Утро стояло пасмурное, все постройки этой базы — ангары и кирпичные здания — казались серыми, но настроение всё же было замечательным. Внизу, прямо у трапа, по которому Томас в сопровождении Нагеля спускался, стоял просто необыкновенный, сверкающий угольно-чёрным лаком автомобиль. Он был ниже и намного изящнее, в том числе, благодаря округлённым формам, всех тех автомобилей, что Томас когда-либо видел. А ещё он был полностью закрытым.
— Что за чудо автомобилестроения? — не удержался Эндрюс.
— Mercedes-Benz, — отозвался Нагель. — Двести шестьдесят D, если не ошибаюсь.
Томас слышал о «Мерседесах» и о компании «Бенц», но они же конкурировали! А тут вдруг «Мерседес-Бенц»?! Томас, не обратив внимания на вооруженного человека в форме, провожающего его подозрительным взором, обошёл автомобиль, пристально вглядываясь в каждую деталь. На капоте, как и на колпаках дисков, сверкала трёхлучевая звезда. По обеим сторонам корпуса, рядом с колёсными арками, расположились запасные шины; спереди — большая хромированная решётка. Просто фантастика! Какая же изумительная красота!
— Вы закончили осмотр? — чуть иронично хмыкнул Нагель и демонстративно распахнул заднюю дверь.
— Да-да, конечно. Благодарю вас, лейтенант, — быстро откликнулся Томас и, аккуратно переступив через порожек, устроился на вместительном диване.
Всё в просторном салоне оказалось темно-синим, даже потолок и кожа сидений. Как изысканно! Окошко между передними и задними сиденьями было открыто. Томас поздоровался с шофёром и хотел было уточнить, принадлежал ли этот автомобиль устроившемуся на переднем сиденье Нагелю, но вспомнил, что сам лейтенант не был уверен в модели этого чуда техники. Значит, не его. А кто же обладает столь утончённым вкусом?
Они тронулись довольно резво. И столь плавно, будто поплыли… Нагель тихо переговаривался с шофёром на немецком и временами устало зевал, а вот голова Томаса буквально разрывалась от вопросов.
— Извините, что перебиваю, но скажите, сэр, а какая у него максимальная скорость?
Нагель любезно перевёл шофёру, а затем, выслушав ответ, проговорил:
— Девяносто пять километров в час. Сорок пять лошадиных сил.
Томас мысленно пересчитал километры в мили. Глаза сами собой расширились. Но как это возможно? Нет, конечно, гоночные авто были быстрее и мощнее, но вот только этот «Мерседес-Бенц» явно гоночным не был!
— Много бензина расходует, не так ли?
— Он дизельный. В среднем девять литров дизеля на сто километров.
Дизельный автомобиль — вот это да! Значит, немцы решили проблему с невысокими оборотами двигателя? Как же далеко вперёд они ушли...
Он не смог удержаться от множества других уточнений о технической составляющей этого великолепия: тормозах, подвеске, объёме двигателя, количестве цилиндров, их расположении, степени сжатия... Нагель исправно переводил, однако, начал заметно хмуриться.
Выглянув в передний отсек, Томас обнаружил на панели, отделанной красным деревом, спидометр, тахометр, часы и некий прибор, назначение которого не разобрал. Но после какой-то манипуляции лейтенанта из этого «нечто» вдруг полилась музыка.
— Надо же! — восхищённо прокомментировал Эндрюс. — Что это такое? Как называется?
— Радио, — и Нагель указал на тот самый прибор.
— Радио?! — почти что воскликнул Томас. — В автомобиле?
— Да! — чуть ли не рявкнул Нагель, тут же его выключил и уже более спокойно попросил: — Пожалуйста, помолчите хоть немного.
Да уж, кажется, Эндрюс в край извёл и шофёра, и лейтенанта своими вопросами, но что он мог с собой поделать? Всё было столь необычным и любопытным! Он непременно должен рассказать о таком технологическом прорыве дяде Пирри — уж тот настоящий ценитель автомобилей!
— Как оно установлено? Как работает? — не унимался Томас.
Нагель обернулся к нему и раздражённо сверкнул глазами.
— Слушайте внимательно, герр Эндрюс, это первое и последнее предупреждение. Из-за вас я мотаюсь туда-обратно уже во второй раз. И если вы не прекратите меня донимать — я собственноручно накачаю вас снотворным. Да так, что проспите не меньше суток!
— Я где-то читал о подобном, но и думать не мог, что уже сумели достичь такого результата! И звук настолько чёткий, — не мог остановиться Томас. — Поразительно!
— Герр Эндрюс!
— Да-да, хорошо, — он на мгновение замялся. — Это связано с посольством, сэр?
— Что? — на скулах Нагеля даже проявились красные пятна.
Да уж, учитывая его тон, он сильно раздражён. Но всё же Томас, столь увлечённый этим автомобилем, никак не забывал о том, что скоро, совсем скоро он увидит семью. И лучше бы поскорее…
— Ваши разъезды, — пояснил Эндрюс.
— Уймитесь уже, наконец, будьте так добры! — процедил Нагель и резко задвинул окошко.
Что ж, ладно… Томас откинулся на спинку сиденья. Отодвинув шторку бокового окна, он стал разглядывать мелькающие пейзажи. Поля монотонно сменялись лесами, изредка выглядывали небольшие сельские домики. Мысли Томаса стали такими же монотонными…
Совсем скоро он всё исправит. Да, погибших не вернуть, но в его силах и компетенции предотвратить подобные трагедии в будущем. Он справится! Хотелось, конечно, спросить о том, сколько всё же сумело спастись; о том, какие события, в целом, сейчас происходят по обе стороны океана… Но ничего, в посольстве он обо всём разузнает. И, наконец, телеграфирует родным.
И раз они едут в Берлин, то как же крейсер сумел переместиться в Германию так быстро? Или не быстро… Сколько же Томас спал? Ведь он даже не знает, какое сейчас число…
А всё же угроза снотворным была бессмысленной — его и без того одолел сон. Какой-то отрывистый, смешанный из воспоминаний прошлого, предположений о будущем и того, чего быть не могло. Всё это вкупе представляло картину странную, почти безумную, особенно то, что Эндрюс сам объявил членам экипажа — «Титаник» тонет от торпеды, пущенной какой-то подлодкой. И вновь тот умиротворяющий напев, который он услышал, будучи в воде, стремясь ко дну вместе с кораблём… Но сейчас он падал и падал стремительно, рассекая воздух, а вокруг сгущался тёмный, разъедающий лёгкие дым.
