2 сентября
— Проснись и пой, именинница! От хлёстких шлепков ладонью по лицу Чонгук резко вздрагивает всем телом и протяжно стонет, поворачивая голову и глубже зарываясь в помятое и перекрученное вместе с простынью одеяло. Это непродуманное движение заставляет ощутить неприятное жжение в области грудной клетки, тошнота подступает к горлу, и в какой-то момент кажется, что избежать неминуемого не получится, но всё обходится только обычной икотой. Уже знакомый голос вторгается в ещё наполовину пьяное сознание, слова не различить из-за стоящего в ушах звона. Биты музыки из бара продолжают пульсировать кровью по барабанным перепонкам. Как же, чёрт возьми, ему хреново. Чон предпринимает попытку отпихнуть от себя, как ему кажется, сущее зло, осмелившееся пробудить его побитое сознание. Выглядит же это на самом деле так: он еле шевелит пальцами, с трудом оторвав их от подушки и уронив обратно. — Если ты сейчас не проснёшься, я вылью на тебя воду, — не унимается злосчастный «будильник». — Отвали, — мычит в подушку, пытаясь натянуть на голову простынь, и остаётся лежать на голом матрасе. — И это после всего, что между нами было вчера? Ты говоришь мне «отвали»? — изображает глубокую оскорблённость в тоне. Чонгук, превозмогая жуткую головную боль, приоткрывает одно веко и пытается сфокусироваться на источнике звука. Перед глазами всё плывет, он и правда ещё пьяный? Учитывая, сколько вчера именинник влил в себя алкоголя, было бы удивительно, если бы не был. Спустя, кажется, вечность, зрение немного приходит в норму, и перед собой Чон уже видит до раздражения довольное лицо Чимина, склонившегося над ним и разглядывающего, как будто у него на лбу вырос третий глаз. Блондин буквально давит из себя лыбу до самых ушей, сдерживаясь, чтобы не заржать во весь голос от картины перед ним. Чонгук, нахмурив брови, растерянно смотрит в ответ, собирая в себе по крупицам силы задать вопрос. — А что вчера было? — нечленораздельно выдавливает из себя наконец-то. — Ты не помнишь? — Чимин начинает ещё шире улыбаться, можно сказать, даже скалиться, как будто ему одному в этой комнате ведома самая страшная тайна вчерашней попойки. — Н-нет… — И как засос мне поставил, тоже не помнишь? — кряхтит, ему явно с каждым словом труднее сдерживать себя. — Чего?! — вдруг на удивление чётко произносит Чонгук, скинув с себя полностью одеяло с простынёй. Игнорируя сильную пульсацию в висках, насколько возможно, широко открывает глаза и уставляется на соседа. Особого труда не составляет сразу же заметить на его шее вполне очевидный след от зубов, покраснение сошло, но отметина достаточно глубокая. Кровь внезапно приливает к лицу младшего, особенно отчётливо окрашивая в красный кончики его ушей. Внутри зарождается чувство смущения, отдающее неприятной тяжестью внизу живота, будто все органы в узел стягивает. Хочется провалиться сквозь землю. Знакомое чувство, не так ли? О, Чон испытал его не раз прошлым вечером, но ему только предстоит об этом вспомнить. Чонгук поднимается и садится на кровати, оказываясь с Чимином на одном уровне. Наклоняется и пытается рассмотреть укус, охреневает и поднимает ошарашенный взгляд. — Это я сделал? — указывает пальцем на шею Пака. — Засосал меня, как натуральный вампир, думал, ещё немного и правда прокусишь сонную артерию. — Да быть такого не может! Ты сейчас специально надо мной издеваешься, потому что я ничего не помню? — сокрушается Чонгук, краснеет ещё сильнее и прижимает к себе край одеяла. — Ты мне не веришь? — Нет. — А хочешь, расскажу, как вчера всё было? — Нет. — А меня твой ответ не особо волнует, я всё равно расскажу, — прыскает со смеху и плюхается на кровать рядом. — Так вот…18 часов назад
Бар, о котором рассказывала Соён, находится и правда в доступной близости от кампуса. Для тех, у кого есть машина. Но кто едет в бар, где куча алкоголя, на машине? Только самоуверенный идиот. Наши ребята в этом плане умом немного отличались, поэтому было решено вызвать такси. Джин, Соён и Чонгук приехали в бар около десяти часов вечера. Рановато, конечно, всё веселье обычно начиналось уже после одиннадцати, но тогда им бы пришлось с большим трудом искать не то чтобы свободный столик, а даже свободный барный стул возле стойки вряд ли бы оказался. Это место отнюдь не внушает доверия ни в плане качества обслуживания, ни в качестве самого алкоголя, но народ сюда тянет, как мух на сладости. Основной контингент, конечно же, состоит из студентов. Не каждый может позволить себе по выходным выезжать в город и проводить время в более престижных заведениях, собственно говоря, этим практически единственный на ближайшие несколько километров в округе бар и заслужил свою популярность. Странным кажется лишь то, что Соён захотела приехать именно сюда. Чонгуку крайне тяжело представить столь хрупкую и утончённую девушку в подобном месте. Традиции, судя по всему, были превыше всего. Если верить Ким, этому бару было уже больше тридцати лет, и студенты всех поколений отмечают начало своего первого учебного года именно здесь. Чону повезло (наверное) стать частью местной истории в этот вечер. Срала, мазала, лепила, только глины не хватило — первое, что приходит на ум, когда переступаешь порог «Вуккера». Интерьер бара, вот если воочию не видишь, очень трудно описать даже примерно, на что это было похоже. Смесь старой таверны дикого запада с американской закусочной восьмидесятых и какого-то бурлеск-паба в Новом Орлеане. Представили себе эту хрень? Да, знаю, это очень тяжело, но такой бар действительно существует и сейчас троица студентов стоит прямо посреди него. Чонгук с растерянностью рассматривает всё вокруг: на стенах развешаны уже выцветшие фото дивы, видимо из тех самых бурлеск-шоу прошлого века; позади них вращается туда-сюда