Он навязывает свою волю другим государствам. Никто уже не чувствует себя в безопасности! Считаю, что для современного мира однополярная модель не подходит! Но что еще важнее — сама модель является неработающей, так как в ее основе нет и не может быть морально-нравственной базы современной цивилизации. Существующий миропорядок выгоден только одной стране — США. Это нужно прекратить! Заменить концепцией многополярности! Джеймс подумал, что он ослышался. По всему лицу Америки, никак не ожидавшего таких поворотов от покорного его воле все последнее десятилетие России, живописно расплескалась злость. Злость и обида. Он мало уделял внимания поверженному врагу, его в это время блестящих побед больше занимали военные операции, бомбардировки мирных городов, хитрые подстрекательства, насаждение демократий и разноцветные революции. Потому он наивно полагал, что весь мир, стоя на коленях, любит своего гегемона. И Россия тоже его обожает. Особенно это заблуждение укрепилось, когда Руслан утешал его теплыми объятиями, узкой, легкой рукой вытирая со щек американца слезы ненависти одиннадцатого сентября. Эта его рука будто разорвала цепи, дарила уверенность, что все будет хорошо… Америка понял, что так напрягло его в облике России еще перед началом мюнхенской конференции. Он оказался прав: так как было уже не будет никогда. За внешней спокойной статью и тактичностью Руслана пламенем кипел гнев. Неосторожный взмах светлых ресниц — и американца вдруг окатило ледяным кипятком. Джеймс ошарашено глядел в ставшие почти родными голубые глаза и видел в них небо Югославии и взрывы бомб. Он думал, что все забыто, что Россия перестал оплакивать переломанные кости брата, признал, что Джеймс был прав. Не признал. Не забыл. Не простит. От шока американец забыл натянуть на лицо выражение снисходительной властности. Он как-то совсем беззащитно огляделся на присутствующие на конференции страны. Европейцы… Кто-то смотрел со смехом, кто-то с недоверием, кто-то с раздражением. Среди разномастной толпы выделялась фигура Китая в алом одеянии. Он поднялся со своего кресла и сверкал черными глазами. Америка мимолетно успел подумать: «И когда это он стал таким высоким?». Но тут же встретился глазами с англичанином. Кинг, в отличие от Европы, был строг и не насмехался над словами Руслана. Он, как и сам Джеймс, прекрасно представлял, что будет с Америкой, если российская стратегия многополярности будет реализована. Россия с достоинством закончил речь, не спеша отключил микрофон и собрал бумаги. Докладов больше ни у кого не было, а значит наступило время традиционных перетираний встречи в коридорных разговорах. Америка догнал идущего к дверям Россию, встал напротив него, загородив собой выход. — И что это было, Рус? Скучаешь по холодной войне, детка? — спросил он мягко соскалившись. — Я все сказал в докладе, вот текст, можешь перечитать, если не понятно, — Руслан, старательно игнорируя отвратительное унизительное «детка», всунул в руки американца свою папку с бумагами. Вокруг спора, который становился все громче, грозясь превратиться в настоящий скандал, стали собираться зеваки. Все из лагеря капиталистов. Джеймс почувствовал их молчаливую поддержку, бросил бумаги на подоконник и совершенно нагло решил указать ничтожному русскому его место. — Тебе совершенно нет смысла больше морщить прелестный лобик над мировыми проблемами. Решил Союз восстановить, зубки решил показать? Сверхсуверенная держава! — засмеялся Смит. — Какой к чертям тебе новый собственный военно-политический блок? Все твои империи пали! А твои вчерашние союзники — все шарахаются от тебя! Успокойся! Смирись! И не думай, думать тебе не надо — теперь твоя единственная задача очень проста — лечь и раздвинуть ноги. С этими словами Америка демонстративно приобнял Россию чуть ниже талии. Пораженный и оскорбленный Орлов вспыхнул. Он давно, еще с имперских времен, научился холодной строгости и сдержанности, не ведясь на игры и провокации. Даже сейчас, когда все газеты и фильмы Америки «как бы в шутку» показывали злой и гротесковый его образ, Руслан лишь молча злился, расчеркивая самолюбие все новыми ранами красных линий. Но тут не сдержался. В гнетущей тишине раздался звонкий звук от хлесткой пощечины.***
— Не важно… что он может сделать? Если только зубоскалить и разводить демагогию в своем отчаянном сборище изгоев, и то только пока я ему позволяю это развлечение, — в мюнхенском отеле продолжалось «заседание» Америки и Англии. — Ты идиот, Джеймс, — холодно и спокойно продолжал разговор Ричард, без эмоций рассматривая огромный фиолетовый синяк на скуле родственника. — Из-за своей дурости, похотливости и рвения к гегемонии мы снова под угрозой Москвы. Угадай, куда он поскакал? Моя разведка доложила, что самолет Орлова приземлился в Пекине. У Джеймса сердце рухнуло в пятки, а затем забилось быстро, едва не пробивая ребра. Захотелось истерично-бабски обозвать Руслана шлюхой. Но только не сегодня, когда Америка так явно понял, что Россия никогда ему не принадлежал, в верности не клялся и ничего, на самом-то деле, не обещал. Он прав, он до сих пор независимая держава и может делать все, что заблагорассудится. Было бы даже хорошо остановиться на этом нерадостном постулате. Но был еще один страшный момент. В то время на западе много смеялись над сотрудничеством России, Ирана и Северной Кореи. Европейские дипломаты называли этот альянс «клуб для стран, у которых нет друзей и перспектив». Но когда тех, на кого Запад навешал ярлыки «изгоев» и «стран третьего мира» стало так много, что они могли вполне себе позволить побороться за место под солнцем да и вообще-то скинуть Америку с золотого трона единовластного правителя мира, когда за спиной России вдруг замаячила тень Китая, все в один миг стало иначе. — Чертов русский! — Америка был крайне взбешен, поражен словами Англии. — Чертов китаец! Он только и ждал удобного момента! — Винить некого. Россия — ключ этого века, кто сумеет его расположить к себе, тот и будет владеть миром. Ты сам своим поведением толкнул Орлова в объятия Китая. Бойся дня, когда он снова облачиться в военную форму. Упустил русского ты, а заплатит за это весь демократический мир. — Как нам быть? Союз России и Китая уничтожит нас… Меня. О, эта новая диктаторская ось зла! Худший из кошмаров! Армия Орлова и экономика Ченя! Они сметут все на своем пути! — Ситуация в перспективе сложная. Но мы не проиграем. Есть еще несколько козырей в рукаве, — Англия поднялся со своего места, прошелся по ковру, залитому алкоголем. — Я выйду из состава ЕС. — Тебя-то куда несет? — поразился американец, хватаясь за голову. — Я не люблю проливать кровь. А воевать придется. Тебе придется, и твоим европейским вассалам. Готовься. Отдай в жертву Европу, если не хочешь увидеть русский десант в Вашингтоне. — О чем ты бредишь! Он! Поехал к Китаю! Они не зеленые чаи там будут гонять, а… договариваться о союзе! — запальчиво перебил американец. — Именно. И только танками и ракетами у тебя есть шанс разогнать лису и медведя по разным углам. Китай не вступиться за него — побоится сам попасть под раздачу и потерять экономическую власть. Твоя же задача — спровоцировать русского так, чтобы он оказался в изоляции, разрушить его экономику. — Я понял, про какой козырь ты говоришь, — разулыбался Америка, — Украина. Я уже предчувствую, как он торжественно принесет мне на блюде своего израненного брата.