«Как можно дружить с тем, кто из головы, блять, не вылезает?»
За окном уже давно стемнело, а Чимин всё ещё не вернулся. Младший уважает чужие личные границы, но, видимо, его мозг испытывает конкретные перебои в своей работе, если речь заходит о несносном блондине, не способном оставить равнодушным кого-либо. Особенно своего соседа, который уже набирает первое сообщение. Чонгук ты скоро? :) Пытается выглядеть непринуждённым. Вот только информация «контакт был в сети четыре часа назад» совершенно не способствует уменьшающемуся в геометрической прогрессии терпению. Чонгук уже тянется к кнопке вызова, когда видит на экране долгожданный статус «в сети» и отметку «прочитано». Чонгук всё нормально? Сердце непроизвольно трепещет в груди от долгожданного «печатает…» и уходит в пятки, когда высвечивается:Чимин да, прости, но я сегодня не приду ночевать.
Чонгук опешил от этих слов. В голове сама собой возникает картинка: Чимин сейчас лежит в кровати полуголый или совсем голый, печатает это хреново сообщение, пока Тэхён осыпает поцелуями его живот, плавно скользя губами вниз… Чон резко мотнул головой, прогоняя наваждение, и неосознанно крепче сжимает в руке смартфон. Ему очень хочется прямо сейчас поставить Чимина перед собой и потребовать объяснений. Почему он пренебрёг их встречей после учёбы? Чем был занят весь день и что такого важного случилось, из-за чего не собирается сегодня ночевать дома, в их общей комнате? В потоке возмущений наклёвывается вполне логичный ответ. Или его нашёптывает гнусная ревность, засевшая где-то глубоко в подкорке мозга? Чонгук передавай привет Тэхёну. Точка. И телефон безжалостно отправляется в полёт через всю комнату, по счастливому стечению обстоятельств приземляясь куда-то между подушек на кровати. Парень упирается локтями на тетради и роняет голову на ладони. — Да что со мной не так? — задаёт риторический вопрос самому себе. Риторический, потому что на него нет ответа; если быть точнее: Гук не хочет его знать. Тогда придётся наконец-то признать: Пак Чимин интересен ему, и нет уверенности, что дело исключительно в дружбе. Вот только младший совершенно не готов взглянуть на обстоятельства под таким углом. «Я ведь не такой», — повторяет, словно мантру, только непонятно, кого пытается этим переубедить: остальных или себя? Вспоминает своих друзей из Пусана, проводит параллели и сравнивает. Ни к одному из них не было и близко похожего на те чувства, которые возникают сами собой рядом с Паком. То же самое проделывает и со своими единственными отношениями в жизни и находит куда больше схожестей, только сейчас ощущается немного иначе. Потому что Чимин одного с ним пола или потому, что чувства кажутся более взрослыми, он не знает. И, честно говоря, боится лезть в эти дебри за ответом. Предпочитает игнорировать назойливые мысли, он — Чон Чонгук, кореец, который чтёт традиции своей страны и подвержен влиянию менталитета — просто не мог влюбиться в парня. Да и объект симпатии занят. Чимин встречается с Тэхёном — Чонгук в очередной раз напоминает себе о немаловажной детали. Его друг влюблён в другого. Сложно осуждать Пака за подобный выбор, будь Чон «другим», сам бы влюбился в такого, как Тэхён — красивого, милого и доброго, с очаровательной квадратной улыбкой. Глядя на черты брюнета, с лёгкостью можно описать и выделить самые привлекательные, но когда Гук смотрит на Чимина… Ни один эпитет, ни одно сравнение не подходят. Когда смотришь на человека и не можешь объяснить, за что конкретно тебе понравился. Для Чонгука Чимин просто особенный. Настолько, что не хочется портить ему жизнь своими глупыми чувствами, в природе которых до сих пор сам до конца не разобрался. Паку хватает в жизни проблем, и последнее, что ему сейчас нужно — разбираться с неопределённостью и гей-паникой своего соседа. Поэтому Чонгук решает схоронить под толстым слоем земли едва выбившийся наружу росточек. Так будет лучше. Только для кого?* * *