Дёрнувшись, словно и вправду куда-то приземлившись, он пробудился. Потерев глаза, Томас огляделся: всё тот же салон всё того же автомобиля, только мягко освещаемый парой встроенных в потолок ламп. Нагеля на переднем сиденье уже не было, но зато Эндрюс разглядел впереди довольно большой дом. Отблески фонарей подсвечивали фасад, стиль которого напоминал неоклассический, только очень и очень сдержанный. Небо приобрело какие-то таинственные серо-фиолетовые оттенки, разбавленные розоватыми полосками облаков. А ведь уже вечер…
Однако дом этот не был похож на здание посольства. Знамёна, закреплённые в держателях на колоннах крыльца, пестрели незнакомой символикой, но Эндрюс пока не мог их хорошенько рассмотреть. Он попытался выйти из автомобиля, но двери оказались запертыми. Впрочем, вскоре их открыл вышедший из дома лейтенант и попросил следовать за ним.
На флагах угадывался символ, схожий с солнцеворотом — на белом круге в обрамлении алого. Томас впервые видел подобное сочетание. Может, чей-то герб? Но чей? К кому его привезли?
Интерьеры отличались строгостью: панели на стенах и большинство мебели были выполнены из орехового дерева. Пока они шли анфиладой, Эндрюс обратил внимание на множество портретов в поблёскивающих позолотой рамах. Когда они достигли двери в самом конце анфилады — лейтенант Нагель попросил Томаса подождать, а сам вошёл внутрь.
Опершись бедром о подоконник, Эндрюс сложил руки на груди и поглядел в окно. Листва довольно густых, но ухоженных деревьев переливалась в зародившемся сумраке вечера.
Он надеялся, что вскоре всё выяснит. А всё-таки странные они, эти немцы. И удивительные. Откуда у них все эти технологии? Но тогда отчего его знакомые, которые часто бывали в Германии, не рассказывали ни о чём? Хотя, быть может, все эти достижения держались от общественности в секрете? Всё же он попал к военным…
Дверь открылась, и в проёме показался Нагель.
— Проходите, герр Эндрюс.
Подняв голову, Томас поблагодарил и вошёл в помещение. Погружённый в полумрак кабинет оказался просторным, выдержанным в таком же стиле, как и остальные интерьеры. Немного сурово, но, в целом, Томасу такая обстановка почему-то пришлась по душе, и он несколько расслабился. За массивным столом восседал мужчина в иссиня-чёрном кителе, на левом рукаве которого горел тот же символ, как и на тех флагах. Лицо его было таким же строгим, как у Нагеля, а глаза светло-серыми, почти прозрачными, но будто бы светящимися изнутри. Колюче-льдистыми. Однако улыбка вдруг смягчила его облик, обозначив на щеке тонкую полоску шрама, которую Томас сперва не заметил. Этот человек встал и, обогнув стол, протянул Эндрюсу руку, которую он, несколько растерявшись, пожал.
— Мистер Томас Эндрюс, полагаю? — доброжелательно произнёс он. — Фридрих фон Мольтке. Очень рад, наконец, с вами познакомиться.
— Взаимно, герр фон Мольтке, — всё ещё растерянно проговорил Томас.
И подумал о том, что, возможно, немцы решили его всё-таки перехватить, раз этот Фридрих фон Мольтке «рад, наконец, познакомиться». Но зачем он им? Судя по тому, что военные суда у немцев уже ходят на нефти — он вряд ли способен раскрыть для них что-то новое. Потому что, Томас был убеждён, скоро все новшества будут применены и в коммерческом судостроении. Даже автомобили столь скоростные и совершенные, да ещё и со встроенным радио… пусть, наверное, таких и единицы.
Отмахнувшись от этих размышлений, Томас решил, что накручивает себя. Ну да, вполне логично, что его не сразу отправят «с корабля на бал». Военные всё же. И этот Фридрих, судя по форме, тоже из их числа. Только вот форма у всех странная. Красивая, конечно, но не выглядящая так, как форма германской армии. Хотя в последнее время он был так занят «Титаником», что мог и проморгать изменения. Да и, признаться, армия кайзера его мало интересовала.
— Садитесь, — голос фон Мольтке, уже устроившегося в кресле, выдернул Эндрюса из размышлений.
Кожаная спинка стула скрипнула, соприкоснувшись с тканью его пиджака, и Томас, незаметно поморщившись от этого звука, выпрямился.
— Надеюсь, вы доехали с комфортом? — полюбопытствовал Фридрих.
— Да, вполне, сэр. Спасибо.
Вероятно, автомобиль как раз и принадлежит герру фон Мольтке, а сам он, в свою очередь, вполне приветлив и, наверное, в технологиях разбирается. Стоит у него спросить про всё, чем выделяется эта модель «Мерседеса», но с ходу это будет неуместно… Нужно зайти издалека. Тем более, этот военный устремил на него, Томаса, столь изучающий взор.
— Ваш дом просто прекрасен, — ещё раз оглядевшись, как бы невзначай обозначил Эндрюс. — И автомобиль тоже.
— Это не мой дом, — всё ещё с доброжелательными нотками отозвался фон Мольтке. — И не мой автомобиль. Но это совершенно неважно, мистер Эндрюс. Может, желаете чего-нибудь выпить?
Проследив в указанном ладонью Фридриха направлении, Томас увидел небольшой столик с штофом, наполненным янтарным виски, и парой декантеров — с красным и белым вином. Всё это становилось несколько подозрительным. Если это всё не принадлежит этому джентльмену, то кому же?
— Я, пожалуй, воздержусь.
— Как угодно, — фон Мольтке приподнял ладони, а после достал из ящика стола какие-то бумаги. — Тогда приступим. Значит, вы были на «Эмдене». Вас выловили из воды. Но, может, вы всё же что-то вспомнили?
Собеседник уставился на него исподлобья, выжидающе приподняв брови. Томас отрицательно качнул головой.
— Скажите, — фон Мольтке сцепил пальцы прямо поверх бумаг. — Что вы чувствовали в тот момент, когда вас захлестнула волна?
— К чему этот вопрос? — Эндрюс в недоумении поморщил лоб. — Я полагал, мы собрались здесь по делу, а не для того, чтобы обсуждать мои ощущения.
— Просто ответьте, сэр, — с полуулыбкой надавил Фридрих.