пендельтюр из-за входящих и выходящих людей; сама барная стойка напоминает какую-то кондитерскую с прозрачными стеклянными витринами, внутри вместо тортов и кексов валяется (именно валяется, тяжело было это назвать продуманным дизайнерским решением) искусственный виноград с порванной в некоторых местах лозой и старые пивные бокалы с эмблемами никому не известных футбольных команд; ну а венец всего этого «распрекрасного безобразия» — оленья башка над вмонтированным в стену дартсом. Именно на ней задержал дольше всего внимания Чон и нервно сглотнул, когда посмотрел прямо в чёрные глаза мёртвого животного. Знаете, вот это чувство, когда в фильмах показывают, как начинают вращаться планеты, происходит просто какая-то немыслимая дичь с разрывом галактики, апокалипсис и всё — миру конец. Вот примерно то же самое ощущалось при взгляде на это чучело несчастного Бэмби. Стрёмно и жутко. Пребывая «в культурном шоке», парень не слышит, как его дважды окрикивают, пока не очнулся уже возле барной стойки, куда его буквально за руку притащила Соён и усадила на стул. — Эй, Земля вызывает Чонгука, — девушка несколько раз щёлкает пальцами прямо перед его носом, привлекая к себе внимание. — Я спрашиваю, что ты будешь пить? — Тут есть соджу? — Друг, мы в пабе на отшибе города, скажи спасибо, что у тебя есть выбор между дешёвым пивом и палёным вискарём, — встревает Джин, усаживаясь на стул по другую сторону от новенького. От того, с какой интонацией произносит это Сокджин, создаётся впечатление, что прокисший компот по вкусу будет лучше, чем здешнее пойло. Ну что ж, самое время гуглить местные аналоги таблеток от интоксикации, расстройства желудка и запора. — Тогда пиво, — морщится, уже представляя себе, каким отвратительном оно будет на вкус. — Три пива, — делает заказ Соён и разворачивается в пол оборота на крутящемся барном стуле, упираясь своими коленками в бедро Чонгука. Парень на мгновение замирает, почувствовав это прикосновение, и косится на брюнетку, но та, как ни в чём не бывало, опирается локтем на стойку и роняет голову на ладонь. Может быть, дело в менталитете или банальном воспитании, но первая мысль, возникающая в голове, твердит, что стоит отодвинуться. Вот только сделать это не представляется возможным, «ножка» прикручена болтами к полу. Попросить её саму отодвинуться может показаться тоже грубым. И дело было вовсе не в том, что Чонгуку были неприятны эти касания, скорее наоборот, они его… волновали? Не то чтобы он испытывал когда-то прям скованность перед представительницами женского пола, просто в Корее, видимо, девушки намного реже позволяют себе проявлять подобную инициативу. Соён родилась и выросла здесь, пускай её родители и были коренными корейцами, всё же окружение отличается. И если дома она ведёт себя довольно скромно, то вне поля зрения отца с матерью может чувствовать себя свободнее. На самом деле, семья Ким не была клишированным представителем восточного менталитета. Жизнь в другой стране довольно быстро вносит свои коррективы в их взгляды и убеждения. Что уж говорить, если они, не без особых усилий, конечно, но приняли тот факт, что их сын не такой, как другие. Мать Тэхёна стала первой, кто заметил эти отличия. Их особая связь с Джином с каждым годом всё меньше походила на просто дружбу, и когда сын решился сознаться в своей ориентации, госпожа Ким уже обо всём знала, ведь кто, если не мама, почувствует, что с её ребенком происходит? Отцу понадобилось больше времени, но он всё же согласился с женой: «сердце не выбирает, кого и когда ему любить». Чонгук — убеждённый гетеро, воспитанный в обычной традиционной корейской семье, с трудом воспринимал всё, что его окружало здесь. Причиной этому была, вероятнее всего, банальная, однако непривычная для него самого, открытость. Всё-таки в Америке эта самая свобода самовыражения ощущалась намного осязаемее, чем в родной Корее. Выросший в консервативной стране, где любое отклонение от нормы воспринимается особо остро в социуме, он не испытывает ненависти или отвращения по отношению к тем, кто «отличается». Это выглядит странно и немного нелогично, но всё дело было в самой семье Чонгука. Его родители всегда были людьми открытыми и понимающими, не осуждающими окружающих и проявляющими уважение к каждому. Наверное, поэтому Чон не испугался, когда узнал про ориентацию Джина, а следом выяснил, что будет жить с Пак Чимином. В Пусане у него был друг Михо, один из немногих близких людей. Однажды тот сознался, что испытывал чувства к их общему однокласснику, но из-за страха быть осуждённым обществом и собственной семьёй вынужденно отказался от этого. Чон не стал над ним насмехаться или проявлять агрессию в виде оскорблений, напротив, обнял и попытался успокоить. «Ты не должен чувствовать себя неправильно или плохо только потому, что влюбился в парня. Любовь не имеет пола, цвета кожи или религии. Мы испытываем симпатию к внешности, влюбляемся же по настоящему в душу, и не важно, какая у неё оболочка», — сказал он Михо в тот день. Сидя сейчас в баре с Джином и Соён, Чонгук чувствует себя комфортно. Его уже даже не смущает факт того, что коленки Соён по-прежнему упираются в его бедро, а лицо девушки, кажется, останавливается ещё ближе. Пиво оказывается немного лучше ожиданий, но всё равно слишком кислое. Хотя после третьей бутылки это уже не так сильно чувствуется. Джин и Соён снова о чём-то между собой спорят, причём их вполне устраивает, что Чонгук между ними — что-то вроде живой преграды, сдерживающей от открытого нападения. Этого и не стоит опасаться: ребята скорее больше стебуться по-доброму друг над другом, чем сыплют откровенные оскорбления. Чон наблюдает за этим не без улыбки. Суть отношений этих двоих ему стала ясна ещё в первый день, когда