— Почему мы остановились? — Чимин подаётся вперёд в попытке разглядеть что-то сквозь лобовое стекло автомобиля. Он уже видит окна своего общежития. Цель близка и в то же время так далека. — Дорогу размыло, — объясняет водитель, — придётся ехать в объезд. — И сколько времени это займёт? — С такой видимостью, — мужчина тоже наклоняется, почти ложится грудью на руль, вскинув брови и размышляя, — минут пятнадцать-двадцать. У вас дорог и так не шибко много тут, по главной не проехать, придётся делать приличный крюк. Но я… — Я выйду здесь, — перебивает его блондин и дёргает ручку на себя. Дверь довольно громко шлёпается обратно, оставляя за собой возгласы таксиста о мерах предосторожности. Чимин срывается с места на бег, утопая ботинками в болоте и лужах. Дождь безжалостно хлещет по лицу, размазывая по щекам потёкшую тёмную подводку. Кашемировое пальто стремительно впитывает в себя влагу и становится тяжёлым, затрудняя своим весом движение, будто Пак нацепил на себя доспехи времён Корё. Тем не менее парень и не думает останавливаться, каждая минута становится невыносимой пыткой, и только вид приближающегося здания, где ждал его тот самый, придаёт сил. Лёгкие горят, дыхание перехватывает, ещё один рывок и, уже перепрыгивая через две ступени, стремительно приближается к знакомой двери. За которой его встречает пустота. Чонгука нет в комнате. Чимина охватывает паника, стук собственного сердца отбивает сумасшедший ритм по барабанным перепонкам, заглушая все сторонние звуки. Только переведя дыхание, слышит журчание воды из приоткрытой в санузел двери. Он уже двинулся туда, но внезапно деревенеет, слыша сперва голос младшего, а затем второй. До боли знакомый, заставивший остановиться в метре, не в состоянии шелохнуться. — Ты выглядишь очень сексуально, когда делаешь это, — щебечет девушка. Звук исходит такой отчетливый, словно она находится прямо там, рядом с его Чонгуком. — Перестань, ты меня смущаешь, — тихий смешок в ответ. — Да ладно, я ведь говорю правду. Ты даже не представляешь, насколько ты красивый. Можно вечность смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода, и как по твоим красивым скулам стекают капли воды. — Соён, — стонет парень, и раздаётся какое-то копошение. Вы когда-нибудь слышали звук разбивающегося сердца? Чимин готов поклясться, именно его он и услышал, когда сделал неуверенный шаг назад. Глаза неприятно защипало, и в мгновение ока стало нечем дышать. Блондин зажал рукой рот, качая головой со стороны в сторону. «Нет, Гук не мог так со мной поступить», — а предательский внутренний голос заговорчески прохрипел: «мог». Пак попятился к выходу и через секунду нёсся снова вниз по лестнице, навстречу дождю. Выбежав на улицу и пробежав несколько метров, резко останавливается и сгибается пополам. Из груди рвётся раздирающий крик раненого зверя. Он кричал до хрипоты, пытаясь выпустить всю боль наружу, но становилось только хуже. Всё тело содрогалось в припадке, казалось, ему никогда не было так хреново, как сейчас. Ни когда поссорился с отцом и ушёл из дома, ни когда узнал правду о нём же, и даже не тогда, когда осознал свою заведомо обречённую влюблённость в друга. До этого самого момента всё ещё наивно продолжал верить в призрачный шанс, который у него отняли так безжалостно, растоптав к чертям собачьим оказавшиеся никому ненужные чувства. Его предали, не ведая об этом. Вслед за обидой приходит ярость, неумолимая и опасная. Чимин со всей силы ударяет кулаком по шершавой стене фасада здания общежития. Затем второй удар. И третий, четвёртый, пятый… Бьёт до тех пор, пока руки не начинает сводить от вполне реальной физической боли. Окровавленные костяшки заметно опухают до такой степени, что даже сжать пальцы больше не получается: всю кисть до самого локтя пронзает спазмом при каждой попытке. — Эй, ты чего там делаешь? — кто-то из студентов выглядывает в окно первого этажа. — Совсем ебанулся? Ты стену с боксёрской грушей спутал? — Пошёл нахуй, — огрызается в ответ Пак, пытаясь снова сжать травмированный кулак и кривится. — Я