***
— Тэхён, я так не могу, — ропщет Джин, сжимая талию парня, который скачет на его члене уже битые полчаса, как сидорова коза. — Кажется, у меня упал, — раздосадованно сообщает, опустив глаза вниз. Секс в машине это охренеть, как неудобно. А секс в машине с презервативом для Джина равносильно издевательству над его, и без того удручающим, спермотоксикозом. Потому что по словам самого же Кима, чувствует себя, будто член обмотали полиэтиленовым пакетом и елозят туда-сюда. Он терпеть не может эти блядские резинки, но вынужден страдать потому, что, трахаясь в машине Тэхёна, у них нет возможности принять душ сразу после того, как кончили. Контрацептивы используются в данном случае исключительно ради гигиены, а не из страха что-то подцепить. Да и от кого? У Джина кроме Тэхёна вообще никого не было за всю жизнь, а сам Тэхён всегда предохранялся с Чимином. И вспоминая об этом, Джина охватывает ещё сильнее злоба. Даже находясь в коме, этот белобрысый умудряется поднасрать. Нельзя, конечно, так говорить, но именно так, блять, для Кима и выглядит вся эта эпопея с попытками вести привычную для молодого парня половую жизнь в отношениях. Нормального секса у них с Тэ не было уже больше месяца. Джин наотрез отказывался снимать отель, считая подобное хренью собачьей, когда у них есть целая квартира. В которой они не могут трахаться по одной определённой причине. — Когда уже этот иждивенец съедет от тебя? — стонет, но вовсе не от возбуждения. Жмурится от ощущений, становящиеся уже неприятными от того, с каким упорством Тэхён продолжает скачки, чтобы его парень наконец-то кончил и перестал ныть, как дитя малое. — Нам правда нужно это обсуждать именно сейчас? — заметно взмокший от пота, продолжает свои интенсивные фрикции, приподнимаясь почти во всю длину ствола и снова опускаясь на него до упора. — А когда? У меня уже спина затекла и ноги. Меня задрало заниматься сексом в машине, только потому, что Чонгук тусуется у тебя уже несколько месяцев вместо того, чтобы вернуться в общагу. Парень останавливается и замирает с чужим членом в своей заднице, уставившись прямо на его хозяина. Серьёзно? Джину приспичило поговорить об этом именно в такой момент? От раздражения брюнет чувствует, что и его возбуждение постепенно спадает, но остаётся в прежней позе. — И что мне по-твоему сказать? Чонгук, ты не мог бы по-братски свалить, а то у моего парня-старика радикулит, а ещё аллергия на латекс и человеческие чувства. Тэхён резким рывком поднимается и слазит, Джин шипит, будто ему этим движением член сломали. Ну или прогнули не в ту сторону. — Ну что ты заводишься, — касается плеча, которое Тэ мгновенно одёргивает, сбрасывая ладонь. — Да потому что ты уже достал меня этими разговорами, — опираясь шеей на подголовник заднего сиденья, приподнимает таз и натягивает трусы. — Каждый раз одно и то же. А я, как ебучий попугай, должен повторять тебе и объяснять очевидные вещи, — его уже несёт, как поезд, съехавший с рельс. От былого интимного настроя не осталось и следа. Вместо этого превратился в один сплошной комок нервов, с которым Джин по неосторожности решил поиграть в футбол, и теперь вынужден выслушивать в свой адрес не самые лицеприятные изъяснения. — Если бы со мной случилось то же, что и с Чимином, а твои друзья вместо поддержки, думали бы как покомфортнее яйца опустошить, тебе было бы приятно? — а вот это уже удар ниже пояса. Но Тэхён продолжает одеваться, даже не смотрит в сторону поникшего Кима. — Я не могу сказать Чонгуку, чтобы он собирал свои манатки и проваливал. Более того, я сам не собираюсь его отпускать. Там, в общаге, ему всё напоминает о Чимине, который сейчас в буквальном смысле находится на грани жизни и смерти, — натягивает через голову тёмно-коричневый лонгслив и наконец-то оборачивается. — Я не хочу потерять ещё одного друга, понимаешь? Или ты забыл в каком состоянии мы забирали Чонгука, когда он узнал, что случилось с Чимином? Джин отрицательно машет головой, виновато опуская её. Такое