***
Задумчиво глядя на резвящихся во, вроде бы, просторном, но всё же в таком давящем помещении детей, Сиринджион, облокотился на спинку дивана. Сидящая рядом Сиринджионелла, окончив свой рассказ, вопросительно уставилась на хирурга. — Получается, они сделаны из трупа марионетки, да? — Верно. Но я внесла некоторые поправки, но-о... Да. Они — это он. — А остальные? — Так же частично. — М? — Они были тут изначально: первые эксперименты. А потом... Сам видишь. — Ясно. — Ещё раз, будто ища что-то, глянув в лицо близнецам, Сириндж в очередной раз прикрыл глаза, стараясь не видеть своей безысходности. — — Я не могу понять: что вообще происходит в этом чёртовом месте? Тут ощущается особая слабость и беззащитность. Эти лица лишь настораживают. — Глупенький: это место изначально было таким. Есть много вещей, что ты не знаешь и не сможешь понять. Просто расслабься, дорогой: тут, в случае чего, тебя бы всё равно не нашли. Это город отчаяния, где после мимолётной эйфории ты всё равно потеряешь способность к радости. Даже на их лицах застыла гримаса ужаса, верно? — 7 Лет, нет, даже с самого рождения находится тут.... Пытка. — Пытка. Пошли выпьем? — ... Одобрительно, хоть и заторможенно кивнув, Сиринджион вместе с Сиринджионеллой, загнав близнецов в их комнату, отправились на улицу.***
Эти существа были за столами, за стойками. Везде. Они не улыбались, а их рты скривились в вечной агонии в виде дуги. Глотнув рюмку гиваниума, Сириндж всё-таки решился задать вопрос собеседнице: — Ну так, как ты сделала это? — Ты о чём? Наигранно-озадаченный взгляд алых глаз. — Эти дети... Если они создавались младенцами, то одного безымянного было бы слишком много, не так ли? — Да. Это не все, о которых ты знаешь. Некоторые умерли; осталось трое. Я раздавала им всем только некоторые участки его тела при создании. Органы, мозг, плоть и гиваниум... Всё, что у них внутри было у этой бирюзовой страдалицы. Хоть я для них и мачеха, она — их настоящая мать. Им всем достались лишь некоторые, определённые части мозга, так что те голубые девчонки, можно сказать, — почти что овощи. Только говорить слегка умеют, вот и всё. Глаза я им добывала искусственно, и то из-за жалости. Остальные подобным были обделены. — Мг. Ясно. Стук стекла о стекло и очередные жадные глотки гиваниума. Можно ли сказать, что они буквально пьют свою кровь? В любом случае, по разуму это било не хуже алкоголя, убирая усталость и лишние мысли. Наконец, под вечный вечер выйдя из импровизированного "бара", дуэт отправился обратно в новый для вишнёвоволосого доктора дом, уже не обращая внимания на чёрный силуэт сзади. Белый костюм с хвостом косатки сзади; бирюзовые коротко-подстриженные волосы; чёрные "подтяжки" для штанов и полностью закрытая одежда. Глаз действительно не было, как и зрения. Тонкие ладони удерживали всё тело от того, чтобы не упасть на землю в этой подворотне. Грубо-нежный мужской голос; манера речи. Он помнит это. Он помнит силуэт малиновых волос в белом врачебном халате; помнит, каков был на ощупь коробок с болеутоляющими таблетками. Однако он не знает, кто эти люди, кто этот мужчина и почему он так хочет разорвать ему лицо, съев заживо. Такую жажду убийства он не испытывал ещё никогда. Кто этот мужчина? Почему я так зол на него? Почему я хочу съесть его? Прозрачные когти ловко скользнули по стене, оставляя выразительные царапины. Он ещё никогда не был настолько голоден. Может быть, если он поглотит этого человека, то он сможет понять, зачем существует дальше? Так что же ты стоишь, дорогой?Вперёд, Страйкер.