Замри. Беги. Бей.

Рэйчел удается очнуться довольно быстро. Ну как ей кажется, во всяком случае. Она на заднем сидении машины зажата между двумя типами в плащах. В воздухе витает запах крепкого мужского пота, давно немытых волос и какой-то ещё, сладковатый, который Рэйч не в силах идентифицировать. Но тот факт, что она не в багажнике, к примеру, с кляпом во рту, её более, чем радует. Не говоря уже о том факте, что она всё еще дышит. К сожалению или к счастью, Рэйчел больше не ощущает той приятной тягучей расслабленности, которая накатывает на неё после падения в воду. Висок неприятно ломит, а сердце колотится так, что чувствуется аж в горле. Тугая верёвка на запястьях намекает, что она далеко не в статусе дорогой гостьи. Начинать спрашивать: «А что, куда мы едем?» кажется девушке верхом идиотизма, поэтому она сидит молча и старается даже, на всякий случай, особо не шевелиться. Машина останавливается, и девушку довольно бесцеремонно выталкивают по направлению к милой белой сельской церквушке. Рэйч хочет осмотреться, но такой роскоши ей никто не намерен предоставлять. Её мрачным сопровождающим даже не приходится её подгонять, оружие в их руках совсем не располагает к любованию окрестностями. Внутри церкви сумрачно, из высоких окон льётся мягкий солнечный свет. Здесь Рэйчел понимает, что она продрогла до костей, влажная одежда неприятно липнет к телу, в кроссовках всё еще хлюпает вода. За спинами своих спутников девушка не может разглядеть, к кому её ведут, только слышит приглушенные мужские голоса. И когда её выталкивают вперёд, она молча, и наверняка с довольно-таки ошарашенным выражением лица, пялится на двух мужчин перед собой. На курсе психологии в университете Рэйч рассказывали, что большинство проблем, скажем так, ментального плана, возникает у людей из-за конфликтов различного рода. В том числе, конфликт несовпадения ожидания и реальности (что чаще всего). И вот, можно сказать, что сейчас Рэйч испытывает действие подобного конфликта на себе. Ведь в церкви никак не ожидаешь увидеть обнаженного по пояс мужчину, у него не может быть таких вполне себе развитых мышц рук и пресса, у него не может быть татуировок, том числе двух олдскульных ласточек на груди, не может быть пучка на голове и невозможных глаз за желтыми авиаторами. Что за хрень у него на теле, помимо татух, это что, шрамы? Какого хрена он делает в церкви. Какого хрена у того, второго, всё пальто в самолетиках. Какого хрена он такой…горячий. Обоже, что за хрень у меня в голове. — Отец, та грешница, про которую ты говорил, мы доставили ее. Тот, кого назвали Отцом, этот тип с голым торсом, отвлекается от разговора, которым был занят до этого. Его глаза смотрят так внимательно и так прямо, что в иной ситуации Рэйч бы почувствовала неловкость и отвела свой взгляд. Но сейчас она взвинчена всем происходящим, ей кажется, стоит перестать держать зрительный контакт, и её сочтут слишком ничтожной, чтобы оставлять в живых. — Как тебя зовут, дитя? — голос Отца негромкий, но звучный, заполняет все пространство вокруг и даже как будто отражается от стен. — Рэйчел, — произносит девушка после небольшой паузы. Её бьет крупная дрожь, не то от нервов, не то всё же от холода. — И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей… — задумчиво, как в полузабытье, произносит Отец, не отрывая взгляда от девушки. А Рэйч критично думает, что, чтобы быть Отцом, надо все-таки чуть больше, чем цитировать Библию, но благоразумно держит мысли при себе, надеясь, что они скрыты от внимательного взгляда мужчины. — Джозеф… — окликает тип в тренче с самолетиками, и Отец словно пробуждается от собственных дум. — Привести к искуплению душу, так чтобы она сама этого желала, Джон, так, чтобы тлетворное влияние извне, наветы и ложь расплавились в очищающие огне, это ли не счастье Джон? — хорошо поставленным голосом, будто размышля вслух, произносит Отец, не отрывая внимательных глаз за желтыми авиаторами от девушками. Отец Джозеф. Что за ерунда, какой из него пастор. Рэйчел, конечно же, никто не спрашивает, но ей очень не нравится часть про очищающий огонь и искупление. Всё это наводит на мысли об инквизиции и средневековых пытках. — Да, Джозеф, — мужчина, которого про себя Рэйч успевает обозвать «смазливым инквизитором», Джон, склоняет голову, соглашаясь с словами Отца. Тот обхватывает ладонями и притягивает к себе темноволосую голову Джона, прислоняется к ней лбом и говорит что-то ещё, глядя в глаза своему собеседнику. Молчаливые темные фигуры позади и сбоку от Рэйчел почтительно застывают в молчании, изредка только переминаются с ноги на ногу. Наверное, будь Рэйч героиней боевика, она сейчас ловко выхватила бы оружие у лысого бородача справа, с разворота нанесла бы удар здоровяку слева и, отстреливаясь от преследования, рванула бы через окно неизвестно куда. Но Рэйч очень далека от таких чудо-воительниц, что, правда, не мешает ей потихоньку осматриваться, прикинуть расстояние до окна, до двери, мысленно пройтись между рядами и встретить внимательный взгляд льдисто-голубых глаз Джона. Она вздрагивает и опять не может перестать смотреть. Это как с противником на татами — отвернёшься и уже лежишь на лопатках. Джозеф двигается к Рэйч, протягивая к ней раскрытые ладони, и девушка всерьез опасается, что с ней он намерен провернуть тот же фокус, что и с Джоном. Она дёргается, стремясь избежать этого контакта «глаза в глаза», но Отец властно придерживает её за плечо, и всего лишь пробегается пальцами по ране на виске. Его касания осторожны и явно не стремятся причинить боль. — Добро пожаловать, дитя.