забыть невозможно. Младший в тот день был не просто подавлен, он выглядел разбитым и убитым настолько, что становилось страшно от одного его отрешённого взгляда. Человек, утративший какой-либо интерес к жизни, создавал впечатление согласного в следующую минуту распрощаться с ней навсегда. Ребята в самом деле переживали, как бы Чон не сделал с собой что-нибудь. По этой причине Тэхён без раздумий забрал друга к себе, а тот и не сопротивлялся. Словно безвольная кукла позволил усадить себя в машину и увезти подальше. Первые несколько дней Чонгук вообще не разговаривал ни с кем. Не спал, не ел, просто сидел и смотрел в одну точку перед собой до момента, пока мозг не отключался от изнеможения. А когда открывал глаза на утро, то всё начиналось заново. Сокджин благодаря своим связям смог уладить вопрос с посещаемостью в университете, предоставив справку от врача с каким-то диагнозом об инфекционной болезни, требующей длительного лечения в стационаре. На третий день парням кое-как удалось заставить младшего поесть, но его тут же стошнило. Желудок вернул наружу всё то, что пытались в него запихнуть спустя несколько дней голодания. То же самое повторилось и с последующими приёмами пищи. Тэхён со своей повышенной эмпатией и одновременно отсутствием способности трезво соображать в момент паники готов был сам биться головой об стену от бессилия и незнания, как помочь. Джину тогда хватило ума позвонить знакомому семейному врачу, который приехал на дом и после осмотра пациента поставил не самый утешительный диагноз — психогенная рвота. На фоне пережитого сильного стресса у Чонгука страдало не только ментальное, но и физическое здоровье. Врач посоветовал обратиться к психиатру. Вот только справки из дурки не хватало Чону для завершения картины пиздеца, происходившего в его жизни. Тэхён был категорически против, как бы Сокджин не убеждал в обратном, сам вызвался стать для своего друга центром круглосуточной помощи. Не отходил от младшего ни на шаг, спал вместе с ним на полу возле дивана, чтобы в случае чего мгновенно среагировать, если внезапно станет плохо посреди ночи. Он даже душ помогал принимать, игнорируя возмущения о том, что это уже переходит все границы. Совершенно спокойно и уверенно говорил: «Если что-то не нравится, выход знаешь где». Тэхён плевать хотел в тот момент на идиотские, детские обиды Джина, и мнительные ревности. Всё, что его волновало — это состояние Чонгука, которому было сейчас очень хреново, по шкале от одного до ста — на все пятьсот. Понадобилось несколько недель, чтобы из живого мертвеца, на которого всё больше походил младший, снова сделать человека. Чонгук неохотно, но всё же начал постепенно возвращаться к социуму. Первые дни в университете дались трудно. Каждый встречный-поперечный норовил прилипнуть со своими дурацкими расспросами. Тэхён пару раз благим матом послал нескольких студентов при всех, и больше никто не лез «поинтересоваться, как у Чимина дела». Имя парня по-прежнему оставалось в списке запрещённых к произношению. Ким не знал, какая может быть реакция у младшего, поэтому сам разговор не заводил. А Чонгук продолжал молчать о случившемся. И это пугало до чёртиков. Если бы рыдал и бился в истерике — очевидная реакция на потерю близкого человека. Но он не проронил ни слова. Такое его состояние заставляло друзей волноваться. Идея Джина нанять психолога уже не казалась такой дикой, хотя Тэхёну всё ещё претила мысль о том, что он собственноручно должен будет отправить друга к мозгоправу. В этом и заключалась причина подобных ссор между парой. Один хотел самолично заботиться о Чонгуке, воспринимая слова второго зачастую в штыки, словно тот просто хочет избавиться от назойливой проблемы, скинув её на плечи «профессионалов». Упёртости Кимам было не занимать, обоим в равной степени. После неудачной попытки заняться сексом, завершившейся очередной перепалкой, брюнет ехал к себе домой один. Злой и бешеный из-за неудовлетворённости, продолжавшей болезненно тянуть