— Падение. Холод, который сменился таким острым жаром, словно я попал в пекло. Затем я уже ничего не чувствовал и смирился с неизбежным, — Томас замялся и чуть нахмурился. — И, как вы могли узнать из прочитанных вами бумаг, поток тёплой воды подхватил меня. Предполагаю, что всё-таки взорвался один из котлов.
— И вам не показалось странным, что вы очнулись сразу же, как оказались на поверхности воды?
А вправду… Он ведь, кажется, сразу как вынырнул — начал пытаться вдохнуть. И у него получилось.
— Я… смутно помню, — аккуратно выговорил Томас.
— И вокруг вас ничего не было, верно?
— Я решил, что довольно долгое время провёл в воде… Или что какое-то очень сильное течение унесло меня от места крушения.
Оба им же озвученных предположения показались Томасу столь абсурдными, что он чуть не усмехнулся над самим собой. Это противоречит всем законам природы! Но что же произошло?! Здесь было явно что-то нечисто… Но не могли же немцы, право слово, пускать торпеды в «Титаник», чтобы тот затонул быстрее! Как в его сегодняшнем сне… Нет, невозможно. То был крейсер — не подводная лодка. Эндрюс внутренне содрогнулся. А фон Мольтке задумчиво молчал, постукивая пальцами по столешнице.
— То есть, вы не заметили ничего… сверхъестественного?
Да, всё обретало весьма необычные черты. Но чтобы сверхъестественные? И об этом ему толкует человек в форме? Томас почти разозлился, но сдерживал себя. Опять эти расспросы об одном и том же! Сколько раз ему ещё придётся об этом рассказывать? В конце концов, зачем его привезли сюда, в этот дом? Он был уверен, что они едут в посольство!
Но надо успокоиться. Ни к чему весь этот непонятный вздор про нечто потустороннее. Как именно Томас выжил, значения не имеет. Всё случившееся, конечно, малоприятно, но он в Берлине, это главное. Он так или иначе жив, и у него есть цель. Теперь надо как-то выбраться из этого дома и добраться до посольства. Собравшись с мыслями, Томас со всей учтивостью, на которую при данных обстоятельствах был способен, произнёс:
— Благодарю за гостеприимство, герр фон Мольтке, но мне бы не хотелось терять время. Я должен сообщить моей семье, что я жив. Вы могли бы отвезти меня в посольство? Или хотя бы сообщить адрес.
На лице Фридриха отобразилось некое сочувствие; он поправил и без того идеально зачёсанные назад светлые волосы.
— Не стоит так спешить, мистер Эндрюс.
— Я вправду не хочу злоупотреблять вашей добротой и гостеприимством, — Томас был мягок, но неистово хотел скрипнуть зубами.
Его вдруг кольнуло какое-то неясное предчувствие, но Эндрюс подавил его. Дело тем временем приобретало весьма опасный оборот. Томас обязан выбраться отсюда, при этом обойдясь без лишних конфликтов.
— В моём портмоне, если оно у вас, вы найдёте деньги, и всю сумму можете оставить себе. Я лишь попрошу выделить мне достаточное количество марок на дорогу до посольства.
— Оно у меня, мистер Эндрюс, как и остальные вещи, которые были при вас, — в противовес постепенно вскипающему Томасу его тон был буквально пронизан успокаивающими нотками. — И всё же я вынужден настаивать на продолжении нашей беседы.
— Извольте, герр фон Мольтке, но я — подданный Великобритании, и вы не имеете никакого права заставлять меня оставаться здесь.
— Уверяю, вас никто не заставляет, — брови Фридриха как бы удивлённо приподнялись. — Вам всего-навсего предлагается побыть немного в этом доме. До разъяснения всех обстоятельств.
— А разве герр лейтенант не разъяснил их до того, как привезти меня сюда? — почти язвительно уточнил Томас.
— К сожалению, — Фридрих развёл руками.
В конечном итоге Эндрюс вспылил. Ему хотелось встать, стукнуть ладонью по столу и доходчиво объяснить, что он является подданным Великобритании, а никак не Германии, и если хоть кому-то станет известно, что его удерживают здесь против воли — грядёт скандал с привлечением дипломатического корпуса. А при нынешних довольно напряжённых отношениях между двумя странами лишние скандалы совершенно некстати. Однако Эндрюс, вымученно улыбнувшись, заставил себя приглушить собственные эмоции и откинулся на спинку этого ужасного стула, который снова мерзко скрипнул кожей.
— И что же, вы будете удерживать меня здесь насильно?
— Я бы выразился иначе.
— Неужто как пленника? — Томас, приподняв бровь, уже не мог сдерживать сардонические нотки.
— Как гостя.
Смешок сдавленно вырвался из груди. Сказал тоже — гость. И вот эта доброжелательность, эти формальные улыбки, эта подчёркнутая вежливость — всё настолько напускное, что Эндрюсу стало по-настоящему смешно. Если они принимают его за глупого британца — они глубоко ошибаются. Да, сейчас он не всё понимает, но и разъяснять что-либо ему отнюдь не спешат.
— Категорически требую перестать смеяться надо мной, герр фон Мольтке, — Эндрюс, удерживая зрительный контакт, подался вперёд, и его голос звучал тихо и почти угрожающе. — А также рекомендую начать с начала. Какое вы и ваши уважаемые коллеги имеете право удерживать меня здесь?
Однако выражение лица Фридриха фон Мольтке не изменилось, и он, вновь сделав жест рукой, вероятно, направленный на то, чтобы утихомирить Эндрюса, проговорил:
— Не волнуйтесь, руководство вскоре со всем разберётся.
— Какое руководство?
— Моё.
— Прошу прощения за резкость, но на правах британского подданного я настаиваю на аудиенции с послом! И я, признаться, фигура не столь значимая, чтобы армия кайзера обо мне беспокоилась! — не сдержавшись, Томас встал и опёрся о столешницу. — И вы… фон Мольтке? Где-то я уже слышал эту фамилию. Неважно, насколько вы влиятельны, я лично более не намерен ждать очередных распоряжений от вашего руководства!
— Сядьте, мистер Эндрюс, — жёстко отрезал он. — И вам стоило бы потерпеть. Потому что вы, очевидно, ничего не знаете.
— Я знаю то, что ваша страна совсем недавно отвергла выдвинутое Великобританией соглашение. Мир и так на грани кризи…
— Никакого кайзера и британского посольства на этой территории больше нет, — перебил Фридрих.
От услышанного колени Томаса подкосились, и он упал на уже ставший ненавистным стул. Если это не Германия… то где он? Ведь все вокруг сплошь немцы!
