Минусы попадания в новеллы

Федор: Ты очень хочешь пойти на математику? Вы: Смело заявлять будто я вообще хочу туда идти Федор: Отлично. Тогда встретимся на крыше. Буду ждать. Серафима хмыкнула, закидывая телефон главной героини в карман. Она уж было думала, что штука бесполезная — ничего общего этот телефон с новостями реального мира не имел, а значит смысла в нем было мало. Но, к счастью или нет — пригодился. Пробегаясь по ступеням, брюнетка поднималась на крышу — совсем недавно Достоевский высказал свое желание проводить скучные уроки здесь, вместе. Пошутив о том, какой Федя плохой мальчик — надо же, уроки прогуливать! — зеленоглазая, разумеется, согласилась — то ли в ней сыграла душа романтика, то ли она не испытывала особой радости от необходимости идти на урок, но все же она была рада возможности прогулять занятия вместе. Как только темноволосая появляется на крыше, еë встречают теплой улыбкой — Федор ждал еë, опираясь спиной на перила. — Скучал? — весело спрашивает Серафима, ухмыляясь. — Безумно, — Дост закатывает глаза, наблюдая за пришедшей — зеленоглазка встала рядом, почему-то весело улыбнувшись, когда еë взгляд пал на людей внизу. — Помнишь, — невзначай начала брюнетка, — Как мы встретились? — О, да. Безусловно, запоминающаяся встреча! — Я тогда думала, можно ли спрыгнуть отсюда. Со стыда, — с ностальгией усмехается Серафима, — Я надеялась, что на этот раз ты меня не словишь. Крыша наполнилась задорным хохотом, вынуждая попаданку лишь с насмешкой фыркнуть. Хоть ситуация и была полным — Господи прости — высокосортным дерьмом, но слушая, как Достоевский безудержно смеётся, темноволосая просто напросто не могла воспринимать это как плохое воспоминание, заставляющее еë убиваться из-за этой ситуации до конца жизни. — Ты была… Красноглазый замолчал, улыбаясь краешком губ. — Ну давай, скажи, как обычно, что-то из твоего словаря «Как смутить собеседника», я вся в ожидании. — Я не пытался тебя смутить! Серафима выгибает бровь, убийственно глядя на одноклассника. Последний всё же стушевался, давая заднюю: — Ладно, я пытался, но… — То-то же! — Но... — Так какой я была? — переводит тему брюнетка, с насмешкой дёргая бровями. Достоевский молчит, щурясь. — Неуклюжей. Улыбка исчезла, а привыкшая к комплиментам Серафима фыркнула. Как обычно, сделала система, а она отдувается! — Не сердись, — Фёдор тыкнул пальцем в чужую щеку, — Ты мне даже такой нравишься. — Иди нахуй, — изрекла темноволосая, показательно отворачиваясь. «Нравишься…» Она! Ему! Нравится! Официально! Пожар внутри разливается по всему телу, и Серафима мечтательно улыбается. Не дай Бог, конечно, еë сейчас увидят, но… — К слову… — вдруг начал Дост, — Думаю, я давно должен был сказать это… Удивлённое лицо Серафимы аккуратно поворачивают пальцем, хитро щурясь, глядя на чужие покрасневшие щёки. Что удивительно — никаких комментариев не последовало. Чернильный будто собирался с мыслями, что заставляло сердце бедной попаданки совершить как минимум тройной кульбит. — Вероятно, это не самое романтичное место… — издалека начинает Федор и темноволосая задумывается над тем развитием событий, в котором нужно будет столкнуть одноклассника. Нехуй потому что оттягивать, он тут как бы не один волнуется, ага? Достоевский молчит, думая, что если бы он только мог рассказать все, то признание получилось… более чувствительным, более настоящим, более… Но он не может это себе позволить. Поэтому он пытается придумать, как рассказать об этом так, чтобы Серафима почувствовала. Каждое замирание сердца, нежный взгляд, желание быть ближе, надежда на лучшее — даже если он знает, что их совместное будущее… под вопросом. Он хочет, чтобы брюнетка об этом знала. И она это знает. Чувствует. Видит по взгляду необычных глаз. Они такие живые, нетипичные для пикселя. Темноволосая думает о том, что Дост просто не может быть ненастоящим, он слишком реален. Ей хочется спросить, даже если надежда на то, что Серафиме не кажется — минимальна. Но она боится, что момент будет безнадежно испорчен. Она слишком долго ждала этих слов с уст Федора. — Когда ты упала, — потерянно начинает Федя, после чего хмыкает и более осознанно продолжает: — Ты смотрела на меня так… удивлённо и… не то чтобы я льщу себе, но ты явно засмотрелась! — Блять, да пошел