встретил брюнетку во внутреннем дворике. Могло бы даже показаться, что это Джин — брат Соён, а не Тэхён. Вспоминая слова Сокджина о том, как они все выросли вместе, неудивительно, если она правда считала его своим вторым братом. — А я тебе говорю, что не было такого, — Джин наклоняется вперёд, чуть ли не заваливаясь на плечо Чонгука. — Было! Ты просто напился до зелёных слоников и ничего не помнишь, — Соён проделывает то же самое со своей стороны, и вместе они зажимают парня между ними в импровизированные тиски. — Тебя там даже не было, — не унимается второй, прижимаясь сильнее, кажется, еще немного и он бы грохнулся со своего стула, так как расположился на самом краю седушки. — Земля остановится, снег в июле в Африке пойдет, а эти никогда не изменятся, — слышится позади уже знакомый голос, и Чон облегчённо выдыхает, когда ребята отлипают от него, чтобы обернуться, — о чём вы опять спорите? — Тэхён подходит к сестре и закидывает ей руку на плечо, целуя в щеку в знак приветствия. — Помнишь, когда нам было по семнадцать, вы с Джином напились и ночью поехали на пляж? — девушка оборачивается к брату. — Он тогда умудрился себе ракушку загнать прямо в задницу, тебе ещё пришлось везти его в больницу. — Да не было такого! — взревел Сокджин и жалостливо посмотрел на Чонгука, ища хотя бы в нём поддержку. — Ну вообще-то было, — тихо посмеиваясь, подтверждает Техён, виновато глядя на друга. — Как бы тебе не хотелось об этом забыть. — Вы просто отвратительные друзья, вы в курсе? — тычет пальцем на двойняшек. — Мало того, что эта начала меня позорить, вспомнив об этой истории, так ещё и ты тут как тут, сраная группа поддержки. Всё, я с вами сегодня больше не разговариваю, — обиженно вскидывает обе руки на уровне груди и встаёт со стула. — Ну куда ты, верни-ись, я всё прощу, — уже гогочет во весь голос Соён и получает весьма лаконичный ответ в виде среднего пальца. Ребята перемещаются к столику возле дартса, Чонгук усаживается прямо напротив него и невольно поднимает голову наверх, снова встречаясь взглядом с оленьей башкой. — Меня одного конкретно смущает эта хрень? — уже развязавшимся после нескольких бутылок пива языком вслух озвучивает свою мысль Чон. — Ты о чём? — в один голос спрашивают Джин и Соён, а после оба прослеживают за взглядом новенького и прыскают со смеху. — Не переживай, ты по утрам выглядишь так же. Чонгук чувствует, как его со спины кто-то небрежно потрепал по волосам, и, повернув голову, встречается взглядом с тем, кого уже и не ожидал сегодня увидеть, раз все давно собрались. — Откуда тебе знать, как я выгляжу по утрам, если ты ещё ни разу не ночевал со мной? — даже не подумав, ляпает первое, что приходит на охмелевший ум. На него тут же устремляют взгляд три пары глаз, и воцаряется очень неловкая пауза. Чонгук удивляется такой реакции и поочередно смотрит на каждого, параллельно прокручивая у себя в голове то, что сам только что сказал. И тут до него доходит, как двусмысленно прозвучала его фраза, особенно учитывая, кому она была адресована. Чёрт возьми, Чон Чонгук, да тебе даже лопата не нужна, чтобы закопать самого себя. Достаточно пары бутылок пива. И Чимин, судя по всему, об этом знает, когда решает подлить масла в огонь, чтобы донсен окончательно, здесь и сейчас, провалился сквозь землю от стыда: — А зачем мне с тобой ночевать, если у меня парень есть, — Пак плюхается на подлокотник кресла, в котором сидит Тэхён, и наклоняется, чтобы чмокнуть его в губы. — Привет, сладкий, — мурлычет он и ещё раз целует, придерживая свободной рукой за подбородок. — Фу, какие вы отвратительные, — кривится Соён и тянется за своим пивом, — мне нужна эта фигня из людей в чёрном, чтобы каждый раз, когда застаю вас сосущимися, мне делали так чик, — вытягивает руку и имитирует жест из известного фильма, — и я забывала об этом. Мне же потом кошмары снятся, поберегите мою нежную детскую психику. — Ну мы же не трахаемся, чего ты ноешь, — фыркает Чимин, который уже поменялся местами с Тэхёном, и теперь тот сидит у него на коленях, — или нам начать? — дёргает коленями, заставляя парня на нём несколько раз подпрыгнуть, за что получает от него лёгкий шлепок ладонью по груди, но оба в итоге смеются над этим. Они непременно воплотят эту «угрозу» в жизнь позже, когда останутся вдвоём. — Упаси боже, — Соён театрально закрывает глаза рукой сбоку и поворачивает голову к Чонгуку, хватая его за руку, — у тебя случайно нет нейтрализатора ? — Нет, — машет головой Чон, наконец-то отвлекаясь от Чимина, на которого почему-то всё это время беспрерывно смотрит. — Это плохо, очень плохо, — чуть ли не хнычет брюнетка, — я сегодня не усну после увиденного. — А ты пойди выпей текилу бум, тебя хорошенько огреют битой по башке, и уснешь непорочным сном младенца, — подстегивает её Джин, который впервые в жизни был рад появлению Пака и тому, как он быстро смог умерить пыл Соён. — О-о-о, кстати о текиле. Давайте сыграем в «я никогда не», — девушка хлопнула в ладоши, а глаза её загорелись, как у ребёнка, к которому Санта на Новый год приехал на настоящих живых оленях. Башка одного из них, судя по всему, висела сейчас на стене бара. — Тебе что, пять лет? — Сокджин в своём репертуаре. — Что это за игра? — вклинивается в разговор Чонгук. — Ну всё, этот пиздец надолго, — третьекурсник устало вздыхает и откидывается на спинку своего кресла. Соён, получив поддержку в виде заинтересованного новенького, всё же заставляет всех принять участие в этом. Она встаёт и убегает к бару, чтобы заказать с два десятка шотов текилы. Пока бармен готовит заказ, бегло объясняет правила. Вроде бы ничего сложного: если было — пьёшь, не было — не пьёшь. — Так, я начинаю, — гордо заявляет зачинщица этого балагана, — я никогда не испытывала интерес к