— Но мы же в Берлине? — ошарашено переспросил Эндрюс.
— В пригороде. Но британское посольство было закрыто с началом войны, которую Британия объявила Великогерманскому Рейху.
Какая ещё война? Томас что, будучи на крейсере, в прямом смысле всё проспал? Война… О боже! А вдруг это коснётся его семьи? Холодная дрожь пробежала по спине, а в висках что-то гулко застучало. Война! И Эндрюс, получается, на вражеской территории? Или фон Мольтке врёт? Но он не выглядел лжецом. Да и кто же способен лгать о таких вещах, как война? Нет-нет, такое не выдумывают!
— Тогда, тем более, я должен связаться с родными… — нервно перебирая пальцами, пробормотал Томас и услышал тяжёлый вздох.
— Я клянусь, что хотел перейти к этой теме более деликатно, но вы просто вынудили меня, — Фридрих поджал губы. — Война объявлена третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Ну это уже точно не весело!
— Я заметил, что ваш английский идеален, но вот намеренные оговорки отнюдь не забавляют, герр фон Мольтке.
— Вы восхитились автомобилем, мистер Эндрюс, — уже спокойно сказал Фридрих. — Как вы думаете, с чего бы взяться такому в тысяча девятьсот двенадцатом?
— Перестаньте, ну сколько можно! Да, вы, немцы, уже действительно ушли вперёд планеты всей! Моё почтение. Правда.
— Нет, как ни прискорбно, но не ушли, — он качнул головой. — В ваше время мы даже чуточку отставали.
— В моё время?
— Сейчас я очень рекомендую вам успокоиться и выдохнуть.
— После этих ваших слов вряд ли стало легче, — с горечью усмехнулся Томас. — Учитывая ещё тот факт, что я решительно ничего не понимаю.
Но он, предчувствуя нечто, прикрыл веки и послушался: глубоко вдохнул и…
— Сейчас идёт двенадцатый день июня тысяча девятьсот сорокового года, мистер Эндрюс.
И воздух застрял где-то посреди горла, а пол пошатнулся под его ногами.
— Вы уверены? — Эндрюс распахнул глаза.
— Я в жизни ни в чём не был так уверен, как в том, что сегодня именно та дата, какую я обозначил. Доказательств у меня более чем достаточно, и я готов их вам предъявить сразу, как только вы потребуете.
Поистине шутка! Немцы решили его провести, а Томас покорно позволяет полу покачиваться под стулом, на котором он сидит! Немыслимо! Тем не менее, нечто, сперва постукивающее в висках, теперь громко зашумело кровью, заставив пульсировать барабанные перепонки. Самого себя Эндрюс услышал, точно издалека:
— Но «Эмден»… он же был достроен в тысяча девятьсот восьмом. Не может быть, чтобы военное судно служило во флоте так долго. Если издеваетесь, то я молю вас прекратить…
— Вы ошибаетесь. Точнее, не совсем правы. Первый крейсер «Эмден» был построен в восьмом году. Второй — в шестнадцатом. Но вот третий… Вынужден сообщить, что вы оказались именно на третьем «Эмдене», завершённом в тысяча девятьсот двадцать пятом.
Всё в голове Томаса за последние несколько дней и без того напоминало надтреснутое стекло, но вот теперь… Стекло разбилось, и мелкие осколки разлетелись в разные стороны.
Раз уж пол шатается, и перед глазами всё, расплываясь, пульсирует — значит, он ещё на «Титанике»? В курительном салоне. Вон, даже мраморный камин есть! И догорает, зловеще сверкая углями — в последний раз… А остальное — крейсер, допрос, беседы с Францем, великолепный автомобиль, этот дом — привиделось в предсмертном буйстве фантазии? Изумительно, откуда ж у него взялось такое воображение! Но вот скоро, скоро всё будет кончено… Ему надо подняться на мостик к капитану Смиту и продолжить помогать людям. Шлюпки отправились полупустыми — быть может, они смогут ещё до них докричаться? Вернитесь, ради всего святого — вернитесь!
К чёрту спасательный жилет — он только движения сковывает! Нужно спешить! Но как же волна и утопающий нос. Какая ещё волна?! Или всё же захватить жилет…
Томас бегом бросился к парадной лестнице. Ему встречались люди, но он даже не мог распознать их лиц. Они только мелькали, словно бледные призраки из полуночного кошмара. Дурнота подкатила к горлу, и Томас на мгновение замер. Дыхание вновь разрывало грудь. Ангел, держащий огонёк, что вскоре навсегда угаснет, скорбно глядел на Томаса. Никогда Эндрюс не ловил более живого взгляда. Никогда и ни один взгляд не заставлял его почувствовать себя, подобно агнцу на закланье; почувствовать, словно он, как и вся жизнь его, ничтожны. Но огонёк же сиял. Может, и ангел когда-нибудь улыбнётся?
— Простите… — прошептал Эндрюс и вновь побежал вверх по лестнице.
Воздух, ударивший в лицо, показался пронизывающим насквозь и леденящим все внутренности. Когда Томас поднялся на капитанский мостик, с него едва разошлись те, кому Эдвард Смит отдал свои последние распоряжения. Каждый сам за себя? Но как? Если столько душ погибают…
— Мистер Эндрюс, — позвал капитан Смит не своим голосом, да так громко, что этот звук, казалось, заполнил собой всё вокруг. — Мистер Эндрюс!
Темнота перед глазами рассеялась, и Томас увидел напротив обеспокоенного Фридриха фон Мольтке. Пол перестал качаться, а звон в ушах, наконец, утих.
— Мистер Эндрюс, вы здесь?
— Да-да, я здесь, — с трудом смог проговорить Томас. — Это вы меня звали?
— Верно. Но ничего, не волнуйтесь. Ваша реакция вполне нормальна… — он на миг умолк. — При нынешних обстоятельствах…
Нынешних обстоятельствах… Сорокового года. Но как? Томас же видел себя в зеркале — он ничуть не изменился, разве что, выглядел более выспавшимся. Как это возможно? Но если это всё не бред, то… что с его родными?
— Что с Хелен? Что с моей женой?
— С ней всё в порядке, как и с вашей дочерью. Мы уже всё разузнали, учитывая…
— Нынешние обстоятельства… — тоскливо продолжил за него Эндрюс.
— Верно. Но, поверьте, всё в полном порядке.
