Минусы попадания в новеллы

Серафима смотрела на то, как ей в личные уведомления пришло сообщение с неизвестного номера, которое, по сути, было рассылкой, но все же… хорошо, допустим, она получила приглашение на вечеринку. Сегодня в семь вечера, по какому-то непонятному адресу… что ж. По крайней мере, она знает, что еë ожидает множество… сюрпризов. — Серафима! Брюнетка вздрогнула, поднимая голову на подошедшего. О, Федор… — Тебе ведь тоже пришло приглашение? Должно было, — поинтересовался черт, вставая рядом с темноволосой, — Будешь идти на вечеринку? — А, да, — кивнула зеленоглазая, опустив голову. Щёки снова покраснели. За весь день они встречались взглядами несколько раз и даже говорили, но каждый раз брюнетка была вынуждена избегать чужого взгляда, потому что… Она сегодня проснулось мокрой, и, типа… ага? — Отлично! — засиял чернильный, никак не комментируя то, что Серафима принципиально на него не смотрит. А хотя… он ведь пиксель, чего ему? — Я тоже иду. Интересно, что там будет? Думаю, нам будет весело. «Нам»? Они что, вместе тусить там будут? Поправив лямку рюкзака, Федор поинтересовался: — Ты ведь домой, да? Тебя проводить? Сердце брюнетки забилось быстрее. Нет, нет, никаких вот этих предложений! Она не готова идти и все время смотреть в пол! Достоевский, мать твою, дай же время для того, чтобы смириться со своей извращенностью! И с тем, что кое-кто преспокойненько смотрел сны с тобой сегодня… — О, эм, — теряясь, начала темноволосая, — Я думаю… я сегодня сама как-нибудь… дойду. Вот. Да. Чернильный с интересом склонил голову. Не выдержав, Серафима мельком взглянула на Федора. Взгляд чернильного мог показаться в некоторой степени сочувственным, будто он собирался спросить, все ли в порядке, но ровно до того момента, когда его губы растянулись в насмешливой улыбке, спрашивая: — Моя монашеская подруга боится гулять со мной? …при чем здесь это?! Даже если Серафима и была смущёна, но также она была и возмущёна, поэтому она уж было открыла рот, чтобы защитить свою… былую целомудренность, как вдруг чернильный наклонился ближе, шепча на ухо: — А за ручки ходить со мной тебе нравилось. В ту же секунду он отодвинулся, наблюдая за тем, как смущение и злость на чужом лице борются в кровавой битве. Не выдержав, темноволосая фыркнула: — Да пошёл ты. В ответ Достоевский улыбнулся. — Встретимся на вечеринке, Серафима! *** Честно говоря, сначала брюнетка была в шоке, завидев огромный дом, в котором должна была проводится вечеринка — ну прямо как в фильмах — но потом она вспомнила, что находится в максимально клишированной игре, и все вопросы отпали моментально. Во дворе уже царил полный пиздец — Серафима пришшла на полчаса позже, так как самым крутым девушкам положено опаздывать (на самом деле, она пыталась оттянуть время, потому что еë интуиция подсказывала, что еë ожидает что-то такое прямо «охуеть»), но даже с опозданием всего лишь на полчаса люди уже успели кого-то утопить в бассейне и заблевать кусты. Темноволосая максимально охуевает, видя, какая толкучка происходит в доме. Куда идти, что делать — а хуй его знает. Если бы не система, что заботливо проложила ей путь куда-то, Серафима бы уже бежала со всех ног отсюда нахуй. Хотя вообще, завидев Федора на диване, куда тыкала ей система, она подумала «а не поздно ли…», но, увы, поздно — еë заметили. — Серафимаа! — радостно позвал еë чернильный, — Иди сюда! Смирившись со своей участью, темноволосая пробралась сквозь толпу. Ну ладно, не то чтобы еë очень расстраивает возможность побыть рядом с Достоевским, но… — Почему так долго? Я ждал тебя! — неудовлетворённо вздохнул Федор, хватая свою одноклассницу за руку, сажая рядом. Серафима пытается не думать о том, что их бедра соприкасаются, когда красноглазый начинает: — Я видел здесь