Замри. Беги. Бей.

Рэйчел помнит, как расстроилась в детстве, когда узнала, что не все сказки заканчиваются в духе «долго и счастливо». Ещё больше огорчилась, когда наткнулась на неадаптированные версии, где даже у счастливых концовок был привкус такого мрачного средневекового цинизма, что лучше б все померли. Ну а жизнь раз за разом намекает Рэйч, что любые сказки нагло врут. Каждый раз, когда, как ей кажется, наступает конец чего угодно, оказывается, что это ложная тревога, и её персональная сказка ещё в надёжных руках ткачих. Хотя, по поводу надёжности Рэйч могла бы поспорить. Конца не наступило, когда она осталась без дела всей своей предыдущей жизни просто потому, что партнёр неудачно выполнил поддержку. Не наступило его, когда первая любовь, как и полагается, разодрала в клочья сердце. По неудачному совпадению, и первая любовь, и косорукий партнёр по танцам оказались одним и тем же человеком. Конец всё не случался, как бы паршиво Рэйчел себя не ощущала. Собственно, даже здесь, в округе, носящем абсолютно неподходящее для всего происходящего название, едва ли не каждый день Рэйч кажется последним. Если не буквально, то фигурально, когда она понимает, что всё, её мозг не предназначен для подобного, и сознание радостно ухает в зомбированное безумие. Но ничего подобного не происходит, даже когда она, вопреки логике, вместо того, чтобы избавить мир от свихнувшегося сектанта, зачем-то помогает ему освободиться. Можно было бы всё спихнуть на временное помешательство, но ничего такого Рэйч в себе не ощущает. По крайней мере, в данный момент, когда осеннее солнце красиво подсвечивает стены комнаты на ранчо, а с балкона по периметру дома тянет дымом от сигарет. Конечно, в тот день, когда её, всю трясущуюся и больше напоминающую растаявший пудинг, креститель вновь приводит на ранчо, Рэйчел не столь уверена в своем состоянии. «Я убила людей. Тех, кто мне ничего не сделал, — девушка не видит смысла смягчать формулировки, — я не могла не понимать, что Джон, освободившись, доведёт начатое мною до победного конца. Что бы там он не болтал о ценности человеческой жизни». Как и всегда, её сознание отказывается погружать девушку в элегантный обморок, как это принято у книжных героинь. Наоборот, с готовностью и беспощадностью крутит сцены, которые Рэйч предпочла бы не видеть. И она бесконечно благодарна Сиду, вовремя помешавшему ей увидеть картину целиком. Достаточно и того, что успел охватить её мозг и так. Поэтому некоторое время девушка как будто отключена от внешнего мира, что всё же позволяет ей обратить внимание, что на ранчо она теперь находится в огромной комнате крестителя. Нельзя сказать, что её это как-то волнует. Поначалу её мозг занят совсем другими мыслями. Даже угроза стен бункера отодвигается куда-то далеко. Да и самого крестителя на ранчо нет. Зато её опять навещает Агнес, даёт какие-то совершенно бесполезные капли и подсовывает белую книгу с золотым тиснёным сектантским крестом. Рэйчел предпочла бы скорее выпить ту дрянь, от которой перед глазами мелькают зелёноватые огоньки, расплываются цветные круги и скачут хороводы довольных единорогов. Но, увы, Агнес, видимо, считает капли и «Слово Джозефа» — так значится на титульном листе - достаточно действенными. Капли Рэйч послушно пьет, книгу откладывает, не желая погружаться в ещё чьё-то персональное безумие, помимо своего собственного. Ещё и нашли, где всё это напечатать, воистину этот размах предприимчивости да в дело. Рэйчел кажется, что проходит целая вечность, но её мозг дотошно подсказывает, что всего два дня, когда она выныривает из своих внутренних терзаний. Осеннее солнце красиво подсвечивает стены комнаты, а с балкона по периметру дома тянет дымом от сигарет. Девушка вообще не думает ни о чём, когда открывает