своему полу. — Ты, блять, серьёзно сейчас? — взрывается Джин, садясь ровно на месте. — Ты реально задаешь такое задание, сидя в кругу четырёх парней, среди которых три гея, и ты прекрасно об этом знаешь? — Ну я же должна как-то наглядно показать Чонгуку, как работают правила в «я никогда не», — оправдывается, на деле же испытывает невероятное наслаждение тем, что в очередной раз смогла зацепить друга и вывести на эмоции. — Да ладно, не спорь с ней, Джин, — перебивает их Тэхён и первый тянется к стопке текилы, — ты же знаешь: это бесполезно, — и залпом выпивает крепкий напиток, морщась от горечи. То же самое проделывают Чимин и раскрасневшийся от возмущения «кряхтящий дед». — Мой черёд. Я никогда не носил лифчик, — Ким демонстративно поворачивает голову к подруге, выпучивая глаза и таращась на неё, как обезумевшая чихуа-хуа. — Ну что за детский сад, — Соён закатывает глаза и выпивает свою стопку. — Не я первый начал. — Я никогда не влюблялся, — вдруг выпаливает Чонгук, и все снова замолкают. Второй раз за вечер ему хочется раствориться в пространстве, хотя в этот раз, казалось бы, он ничего такого не сказал. И что такого в том, что он никогда не любил никого? Это же просто игра. Осознание накрывает волной с чувством дикой неловкости в тот момент, когда к стопкам тянутся только Джин и Тэхён. Они оба не сразу решаются выпить, просто держат в руках, и от этого становится ещё более неловко, но теперь уже всем. Тэхён бросает короткий взгляд на Джина и довольно резко опрокидывает в себя порцию текилы, крепко сжимает губы, чтобы не скривиться. На самом же деле, чтобы не дать другим заметить по его лицу, что он почувствовал в этот момент. Нет, дело не в горьком на вкус напитке, а скорее, в послевкусии той самой любви, из-за которой он сейчас выпил. Чонгук слышал только от Джина про их бывшие отношения, но почему-то ему захотелось узнать теперь и версию Тэхёна, как всё было на самом деле. Этот странный интерес Чон едва мог объяснить самому себе, может, всё дело было как раз в том, что он сам никогда не влюблялся? И ему трудно было понять, что может заставить двоих так сильно любящих друг друга людей вдруг расстаться. Разве истинная любовь — не то, ради чего стоит бороться со всеми трудностями и, если потребуется, даже с самим собой? Когда не важно, поел ли ты, хорошо ли спал, счастлив или опечален, устал или просто хочешь перерыв. Всё это перестает волновать тебя, пока ты не будешь уверен, что тот, кого ты любишь, в порядке. Ни мнение общества, ни осуждение семьи — ничто из этого не волнует так сильно, как чувства одного конкретного человека и знание об их взаимности. Это придаёт сил, расправляя невидимые крылья за спиной, моря становятся по колено и горы — по пояс. Достаточно просто ощущать тепло родной ладони в своей и дышать одним воздухом. Чонгук почти не знал их, но внутренний голос был убеждён: именно такая любовь была между Джином и Тэхёном. Иначе как объяснить то, что сейчас произошло? Ким, сидя на коленях у своего нынешнего парня, с томным взглядом на своего бывшего, выпивает за любовь, а тот, в свою очередь, не решается даже головы поднять. Не было осуждения, только непонимание и повисший в воздухе немой вопрос «почему?». Ещё даже первый круг игры не был завершён, а казалось, вечер веселья уже окончен. Мог бы быть окончен, если бы не спохватился Чимин, видимо почувствовавший всеобщее напряжение. Его безмятежность тоже вгоняла в ступор. Чонгук не заметил на его лице и тени огорчения, хотя тот и не видел лица Тэхёна, но явно почувствовал изменения даже в его позе. Этот любовный треугольник вызывал так много вопросов, на которые никто не мог дать ответы. — Я никогда не врал, — наконец-то озвучивает Пак. — Ты же только что это сделал, — смеётся Соён. — Да я просто выпить хочу. Вы уже все поддатые, мне с вами трезвым неинтересно, — наклоняется вперёд, придерживая рукой Тэхёна за талию, и дотягивается до стопки на краю столика, быстро опрокидывая её в себя. Дальше игра вернулась снова в весёлое русло, больше никто не задавал таких «глубоких» вопросов о любви, выпивая за всякие глупости, вроде: мама спалила за курением, в школе приклеил жвачку преподу на стул, неудачные свидания и тому подобное. С наступлением ночи студентов в баре прибавляется, все веселятся, даже будучи незнакомыми, после пары шотов становятся самыми закадычными друзьями и клянутся в каких-то невероятных чувствах к друг другу. Именно так Чонгук и Соён связываются с компанией старшекурсников и уже около часа играют вместе в дартс, кажется, вообще забив на остальных. Они веселятся и победно улюлюкают друг другу, когда выбивают большее количество очков, чем их соперники. Остаётся последний решающий бросок за Чонгуком, от этого зависит исход всей затяжной партии. Парень уже заметно покачивается на ногах, но ему придаёт сил и уверенности пляшущая рядом Соён и выкрикивающая какие-то спортивные лозунги в знак поддержки. Нужно было попасть в цифру четыре, и этого бы хватило для победы и окончания игры. Автоматы с электронным дартсом бывают разные, конкретно в этом в игре на четырёх работало такое правило: если в конце тебе необходимо попасть в определённое число, ты можешь позволить себе попасть в число меньше, и тогда останется выбить уже оставшееся при следующем броске, но если ты попадаешь в число больше, это не засчитывается, ты просто пропускаешь ход и передаёшь его сопернику. Вот почему Чонгуку так было нужно попасть именно в число четыре. Он несколько раз перескакивает с ноги на ногу, как боксёр, разминая руки, чем ещё больше смешит столпившихся вокруг студенток. Соён не особо нравится такое повышенное внимание со стороны других девушек, как будто они посягают на то, что уже принадлежит ей. Именно поэтому, когда Чон всё-таки