сейчас выйду, покажешь дорогу, долбаёб. Идея выплеснуть остаток эмоций через драку с незнакомцем представляется Чимину довольно неплохой. Если ему размажут юшку по всему лицу, может, тогда станет хотя бы на милипиздрическую долю легче. Или просто разок двинут по голове и оставят подыхать под сраным дождём. Эпичная смерть, прямо как в тупых боевиках. Однако здравому рассудку всё-таки удаётся прорваться сквозь пелену безумия. Парень прячет струящиеся кровью руки в карманы пальто и быстрым шагом направляется прочь, в единственном направлении, куда может сейчас податься. Не уверен, не пошлют ли его нахер и там, но больше ему некуда идти.* * *
Посреди ночи Чонгука будит телефонный звонок. Второй по счёту. Кто-то настойчиво желает услышать ответ и не собирается прекращать ночной террор. Чон сонно бормочет проклятия на корейском и, нащупав разрывающийся смартфон, по наитию нажимает кнопку «ответить», даже не взглянув на вызываемый абонент. — Ты что, спишь с моей сестрой? — раздаётся грозно в трубке. Чонгук еле разлепляет глаза и щурится, поднося загоревшийся экран к лицу. — Тэхён, ты пьяный? Ты время вообще видел? — сипит Гук, снова прикладывая телефон к уху. — Время набить тебе рожу, если ты сейчас же не ответишь мне. — Да ни с кем я не сплю, я один в своей комнате, и ты меня только что разбудил. Какого хрена происходит вообще? — То есть Соён сейчас не у тебя? — Да я в душе не ебу, где твоя Соён, — рявкает раздражённо. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? — Значит, Чимин не с тобой подрался, — на том конце послышался тяжёлый вздох. — Чимин с кем-то подрался? — всю дремоту как рукой сняло. Чонгук подрывается и садится на кровати, прижимая сильнее телефон к лицу. — Где он? — У меня. Пришёл весь мокрый, руки в крови, что-то невнятное тараторил про то, что застукал тебя и Соён. Чимин был здесь? Но когда? Почему Чонгук не услышал, как он приходил? И при чём здесь, мать вашу, Соён… Две секунды на размышление — и осознание звонкой оплеухой прилетает по голове. Чимин, видимо, услышал их разговор по телефону и подумал… — Погоди, а разве вы были не вместе всё это время? — решает подтвердить свою догадку. — Нет, я сам домой вернулся только недавно, а он сидел у меня под подъездом. — Он сейчас с тобой? — Закрылся в ванной, — на заднем фоне слышатся шаркающие шаги и стук, Тэхён решает проверить блондина: — Чимин, у тебя всё в порядке? — младший увеличивает громкость на своём телефоне, чтобы расслышать хоть что-то, но Ким сам продолжает: — Он не отвечает. И меня это охренеть как пугает, — снова шуршание, по-видимому брюнет возвращается, — если ты не с Соён, тогда какого его так развезло? — Я не знаю, Тэхён, — в груди неприятно засаднило. Чонгук чувствует себя последней сволочью сейчас, хотя ничего не сделал, как ему кажется. И всё равно ощущает вину. — А кто знает? Дед Пихто? Значит так, Чон Чонгук, — тон снова становится жёстким, — я не знаю, что ты натворил, но жопой чую ты здесь явно не мимокрокодил. Поэтому напяливай на себя пижамные штаны и дуй сюда. Чимин со мной, судя по всему, разговаривать не собирается, а обнаружить утром жмурика у себя в ванной я как-то не горю желанием. — Тэхён, погоди… — Адрес скину в СМС, — брюнет не стал даже слушать, — у тебя десять минут, — и звонок отключился. Через секунду в чате высвечивается новое сообщение с адресом. Чонгук растерянно смотрит на название улицы и открывает приложение для такси. Неведомо по какому счастливому обстоятельству поблизости оказывается один блуждающий водитель, мгновенно принявший заказ. «Машина прибывает через пять минут», — приходит оповещение и наконец-то отрезвляет Чона. Он одним махом скидывает с себя одеяло и подбегает к шкафу. Натягивает спортивные штаны, чёрное худи и хватает со спинки стула куртку. Уже в коридоре, скача то на одной, то на другой ноге, обувает кроссовки и вихрем несётся на улицу, где продолжает лить нещадно дождь. Накинув капюшон, быстрый шаг сменяется на бег, ведь расстояние до того места, куда