Он побоялся спрашивать про родителей. Про дядю Пирри и его жену. Потому что, если всё, что фон Мольтке утверждает, правда, то… Нет, нельзя об этом думать. Он просто не способен ни о чём думать. Иначе он пропадёт.
— Может, воды? — предложил Фридрих.
— Виски, пожалуйста.
Встав, фон Мольтке приблизился к столу и наполнил бокал сразу наполовину. И Томас, сам себе не отдавая в этом отчёт, выпил залпом. На место холода внутри тотчас пришло тепло. Но волнение осталось, и, по всей видимости, фон Мольтке уловил это.
— Мы отыскали фотографии вашей дочери, сделанные не так давно. Может, хотите их увидеть? Думаю, это вас на данный момент порадует. Она очень красива.
— Сэр, пожалуйста, — Томас чуть ли не взмолился. — Не сегодня. Всё остальное — тоже.
— Как скажете. Извините.
— Это вы меня простите, но мне хотелось бы побыть одному.
— Понимаю, мистер Эндрюс, — он, наклонившись, нажал на что-то — на кнопку? — под столом. — Вам стоит отдохнуть. Фрау Брандт, здешняя домоправительница, покажет выделенную вам комнату. Вы можете отужинать со мной через час, либо ужин могут принести к вам.
В кабинет вошла невысокая женщина в тёмном платье — таком же строгом, как и всё остальное здесь. Скорее всего, она и есть та самая фрау Брандт.
— Этим вечером я предпочёл бы второй вариант. Благодарю вас, герр фон Мольтке, — Эндрюс, пошатнувшись, встал и, поздоровавшись с фрау Брандт, пошёл следом за ней, однако, Фридрих, окликнув его, заставил обернуться.
— Во всё происходящее трудно поверить. Как вам, так и мне. Но я вам безусловно верю, мистер Эндрюс. А у вас, в свою очередь, нет поводов не доверять мне.
Его взгляд был серьёзным, но, скорее, убеждающим, чем жёстким. И в голове у Томаса всё окончательно затуманилось…
— Я очень на это надеюсь. Доброй ночи, сэр.
***
Когда он проснулся, то не сразу понял, где очутился. Судорожно переведя дыхание, Томас увидел перед глазами балдахин, а под пальцами почувствовал бархатистую ткань. Приподнявшись, Эндрюс проследил за полоской дневного света, просачивающейся сквозь задвинутые тёмно-зелёные гардины и падающей на ворс однотонного, если не считать узор обрамления, ковра. Где-то гулко тикали часы. Эндрюс так и сидел, практически не шевелясь и вслушиваясь в этот звук. Так же тикали часы на «Титанике», когда он перевёл время и вновь уставился на пейзаж, висящий над камином. Хотя этот звук всегда отчего-то вгонял его в некую тоску…
Остатки сна окончательно испарились, когда Томас попытался осмыслить минувшие сутки. Этот странный дом, этот невероятный разговор… Всё казалось форменным сумасшествием. Только фрау Брандт виделась реальной — она молча показала ему спальню и смежную с ней ванную. Спросила про ужин, но Эндрюс лишь качнул головой и, стоило ей уйти, рухнул в кровать. И сейчас он, почти не мигая, рассматривал тёмный потолок балдахина и не мог ни о чём размышлять: мысли путались, ускользали и рассеивались.
Выйдя из оцепенения, Томас бегло осмотрел обстановку этой, как оказалось, просторной спальни: тканевые обои, старинного вида мебель, напольные часы с маятником.
О чём же они говорили с этим военным? Весь вчерашний вечер — с того момента, как он перешагнул порог кабинета — представлял собою хаотичные куски воспоминаний. Эндрюс немедленно сосредоточился. Они вели беседу о том, что Томасу надо ещё «немного» побыть под присмотром и…
Чёрт… О том, что сейчас июнь тысяча девятьсот сорокового года. Да, ему это не приснилось. И абсолютно точно он не был пьян. Но сейчас всё это выглядело пьяным бредом.
Необходимо освежиться! Он ведь накануне и не добрался до ванны — так и заснул на покрывале в одежде. Жаль, что рубашки новой нет: эту на крейсере постирал Франц, но просто ужасно выгладил. Что ж, Томас примет ванну и наденет то, что есть. Включив воду, он разложил одежду на небольшой банкетке и залез в ванну, тут же подставляя лицо прохладным струям воды. И рассмеялся — негромко, но так, что никак не мог утихомириться. Это всё, должно быть, розыгрыш. Перемещения во времени вряд ли возможны, а потому оказаться даже не в прошлом, а в будущем — на двадцать восемь лет вперед! — не представлялось ему реальным.
Но вдруг всё, что ему сказал вчера этот… как его?.. фон Мольтке, правда? Проверять это не хотелось совсем. Хотя очень и очень многое сходилось, образовывая из себя целую цепь логических доводов. Но нет, нет, окончательно уверенным Томас быть не может. Он добавил тёплой воды и принялся остервенело мылить голову, будто наощупь пытаясь обнаружить там какой-то ответ. Но ответа лишь два: либо это розыгрыш, либо это всё произошло и происходит на самом деле.
На раковине обнаружились бритвенные принадлежности — вот и славно! Он не хотел вновь отпускать усы. Хелен всегда говорила, что без них ему лучше, и угрожала почти что расправой, если появится даже намёк на них.
Хелен… Что с ней? Если это правда, то…
Томас всё-таки порезался.
Через десять минут он, уже полностью одетый, сидел за столом и пытался прочитать обнаруженную на нём же книгу. Разумеется, он отдавал себе отчёт в том, что не поймёт ровно ничего, но отвлечься однозначно стоило, тем более, он всё равно не понимал, что делать дальше. Однако Томас хотя бы стал понемногу представлять, как именно немецкие буквы складываются в слова, а слова — в предложения.
Тут в дверь постучали, и на пороге, не получив разрешения, показался Фридрих фон Мольтке собственной персоной. И уже без формы — при костюме-тройке. Томас на какое-то время просто уставился на него, хлопая ресницами, затем спохватился и постарался придать своему лицу осмысленное выражение. Вероятность того, что это всё шутка, медленно, но верно стремилась к нулю.
— Доброе утро, мистер Эндрюс. Как спалось?
— Спасибо, хорошо, — слегка ошарашено произнёс Томас.
Хотя чему уже удивляться… Но Фридрих, похоже, заметил его недоумение.
— Видите ли, мистер Эндрюс, нам с вами всё-таки придется продолжить нашу вчерашнюю беседу.