в паху. Думал уже остановиться где-то во дворах и подрочить, но понимал, что возбудиться, будучи взвинченным от раздражения, вряд ли удастся. Поэтому молча, стиснув зубы, доехал до подземной парковки и, припарковав машину, поднялся в квартиру. На пороге столкнулся с Чонгуком, завязывающим шнурки на ботинках. — Ты куда? — интересуется Тэхён, оставаясь стоять в дверном проёме. — К Чимину. Ким так и зависает, разинув рот от удивления. Не знает, что больше его поражает: сам факт, что Чон наконец-то произнёс вслух имя своего парня или то, что собирается к нему в больницу, никому не сказав. — Уверен, что готов? — аккуратно спрашивает. — Я хочу его увидеть, — поднимается на ноги и смотрит на друга, — даже если он не узнает об этом, не сможет мне ничего ответить, я просто хочу к нему прикоснуться и сказать то, что должен был уже давно. Сложно описать, сколько усилий довелось приложить, чтобы решиться на этот шаг. Чонгук оттягивал момент, испытывая страх и жуткую панику от одной только мысли, что стоит ему увидеть своими глазами любимого в больничной койке, напичканного различными капельницами и подключенного к аппарату искусственного поддержания жизни, — мир рухнет окончательно. Парень не был готов столкнуться с реальностью, где он действительно остался один, без Чимина, которому врачи не давали никаких положительных прогнозов. Главврач частной клиники, куда перевели Пака после снятия обвинений, разводил руками со словами: «Ему поможет только чудо». «Но мы не в сказке, и чудеса не случаются с обычными людьми» — прискорбно признавал Чонгук. Надежда младшего таяла с каждым днём, как бы не старался бороться, следуя собственным обещаниям. Правда, жестокая и неумолимая, острыми иглами впивалась в глазные яблоки, заставляя в конце концов взглянуть ей в глаза. Чонгук должен был отпустить Чимина. Перестать мучить себя ложной верой, что однажды тот очнётся и всё будет как раньше, будто им не довелось пройти все девять кругов ада. Не будет. Ничего уже, как раньше, не будет. Младший не понаслышке знал о последствиях черепно-мозговых травм. Какого это, когда даже после «свершения чуда» человек приходит в себя, но это уже совершенно не тот, кого когда-то знали его родные и близкие. Лишение способности нормально функционировать и взаимодействовать, как личность; долгий и мучительный процесс реабилитации, не дающий абсолютно никаких гарантий на восстановление всех рефлексов, функций мозга и нервных окончаний. А в конце — летальный исход и соболезнования от врачей. Откуда Чонгуку известно подобное? Он уже переживал однажды это. Его отец скончался из-за рецидива опухоли головного мозга, появившейся как раз таки из-за черепно-мозговой травмы, во время аварии. В течение года парень наблюдал за тем, как дорогой сердцу человек угасал на глазах. Он не сможет перенести этот опыт снова. Иначе сломается окончательно. Чонгук не хотел прощаться, не хотел отпускать, но понимал, что оказался слишком слаб, чтобы продолжать бороться. В душе корил себя за трусость, ненавидел за лёгкость, с которой принял решение в один день. Хотя легко ему не было ни секунды. Но ещё больше, чем не хотел отпускать, младший не хотел однажды ответить на телефонный звонок, где ему сообщают о смерти Чимина. Точнее, о смерти его мозга, ведь именно так клинически устанавливается фактическая смерть всего организма. Он не сможет пережить эту новость. Совершенно точно сойдёт с ума от горя. Пусть лучше Чимин навсегда останется в его сердце живым, даже когда его тело похоронят в сырой земле, Чон не узнает. В памяти младшего образ любимого так и останется неугасающим светом, который пронесёт через всю жизнь до седых волос. А после они вновь встретятся, возьмутся за руки и никогда не выпустят ладоней друг друга.***