может подъехать водитель, почти полкилометра. Ровно через двенадцать минут уже топчется в подъезде Кима, ожидая лифт, издевательски долго спускающийся с самого последнего этажа, периодически останавливающийся через один. Ругнувшись, окидывает взглядом холл и бежит к пожарной лестнице. Благо, Тэхён живёт на четвёртом этаже, а не двадцать-каком-то. Запыханный Чонгук, наконец, добирается до квартиры номер сорок два и звонит в дверной звонок. Хозяин открывает почти сразу же, отходя в сторону и впуская «долгожданного» гостя внутрь. — У меня для тебя две новости: хорошая и плохая, — заявляет с порога Тэхён, пока Чон снимает обувь и куртку. — Хорошая: он вышел из ванной. Плохая: теперь он закрылся в спальне, — на взметнувшийся снизу вверх обеспокоенный взгляд только махнул головой в сторону. — Прямо и направо, крайняя дверь. Гук благодарно кивает и направляется туда. Как и ожидалось, ручка на резкое дёрганье не поддаётся. Парень прислоняется ухом и прислушивается — ничего, кроме тишины. Поднимает дрожащую руку и легонько стучит костяшкой среднего пальца. — Хён, это я, — начинает неуверенно, от чего голос больше походит на писк, — это я, Чонгук, — прокашлявшись, добавляет. — Открой дверь, пожалуйста, поговори со мной, — никакой реакции. Чон обессиленно ударяется лбом о дверь, издавая ещё один глухой стук. — Чимин-а, — снова зовёт, но уже ласково, как никогда прежде не позволял себе, — прошу тебя, позволь мне позаботиться о тебе и объясниться, — и снова ничего. — Видимо, он и с тобой не хочет разговаривать, — подытоживает Тэхён, скрестив руки на груди и опёршись плечом на стену неподалёку. — Ладно, идём, дадим ему время, — оттолкнулся от своей опоры и медленно засеменил на кухню, следом за ним поплёлся раздосадованный Чонгук. — Может, расскажешь мне наконец-то, что произошло? — разливая по бокалам вино, спрашивает брюнет. — Что у тебя с Соён? — Ничего, — честно отвечает и берёт один из бокалов, не спеша отпить. — Из-за ничего, вот такое, — указывает рукой со своим напитком в сторону спальни, — не происходит, — делает внушительный глоток, осушая за раз почти половину. — Я никогда не видел Чимина в подобном состоянии. На нём лица не было, когда я встретил его у дома. Глаза стеклянные, будто из них всю душу вытрясли, а взгляд, когда говорил про тебя и Соён… мне на мгновение стало страшно. Не за себя, а за него. И его руки… Они были все в крови, но я даже раны не смог обработать, потому что Чимин умчался сразу же в ванную и закрылся там. Я вышел на балкон покурить, пока ждал тебя, и он, как мышь, проскользнул в спальню. А когда зашёл в санузел после него, — резко втягивает воздух ртом с характерным свистом и жмурится, словно вспомнил нечто жуткое, — там всё было в крови. И знаешь, меня даже не это сейчас беспокоит, и не то, что, возможно, завтра мне придётся менять не только постельное, но и выкинуть нахрен матрас, — допивает остатки вина и тычет укоризненно пальцем с бокалом в руке в младшего, — а то, какого чёрта ты натворил и чем довёл Чимина до такого состояния. — Но я, правда, ничего не сделал, — всхлипывает Чонгук, слёзы сами собой хлынут по щекам от представленной в голове картины, описанной Тэхёном, — я не спал с твоей сестрой, и вообще, между нами ничего не было, кроме того поцелуя на моём дне рождении. Я клянусь тебе, Тэхён-щи, я бы никогда так не поступил с ним, я, — очередной всхлип заставляет запнуться, рвано схватив воздух приоткрытым ртом, — я ни за что на свете не сделал бы этого. — Тебе нравится Чимин? — не в бровь, а в глаз. Ким не был из робкого десятка, а ещё он не был слепым идиотом, в отличие от самого Чонгука. — Что? Нет, я… нет, мы же друзья, — в панике начинает оправдываться. Он даже сам себе этот вопрос боялся задать, а услышать от кого-то точно не ожидал. — Ты или профессионально прикидываешься валенком, или реально ничего не замечаешь. Давай-ка решим с тобой маленькую задачку, но сначала выпей, — кивает на нетронутый напиток, и Чонгук под пристальным контролем делает