стеклянную дверь и шагает к Джону. Тот курит, небрежно облокотившись на деревянные перила и наблюдая за привычной суетой во дворе ранчо. — Здравствуй, Рэйчел, — не поворачивая головы произносит Сид. Между его пальцами зажата дымящаяся сигарета, и несколько секунд девушка просто стоит, рассматривая весы у запястья, павлинье перо — или что это может быть — на предплечье, какие-то мелкие листочки, снова весы, кинжал. Она скользит взглядом по поджившим ссадинам и синякам на скуле, брови, небольшой ранке в уголке рта. Любой другой с этим набором смотрелся бы как Нью -Йоркский бомж после потасовки с неудачным исходом. Креститель же выглядит как актёр, загримированный для особо героической роли. — Здравствуй, Джон, — подчёркнуто вежливо отвечает Рэйч, когда спохватывается и понимает, что молчание затягивается. Ей удивительно неловко находиться рядом с тем, кого, по сути, она спасла. Как будто он увидел то, что не предназначалось для его глаз. И вообще для глаз кого-либо. Я такая же ебанутая на всю голову, как и он. Только у него есть Джозеф с его словом и коллапсом. А у меня чисто коллапс в мозгах. — Я считала, вам запрещено курить, пить… — начинает Рэйч и обрывает саму себя. …и трахаться, ага. Вспомни ещё про «не убий». — Что Джозеф не узнает, то его не огорчит, — краешки губ младшего Сида дёргаются в усмешке, голубые глаза искрятся весельем. Креститель отходит от перил, присаживается за низкий столик тут же, на балконе, делая приглашающий жест девушке. Она послушно устраивается напротив в не особо удобном плетёном кресле. Сид на удивление немногословен, а вот как раз сейчас Рэйч с удовольствием послушала бы его пространные рассуждения. Она не может собраться с духом и спросить его, что, собственно, теперь будет с ней. Собирать ли ей её вещи (которых нет) и переезжать в другую комнату, раз уж Джон снова на ранчо? Ожидать ли ей новых кровавых татуировок, особенно учитывая его слова об «идеальной жертве»? Возможно, заточение в камере в бункере всё ещё тоже маячит в планах на будущее? Пару вещей она осознает совершенно точно и без ответов младшего Сида. Например то, что по закону Штатов она — убийца, как ни крути. И что в округе ей, пожалуй, не стоит в ближайшее время искать группы сопротивленцев. Так и не сообразив с подходящими формулировками вопросов, Рэйч думает уйти с балкона и дождаться обычного болтливого настроения крестителя. — Рэйчел, — останавливает её голос Сида, — как ты себя чувствуешь, Рэйчел? Голос его полон такой неподдельной заботы, что девушка мысленно отвешивает себе парочку оплеух, чтобы не возвращаться, даже мысленно, к состоянию полумёртвого от шока трясущегося желе. В глаза Джону она предпочитает не смотреть, подозревая, что их цвет замёрзших озёр обладает каким-то особым воздействием на её психику. Ты и так уже пристрелила людей. Откуда ты знаешь, что там дальше по их сектантской программе? Джону, в свою очередь, как раз очень бы хотелось заглянуть прямо в её глаза. Он точно знает, что многие смущаются от прямого взгляда, начинают бегать глазами, как будто это может помочь грешникам скрыть свои лживые мыслишки. Ему всё так же нравится наблюдать за сменой эмоций на лице Рэйч. Даже сейчас, когда она явно не испытывает в полной мере того удушающего страха, который можно, как леденец, покатать на языке. Нравится то, что прячется за её, порой излишней, молчаливостью. Она уже начинает показывать свою суть, обнажает сокрытое под слоем воспитания и прошлой жизни. Ну что ж, у них ещё есть время, если верить Джозефу, чтобы насладиться тайнами и грехами друг-друга. Конечно там, в бункере, это всё было, в некотором роде, пикантнее. — Мне очень приятно, Рэйчел, — продолжает креститель, видя, что девушка не торопится отвечать, — что ты принесла такую идеальную