☆☆☆
Эдик помнит, как Матвей почти привязывал его к стулу и заставлял его есть. Было ли мерзко? Было. Уходил ли Эдик "очищаться" после этого? Уходил. Но Матвея винить в этом тоже нельзя — он хотел помочь, но не знал как. В те года́ всем по большей части было плевать на торчащие кости из девочек и мальчиков. Информации было мало, а потом появился героиновой шик. До ужаса бледная кожа, худые тела, тёмные круги под глазами — всё, что выдавало героиновую зависимость. И десятилетний мальчонка, под влиянием ужаса из дома и смотря на этих моделей думал, что хочет выглядеть также. Бледная кожа была — передалось от папы. Круги под глазами не сложно получить, если жить в подобном стрессе, а с худобой помогали каникулы у бабушки с дедушкой, у дяди и тот же самый стресс. Что могла думать об этом мама Эдика? Она не замечала. Как бы сильно она не опекала Эдика — он лишь образ и должен быть идеальным. Худоба была в моде, так что его проблемы были очень удобны.☆☆☆
Первые комплексы связанные с телом начались от дедушки и бабушки. Ангел во всём должен быть идеален. А пухлые щёки и бёдра только портят красивую картинку. Ещё больше Эдик возненавидел себя во время занятий балетом. За весом там следили строго, нескольких девочек выгнали из-за перевеса в два-три килограмма. Эдик не помнит, сколько точно ему было, но помнит, что тогда впервые попробовал голодать. Сорвался той же ночью — возненавидел себя сильнее. Это и стало отправной точкой в болото расстройства пищевого поведения.☆☆☆
Эдик давно вырос, но проблемы остались, ибо особо он их и не лечил. Выходил на компульсивное переедание — наивно надеялся, что это ремиссия, а потом обратно вниз. И всё глубже и глубже, что в какой-то момент спать было невозможно из-за пустоты в желудке, а в другой — спал везде и всегда, потому ,то энергию больше брать было неоткуда. Ему двадцать пять, — на деле двадцать, — он всё ещё пьёт таблетки, в побочных эффектах которых пишут "снижение веса", и плевать он хотел на то, что гробит свой организм. Сам знает, но вес важнее. И он ещё не хочет выходить из этого. Захочет — выйдет и сам. Попросит помощи, обратится к специалисту. Но только когда захочет сам. Иначе умрёт в собственной кровати с истощением. Он пытался выбраться самостоятельно. Но голову лечить не хотел. Потому в собственной еде видел личинок, что копошились в тарелке. Эдик помнит как вскочил иза стола и еле успел дойти до ванной. В желудке особо ничего не было — из него вышла вода и желчь. И повторяется это изредка и по сей день. Эдик смотрит погасшими глазами на Матвея, а он помочь то и не может. Не знает, не поймёт, не поможет правильно. Сделает только хуже. Потому что Эдика касаться страшно. Матвей — монстр и рыжику нужна помощь кого-то другого. Но Керри слушать кого-либо не хочет. Уверяет, что это совсем не проблема и справится он сам. Матвей давно не верит, пытаться перестал. Потому что не поможет он Эдику, пока сам Эдик этого не захочет.☆☆☆
В пятнадцать Керри постиг почти полной гармонии и познании границ своего тела и разума благодаря сумасшедшему расписанию, в которое было воткнуто куча кружков, тренировок и иногда даже съёмок для журналистов. Эдик стал медийной личностью не по своему желанию — мама была известна, ей нужно было поддерживать образ. А ещё больше ей было важно, чтобы её не забывали. А тут рождение сына. Явная сенсация и новая звезда. Хотел он этого или нет — плевать. Надо — значит, надо. Примерный распорядок дня был таков: подъем в пять утра, душ, зарядка, каша на завтрак — Эдик часто пропускал этот этап — ещё одна чистка зубов, если тепло — небыстрый бег на улице, если холодно — растяжка в доме. Учеба в языковой гимназии, отнимающая половину дня, обед, кружки, репетиторы чуть ли не по всем предметам и до самого позднего вечера коньки. Два часа на домашку, которых не хватало, поздний ужин и отбой. Ужин часто пропускался в пользу домашней работы. И между всем этим нужно было смочь впихнуть время на общение с друзьями, уборку в доме, помощь маме и на свои мечты. На грёзы сына матери было всё равно — времени в сутках и так мало. Лучше бы вместо этого учил новый язык. Японский например. Как раз её новый муж со своей дочерью родом из Японии. Но об этом позже. И не смотря на строгость матери и желание стать самым лучшим сыном, Эдик часто, слишком часто, не следовал расписанию потому что… банально очень много болел. Как говорилось ранее, иммунитет ему достался от папы, а сам папа мог заболеть из-за какого-нибудь чиха случайного прохожего в десяти километрах от него. Ну вот и сам Эдик переболел всем, чем можно и нельзя. Волновало ли и это мать Эдика? Не особо. Важнее была оболочка. А Эдик как малина. Красивый и сладкий снаружи, но пустой внутри. Проблемы были не только в питании — проблемы были во всём. Прыжки выше головы никогда не получались. Особенно на коньках.☆☆☆
Скованные одной цепью — машина времени.