несколько глотков. Ему это явно нужно сейчас, и Тэхён прекрасно понимает. — Молодец. А теперь смотри: у нас есть персонаж А и персонаж Б. Персонаж А приревновал персонажа Б и натворил из-за этого какой-то хуйни, в то время как персонаж Б примчался сразу же, как только узнал о случившемся, и сейчас сидит, сопли жуёт, клянётся в своей щенячьей верности. При этом в задаче есть условие: персонаж Б отрицает какие-либо чувства к персонажу А. Внимание вопрос, — наливает себе ещё вина почти до самых краёв, — кто из персонажей бóльший кретин: А или Б? — Б-бэ? — неуверенно промямлил Чонгук. — С тобой, оказывается, не всё ещё потеряно, — хмыкает у самого края бокала и выпивает, на этот раз немного, — Чонгук, я, конечно, понимаю, это не мои чувства, и не мне в них копаться. Но ты сам всё прекрасно осознаёшь и почему-то отрицаешь. Чего ты боишься? — Тэхён, мы правда друзья. Разве можно испытывать чувства к другу? Это ведь неправильно. — Это кто так решил? Ты? Или твоя гетерозацикленность? — Мы сейчас говорим о твоём парне, вообще-то, — пытается уйти от невероятно смущающего разговора, однако терпит крах следующим заявлением Кима: — Мы расстались, — видит, как глаза Чона округляются до возможных пределов, и выставляет руку в останавливающем жесте ладонью к парню напротив, — нет, это не произошло только что, если ты об этом подумал. Мы расстались ещё неделю назад, я попросил никому пока не говорить. — Из-за Джина? — Ты смотри-ка, как мозг заработал после глотка вина. А ну, хлебни ещё, давай-давай, глядишь, таки сварим с тобой кашу сегодня. — Ты в курсе, что прозвучал сейчас как кринжовый персонаж из старой сказки? — на лице появляется тень улыбки, после утонувшей в полусухом. — Я тебе сейчас, как истинная Баба Яга, понос наколдую, хочешь? — в ответ Чонгук отрицательно мотнул головой, и Тэхён сам улыбнулся ему. — Так вот вернёмся к нашим баранам. Бля, не, мне надо покурить, идём на балкон, — не предлагает, а прямо отдаёт указание следовать за ним. Прикрыв плотно за собой дверь, чтобы в комнату сквозняком не потянуло запах сигарет, подкуривает одну и выпускает облако дыма вверх. — А как ты понял? — вдруг сам интересуется младший, облокотившись спиной на косяк и подперев его же затылком. — Что понял? — лениво поворачивает голову, делая очередную затяжку. — Что тебе, — попытался жестом изобразить что-то непонятное в воздухе, — ну, что тебе нравятся парни. — Да хрен его знает, — со смешком выпускает очередную порцию дыма. — На самом деле я никогда особо не ставил перед собой условия в выборе кого-то конкретного пола. Я влюбился в Джина, как в человека, и так уж вышло, что он оказался парнем. Но меня это не смутило. Хотя у меня были отношения только с девушками до него, и, казалось бы, я должен был испытать жёсткую гей-панику, прямо как ты сейчас, — шутливо грает бровями, — но нет. Понимаешь, когда ты влюбляешься в человека, — рисует перед собой воображаемый круг, бросив короткий взгляд на свои руки и снова возвращает к Чону, — ты влюбляешься в душу, а после смотришь на внешность. И тогда уже не имеет значения, парень это или девушка. — Знаешь, — хмыкает от иронии происходящего, ведь эти слова ему уж больно знакомы, — когда-то я сказал то же самое своему другу в Корее. И речь тогда шла, не поверишь, — смотрит вниз, переступая с ноги на ногу, — о его влюблённости в нашего общего одноклассника. — Так значит, тебе это знакомо, — понимающе кивает, докуривая сигарету. — И что твой друг? Он признался? — Нет, он струсил. Испугался не взаимности и осуждения. Просто, понимаешь, в Корее всё совсем иначе, — запрокидывает голову, встречая ночное небо. Дождь по-прежнему продолжает барабанить по пластиковому козырьку балкона, — общество и понятия отличаются от того, к чему вы привыкли здесь, в Америке. У нас чтят традиции, относятся к этому с огромным уважением и строгостью, только за мысль про однополые отношения тебя могут осудить и сделать изгоем на всю оставшуюся жизнь, вплоть до того, что уволить и превратить