жертву. Джозеф считает, это и есть настоящее следование по Пути. Так, стоп, жертву. — Какую жертву? — выговаривает Рэйч непослушными губами. Её нервная система и мозг несколько подустали за прошедшие дни, что не мешает сердцу обеспокоенно ёкать на слове «жертва». — Твою жизнь, — терпеливо и буднично поясняет Сид. И до того, как девушка успевает ощутить уходящий из-под ног пол, добавляет: — Ту жизнь, что осталась вне округа. К ней теперь нет возврата, Рэйчел, прими это. Это то, что было уготовано с самого начала. Рэйч кусает губы. Полусумасшедший бред про «уготовано» она пропускает мимо ушей, разумеется. А вот, что возврата нет, она понимает и так. Округ проехался по ней, как каток по горячему гудрону. А после такого сложно отряхнуться и бодро вернуться в обычную жизнь. Рэйч, наконец, смотрит в льдистую прохладу глаз крестителя. — Кем уготовано? — не может удержаться она. Что там в голове у этих фанатиков, и как же, должно быть, легко живётся, когда веришь, что вся творящаяся хтонь не просто хтонь, а хтонь со смыслом. — Господом Нашим, разумеется, — улыбаясь снисходительно поясняет Сид. Джон чуть морщится, от улыбки у него неприятно тянет рану на скуле и в уголке рта. Рэйч, чуть морщится, потому что, как и всегда, не может понять, на полном ли серьёзе он несёт эту благочестивую муть или это тонкий сарказм, который она не в силах постичь. — Прими то, что я предлагал тебе с самого начала твоего появления здесь, — немного хрипловато продолжает креститель, — ты уже одна из нас, Рэйчел. Просто прими это. Рэйчел, конечно же, не помнит, что конкретно он там предлагал, и когда. Возможно, это был один из его бесконечных монологов, где к концу слушатель уже может подзабыть начало. Возможно это был момент, где он держал её голову под водой или выводил кровавые буквы на её рёбрах. Или когда она тряслась от страха, считая, что сейчас станет той самой второстепенной героиней фильма ужасов, которую кромсают, когда ещё только вступительные титры идут. Сид докуривает и давит сигарету в пепельнице. Он легко поднимается из кресла, как будто не его рёбра пару дней назад основательно попинали. — Пойдём, Рэйчел, — протягивает Джон ладонь в приглашающем жесте. И когда она с долей обречённости вкладывает свою руку в его, креститель притягивает Рэйч к себе. — И прими, наконец, себя, Рэйчел, — девушка чувствует его дымное дыхание у виска, — прими себя рядом со мной. И всегда помни, как близко бункер. Рэйч дёргается от скрытой угрозы, которая явственно слышится в словах Сида. Чувствует, как горячие пальцы крестителя начинают поглаживать её шею сзади, спускаются вдоль позвонков к талии. Наверное это не хуже, чем закончить жизнь на стуле в бункере Тэмми. Вообще без разницы, в чьем бункере, если речь про «закончить жизнь». Не говоря уже о судьбе бедолаг с цветами в грудине вместо сердца, или какие там ещё варианты встречались в этом округе чудес. Не хуже сидения в клетке и беготне по галлюциногенным коридорам. Впрочем, программа развлечений всегда может измениться, что с психанутых взять. Что там Джейкоб болтал про инстинкты? Выжить — это то, что важно, остальное, несомненно, подождёт. Какой там, кстати, срок давности за убийства? Нет, это точно не хуже, иначе какого хрена ты так и не выпустила пулю ему в башку, когда был шанс. Обоже, Рэйч, ты серьезно? Потому что ты овца, как ни крути. Джон улыбается, глядя на бешено бьющуюся жилку у ключицы девушки и чувствуя, как её ногти, возможно неосознанно, впиваются всё сильнее ему в ладонь. Хотя он предпочёл бы, чтобы она сделала это специально. Для её ногтей, как и для языка, он тоже найдёт отличное применение. И он уже знает, какой грех он хотел бы любовно вывести на её белоснежной коже. Тот же, что красуется первым на его левой кисти. И он будет очень аккуратен.