Прошло много лет с тех пор, как Чонгук в последний раз переступал порог больниц, а его всё так же тошнило от этой стерильности и запахов дезинфицирующих средств. Белизна стен раздражает зрение, а натянутые улыбки персонала — самого Чона. Головой понимает — работники не виноваты в том, что произошло с их пациентами, но душа так и рвётся обвинить каждого в неискренности. Сетованиями наедине с собой, парень на самом деле отвлекал себя от мыслей о неминуемо приближающемся начале конца. До дверей нужной палаты остаётся всего пару шагов, и Чонгук в какой-то момент останавливается, не в силах сдвинуть с места ноги, вдруг налившиеся свинцом. Просто стоит и смотрит, даже не на медсестру, а сквозь неё. Слышит, как в ушах начинает неистово пульсировать, тарабаня по барабанным перепонкам и создавая впечатление, что ещё немного и сосуды лопнут, залив всё кровью. — У вас есть двадцать минут, после у мистера Пака назначены процедуры, — сообщает женщина, замечая странное изменение в состоянии посетителя. — Вам стоит поторопиться. И Чонгук наконец-то отмирает. Как-то вяло кивает сотруднице и после заходит в палату, закрыв за собой двери. Глаза прикованы к полу, так тяжело поднять их, зная, что увидит. Берёт паузу, чтобы собраться с силами, и поднимает голову. В груди всё болезненно сжимается. Нет, к такому невозможно подготовиться. Чимин лежит неподвижно на больничной койке, весь опутанный капельницами и проводами различных аппаратов. Один измеряет давление, другой следит за пульсом, третий контролирует уровень кислорода в крови, четвёртый фиксирует деятельность ещё жизнеспособных клеток мозга и кучу других показателей с непонятными диаграммами на экране. Лицо Пака выглядит безмятежным, словно он просто спит и не испытывает на самом деле никакой боли. Всё такой же красивый, от одного взгляда у младшего дух из тела вышибает. Даже наличие заживающих шрамов и отросшие немного волосы на том месте, где виднеется хирургический шов, не способны умалить красоту блондина. Будь он в сознании, непременно бы пошутил в духе: «Тебе же нравятся плохие парни, а шрамы украшают мужчину и придают внешнему виду брутальности. Теперь я точно в твоём вкусе». Чонгук улыбается своим мыслям и подходит ближе. Рука сама по себе тянется к волосам, убирает со лба, и замечает природные тёмные корни, отдающие резким контрастом на фоне потускневших светлых прядей. Если бы Чимин только увидел этот ужас на своей голове, у него бы случился припадок. Присутствовала у старшего странная зацикленность на своём платиновом блонде. Категорически не воспринимал натуральный цвет, ежемесячно продолжая выжигать чёрный едкими окислителями в салоне. Представив его реакцию, Чон вновь не смог сдержать улыбки. Которая следом обратилась гримасой печали. Теперь он только и мог воображать, как могло бы быть. Но жить с этим бесконечным «бы» невыносимо. Чонгук убирает руку и всматривается в любимое лицо, отпечатывая в сознании образ. Не таким он хочет запомнить Чимина, но всё равно продолжает впитывать глазами в себя каждую деталь. — В тот вечер ты велел мне отпустить тебя, перестать хвататься, как за спасательный круг, — решается начать говорить. Голос севший, будто простуженный, хотя младший совершенно здоров. Если у него что и болит, то точно не горло. — А я не послушался, пообещал дождаться. И я правда ждал всё это время, Мин-а, — опускается на корточки, берёт осторожно, чтобы не задеть катетер, руку Чимина и прикасается губами к внутренней стороне ладони. Так делал всегда сам Пак, и Чонгуку безумно нравилось. Он знал, что это было немым признанием в любви каждый раз. — Я так и не успел тебе сказать, что я… — речь обрывается на судорожном вздохе. Трётся лицом о безвольную ладонь, в надежде ощутить хотя бы крупицу того тепла, что всегда дарил ему любимый. Но вместо этого чувствует только влагу собственных слёз. — Я люблю тебя. Так сильно люблю, что не представляю свою жизнь без тебя. Я был так зол, когда ты исчез. Но даже представить себе не мог, что в конечном итоге ты оставишь меня именно так. Как мне дальше жить без тебя, Мин-а? — вздрагивает от рыданий, которые уже не сдерживает, дав волю чувствам. — Я не хочу, слышишь? Всё не может так закончиться. Ты обещал мне сто