попадает в нужную цель, и автомат загорается множеством огоньков, сигнализируя о победе, Ким неожиданно хватает его за лицо и целует в губы, прижимаясь всем телом, и парень в ответ инстинктивно обнимает её за талию. — А новенький-то не промах, — усмехается Тэхён с застывшей на полпути ко рту бутылкой пива, когда видит свою сестру, целующуюся с победителем. — Ну-у, зная Соён, — протягивает Пак, подкуривая сигарету, — это скорее она бедолагу взяла за рога. Эх, земля ему пухом, он был славным малым. — Эй! — пинает Чимина в бок локтем, от чего тот чуть не давится дымом. — Не будь таким циничным, мы говорим о моей сестре. — Ой, а то ты не знаешь свою сестру. Ей если кто понравился, то у парня нет даже шанса на спокойную жизнь, пока он не сдастся в её плен или пока не надоест ей. — Что есть, то есть, — смеётся Тэхён. Оборачивается снова к месту, где ребята играют в дартс, но не замечает их там. — А куда они подевались? — вдруг тревожится, начиная бегать глазами от одного лица к другому. — Может, решили уединиться, твоя сестрёнка наверняка приготовила особенный трофей для победителя, — играет бровями, чем ещё сильнее раздражает своего парня и вполне заслуженно получает от него угрожающий взгляд. — Это не смешно, Соён нельзя много пить, у неё реально мозги отшибает. Мне, конечно, не хочется думать плохо о Чонгуке, но я, честно говоря, не особо горю желанием проверять, насколько он оправдает моё доверие. Вставай, — поднимается с колен Пака и тащит его за руку, — нужно найти их. Искать, к счастью, — ну или, может быть, нет — долго не приходится. Пропажу они обнаруживают на улице, зрелище, конечно, открывается то ещё. Чонгук, судя по всему, был сильнее выпившим, чем казался со стороны, поэтому сейчас он сидел на корточках, уронив голову на грудь, подпирал собой стену бара недалеко от главного входа. Над ним стояла не намного трезвее Соён и теребила за плечо с призывами прийти в себя. — Он напился, ик, — попытается объяснить девушка подошедшему брату и буквально свалилась ему в объятия, запутавшись в собственных ногах. — Ты, я смотрю, тоже, — уже более спокойно пытается реагировать Тэхён, после того, как убедился, что ничего такого, о чём он переживал, не случилось. — Так, кажется, на сегодня всё, пора закругляться. Переночуешь у меня, — он вовремя подхватывает сестру за талию и сильнее прижимает к себе, чтобы удерживать в вертикальном положении, — домой тебе в таком виде точно нельзя, — строго произносит Тэхён, игнорируя пьяные неразборчивые возмущения Соён. — А мне что делать, — Чимин указывает рукой на неподвижное сгорбленное тело, уже осевшее своей пятой точкой прямо на землю, — с этим? — Вы же живёте в одной комнате, отвези его домой. — Я что, здесь извозчиком пьяных малолеток нанимался? — Хочешь, поменяемся, и ты отвезёшь домой Соён, а я Чонгука? — предлагает Тэхён, подступая в обнимку с сестрой, повисшей на его плече, к Чимину. — Не-не, спасибо, — отрицательно машет головой и выставляет руки вперёд, преграждая путь, — я лучше его домой на своём горбу потащу. В буквальном смысле. Такси с горем пополам довезло их только до въезда в студгородок, дальше проезд любому виду транспорта был запрещён, и никакие уговоры на охранника у шлагбаума не действовали. Чимину ничего не оставалось, кроме как взвалить эту ношу в виде пьяного младшего себе на спину и тащить до самого общежития. Ростом Пак немного ниже и телосложением отличался от широкоплечего и явно не пренебрегающего спортзалом Чонгука. Миссия была почти невыполнима, они то и дело останавливались каждые пять-шесть метров, чтобы перевести дыхание. И всё было бы не так уж печально, если бы не бормочущее всю дорогу что-то несвязное пьяное тело, чересчур крепко обхватившее за шею своего «доставщика пьяных малолеток на дом». — Ты меня сейчас задушишь, — в очередной раз кряхтит Чимин, останавливается и пытается одной рукой дотянуться и ослабить «замок». — Ты пахнешь чем-то очень сладким, — Чонгук утыкается в блондинистый загривок и прикрывает глаза, — как свежеиспечённый кекс. — Ты чего там бормочешь? — переспрашивает, расслышав только часть про кекс. — Так и хочется укусить, — и он кусает, из-за чего Чимин мгновенно останавливается и сбрасывает с себя Чона на землю. — Ты что, совсем больной? — шипит и хватается рукой за укушенное место. Больно всего первые несколько секунд, затем на смену неприятному чувству приходит другое. И это заставляет ощутить себя растерянным, что случается с Паком крайне редко. Неужели ему это… понравилось? Стоило бы разозлиться на пьяную выходку, но вместо этого Чимин потирает раненую шею и наблюдает за распластавшимся на земле и смеющимся Чонгуком. И тоже улыбается. Всё это выглядело так нелепо, а ещё небезопасно, но вовсе не из-за того, что вдруг почувствовал блондин. Если они сейчас же не уберутся с улицы и не перестанут шуметь, то у обоих могут возникнуть проблемы. Сам факт того, что двое пьяных студентов возвращаются из бара под утро, уже достаточно для вызова в деканат. Не то чтобы Пака это прям пугало, просто желания возиться с подобными хлопотами в последний учебный год не было никакого. — Прекрати так гоготать, ты сейчас всех разбудишь, — улыбаясь, журит его старший и пытается помочь подняться. — Какой же ты тяжёлый, твою мать, — скулит, кажется, слыша, как прохрустели все его позвонки от резкого рывка. — Пошли домой, любитель кексов, — закидывает руку младшего себе на плечо.* * *