Гоголя, кстати! И Сигма… кажется, вы общаетесь? — Есть такое. — Здесь уже успели сыграть в настольные игры… о, и в карты! Скоро ещё чего-то придумают, наверное… правда, не думаю, что это будет что-то нормальное, ведь большая половина уже пьяные. Ты пьешь, кстати? Там есть на кухне… — Не пью, — ответила темноволосая, пытаясь фильтровать то, что ей говорят. Подумав, он все же добавил: — Наверное. — Наверное? — Ну мало что в жизни случится… до этого не пила. — О, — понимающе улыбнулся Федор. Посмотрев на него, Серафима подумала, что хоть Достоевский и выглядит… живым… он также выглядит так, будто… ему не очень комфортно. Его движения немного скованные, хоть и яркие. Довольно странно, ведь… разве пикселям может быть некомфортно? — Ты… в порядке? — поинтересовалась брюнетка, чувствуя себя полной придурью, ведь пиксель не может быть не в порядке, но она вдруг ловит на себе застывший взгляд. Чужие глаза в удивлении смотрят на неë, после чего Федор открывает рот, чтобы, вероятно, успокоить еë, но из чужих уст не издаётся ни одного звука. Они оба молчат, глядя на друг друга, когда Достоевский сдаётся, уставше улыбаясь: — Не люблю громкие сборища. Теперь уже черед Серафиме удивляться. Она была права? Пикселю некомфортно? — Я тоже, — усмехнулась брюнетка в ответ. Красные глаза с весельем искрятся, будто чернильному открылось что-то большее, чем до этого. Федор хотел что-то сказать, когда их прерывает чей-то громкий крик: — Достоевский! Пошли в бутылочку! Глаза Серафимы расширяются, когда в ту же секунду она видит рядом с собой окно системы: Желаете сыграть в бутылочку?— Да. (+50 баллов)— Нет. Твою же мать. Игра в бутылочку? Та самая клишированная игра? И за неё ей дают 50 баллов? Значит ли это… что соглашаясь… еë ждёт… поцелуй с… Щёки темноволосой нещадно розовеют, когда она слышит голос чернильного: — Не люблю эту игру, но… если ты пойдёшь со мной, то давай сыграем. Блять, блять, блять, блять, блять… Она не готова! Она! Не! Готова! Поцелуй с Федором?! Уже?! Сука, сука, о Боже… ! Внимание: через 15 секунд выбор автоматически закроется. СукаблятьГосподиИисусе– «Да! Да, все, да!» — панически вскрикнула темноволосая. Еë голос немного дрожит, когда она отвечает: — Пойдём, ага… К счастью или наоборот, из-за собственного волнения брюнетка не замечает, как чужой шаловливый взгляд проходится по ней, пока на губах искрится самодовольная ухмылка. Они подходят в центр комнаты, где уже кругом сидят несколько ребят, где, на удивление, Серафима замечает Гоголя, что весело машет ей в ответ, кивая на место рядом с собой. Конечно же, Федор милостиво усаживается напротив него. Опустив взгляд в пол, темноволосая коротко облизнула свои пересохшие губы. Она ведь достаточно хорошо почистила зубы, да?.. Сука, ну нет, и про что ты думаешь?! — Я и не знал, что ты любительница таких игр, — обращается к ней Николай, пока на заднем плане кто-то продолжает созывать людей. Краем глаза брюнетка замечает ещё и Пушкина. Ну пиздец, тут вся школа будет над ними свечу держать, что ли? — Итак, ребят! — громко начинает какой-то бледный парень с длинными волосами, — Крутить будем поочередно, начинаем с меня! От поцелуя можно отказаться, но если делать это каждый раз то вы ливаете из игры. Надеюсь, все ясно, погнали! Особого интереса наблюдать за тем, как все с друг другом слюняво целуются, Серафима не наблюдала, но, к счастью, брюнетке было чем заняться. Федор скоро должен был крутить, а значит… Она сейчас будет целоваться с парнем… не просто парнем… Федором… они будут целоваться с Федором… — Ух! Федя-я-я! — весело прокричал тот самый бледный парень, которого, как оказалось, звали Сергеем. — Покоритель сердец крутит бутылочку, внимание! — со смехом вскрикнул Пушкин. «Убейте меня кто-нибудь» — подумала Серафима, наблюдая, как