твою жизнь в ад, стоит поползти слухам. Если даже на обычные отношения в некоторых семьях парень до сих пор должен просить разрешения у родителей девушки, — возвращает внимание к собеседнику, — и нередко получает отказ. Как думаешь, каков шанс на открытое существование отношений между двумя парнями или девушками в социуме, придерживающемуся старых порядков и правил? — Так ты поэтому пытаешься отрицать свои чувства к Чимину? Из-за мнения общества? — В том числе, — Чонгук наконец-то сдаётся, признав, хоть и косвенно, истину: ему нравится Чимин. Чёрт возьми, так сильно нравится, что невыносимо больно осознавать, насколько эти чувства могут оказаться безнадёжны. — Я не уверен, как Чимин их воспримет. Не хочу разрушить нашу дружбу и потерять близкого человека. — А так всё хорошо шло, — Тэхён устало закатывает глаза и тушит окурок о пепельницу, — но ты решил снова тупого включить. — Да что я опять не так сказал? — натурально возмутился. — Ты просто невыносимый тугодум. Ну давай я тебе на пальцах уже объясню, раз ты дупля не отбиваешь, что происходит. Ты сюда чего приехал? — Из-за Чимина. — Правильно. А Чимин здесь почему оказался? — Из-за меня? — И-и? — И Соён? — предполагает с опаской, прищуривая один глаз, как будто за неправильный ответ ему непременно прилетит кулаком по лицу, ну или куда сможет попасть брюнет. — Потому что ты и Соён что? — сквозь зубы цедит Тэхён, начиная вполне реально раздражаться из-за процесса вытягивания клешнями из младшего каждого слова. — Он подумал, что между нами что-то есть и… приревновал? — сам не верит в то, что говорит, ёжась под давлением Кима. — Бинго! — выпалил довольно громко и хлопнул в ладоши прямо перед лицом Чонгука. — А теперь скажи мне: какой друг будет устраивать подобные выходки из-за ревности? Ну давай, я верю, что у тебя там вполне сносная серая масса, — тычет пальцем в чужой висок, — не зря же ты получил грант на обучение по обмену в нашем университете. Чонгук открывает рот и снова смыкает плотно губы, лишившись дара речи. Он стоит и смотрит на уже бывшего парня своего друга, пытаясь внять сюрреалистичность происходящего. Даже в самых нелепых воображениях не способен представить нечто подобное. Парень, к которому всё это время неосознанно ревновал Пака, сам же подталкивает его к действиям, чуть ли не принуждая собрать свои яйца в кулак и признать уже наконец-то: Чон-я-не-такой-Чонгук влюбился в своего друга. И, кажется, это взаимно… — Вы просто два невыносимых болвана, — сдаётся на милость брюнет и, набрав полные лёгкие, шумно выдыхает, кладя ладонь на ручку балконной двери, — которым нравится страдать, что ли, мазохисты долбаные. Иначе я не могу объяснить то, почему при взгляде на друг друга у вас из глаз искры летят, но смелости не хватает признать это. Ваш Купидон уже сам, наверное, заебался пускать стрелы. Так что сегодня я заменяю его на полставки, судя по всему, — фыркает. — Пойдём. На ватных ногах Гук возвращается вместе с Тэхёном в квартиру и садится обратно на кухонный стул. Однако Ким разговор продолжать не намерен. Всё, что нужно, уже было сказано, и теперь решение остаётся за двумя идиотами: кто же из них окажется меньшим и сделает первый шаг. — Хватит с меня на сегодня сеанса психотерапии, к тому же мне за неё никто не платит. Я иду спать, а вы дальше разбирайтесь сами, — Тэхён прошаркал до гостиной и повалился на диван, подтягивая ногами сложенный на краю плед. — А как же Чимин? Он ведь закрылся в твоей спальне, — Чонгук растерянно смотрит сперва на умостившегося уже спать Тэхёна, а затем на дверь в конце коридора. — А это уже не мои проблемы. Хочешь, можешь выломать дверь к ебеням, — закрыв глаза, лепечет Ким и легонько взбивает подушку под головой, — ну или открыть замок инструментами. Они лежат в коридоре, в шкафу справа. Но ничего из этого не понадобилось. Дверь, на удивление, больше не была заперта. Нажав на ручку, тихо приоткрывает и впускает тонкую полосу света внутрь, а затем так же беззвучно закрывает. Требуется