— Это пиздец, — с протяжным стоном Чонгук падает спиной на подушку и закрывает лицо руками. В который раз за полтора суток ему хочется сгореть со стыда? Раз сотый? — Подожди, это я ещё не дошёл до той части, что ты устроил мне в комнате, когда я пытался тебя раздеть. — Зачем ты пытался меня раздеть? — смотрит сквозь пальцы, продолжая прятаться за собственными ладонями. — А ты предпочел бы спать в том, в чём валялся сперва у бара, а потом прямо на земле у нас под окнами? — в ответ Чонгук только мотает головой. — Кстати, у тебя что, реально трусы по дням недели? Переживаешь забыть, в какой день жопу мыл? — Чимин уже не сдерживает себя и смеётся во весь голос, развалившись на одной кровати с младшим и хлопая того до бедру. — Боже, заткнись, я тебя умоляю. Мне и так хочется сдохнуть от стыда. Или ты хочешь, чтобы на твоей совести была моя смерть? — Да ладно тебе, хватит загоняться. Ты не совершил вчера ничего такого, чего не делали другие и даже я. — И часто ты ставил засосы малознакомым парням? — приподнимается на локтях. — Ну-у, бывало, — с самой невинной улыбкой произносит Чимин, запрокидывая голову назад и смотря на Чонгука снизу вверх. — Ну да, кого я спрашиваю, — закатывает глаза и тут же жалеет об этом, чувствуя, как в затылке что-то неприятно стрельнуло. — Ладно, — Пак садится на кровати, — смотреть на твои терзания, конечно, прикольно, но у меня есть предложение получше. Я всегда после жуткой попойки езжу кушать бургеры в одно конкретное место. Поверь, они исцелят не только твоё тело, но и душу. Давай, поднимай свою тушу, — парень встаёт на ноги и хлопает соседа ещё пару раз по бедру, — иди в душ, я жду тебя на улице. Чонгук с огромным трудом отрывает своё тело от постели и спускает ноги на пол, упираясь ладонями в матрас. Как же тяжело жить эту жизнь, когда с утра вынужден встретиться лицом к лицу со всеми последствиями бурной ночки. И ведь не первый раз. Все же сталкивались с этим синдромом, когда с жуткого похмелья ты — «я больше не пью» или «я больше никогда не буду столько пить», но ровно до следующего раза. Чон не был никогда заядлым гулякой, да, он выпивал с друзьями и иногда приходил домой пьяным, как все молодые люди его возраста. Видимо, «запах американской свободы» вскружил ему голову слишком сильно, раз он впервые в жизни напился до такого состояния. Есть, конечно, вероятность того, что, скорее всего, мешать пиво с текилой по очереди было не самой лучшей идеей, но это уже совсем другая история, как говорится. Кое-как приняв душ, парень с огромным трудом начал выбирать себе одежду. И нет, не потому что он какой-то там вычурный модник, просто думать настолько тяжело и откровенно больно. Он стоит минут пять, втыкает на свои полки, не может до конца сконцентрироваться и подать сигнал своим нейронным связям поднять руку и взять первую попавшуюся футболку со штанами. Но это Чонгуку казалось, что прошло всего пять минут, на деле же Чимин ждал его на улице уже больше получаса. — Он что, опять уснул? — буркнул он и направился в общежитие. Именно в том состоянии Пак и застал младшего: стоящего в одних трусах напротив гардероба. — Мне долго ещё вас ждать, принцесса, пока вы свой наряд выберете? — Это тяжело, — честно признаётся Чонгук и упирается лбом в одну из полок, — я вообще ни черта не соображаю. Можно мы никуда не поедем? — Ну уж нет, ты мне должен за вчерашнее рандеву, составишь компанию, я не люблю есть бургеры в одиночестве. Так, отойди отсюда, я уже так и понял, что ты из меня свою няньку сделал, — Чимин подходит и силой отодвигает Чонгука от шкафа, начинает перебирать его вещи. — «Пожалуйста позаботься обо мне», — передразнивает младшего в день их знакомства. — Так зачем заботишься, если говорил, что это дело Сокджина вытирать сопли мелким? — из последних сил выдавливает из себя улыбку, наблюдая за соседом, который, как на маленького ребёнка, натягивает футболку на голову и помогает протянуть руки в рукава. — Сам не знаю, — дёргает полы футболки, прикрывая голый торс, и останавливается лицом рядом с Чоном, поднимает голову и смотрит на него с неприлично близкого расстояния. — Со штанами тоже помочь или сам справишься? — Я сам, — смущённый такой близостью, Чонгук отпихивает от себя блондина и встаёт на ноги, чтобы одеться до конца.* * *
— Да ну нахрен, — выпаливает младший, когда замечает, к какому именно транспорту приближается Пак. — Ты явно моей смерти хочешь. Мы что, правда поедем на этом? — тычет пальцем на спортивный чёрный мотоцикл, припаркованный у обочины. — А чем тебя не устраивает мой железный конь? Или вы, принцесса, привыкли своё посижу только на кожаных сидениях четырёхдверных карет возить? — Прекрати меня так называть. — А ты прекрати себя так вести и садись уже, — командует он, закидывая ногу и усаживаясь на сидение. Продвигается немного вперёд, чтобы освободить место для пассажира. Чон нерешительно мнётся на месте, водя взглядом от мотоцикла к водителю. Пак хорошо смотрится верхом на массивной Honda, рёв её двигателя словно музыка для ушей того, кто разбирается в мотоциклах. И почему сейчас младший думает о том, как сильные ноги блондина сжимают по бокам эту махину, удерживая собственным весом несколько сотен килограмм металла? Он ещё не до конца протрезвел? Да, наверное, дело было именно в этом. — Ну? Мне долго ещё тебя ждать? — перекрикивая звук работающего мотора, Чимин машет вторым шлемом перед Чонгуком. — Держись крепко, — снова командует и усмехается, когда чувствует, как парень схватил его за края джинсовой куртки, — нет, так ты не то чтобы сам свалишься, но и мне будешь мешать вести. Вот так, — он заводит руки за спину и хватает чужие, резко дёргает на себя и сводит на животе, вынуждая тем самым прижаться пассажира сзади к нему сильнее всем телом. Перед глазами всплывает уже знакомая по рассказу картинка, и Чонгук заметно напрягается, не замечая, как инстинктивно крепче обнимает Чимина, когда видит на его шее тот самый укус — его собственную пьяную метку. Но в отличие от Чона, Пак всё прекрасно чувствует, и на его лице расцветает коварная улыбка. «Непреднамеренно» ёрзает ягодицами