Это было то, чего Томас не желал абсолютно, но понимал, что этого не избежать. Однако отвечать ничего не стал и вновь поглядел на фон Мольтке — теперь выжидающе.
— Через полчаса будет готов завтрак. Жду вас в столовой. Спуститесь вниз по главной лестнице, потом свернёте направо по коридору и пройдёте до конца. Впрочем, там будет открыта дверь, не перепутаете, — осведомил Фридрих. — В шкафу есть кое-какая одежда, примерьте, думаю, что-нибудь будет впору. А после завтрака обсудим некоторые важные детали.
Важные детали… Да уж. Томас лишь надеялся, что ему не попытаются запудрить мозги.
В шкафу действительно оказалось несколько комплектов очень качественной одежды и даже пара туфель. И всё подошло — пусть и сидело не так идеально, как его собственная одежда. Создалось впечатление, что на крейсере с него и мерки сняли! Или позвонили его жене. У него снова вырвался нервный смешок. Впрочем, ему было уже всё равно, что и как они выведали.
Ровно через полчаса он уже был в той самой столовой — большой, с тремя широкими окнами почти от пола и до потолка. Фридрих сидел во главе стола и читал газету, но, когда завидел Эндрюса, отложил её и слегка улыбнулся.
— Прошу, — он сделал приглашающий жест.
Накрыто было как раз по правую руку от фон Мольтке, но зато сколько всего было! И яичница, и сыры, и тонкая мясная нарезка, и ароматная выпечка, и творог с кусочками фруктов, и блины. Тут-то Томас и припомнил, что он ничего не ел полтора дня.
Но сперва он долго ковырялся в тарелке, всё опасаясь, что Фридрих фон Мольтке не станет откладывать разговор до окончания завтрака. Но он сохранял безмолвие, да и вид его казался безмятежным. А потому Томас, относительно успокоившись, приступил к еде.
Уже наевшийся всласть и потягивающий чай, Эндрюс ни с того ни с сего испытал неловкость из-за молчания. Стоит ли поговорить о чём-то? А вообще Томас действительно слышал о фамилии Фридриха. Вроде бы его родственник считается одним из создателей объединённой Германской империи...
— Скажите, вы ведь принадлежите к тому самому роду фон Мольтке? — полюбопытствовал Эндрюс.
Блеснув полупрозрачными глазами, Фридрих усмехнулся и отложил ложечку, которой помешивал кофе, на блюдце.
— Верно. Вы, я знаю, тоже из знатного рода.
— Так уж сложилось, — Эндрюс слегка пожал плечами. — Я иногда даже забываю об этом.
— Не прибедняйтесь, мистер Эндрюс. Кровь и кровные узы — это очень важно, — он поднёс чашку к губам. — Всегда.
На этом разговор был завершён. Томас решил, что, должно быть, в Германии не приняты светские застольные беседы, и был этому даже рад. Вкуснейшие блины с клубничным джемом сейчас для него были намного интереснее. Сумеет ли он вместить в себя ещё один?
Просто тишина немного давила… Ещё и тут часы — с этим их гнетущим «тик-так».
После завтрака фон Мольтке предложил Томасу пройти за ним, и они отправились в тот же кабинет, где были накануне вечером. Фон Мольтке занял своё кресло, а Томас, одёрнув пиджак, со вздохом опустился на стоящий напротив стул.
— Итак, вчерашним вечером мы с вами выяснили, что сейчас июнь тысяча девятьсот сорокового года. Уже тринадцатое число, если быть точным.
— Я, откровенно говоря, утром понадеялся, что брежу, — признался Томас, — и мне всё привиделось.
— Сожалею, не могу оправдать ваших надежд. Вам не привиделось.
— И Германия вправду воюет с Великобританией, — протянул Эндрюс подавленно.
— Да, всё верно.
— Ну и зачем вы изволите меня задерживать?
— С вами всё будет в порядке, поверьте. Вы — гениальный инженер. Вы нужны нам.
Гениальный? Может, и гениальный, но самый неудачливый — уж точно. Хотя он каким-то чудом жив, так что, ему ли сетовать на судьбу? Он лишь надеялся, что на его долю, ко всему прочему, не выпадет зависть к мёртвым… И что значит это «вы нужны нам»? Кому? Внутренне содрогнувшись, Томас понизил голос и настойчиво, но вежливо проговорил:
— Я всё-таки хотел бы вернуться на родину, сэр.
Фон Мольтке молчал. Тем временем Томас поднял глаза и увидел портрет, висящий на стене за Фридрихом. Странно, вчера он, заметивший столько картин в анфиладе, на эту — самую выделяющуюся — никакого внимания не обратил… С этого портрета на Томаса остро и как-то гипнотически взирал голубоглазый мужчина в бежевом кителе, на рукаве которого была такая же повязка, какая вчера была на рукаве формы фон Мольтке. Впрочем, весь вид его был суровым и волевым, а причёска чёрных волос, как и полоска усов, показалась необычной и запоминающейся. Интересно, кто это, раз его портрет здесь повешен? Начальник фон Мольтке или… нынешний правитель?
— Забудьте об этом, — донёсся до него строгий голос Фридриха.
— Но… я британский подданный, — отведя взгляд от картины, пробормотал Эндрюс и тихо кашлянул.
— Ошибаетесь.
— Почему же?
— Подданство заканчивается со смертью. Для Великобритании вы умерли двадцать восемь лет назад, и, следовательно, потеряли подданство.
— Я попытаюсь восстановить его…
Чуть подавшись вперёд, Фридрих с расстановкой начал:
— Вы знаете, что такое «призовое право», мистер Эндрюс? Думаю, знаете. Так вот, вы теперь такой же «приз» и военная добыча. Волей судьбы вы попали к нам в руки и…
— Как это понимать? — возмущённо перебил Томас.
О да, он и был возмущён. И если до этого Эндрюс не сильно внимал собеседнику, всё ещё пребывая в раздумьях, то на словах про «призовое право», а тем более, про «добычу», он буквально вскинулся и уже никак не мог оставить их без ответа. Ведь это прозвучало в высшей степени оскорбительно, словно бы Томас вдруг сделался чьей-то собственностью, как какая-нибудь вещь.
— Так и понимать. Вы теперь в руках Германского Рейха, — разъяснил Фридрих. — И будете делать то, что нужно нам.