свиданий. А потом собирался жениться. Мы должны были завести две собаки и кота, ты же помнишь? Ты ещё хотел этого попугая огромного Агу или Ару. Как я буду смотреть за этим зоопарком один? — улыбается сдавлено. — Ты должен был поехать со мной летом в Корею и познакомиться с будущими родственниками, — прикрывает глаза, — но я вернусь один. Потому что мы не смогли, — и снова открывает, устремляя заплывший взгляд на родное лицо, — я не справился, у меня не получилось сдержать обещание. Знаю, я ужасный человек. Но, надеюсь, что в следующей жизни мы снова обязательно встретимся, и ты сводишь меня на оставшиеся восемьдесят девять свиданий, — Чонгук неспешно поднимается на затёкшие от неудобной позы ноги, и кладёт руку Чимина обратно поверх одеяла. Наклоняется и оставляет невесомый поцелуй на лбу. — Я люблю тебя. И всегда буду любить. Поэтому я не говорю тебе прощай, любовь моя, я говорю до встречи. В наших следующих жизнях. И он уходит, не оборачиваясь. Делает несколько шагов и останавливается, завалившись плечом на стену. Остатки сил покидают тело, и младший оседает на пол. Внутри ощущается образовавшаяся пустота от потери самой значимой из частиц души, что с корнями вырвали, оставив после себя кровоточащие нарывы, которым не суждено зажить никогда. Они так и останутся болезненным напоминанием о принятом решение и о слабости, подтолкнувшей к нему. Чонгук не сразу замечает мельтешение в коридоре, точнее палату, возле которой оно сосредоточено. Никто не обращает внимания на парня, сидящего на полу, все они бегут куда-то. Чон поворачивает голову и видит, что один за другим врачи исчезают за дверью, из которой он сам только что вышел. — Нет, — шевелит одними губами, — нет, нет, — вторит себе шепотом, мотая головой со стороны в сторону, — нет, пожалуйста, — умоляет кого-то свыше, позволяя слезам стекать по щекам. Он не готов услышать те самые слова, которые уничтожат его окончательно. Стоит подняться и убраться прочь, но тело окаменело, а взгляд остаётся прикован к белоснежной, до рвотного рефлекса, двери. Чонгук не осознаёт, как много времени проходит, когда в коридор выходит один из врачей, и тогда уже замечает его, подходит и опускается на один уровень, интересуясь о самочувствии и нужна ли помощь. — Там… — выдавливает из себя одно единственное слово, не способный задать вопрос целиком. Младший не хочет знать, нет. Но всё равно продолжает смотреть в сторону палаты, где уже лежит, наверное, бездыханное тело любимого. — Он… — С вашим другом всё в порядке, — улыбается мужчина, коснувшись плеча парня, — кажется, сегодня вы стали посланником небес с божьим благословением, — говорит, очевидно, будучи весьма религиозным, — Пак Чимин вышел из комы. Чудо свершилось…***
Однако и у чудес есть своя цена. И для Чонгука с Чимином ею стало время. Время, что они провели вместе, безвозвратно стёрлось из памяти второго. Пак Чимину диагностировали диссоциативную амнезию генерализированного характера . Парень забыл не только пережитый ужас, но и всё то прекрасное, что некогда связывало с его первой и единственной любовью. Хуже смерти для Чонгука оказалось забвение. Канул в него, растворившись в прошлом, о котором помнил только он. Если карма существует, то именно она аукнулась за то, что не стал бороться до конца, а сдался на середине пути. В этом младший убеждал себя день ото дня, не находя смелости посмотреть в любимые глаза. Понимал — там его встретит лишь пустота. Потому для Чимина Чонгук теперь просто незнакомец. Всё, что Чон может себе позволить — стоять в стороне и наблюдать издалека, не смея приблизиться. Под тенью ветвей, подобно призраку, смотрит на то, как вдалеке его лучший друг прогуливается вместе с его возлюбленным. Тэхён не спеша катит инвалидную коляску, попутно рассказывая какую-то историю, а Чимин сдержанно смеётся. По словам врачей, прошлая травма рёбер не прошла бесследно. Во время нападения в тюрьме не зажившее ребро было снова повреждено, и Пак ощущал всякий раз неприятное покалывание, если