По ту сторону Купола

Волки стекаются к костру, перебрасываясь язвительными подначками: кто сегодня упустил добычу, кто упал в грязь в пылу погони, кто сдался и как девчонка весь день помогал ткать полотно для одеял, кто посеял в лесу любимую цепочку с амулетом, защищающим от потерь. Бродяга оглядывает их и позволяет себе скупую ухмылку. Садится на бревно, переводит взгляд с одного на другого и кивает своим мыслям. — Рассказывайте, — откидывается поудобнее и готовится слушать. Это его стая, его братья и сёстры, те, за кого он готов отдать жизнь, хотя куда более вероятно, что они все вместе клыками и когтями разорвут потенциальную опасность в клочья. Бродяга ухмыляется шире, стукается кулаками с лучшими охотниками и затягивает песню, в которую вплетаются чужие голоса. Волчий вой разносится над поляной. Но всё-таки Волки — не главное в его жизни. Бард протирает очки шарфом, не прерывая лекции, которую Бродяга слышал уже не раз. Которой все они — Изгои — пресытились и теперь воспринимают как сказку, рассказываемую только чтобы заполнить время и избавиться от тишины. И лишь ученики продолжают жадно ловить каждое слово, будто за прошедшие месяцы в жизни древних греков что-то могло измениться. Бродяга фыркает. Услышавший это Бард качает головой и мягко улыбается, жестом предлагая подойти поближе, присоединиться к уроку. Бродяга фыркает громче, но подходит. История и философия смазываются в поток неразборчивых звуков. Бродяга рассматривает Барда. Подмечает углубившиеся морщины, прибавившуюся седину, замедлившиеся движения, больше обычного прищуренные глаза. Бард стареет. Непоправимо. Неотвратимо. По-своему жестоко. Бродяга хмыкает и отделяется от впитывающих мудрость. Мимолётно касается плеча Барда, словно обещая забрать лежащий там груз. Бард понимающе улыбается и успевает растрепать ему волосы, словно мальчишке. Бродяга знает: когда Бард умрёт, часть его умрёт тоже. В том, что Музу он найдёт здесь — на древнем полуразрушенном балконе, — Бродяга не сомневается. Та сидит и беззаботно машет ногами, что-то напевая себе под нос. Звёзд днём нет, но Муза влюблённо смотрит на небо целиком и сейчас наверняка беседует с обманчиво мягкими облаками. — Держи, — протягивает ей сладкую лепёшку и падает рядом. Муза благодарит улыбкой и разламывает ту пополам. Бродяга сопротивляется пару минут, но потом «свою» половину принимает. — Сыграем в нашу игру? — предлагает Муза и, не дожидаясь ответа, тыкает пальцем в пузатую тёмную тучу. — Это медвежонок. Бродяга встряхивает головой. Внутри бьются два желания: надменно закатить глаза, мол, взрослые уже, какие могут быть детские игры, или же наоборот рассмеяться беззаботно. Ни то, ни другое он, конечно, не делает. — Гаечный ключ и кабанья голова, — отвечает он, поочерёдно указывая на облака. Муза вся светится, азартно называя одно видение за другим. И продолжает испускать свет, даже когда засыпает у него на плече. Бродяга осторожно перебирает её волосы и любуется расслабленным лицом. Он хотел бы принести Музе небо в ладонях. И однажды принесёт. Бродяга сжимает в руке старый, выточенный из дерева кулон в форме клыка. Мама говорила, что волчьего, Бродяга верил. Тепло растекается по телу: смутные воспоминания о детстве, ненависть к Полису, огородившемуся куполом, словно моллюск раковиной, предвкушение собственной победы, собственной мести. Он сделает то, что должен. И будет то, что должно было быть больше двадцати лет назад. Но даже эти картины, будоражащие душу и разум, — не главное. Главное, что есть в жизни Бродяги, бьётся ветром в несущие его вверх крылья. Опаляет жаром Пустошей, куда он сбегает ото всех на пару дней, якобы на разведку. Журчит лесным ручьём, холодной водой из которого он умывается, по-звериному отфыркиваясь. Подмигивает молниями и бьёт по ушам громом. Закипает в крови, заставляя сердце биться чаще. И имя этому — свобода.