Занимался Керри фигурным катанием долго и часто выступал. За пять лет карьеры всегда было только первое место. Но в пятнадцать лет весь мир рухнул рассыпавшись в прах и исчезнув из жизни, оставшись лишь только в воспоминаниях и грёзах. Ему было пятнадцать и он был уверен, что выступит идеально. Отрепетировал же он сотню тысяч раз, да и молитвы должны были быть услышаны, даже если и Господь был запрещён. Самый сложный трюк был одинарный аксель. На тренировках его выполнить не всегда удавалось, но на выступлении то точно всё должно получится. И вот Эдуард уже у входа на каток. Молится про себя в последний раз — крестик не целует, это лишнее, да и нельзя — и выкатывается к середине, когда музыка начинает отбивать свой ритм. Можно верить и в отсутствие веры… Полторы минуты от выступления проходят удачно, Эдуард даже не забывает дышать. Можно делать и отсутствие дела… Сейчас — самый важный момент — одинарный аксель. Плечи напрягаются и к великому удивлению он получается. Значит дальше будет проще. Раз уже это вышло сделать, то и сальто назад получится идеально. Нищие молятся, молятся на… Прыжок оказывается не достаточно идеальным. Он падает лицом вниз. Всё кончено. Балы снимут и он займёт первое место среди худших — второе. Музыка затихает, к нему уже начинают подъезжать, но Эдуард встаёт излишне резко и решительно, размазывая кровь по лицу и отталкивая от себя тренира. После сальто должна была быть дорожка — он выполняет её, сжимая челюсть и скрипя зубами. Сейчас он выглядел как полнейший урод — Керри в этом уверен. Тренер заставлял Эдика остановиться, но ему было плевать. Люди пришли сюда повеселиться и он это веселье им покажет.☆☆☆
Кровь остановили, Эдик отказался ехать в больницу, пока не узнает результаты. Мать уже была зла. Когда начали объявлять результаты Эдик зажмурился и почувствовал, как земля вышла из под ног. Он — второй. Жалкий второй. Ни на что не способный второй. Опозоривший себя. Опозоривший мать. Стоя на трибунах с серебряной медалью и ненавистью ко всем, кто на него сейчас смотрят, Эдик понял, что сломал не только нос и частично один из передних зубов, но и свою жизнь, и репутацию матери, и всё, что было можно и нельзя.☆☆☆
— Что вы чувствуете после того, как не смогли сделать сальто назад? Ведь его смогли сделать и дети младше вас, — журналисты раздражали, Эдик отмахнулся от них и прошагал в машину матери. Он уставился в окно и видел, как они щёлкали камерами. Мать заговорила только после того, как они достаточно отъехали от них. — Я тебя ненавижу, — она сжимает руль в руках, хмурится светлые брови и шипит. Эдик дёргается, поджимает губы, но продолжает смотреть в окно. — Родила на свою голову, а говорила мне мама! Лучше бы ты помер на этом льду, не было бы такого позора. Говорила я тебе, репетируй больше! — Мам! — Рот закрой. Ничтожествам гавкать не разрешала, — Керри чувствует как ком подкатывает к горлу, а на глазах появляется влага. — Ну пореви ещё, поистери! Недостаточно мать позоришь, да? Я для тебя столько сделала, а ты просто выступить не смог. А что сказал бы твой отец? — Он бы спросил, жив ли я. — Рот закрой! — Эдик чувствует, как щека начинает гореть. Знал же, что лучше на заднее сесть, ан нет, полез на переднее.☆☆☆
Матушка запретила ему далее заниматься фигурным катанием, что было до ужаса обидно, ибо именно этот спорт полюбился Эдику сильнее всего. И если бы ему разрешили, он бы показал на следующем выступлении результат в разы лучше. Он бы смог доказать всем, что способен на лучше. Доказал бы, что он не ничтожество и не заслуживает второго места. Доказал бы маме, что может и заслуживает. Она бы, может, и похвалила бы его хоть раз… Если бы только он смог выступить ещё раз. После сего позора жить особо и не хотелось более. Нос зажил, зуб давно в порядке, все давным давно всё забыли, а щека гореть не перестала. Слёзы на глазах так и не высохли. И челюсть всё ещё болит, потому что в тот день он сжимал её слишком сильно. Ненависти к себе было достаточно. Сны снова играют с ним в пятнашки и выиграть невозможно. Он снова задыхается во сне, снова плачет, снова просит остановиться или прекратить. Снова падает с постели или вскакивает, жадно глотая ртом воздух. Из-за кошмаров была мигрень и бессонница. Но лучшим лекарством был Матвей.☆☆☆
Матвей согревал в особенно холодные ночи, грел ладони и обнимал почти не касаясь, потому что знал, что Эдик прикосновений всё ещё боится. Знал, что сжимать и приближаться вплотную нельзя. Матвей, слыша грохот или шумное дыхание, сам тяжело вздыхал и приносил второе одеяло с кружкой какао к Эдику. Заботливо укрывал двумя одеялами, отпаивал сладким-присладким какао и слушал. И слышал. Обнимал, целовал ладони и лоб, укладывал обратно в постель и долго-долго сидел рядом, пока Керри не удавалось уснуть. А потом стоял на балконе ещё полночи, ибо самому спать не хотелось, тоже мучили кошмары. Но рыжего этим беспокоить не хотелось. Парапустяков же сильный и справиться сам. Как и всегда. Для Матвея Эдуард всегда был на первом месте. А Керри на это было плевать. Ведь он не был первым для матери.