ты, — пробормотала брюнетка, думая, что момент безнадежно испорчен, но еë перебивают: — Да послушай! — с улыбкой качает головой красноглазый, — Мне понравился твой взгляд. Он был… «Настоящим» — хочется сказать ему. На самом деле, ситуация тогда должна была быть другой. Честно говоря, Достоевский думал, что это сбой в системе, поэтому пошел лично узнавать ответ, но… Какое же было его удивление, когда на него посмотрели не наигранно, будто запрограммировано, а как человек. — …забавная. Милая. Называй как хочешь. Но ты выглядела… не такой. Другой. Серафима в удивлении приподнимает брови. Она пытается понять, это типичное клише «не такой как все» или… или это намёк?.. — Мне так нравилось смотреть на твое поведение, реакции, действия… Мне нравилось смотреть на тебя. Твоя идея с тем, чтобы выпрыгнуть в окно, то, как нас закрыли в раздевалке, каждое наше свидание… я чувствовал себя счастливым. Фёдор часто думал о том, что он не будет счастлив. Никогда. Не здесь. Не запертым внутри этой чертовой игры. Но сейчас он счастлив. По-настоящему. — Ты настолько… мне так нравится проводить с тобой время, — чернильный растягивает губы в улыбке, пока его глаза светятся с такой нежностью, что Серафима замирает. Смотрит в ответ, ловит взглядом каждое движение, слово, взгляд и умирает. Изнывает от наплыва чувств, которые дарит ей Федор, — То, как ты шутливо ругаешься на меня, смущаешься, смеёшься, злишься… Ты очаровательна в каждом своем действии. Я часто ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд, я так… Люблю тебя обнимать, люблю целовать, люблю проводить с тобой время, люблю… Он замолкает. Смотрит своим пронзающим взглядом, который заставляет все тело брюнетки замереть в ожидании. Они стоят на крыше, где дует ветер, но попаданка ощущает, насколько ей тепло. Просто от слов — они греют еë сильнее, чем если бы она стояла в огне. — Люблю… тебя. Тихий шепот теряется в ветру, но Достоевский знает, что его услышали. Время для темноволосой останавливается — казалось, эти слова — единственное, что она хотела услышать всю сознательную жизнь. Фёдор любит еë. Любит. — Я… — Серафима сбивается. Боится сказать вслух, боится, что больше не сможет отрицать свои чувства, боится, что в конце концов ей станет больно. Но — черт с ним — лучше она умрёт потом от того, настолько грустно и плохо ей будет, от того, настолько сильно она будет скучать, но она ни за что не лишит себя ещё этих возможностей. Возможностей разделить последние совместные моменты, пока число баллов незаметно перетекает до тысячи. — Я тоже тебя люблю, — отвечает зеленоглазая, и еë голос выходит...печальным, — Настолько тебя люблю, что мне становится плохо от того, что… «От того, что нас ждёт». Но она молчит. Молчит и Дост. Подходит и обнимает, будто знает, о чем говорит Серафима. И последняя верит. Ей хочется верить, что Федор знает. Непонятно, кто из них тянется к поцелую первым — лишь осознание момента. Этот поцелуй будто успокоительное для них — вероятно, их настроение не подходит тому, как надо реагировать на признание, но по-другому не получается. Оба знают, что любят. И оба знают, что их чувства обречены. +70 улучшения отношений Зеленоглазая никак не реагирует. — Серафима, — тихо зовёт чернильный, отстраняясь. Он помнит, что должен делать, помнит о задании, даже если сейчас ему хочется просто забыться вместе с темноволосой. — М? — Станешь ли ты моей девушкой? Серафима кивает. Один раз. Второй. Ей кажется, что она готова плакать — даже непонятно почему. — Да, да… Да. Я буду. Федор облегчённо смеётся и целует снова — более напористо, более счастливо, более нуждающееся. Серафима его девушка. Он парень Серафимы. Они встречаются. +30 улучшений отношений Система что-то говорит своим механическим голосом о том, что она получила 600 баллов и может посмотреть награду. Брюнетке все равно — они продолжают целоваться, стоя на крыше. Тепло чужого тела и чужих слов согревает, а сама Серафима охотно поддается — ей нравится находиться здесь и сейчас, с Федором. Ей ничего больше не надо — просто быть рядом. Этот момент точно будет самым счастливым в еë жизни, так же как и ненавистным — чувство обречённости теряется количестве положительных эмоций, но не исчезает. Но сейчас это неважно. По крайней мере, у неë получается себя в этом убедить.