на сидении, принимая удобную позу и сильнее упирается в пах позади себя. Он был готов поклясться, что в тот момент донсен как минимум тяжело вздохнул, потому что снова почувствовал, как кольцо рук на его талии сжалось. Шалость удалась, а впереди у них довольно долгий путь до того самого особенного места Пак Чимина. — Как ты нашёл это место? — спрашивает Чонгук, сидя на песке и доедая свой бургер. Блондин не соврал, еда здесь и вправду была невероятно вкусной. Ну или ощущалась так организму, пережившему сумасшедший стресс и требующему что-то жирное и вредное, чтобы компенсировать уровень алкоголя внутри. — Скорее, это оно нашло меня, — медленно потягивает колу, глядя перед собой на плескающиеся волны. — Когда-то я жил вон там, — указывает рукой на маленькие крыши коттеджей вдалеке, расположенных по другую сторону от берега, — мы часто приезжали сюда на лето с семьёй, но я никогда не любил проводить время в четырёх стенах, поэтому убегал из дома и катался на велосипеде по округе. Я не помню, сколько мне было лет, когда я нашёл этот отдалённый пляж, но с тех пор мне всегда хотелось вернуться сюда. — Ты чувствовал себя одиноким? — вдруг задаёт вопрос Чон, чем вынуждает собеседника наконец-то посмотреть на него. — Прости, если я лезу не в свое дело, но мне кажется, дети так просто не сбегают из дома. Только если в кругу семьи чувствуют себя одинокими. — Так и было, — согласно кивает и снова отводит взгляд к воде, — и есть. Знаешь, это тяжело — чувствовать себя сиротой при живых родителях. — Думаю, тяжелее, чем быть действительно сиротой, — как-то слишком резко выпаливает младший, заставляя Чимина поёжиться. — Прости, я не хотел… — Да всё в порядке, — отмахивается Чонгук и пытается натянуть улыбку, только бы не дать грусти снова оставить глубокий след на его лице. — Мне правда жаль. — Это случилось несколько лет назад, но кажется, будто в другой жизни и вовсе не со мной. Мне до сих пор трудно привыкнуть к мысли, что отца больше нет. Особенно сейчас, когда я здесь и не прихожу каждый день в квартиру, наполненную воспоминаниями о человеке, который уже никогда не переступит её порог, — всё-таки он не сдерживается, и глаза стремительно начинают набирать влагу. Чимин некоторое время растерянно смотрит на парня, будто решая, хорошая ли это идея, но всё равно отодвигает назад обёртки из-под бургеров вместе со стаканчиками колы и подползает ближе. Немного неуверенно кладёт свою руку на шею Чонгука и начинает медленно массировать. Он не знает, как ещё может выразить свою поддержку и сожаление, ведь меньше всего ему хочется затрагивать чьи-то незажившие раны и заставлять снова переживать боль. Кажется, Чонгук сейчас внезапно оттолкнёт его руку, но вместо этого младший, наоборот, роняет голову на чужое плечо и, зажмурив глаза, позволяет слезам стекать по его ровному носу и капать на песок. — Прости, — шмыгает носом, — я не должен был, прости. — Мне тяжело понять, что ты сейчас чувствуешь, но я точно уверен: последнее, что ты сейчас должен делать — это извиняться, — Чимин уже более уверенно перемещает руку на плечо и прижимает Чонгука к себе, позволяя ему уткнуться в ямочку над ключицей. — Ты испытываешь боль из-за потери родителя, и твои слёзы — не повод для стыда. Мне стоило быть аккуратнее в выражениях, это ты меня прости. — Ты же не знал. — Всё равно прости. Сейчас перед Чонгуком вместо саркастического и грубоватого нахала сидит совершенно другой человек — добрый и чуткий. Не будь он так погружён в свою печаль, нашёл бы время удивиться. Но сейчас, прижимаясь к чужой тёплой груди и ощущая утешающие прикосновения, Чон не может думать ни о чём другом. Ему было странно чувствовать себя таким слабым перед, по сути, едва знакомым человеком. После похорон отца он пытался держаться не ради себя, а ради мамы, которой было в разы труднее, чем её сыновьям. Два года Чонгук не плакал, разве что где-то в глубине души, сегодня же его эмоциональная броня дала трещину. Это ошибка, которую совершают многие люди по своей неопытности. Сдерживать свои чувства, не позволять боли выйти наружу, наивно полагая, будто это поможет справиться с горем, — в корне неверная мысль. В груди накапливается ком, с каждым прожитым днём он превращается в огромный снежный, и в конце человека накрывает лавина из тех чувств, которые вовремя не дал себе прожить и переболеть. Нет верной панацеи и инструкции, как лучше переживать это состояние, но Чонгук благодарен Чимину, что тот сейчас рядом и ему не приходится преодолевать всё это одному. Да, они чужие люди, но один остро нуждается в другом, не стесняясь в этом признаться, когда обнимает крепко и позволяет себе раствориться в этом чувстве единения. — Я знаю, что может тебе помочь сейчас, — Пак мягко отстраняет от себя заплаканного парня и поднимается на ноги, протягивая ему свою руку. — Доверишься мне? — Что ты задумал? — хлюпает носом и уставляется на протянутую руку, а после поднимает взгляд на блондина. — Маленькую шалость, — подмигивает ему Чимин и снимает с себя джинсовку, следом футболку, бросая на песок, и тянется к змейке на своих штанах. — Это не то, о чём ты подумал, — смеётся, замечая ошарашенное выражение лица напротив, — нужно ловить последние тёплые деньки. Кто последний, тот лох, — стягивает с себя штаны, швыряет их рядом с остальной одеждой и бросается бежать к воде, звонко крича, как маленький ребёнок. Оказавшись оба в море, парни поначалу отплывают немного от берега, а после начинают резвиться друг с другом, шуточно пытаясь утопить, и едва успевают закрыть рот, когда погружаются под воду. Они одни здесь, но даже если бы вокруг слонялись толпы отдыхающих, им бы всё равно не было дело до них. Чонгук наконец-то улыбается, тяжесть в груди постепенно отпускает его и снова даёт