Просто немыслимо... Они действительно считают его вещью! Будет делать то, что Рейху нужно!.. Этот самый Рейх в состоянии войны с его родиной, и чёрта с два Томас хоть пальцем ради них шевельнёт. Нужно быть по-детски наивным, чтобы этого не осознавать!
— То есть, меня всё-таки будут удерживать здесь насильно, — раздражённо констатировал Томас.
— Нет, зачем же насильно. Просто подумайте: каким образом вы попадёте в Британию? И как вы объясните там, кто вы такой? Скажете, что вас выловил из воды германский крейсер? У вас не будет ничего — никаких доказательств. Как вы думаете, вам поверят? — голос фон Мольтке обратился в полушёпот, не предвещающий ничего хорошего. — Но зато крейсер германский. Вот только этому и поверят. А после вас расстреляют как шпиона. Или того хуже — повесят.
Машинально дотронувшись до шеи, Томас вдруг отчетливо понял, что его собеседник прав. Он никому ничего не докажет… Все, вообще все доказательства — его вещи, показания экипажа крейсера, данные с допроса — всё это в руках у немцев, и они это никому не отдадут. Как и его самого…
После фон Мольтке объявил, что Томасу можно свободно пользоваться библиотекой и гостиной, а также обращаться к нему или фрау Брандт, если что-то будет угодно. Конечно, Эндрюс в основном сидел в библиотеке, однако, все книги были на немецком, но зато там находился радиоприёмник. Сперва Томас, правда, не совладал с ним, но герр фон Мольтке, заметив его кружения вокруг аппарата, всё пояснил. Так у Томаса появилась ещё одна возможность отвлечься от тяжких дум: слушать прекрасную классическую музыку.
Он пытался читать, вновь рисовал, стараясь создать хоть какую-то видимость, что всё под контролем, что он просто задержался в гостях у внезапно появившегося немецкого приятеля, а на дворе вообще самые первые годы столетия.
Но тщательно созданная им иллюзия испарилась, когда за ужином третьего дня его пребывания в этом доме Фридрих, разрезающий запечённого кролика, как бы между прочим обронил:
— Ах да, завтра к девяти утра приедет один чрезвычайно влиятельный человек. И он очень хочет пообщаться с вами, мистер Эндрюс.
— Это обязательно? — уточнил Томас, хотя и без того знал ответ.
Ему ведь уже в лоб заявили, что теперь он даже самому себе особо не принадлежит. Абсурд… какой же абсурд.
— Да. И это крайне важно.
***
Доктор Маркус Мюер, глава Административного управления, шёл к кабинету своего начальника. Вчера поздно вечером с ним связался адъютант шефа и оповестил, что тот хочет видеть Маркуса в восемь утра «по поводу одного секретного дела». Впрочем, несекретных дел в этом ведомстве не случалось. Однако адъютант ещё передал слова шефа, что Мюера «с большой долей вероятности ждёт сюрприз».
Это звучало откровенно пугающе, потому что могло означать всё, что угодно. Маркус стал припоминать всю свою служебную биографию, да и — что скрывать — вообще всю свою жизнь в Германии. Вдруг на свет божий выплыл какой-то его проступок — из тех, что его умный, идейный и чрезвычайно коварный шеф никогда не прощал?
А ведь ему однажды уже досталось от «коварных шефов». Тогда его мечты рухнули. Из-за сущего пустяка. Тем не менее, он сумел подняться с колен, и в этом ему помогла страна, которую тоже опустили на колени. Забавно, но, выходит, Маркус встал на ноги вместе с великой Германией.
К слову об очередных шефах: он, тогда ещё Марк Мюир, фактически бежав из Британии, прибыл в Германию в начале тысяча девятьсот двадцать третьего года. Ситуация в государстве тогда была неспокойной, но иного пути у него не было. В самом деле, Мюир не совершил ничего противозаконного. Как говорится, «ищите женщину». И ведь предупреждал же Марка его собственный отец о том, что неосторожные связи могут выйти ему боком! Но не настаивал, а должен был! Поэтому Марк считал своего отца косвенно виновным в том, что ему пришлось бежать. Обвинял он также папашу девушки и её жениха, но не себя. Да и сейчас себя ни в чём не винит. Она была отнюдь не против. В чём же, спрашивается, себя упрекать?
На первых порах ему, прихватившему с собой довольно много денег, пришлось не так уж тяжко, несмотря на то, что инфляция была просто убийственной. Но, если в июле одна золотая марка стоила — он как сейчас помнит — чуть больше двухсот шестидесяти тысяч бумажных, то вот к ноябрю цена таковой достигла ста миллиардов. В общем, курс марки скакал так, что деньги сгорали, подобно бумаге. Тогда многие камины топились деньгами — это было намного выгоднее, нежели покупать дрова или уголь.
А Мюир не знал, куда податься. Его одолевала столь жуткая апатия, что сил не было ни на что, кроме изучения немецкого. Английские друзья помогали ему, чем могли, но к концу осени Марк, вновь изменив имя и фамилию, чтобы звучало более по-немецки, всё же устроился работать. И, опять же, по рекомендации знакомых, ему удалось пробиться не куда-нибудь, а на одно из предприятий Густава Круппа! Это стало настоящим выигрышным билетом. Концерн сохранял стабильность и всё ещё был одним из лидеров на сталелитейном рынке. Риск финансовых обвалов стремился к нулю! Всего за два года службы он, теперь Маркус Мюер, возвысился так, что его, прежде работавшего в британском Адмиралтействе, вместе с делегацией посылали на разные верфи по всей Германии с проверками. Да, ему доверяли. И доверяли так, как нигде. Прислушивались так, как никогда. Родные края не протянули ему руку помощи. Что ж, Мюер решил, что он будет подавать руку помощи самому ближнему своему — Германии.
В те времена некоторые коллеги загорелись идеями, зародившимися в Мюнхене и быстро нашедшими отклик в сердцах множества людей по всей стране. Сперва Мюер не особо вникал, но однажды у него в руках оказалась некая недавно изданная и уже нашумевшая книга. Он прочитал её за одну ночь и пришел к выводу, что готов согласиться с многими высказанными в ней мыслями. Так что, он не кривил душой и не думал исключительно о выгоде, когда решил проявить свою солидарность. Тем более, ходил слушок, что сам Крупп вот-вот объявит о своих идеологических предпочтениях. Пообщавшись во время отпуска с высокопоставленными британскими знакомыми, Мюер деликатно осведомился об их мнении на этот счёт. Каково же было его удивление, когда у многих из них он нашёл поддержку! И не просто на словах, но и на деле, ведь они порекомендовали Маркуса своим приятелям, непосредственно связанным с этим новомодным течением. И с каждым днём это течение приобретало всё больше и больше сторонников…
Всё завертелось. Роман с одной достопочтенной дамой дал ему возможность пробиться в круг лиц, приближённых к верхушке этого движения, всего за полгода. А в двадцать девятом году для Маркуса настала новая эра: он познакомился с самим Генрихом Гиммлером — аккурат перед его назначением на пост рейхсфюрера СС. Что ж, язык у Мюера всегда был неплохо подвешен, но за последние годы он поднаторел в этом мастерстве и мог произвести хорошее впечатление на кого угодно. А с Гиммлером у него обнаружилось очень и очень много тем для обсуждения.