резко разворачивался или напрягался, как, например, во время смеха. С большого расстояния Чонгук не видит его улыбки, но уверен — она всё такая же очаровательная, несмотря на сковывающую её боль. Внутри младшего все органы превратились в одно сплошное кровавое месиво от того, насколько нестерпимо больно ему из-за невозможности подойти ближе и просто обнять, прижав к груди, где сердце бьётся ради одного человека. Того, кем забыто. Но кто продолжает чувствовать его присутствие даже на расстоянии. Чимин что-то спрашивает у наклонившегося к нему Тэхёна, и Ким согласно кивает, а после направляется прямиком к Чонгуку. Прятаться поздно, да и выглядеть будет странно, учитывая, что своё присутствие скрыть не удалось. Хотя он и не пытался. — Хреновый из тебя агент под прикрытием, — начинает с шутки, чтобы разрядить обстановку. То, что младший натянут, как струна, заметно невооружённым глазом. Тэхён поднимается по склону и останавливается рядом. — Но если серьёзно, то, может, хватит уже себя казнить? Прошло столько времени, а ты, вместо того, чтобы быть рядом, продолжаешь избегать. Кому от этого легче? — Он меня не помнит, — с явной тоской произносит Чонгук. — Но он хочет вспомнить! — Откуда тебе знать? — Потому что он постоянно спрашивает о тебе. От этого признания брови Чона хмурятся в неверии. — Чонгук, если ты вдруг не знал, то ты не сквозняк, чтобы тебя не заметить, — колко проговаривает Ким. — Чимин в курсе, что ты каждый раз приезжаешь со мной, но никогда не приходишь к нему лично, чтобы навестить. Знаешь, когда Чимин рассказывал мне про то, что мы с ним собирались завести собак и кота, я не отрицал. Даже о попугае ничего не сказал. Но когда он заговорил о свадьбе, я не смог промолчать, сделав вид, что мы и это с ним планировали до того, как расстались. Потому что он хотел жениться на тебе, Чонгук. И это твой голос он слышал, когда был в коме, это ты вернул его к жизни. Даже если разум забыл, сердце Чимина помнит тебя. И всё ещё любит. — Я ведь отказался от него, когда он нуждался во мне больше всего. Я не… — Чон Чонгук! — перебивает младшего, выставив перед собой указательный палец. — Послушай меня, — тычет в грудь, — ты не отказывался от Чимина. И не бросал его. Он сам хотел, чтобы ты не хоронил свою жизнь из-за него, а продолжал двигаться дальше. Шансов действительно почти не было. Чимин мог бы годы пролежать в коме, пока твоя молодость проходила мимо тебя из-за ожидания того, что могло никогда не случится. Я знаю это, потому что так мне сказал сам Чимин, когда мне всё-таки пришлось ответить на его вопрос: «Почему тот парень постоянно наблюдает за мной, но никогда не приходит ко мне?». И прежде чем ты начнёшь сыпать обвинения в духе «да как ты мог?!», повторю: мне пришлось. Потому что у меня у самого сердце разрывается, когда я вижу в его глазах это желание. Он хочет тебя вспомнить, и ты не имеешь права отнимать у него эту возможность. Ты не можешь решать за двоих. Чонгук, — хватает за плечи, хорошенько встряхнув, — очнись уже наконец-то. Перестань мучить и себя, и Чимина. Он ради тебя с того света вернулся. Это ли не показатель истинной любви? — Но как я… — Каком к верху, — отпускает парня и отходит в сторону. — Не заставляй меня тебе давать пинка, ибо я реально могу. Кубарем покатишься вниз, прямо в объятия любимого. Ну же, — кивает головой в сторону, — иди. Он ждёт тебя. Тэхён шутливо заводит ногу назад, демонстрируя самые правдивые намерения в случае чего реально исполнить свою угрозу. Чонгук несколько раз моргает и сдвигается с места, начинает не спеша спускаться по склону вниз, а после ускоряется и на аллею уже спрыгивает с невысокого бордюра. По газону здесь явно нельзя топтаться, хорошо, что никто из работников не уличил это маленькое нарушение. Первые шаги делает уверенно, видя перед собой только спину Чимина, но чем ближе подходит, тем сильнее страх липнет к стенкам черепной коробки. Когда остаётся меньше двух метров, парень останавливается. Смотрит и чувствует, как