возможность глубоко вдохнуть. Он уже не ощущает удушающего чувства от слёз, вместо этого громко смеётся вместе с Чимином, устраивая маленький тайфун из брызг. Пак облегчённо наблюдает за младшим, как тот активно уворачивается от его потоков воды и направляет свои, попадая почти каждый раз точно в цель. Шалость удалась. Снова. И в этот раз даже приятнее чувствовать этот успех. Чимин отплывает немного дальше на глубину, освобождая Чонгуку пространство для манёвров. Он не спешит погружаться следом под воду, даже не подозревая, что ещё один миг — и его тело непроизвольно само начнёт идти ко дну. Внезапная боль в ноге отчётливо даёт о себе знать неприятным покалыванием, Пак пытается болтаться, чтобы оставаться на плаву, но конечности отказываются его в этом слушаться. Тело деревенеет, и парализует ниже пояса, сил рук хватает ненадолго. Он уже начинает чувствовать, как вода подступает к его подбородку и губам. Разжимает рот, чтобы окликнуть Чона, которого нигде не видно. Секунда, две, три — и перед его глазами небо становится мутным в разводах воды. В лёгких начинает жечь, катастрофически не хватает воздуха. Всё не может так закончиться. Ведь не может? — Я же говорил, что могу долго продержаться под водой, — задорно выкрикивает Чонгук, выплывая на поверхность и хватая жадно ртом долгожданный глоток свежего воздуха. Но в ответ его встречает только тишина и тихо ударяющиеся друг о друга волны. Чон несколько раз вертит головой из стороны в сторону, прищуривает глаза, пытаясь разглядеть Чимина уже на берегу. Никого. Хватает одного мгновения, чтобы чувство паники захлестнуло с головой. Парень несколько раз громко выкрикивает имя соседа, в надежде, что тот сейчас где-то вынырнет неподалёку, решив таким образом подшутить. Однако ничего не происходит. Пака нигде нет. Чон мгновенно набирает полную грудь воздуха и ныряет. Проплывает несколько метров и снова выныривает. Глаза ужасно жжёт от солёной воды, но он снова глубоко вдыхает и погружается под воду, плывёт без разбора, постоянно вертя головой из стороны в сторону, и наконец-то замечает светлую макушку. Делает рывок, быстро подплывает и хватает парня подмышки, начинает усиленно тянуть вверх. — Чимин, эй, Чимин, ты меня слышишь? — бьёт по лицу, реакция нулевая. — Твою мать, Чимин! — вопит он, погружаясь немного в воду, чтобы взять блондина к себе на спину. Вместе они кое-как добираются до берега, и Чонгук валит бессознательное тело на песок. Судорожно пытается трясущимися руками нащупать пульс на шее. Ничего не получается. Наклоняет голову и прислоняется ухом к грудной клетке, прислушивается — сердцебиения нет. Он тратит время на секундное замешательство, пытаясь вспомнить, как правильно делать непрямой массаж сердца. Ищет на груди то самое углубление, кладёт свою ладонь, сверху вторую, большим пальцем в направлении подбородка и начинает делать резкие толчки, отсчитывая нужное количество. Перемещает руки к лицу Пака, одной зажимает ему нос, другой приоткрывает губы и делает глубокий вдох, прежде чем выдохнуть кислород ему в рот. Повторяет так несколько раз, чередуя непрямой массаж сердца с искусственным дыханием. — Ну давай же, — со всей силой жмёт на грудную клетку, — давай! — снова наклоняется ко рту в тот момент, когда Чимин наконец-то приходит в себя и выплёвывает остатки воды из лёгких прямо Чонгуку в лицо. — Господи, ты меня так напугал! — обтирая лицо ладонью, восклицает Чон. — Если для того, чтобы ты меня целовал, я каждый раз должен тонуть, то я не против, — хрипит едва пришедший в себя, умудряясь ещё и шутить в таком-то состоянии. — Придурок, я тебя не целовал, — шлёпает по влажному плечу, оставляя след от своей руки, — я делал тебе искусственное дыхание. — Как скажешь, — медленно качает головой Чимин, не без помощи поднимаясь в сидячее положение. — Что вообще произошло? — Я не знаю, — потирает лицо, зажмурившись, после убирает руку и поднимает взгляд на море, — кажется, у меня ноги схватило судорогой. — И часто у тебя такое бывает? — Периодически. У меня старая травма ноги, из-за этого иногда так случается. — И ты, зная об этом, полез в воду? — Чон нависает над ним, вынуждая наклониться назад и посмотреть прямо в глаза. — Ты в своём уме вообще? А что если бы я не успел? Если бы замешкался и не сразу нашёл тебя под водой? О чём ты, мать твою, думал, Пак Чимин? — О тебе. Пылающий праведным гневом и готовый накинуться на глупого, только очнувшегося соседа, парень вдруг замирает. Его самого парализует это короткое и искреннее признание. И теперь уже ему становится недостаточно воздуха в лёгких. Что всё это значит? Почему этот блондин постоянно заставляет испытывать его чувство неловкости одним только своим взглядом, таким прямым и уверенным, даже после того, как едва Богу душу не отдал? «Что не так с этим Пак Чимином?» — Я хотел помочь тебе развеяться от грустных мыслей, — спешит оправдаться он. — Ага, и поэтому заставил меня сейчас постареть на лет двадцать от мысли, как я должен буду объяснять твоему парню и друзьям, почему, оставшись со мной наедине, ты погиб. — Тебя во всём этом смущает моя смерть или то, что мы провели время вдвоём? — Пак приподнимается, и теперь его лицо оказывается буквально в пяти сантиметрах от Чонгукова. Ещё немного и их губы снова соприкоснутся. — Ты невыносим, — пихает его в грудь и поднимается на ноги. — Если ты не прекратишь надо мной вечно подшучивать на эту тему, мне придётся держаться от тебя подальше, Пак Чимин, — угрожающе тычет пальцем и разворачивается, чтобы уйти. — Не получится, мелкий, мы ведь живём вместе и ночевать придётся тоже вместе, — плюхается на спину, расставляя руки в стороны, — ты от меня никуда не денешься, Чон Чонгук, — в ответ ему прилетает его же футболка вместе с песком прямо в лицо.