в руках Достоевского оказывается бутылочка. — Барабанная дробь! Брюнетка подавляет желание спрятаться от смущения, когда все взгляды останавливаются на ней. Она уверена, что выглядит максимально красной. Как предполагалось, горлышко бутылки остановилось на ней. Ну пиздец, понеслась пизда по кочкам. — Охуеть, Серафииа! — Ебать! — Федор, вот это ты покрутил! — Блин, а я надеялась, что на меня попадёт… — Целуйтесь! — Слава извращенцам! Где она… зачем она… где здесь выход… — Ну-у, ни у кого из вас нет возражений, да? — любезно интересуется Сергей. — Нет, — улыбнулся Федор и отовсюду снова послышались возгласы. — Серафима-а? Даже если бы захотела, брюнетка не смогла вымолвить ни одного слова, поэтому единственное, что ей оставалось так это махнуть головой как бы говоря «возражений нет». И снова везде крик и гам, но собственное сердце заглушило абсолютно любой звук — казалось, его биение слышат все. Она чувствует, как Федор приблизился к ней. Руки подрагивают, когда еë щеки касаются чужие красивые пальцы. — Подними голову, пожалуйста? Собственное смущение с каждой секундой становится все больше, когда еë голова медленно поднимается, а зеленые глаза пробегаются по чужому лицу, но уже спустя секунду взгляд останавливается на чем угодно, только не на Достоевском, что был слишком, запредельно близко к ней. Ладони брюнетки вспотели, когда она вцепилась мертвой хваткой в свои джинсы. Нет, Серафима целовалась до этого, ладно? И в свой первый раз она тоже, конечно, смущалась, но… все поцелуи были, скорее, из интереса, а сейчас он… ну, то есть,Федор ей нравится… до жути сильно нравится… она чувствует себя такой… о Господи, о нет, ей нельзя думать об этом. Единственное, что сейчас имеет вес — то, как чужое дыхание находится настолько близко к ней, что темноволосая невольно закрывает глаза. Честно говоря, она понятия не имеет, кто из них сократил оставшуюся дистанцию, но вообще, зеленоглазой было все равно — у неë бы просто не получалось думать о чём-то другом, когда их губы соприкасались. Это будто разряд током — Серафима зажмурилась, приблизившись ещё ближе — ей не хватало этого лёгкого касания. Если это сюжетный поцелуй, она попытается забрать все, в чём так нуждалась. Еë руки, которые все ещё вцепившиеся в джинсы так, будто это единственное спасение брюнетки, дрожат, когда Серафима почти что впивается в чужие губы. Достоевский издает удивленный вздох, но охотно поддаётся навстречу, слыша, как вокруг все кричат «поддерживая» их. К сожалению, на это Федор внимания практически не обратил, направляя его на то, что, на удивление, губы у зеленоглазой мягче, чем могло показаться до этого. Так как по правилам игры поцеловать брюнетку должен был именно он, чернильный, Достоевский тянется рукой к чужому затылку, вплетая пальцы в заботливо уложенные системой волосы и сминая губы Серафимы, что так очаровательно закрыла глаза, пока еë щёки нещадно выдают девушку. Фёдор и вправду очень даже удивлён, когда замечает, что чужой рот приоткрывается ему навстречу, но… Честно? Он ждал этого. Он и вправду очень ждал возможности поцеловать эту девушку и сейчас такая взаимность сильно сбивает с толку, ведь ранее ей сказали, что не интересуются им. И нет, понятное дело, он знал, что это ложь, и что он нравится Серафиме, но… чернильный так-то не ожидал, что брюнетка сама будет тянуться к нему в возможности быть ближе, или что она настолько милостиво разрешит засунуть ей в рот язык, и вообще, он не против воспользоваться этой ситуацией, но… Зубы Федора оттягивают нижнюю губу брюнетке, пока последнюю чуть ли не метает от такого действия, заставляя совсем тихо простонать в чужой рот, и это явно добивает самого Достоевского, потому что темноволосая ощущает, как руки в еë волосах сжимаются сильнее. Так-то