несколько минут, прежде чем глаза привыкают к темноте, и Чонгук наконец-то может разглядеть тело, свернувшееся в позе эмбриона на кровати. Попутно снимая с себя батник и оставляя у изножья, парень осторожно подходит и опускается на колени рядом на пол. Глаза Чимина закрыты, только неровное дыхание и судорожно вздымающаяся грудь выдают его. Младший медленно тянется к нему и касается израненной руки чуть выше запястья. Не хочет причинить боль, хотя понимает: рана куда глубже, и нанёс её он сам. — Прости меня, — робко шепчет и наклоняется, едва касаясь губами ушибленного места, — прости, прости, — нежно целует каждую костяшку, сбитую в кровь, — я так виноват перед тобой, Чимин-а. Ему так хочется, подняв голову, встретить родные глаза, но Чимин даже не шевелится. Острым осколком горечь пронзает внутренности, к горлу подступает ком. Пак ненавидит его, и вполне заслуженно, не удостоив и взгляда. Чонгук разочарованно вздыхает и отстраняется, однако в моменте всё его нутро сжимается от внезапного прикосновения. — Не уходи, — прохрипел сорванным от крика голосом блондин, морщась от собственных потуг сжать пальцами ткань на чужом плече. Чимину не приходится просить дважды. Донсен послушно обходит кровать с другой стороны и ложится рядом. Пак приподнимает голову, позволяя одной руке проскользнуть под шеей и вместе со второй обвить его, прижав к тёплой груди, где бьётся любимое им сердце. — Я не уйду, — многозначительно шепчет Чонгук, прильнув губами к влажным белым прядям на затылке своего хёна. Он обнимает крепко, но аккуратно, не желая причинить дискомфорт, и в то же время вербально, давая понять о том, что не решается произнести вслух. Ни огонь, ни уголь не горят так жарко, как тайная любовь, о которой никто не знает. И они сгорали оба в пламени этого трепетного чувства.* * *
Ровное дыхание щекочет кожу, опаляя своим жаром чувствительные места. Чимин боится пошевелиться, дышит через раз, словно одно неловкое движение — и марево исчезнет. Потому что до сих пор не может поверить в реальность происходящего. Чонгук, его возлюбленный друг, держал в своих сильных руках, будто желая уберечь от всего мира, сохранив в нежных объятиях. Он не ушёл, как и обещал, остался рядом со сломленным Паком.«Найди сердце, которое будет любить тебя в самом худшем виде,
и руки, которые будут держать в самые слабые моменты жизни».
И, кажется, он нашёл. Чимин больше не мог терпеть, ему хочется взглянуть на своё обретённое счастье, хрупкое и почти невозможное. Парень очень осторожно пытается перевернуться на другой бок, чтобы не разбудить спящего рядом. Чонгук так красив, его безмятежное лицо — самое прекрасное творение из всего, когда-либо увиденного Паком. Невозможно контролировать собственное тело, и рука непроизвольно тянется к произведению искусства. Пальцы невесомо касаются приоткрытых уст, соскальзывают ниже, задевая подушечкой безымянного знакомую родинку под нижней губой. Не счесть, сколько раз он мечтал поцеловать её и проложить дорожку из поцелуев до второй, расположенной на идеально ровном носу. Взглядом скользит выше, замечая мелкое подрагивание ресниц. На мгновение показалось, что Чонгук сейчас откроет глаза — и всё закончится, мечта испарится. Но младший продолжает держать веки закрытыми, только головой немного сползает вниз по подушке, уткнувшись лбом в чужой и задев кончик носа своим. Чимин чувствует его учащённое дыхание на своих губах, и по коже пробегается рой мурашек. Разум заволакивает пелена вожделения, внизу живота растекается сладкая истома, и тело мгновенно реагирует на сигнал. Трудно сказать, кто первым проявляет инициативу, кажется, это происходит синхронно. Пак готов взорваться от переполняющей эйфории. Чонгук целует его и продолжает мягко ластить к себе, совсем легонько нажимая кончиками пальцев на лопатки. Космос в одно касание. Перед глазами проплывают мириады звёзд, унося прямо на небеса. Чимин рассыпается на части от чувственности, с которой Чон сминает его губы, отдавая всего себя, без