И вот Маркус Мюер уже много лет верой и правдой служил Германии. Вот уже годы искренне считал себя немцем. Но он понимал: если его решат уничтожить — никакие убеждения его не спасут.
Занятый всеми этими мыслями, он никак не мог заснуть и в итоге проспал часа три. Однако на службу приехал даже заранее — его начальник очень не любил опозданий. И вот Маркус, уловив голоса, замер под приоткрытой дверью шефского кабинета. Рейхсфюрер всегда закрывал дверь, когда совещался с кем-то. Неужели открыло сквозняком?
Мюер огляделся: рядом никого не было, и он без тени сомнения начал подслушивать. Один голос точно принадлежал Гиммлеру, но вот второй… Он был смутно знаком, но Маркус не был уверен по поводу его обладателя. А обладатель продолжал:
— Он может закусить удила, когда обо всём узнает. Я имею в виду, что мы не сможем держать его в неведении и манипулировать этим. По крайней мере, до поры до времени.
— Тогда сменим его упряжь, — тон Гиммлера прозвучал со свойственной ему меланхоличностью. — Найдём ему дело, которое завлечёт его.
О ком речь? Не припоминал Мюер, чтобы у них в штабе появился кто-то новенький — да ещё и способный «закусить удила».
— Не исключено, что он решит возомнить себя мучеником, — продолжил смутно знакомый незнакомец. — Хотя, признаться, самообладания ему не занимать.
Чуть переступив с ноги на ногу, Маркус случайно толкнул дверь, но, пока она медленно открывалась, рейхсфюрер успел проговорить:
— Тогда следует найти ему более привлекательный эшафот. И куйте железо, пока горячо. Впрочем, об этом позже, — очки его блеснули на свету, когда он повернул голову. — А, вот и вы, Мюер. Спасибо, группенфюрер. Мы вас догоним.
Мысленно чертыхнувшись, Маркус вошёл внутрь. Группенфюрер, одетый в соответствующую форму, пропустил его в дверях и вышел из кабинета, держа в руках какой-то кожаный дипломат. Кажется, это был Фридрих фон Мольтке, но только вот пересекались они нечасто… Что он тут забыл?
— Доброе утро, рейхсфюрер. Простите, что без стука. Дверь была открыта.
— Я так и понял, — Гиммлер подошёл к столу и достал из ящичка портсигар.
Щёлкнула зажигалка, и клуб голубоватого дыма скрыл лицо осматривающего его Гиммлера. От этого «осмотра» стало некомфортно — как и всегда. Его шеф умел вызывать нервозность, и у него всегда это получалось на высший балл. И сейчас Маркусу делалось всё более неспокойно. Молчание звенело кровью в ушах, а Гиммлер всё курил и курил. Это было невыносимо.
— Вы хотели видеть меня, рейхсфюрер? — скрывая нетерпение и страх, вежливо полюбопытствовал Мюер.
— Да, — он выдохнул дым и затушил сигарету в хрустальной пепельнице. — Пойдёмте.
Их, как оказалось, ждал автомобиль. Впереди уселся тот самый Фридрих фон Мольтке, и Мюеру ничего не оставалось сделать, кроме как устроиться на тёмно-синем кожаном сиденье рядом с шефом. Маркус волновался. Гиммлер попросил передать дипломат через окошко, оттуда же изъял какие-то бумаги и принялся вчитываться. Маркус не посмел подглядывать, хотя любопытство снедало изнутри. И холодило кровь в венах. А вдруг рейхсфюрер при нём читает компромат на него же? Это вполне в духе Гиммлера.
Дорога была мучительной. Мюер до сих пор не знал, куда они направлялись, а уточнять всё так же боялся. Если его худшие ожидания оправдаются — он изо всех сил попробует смягчить собственный приговор…
Светлый особняк в окружении пышных деревьев вырос перед ними, и Мюер всё-таки пробормотал:
— Простите, рейхсфюрер, но где мы?
— В «Цветущем саду», — бросил Гиммлер и вышел, когда шофёр распахнул для него дверь.
Что за место? Мюер и вправду здесь никогда не был… Тем временем фон Мольтке провёл их в одну из гостиных, а потом, шёпотом переговорив с Гиммлером в противоположном углу, кивнул и ретировался. Рейхсфюрер же опустился в одно из кресел и, закинув ногу на ногу, вновь прикурил.
— Что вы такой напряженный, Мюер?
— Всё в порядке.
— Раз всё в порядке — не мельтешите перед глазами. И без того укачало.
Он ведь и вправду нервно измерял шагами помещение! Маркус и не заметил… А вдруг этот фон Мольтке — личный разведчик Гиммлера? И если он сейчас вернётся с дополнениями к тому, что рейхсфюрером уже прочитано…
Дверь вновь распахнулась, и Фридрих фон Мольтке явился. Не с бумагами, но и не один…
Он был всё таким же холёным, как прежде. Высокий, статный, не постаревший ни на миг. Ни одного седого волоса. Ни одной видимой морщинки. Сперва Мюеру показалось, что он увидел привидение. Призрак человека из давно похороненного прошлого. Он же… мёртв! Но нет — он дышал, моргал, глядя на Маркуса, и что-то спросил у фон Мольтке. И фон Мольтке что-то ответил.
Былая ненависть не успела всколыхнуться, как Генрих Гиммлер подошёл и испытующе заглянул прямиком в зрачок.
— Вы знаете этого человека? — спросил он.
Всё кругом стало мутным. Быть такого не может…
— Да, я его знаю, — с трудом выдавил из себя Мюер. — Это... это Томас Эндрюс.
«Неужели он снова здесь?», — не веря самому себе, ошеломлённо подумал он.
— Er ist wieder da, — словно прочитав его мысли, задумчиво изрёк Гиммлер.