по коже пробегает табун мурашек. Ему страшно. Чертовски страшно встретиться с карамельными глазами, заключившие в себя весь мир для Чона. Но у Пака оказывается куда больше смелости. Как всегда. — Можешь подойти ближе, я не кусаюсь, — звучит мелодично голос блондина, когда тот слегка поворачивает голову в сторону, так как целиком обернуться ему не позволяет всё то же не зажившее до конца ребро. Но почему больным и немощным в этот момент чувствует себя Чонгук? Сердце так сумасшедше колотится в груди, что если бы врач решил провести ему кардиограмму прямо сейчас, то красная линия вылетела бы за пределы допустимой нормы, диагностировав не только тахикардию, но и все известные науке сердечные заболевания. С трудом переставляя ватные ноги, оказывается наконец-то перед Чимином. И теряется окончательно от улыбчивого взгляда, такого по-детски искреннего и доброго. — Привет, — простое приветствие пробирается под кожу, стремительно добирается до главного органа и ласково прикасается, заставляя Чонгука вздрогнуть. — Привет, — тихо отвечает младший. Настолько тихо, что кажется, он вообще ничего не произносил. — Долго же ты шёл ко мне, — смотрит, запрокинув голову, не переставая улыбаться своей невыносимо очаровательной улыбкой. — Прости, — опускается на корточки и теперь сам смотрит на своё чудо снизу вверх. — Прости, что заставил тебя ждать. — Ты стоишь всего времени этого мира. Внутри Чонгука всё замирает от переполняющего трепета. Эта фраза… он уже слышал её однажды. Неужели… — Ты помнишь? — с надеждой спрашивает младший. — Нет, — грустно качает головой, — точнее, какие-то обрывки периодически всплывают, но всё так смазано, я не понимаю, что из этого мои реальные воспоминания. Но я очень хочу разобраться в них, — достаёт из-под одеяла руку и протягивает перед собой, безмолвно прося прикоснуться в ответ. Чон без раздумий вкладывает свою прохладную ладонь в тёплую. Дрожит, в который раз, от той нежности, с которой человек, не помнящий его, трогает набитое на кисти сердце. Чимин действует по наитию, пробует, пытается пробудить усопшие чувства, успокаивающе поглаживая краску под кожей. И, кажется, у него получается. Уголки губ тянутся вверх, ощущая, как внутри вновь распускаются первые лепестки цветков сакуры. — Я знаю, что был влюблён в тебя, — сохраняет прямой зрительный контакт и, не выпуская руки Чонгука, переплетает их пальцы между собой, — хотя и не помню этого. Но, если мне не удастся вспомнить, я бы хотел снова влюбиться в тебя. Ты сможешь подождать меня ещё немного? — Мин-а, — прыскает сквозь слёзы радости и утыкается лицом в колени Пака. — Или я тебе такой побитый и страшный не нужен уже? — проводит рукой по тёмным волосам, запуская пальцы и пропуская пряди сквозь них. — Ты нужен мне любым, — вскидывает голову и ладонь старшего ложится ему на щеку, — клянусь, я больше никогда не оставлю тебя. Потому что ты единственный, с кем я хочу быть. Мне никто не нужен. Только ты, — бережно кладёт свою руку поверх чиминовой и легонько смещает так, чтобы оставить поцелуй на внутренней стороне ладони. Их привычное признание в любви. — Я готов ждать тебя все свои зимы и весны. Потому что я… я люблю тебя, Пак Чимин. — Наверное, я родился под счастливой звездой. Ведь из восьми миллиардов сердец, именно твоё полюбило меня. Пауло Коэльо писал: «Случается иногда, что жизнь разводит двоих людей только для того, чтобы показать обоим, как они важны друг для друга». И после непременно сведёт их пути вновь. Поскольку: «Шанс не бывает единственным, жизнь обязательно предоставит ещё один». Пережив множество испытаний, которыми судьба то и дело всякий раз ударяла под дых, они нашли в себе силы начать всё сначала. Глупцы, что думали, если один уйдёт, то непременно облегчит жизнь второму, наказывая себя подобным образом из-за чувства вины за совершённые проступки. Но истина заключалась в простом: они любили друг друга так сильно, что эта любовь сумела сломать все преграды на пути двух сердец друг к другу.