уже и совсем забылось, что за ними наблюдают, Серафиму больше нервировало то, что чернильный никак не решается воспользоваться языком, потому что, ну блять, несмотря на то, насколько она, сука, смущена, дает чернильному право на вот эту вот… развратность, но тот просто берёт и… и ничего! Темноволосая уж было решилась сама все сделать, потому что тот самый сон с Федором убил в ней все, что только можно, начиная с целомудренности, заканчивая умением здраво мыслить и не позориться лишний раз, но сука… Когда Достоевский предпринимает попытку отстраниться, выпуская чужие волосы с рук, брюнетка в панике привстает за ним, не отпуская губ чернильного. Хорошо, сейчас красноглазый явно очень даже в шоке, потому что, черт возьми, если бы не люди, которые его окружают, он бы мог с уверенностью сказать, что он возбуждается, очень, сука, даже. Целовать Серафиму было потрясающе — Господи, с ней просто говорить было чем-то интересным, чем-то до жути важным и тем, в чем Федор нуждался, но целоваться с ней это выше всех его сил и возможностей. Чернильный знает, что система сейчас сама заставит брюнетку отпустить его, вынуждая проходить сюжет дальше, но красноглазый хочет ещё, он действительно нуждается в этом, потому что Серафима была для него тем человеком, что уверенно держал интерес на себе длительное время, заставляя с каждым днём все больше ждать их встречи, гадая, что же темноволосая покажет ему в этот раз. Одна мелкая деталь, что ломает многое в восприятии чернильного. Ему очень сложно оставаться здравомыслящим рядом с Серафимой. Поэтому он делает это. Впервые меняет правила игры. Продолжить поцелуй?— Да. (+20 баллов)— Нет. «Да, да, блять, нахуй, да!» — чуть ли не сразу же кричит темноволосая. В этот раз она даже не задумалась. Ну и хуй с ним. Где-то слышится звук закрывающегося окна системы, после чего язык Федора проходится по губам брюнетки, проникая глубже. То, что на них смотрят — смущало, то, что они оба гении мысли— ещё больше, то, что, сука, именно Достоевский сейчас так самозабвенно целует еë — добивало полностью. Губы горели, будто она сейчас целуется с самим пламенем, пока сердце продолжало нещадно колотиться. Не хотелось, чтобы это заканчивалось. Серафиму вполне устраивало то, как сладкие уста чернильного даруют ей незабываемые ощущения, покусывая нижнюю губу зеленоглазой. Но, черт возьми, она не могла пропустить то, как внизу живота все сводит от возбуждения, и нет, Господи, они должны прекратить, но сама эта мысль убивает темноволосую… — Ребята, я все понимаю, но у нас тут игра так-то продолжается! — со смешком отвлек их кто-то, и Серафима уже одновременно ненавидит его и благословляет. Когда Федор отстраняется, брюнетке становится холодно. Ладно, она получила что хотел, а теперь ей стоит быстренько сбежать… и подумать. Да. И все же, она только что целовалась с Федором… Казалось бы, куда ещё краснеть то, но темноволосая все же способная девушка, и без труда достигает невозможного… — Вот это горячо, — прошептал рядом Гоголь, но брюнетка так-то слушала вполуха. Хотелось посмотреть на Достоевского, попытаться понять, чувствует ли он что-то тоже или… А впрочем, на какие чувства способен пиксель? Настроение Серафимы испортилось моментально. — Я уйду, ладно? Не хочу больше играть, — сказала Николаю темноволосая после чего, не дожидаясь ответа, поднялась, уходя в сторону кухни. Глядя на это, Федор тихо выдохнул. Ладно, врать не будет, он тоже смущен и предпочел бы успокоиться для начала, но у него не было выбора — сюжет это сюжет. Поэтому спустя несколько минут чернильный поднялся, говоря другим, чтобы те продолжали играть сами. К слову, распухшие после поцелуя губы Серафимы выглядят невероятно красивыми. +50 баллов улучшения отношений+20 баллов улучшения отношений