пошлостей и страсти, только нежность и едва ощутимое волнение. Для него это впервые. Не сказать, что поцелуй с парнем чем-то отличается от поцелуя с девушкой, причина взволнованности была совершенно в другом. Он впервые целовал того, к кому испытывает настолько глубокие чувства. И это было прекрасно. Чимин первым отстраняется, нехотя, просто из груди вышибает весь дух напрочь. — Чонгук, — прошептал он у самых губ с придыханием. — Я всё знаю, — Чонгук открывает глаза и наконец-то встречает родные напротив. — Тэхён рассказал мне. — И ты не злишься? — Злюсь, — внутри Пака всё сжимается в нервный ком, — но на себя, — и его окатывает тёплой волной облегчения, — потому что был так слеп и заставил тебя страдать. Я никогда себе этого не прощу, — голос предательски дрогнул. — Гук-и, — кладёт ладонь на его щеку и смахивает выступившую слезу. — Прости, что тебе пришлось так долго ждать меня. — Ты стоишь всего времени этого мира, — заключает блондин, поддавшись вперёд, и запечатлеет свои слова тягучим поцелуем. Чонгук инстинктивно перекатывается на спину и тянет Чимина за собой, но тот шипит, задев пораненной рукой его плечо. — Болит? — ослабляет хватку и приподнимается, помогая парню сесть тоже. — Мгхм, — кивает. — Ты промывал раны? Чем-то обрабатывал? — получая отрицательный ответ, хмурится и протяжно вздыхает. — Вставай, нужно обработать раны. А завтра утром поедем в больницу, проверим, нет ли ушибов или переломов. Я ничего не хочу слышать, — пресекает на корню возможные протесты, — идём. Они тихо выходят из спальни и заходят в ванную, предусмотрительно закрыв за собой дверь. Чонгук открывает каждый шкафчик в поиске аптечки, пока Чимин усаживается на унитаз в позу провинившегося ребёнка, опустив плечи и голову. — Так что произошло? С кем ты подрался? — Чон выуживает пластиковую коробку с медикаментами из-под умывальника, открывает крышку и присаживается рядом на корточки. — О, это был неравный бой, — начинает шутливо и осекается, поймав на себе настороженный взгляд, — моих кулаков со стеной. — То есть ты разбил себе все руки о стену? — достаёт вату и смачивает дезинфицирующим средством. — Что она тебе сделала? — усмехается, почувствовав успокоение. Значит, утром к ним не постучатся из правоохранительных органов с заявлением от пострадавшего. Одной причиной для волнения стало меньше. — Подвернулась под горячую рук… а-яй, — заскулил, когда жидкость попала на вновь открывшуюся рану и стала печь. — Не кричи, Тэхёна разбудишь, — строго приказывает и тянет обратно на себя руку, которую Пак пытался выдернуть, — терпи сиди, в следующий раз устраивай бои без правил с подушкой, стены — явно не твоя категория, — подул на то место, где особенно припекло. — А ты не заставляй меня больше ревновать, — откровенно парирует блондин, сосредоточив взгляд на губах замершего младшего. — Я ведь не железный и не смогу себя сдерживать, не теперь уж точно, когда знаю, что ты тоже ко мне что-то чувствуешь. — Чимин… — поднимает глаза и смотрит из-под лба немного сконфужено от неожиданной прямолинейности. — Нам никогда не быть просто друзьями. Потому что я точно не смогу. Ты всегда был и остаёшься для меня бóльшим. И это ничто не сможет изменить, — закончив свою мысль, выжидающе смотрит на Чона, словно тот готовится зачитать приговор. — Я не хочу быть твоим другом, — прозвучало довольно категорично. Поняв это, Чонгук кладёт алую от крови вату на умывальник и берёт обе руки Чимина в свои. — Не знаю, как далеко готов зайти и сколько мне понадобится времени, но я понимаю: как раньше уже не будет. — Гук-и, — ласково зовёт по имени. Как же невероятно приятно больше не скрывать свою нежность. — Я не собираюсь давить на тебя. Просто будь рядом и не отпускай моей руки, как сейчас. Позволь показать мои настоящие чувства, и тогда ты сам решишь: готов ли принять их, — Чимин пододвигается ближе. Высвободив руки, перехватывает ладонь Чонгука и подносит к губам, увековечивая своё обещание, подобно клятве, мягким прикосновением.