Пришедшие вместо

      Неро не заметили только чудом. В квартиру он влетел, но в последний момент додумался придержать дверь, чтобы она не грохнула об косяк. Затем зашёл в кухню, налил себе воды, выпил половину стакана и выплеснул остатки в раковину.       Отец уже вернулся. Он сидел на балконе и выглядел на таком же взводе, что и Неро: откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и положил ногу на ногу, болтая носком в воздухе. Неро рухнул на стул напротив и сдавил голову руками. Двигаться не хотелось. Вообще ничего не хотелось.       — Похоже, мы оба не слишком довольны сегодняшней ночью.       — Да нет. Всё отлично, — Неро криво ухмыльнулся, глядя на красную луну. — Хоть Готтлибу расскажу, куда идёт наша «пятина»…       — Это не лучшая идея, — отец положил запястья на столик и сцепил руки в замок. — Им некуда бежать, а в таких случаях лучше не знать ничего.       — Я пошутил.       И впрямь — некуда бежать. Неро теперь тоже. Не с острова — за Ямато ему подержаться дадут, в этом сомнений нет. От самого себя, остервенелого желания сделать что-то. Наверное, главный его недостаток — Неро никогда не умел прятать голову в песок. Иногда это называют «честностью». Но гораздо чаще: «тяжело тебе жить будет».       И всё-таки у этой проклятой луны есть одно достоинство: она светит достаточно ярко, чтобы не зажигать свет в гостиной. Неро прикрыл дверь и перевернул шахматную доску. Затем стал расставлять фигуры дёргаными, механическими движениями.       — Сейчас? — отец вопросительно приподнял бровь.       — А почему нет? — Неро повернул доску чёрными фигурами к отцу: тот почему-то всегда выбирал их. — До проповеди ещё шесть часов.       Неро сделал первый ход, самый стандартный и предсказуемый из возможных — е2-е4. Отец, не глядя на доску, двинул пешку на с6. Видимо, предсказуемость у потомков Спарды передаётся по наследству.       — Как прошла твоя встреча со знакомым? — Неро подозревал, что не очень хорошо, но…       — Сносно, — отец почему-то решил разменять пешку. — Поверь, это лучший комплимент для такого, как он.       Неро в который раз поймал себя на мысли, что слабо представляет, как отец жил до Фортуны. Он редко об этом говорил — повторял, что это не важно, с такой настойчивостью, будто себя никак не мог убедить. Единственное, что Неро знал наверняка: хорошего там было мало.       — Сложная история? — хмыкнул Неро.       — Даже не представляешь, насколько… — отец подпёр голову левой рукой и прищурил глаза так, что Неро перестал понимать, куда направлен его взгляд. — Не спрашивай об этом, пожалуйста. Я объяснюсь на днях.       — Как скажешь.       После размена пешек партия пошла вяло — они возились на правом фланге, и никто из них не представлял, что делать со своими фигурами. Неро не знал, что делать с собой. С одной стороны, он получил, что хотел — узнал, почему ранена Кирие. Он готов деньги ставить, что в лесу Митисс стоят такие же Врата, что и в зоне горной добычи. Поэтому там и появились полнокровные демоны, поэтому генерал и велел помалкивать только о месте, а не о том, как именно погиб Джош…       — Кстати, — Неро, когда менял отцовского слона на своего коня, лихорадочно усмехнулся. — Ты не знаешь, как зовут демона, который гарцует перед штольнями?       Рука отца, которой он убирал с доски коня, едва заметно дрогнула.       — …Бериал, — произнёс отец. — Ничего особенного. Одно из ничтожеств, которое тщится занять место мёртвого короля демонов.       — То есть ты прекрасно знаешь, что у нас в ста метрах от домов огромная тварь… — Неро вздохнул. — Разве не ты занимаешься… подобными случаями?       — Я занимаюсь этими случаями, когда мне велят, — отец раздражённо выдохнул сквозь зубы. — Так что твой намёк на моё безразличие не уместен. Но ты прав. Решения Санктуса… пересекают всякие границы. Даже мы не можем чувствовать себя в безопасности.       Неро вдруг захотелось что-то разбить, закричать, подпрыгнуть на месте — что угодно, лишь бы на мгновение забыть о своём тупом бессилии. Ситуация, конечно, из образцовой трагикомедии: сидят двое потомков Бога на острове, который ему поклоняется, и ничего, ничего не могут сделать с зарвавшимся культом их предка. Вернее, могут. Чисто физически, никто не мешает Неро ворваться в штаб и под дулом револьвера потребовать ответы на все свои вопросы. Но как он будет жить дальше?       Орден — это не кучка таинственных людей, которые принимают ужасные решения. Орден — это патрули на улицах, песни Кирие, проповеди Бенедикты, Опера и даже направление Неро в политехнический институт. Орден — это сердце Фортуны. Пойди против Ордена — и лишишься всего. Сохранишь себя, да. Но какая разница, кто ты, если никто не захочет тебя видеть?       Потому Фортуна и молчит. Молчали горняки, отгружая сырьё на внутренние склады. Молчали команды дальних плаваний, когда их списывали на берег. Молчит Готтлиб, который занимается всеми, кого Орден оставил за бортом. Молчит генерал, следящий, чтобы никто тишины не нарушал. Молчит даже отец, которому ничего не стоит и уничтожить Врата, включая похороненные под городом, и покинуть остров в любой момент. Смолчит и сам Неро, если это позволит ему и дальше жить свою маленькую, «недостойную потомка Спарды» жизнь.       Неро вдруг стало от себя так тошно, что даже чудом забранный у отца ферзь его не порадовал. Он почувствовал себя таким жалким, что захотелось забиться в угол и сидеть там до тех пор, пока Фортуна не обрушится в море. Отвратительно даже не то, что Неро ничего с этим всем не сделает. Отвратительно то, что ему не хватит на это смелости.       Отец со вздохом накрыл правую руку Неро своей. Холод его кожи успокаивал во все времена одинаково: даром, что у отца, в отличие от Бенедекты и Готтлиба, с возрастом руки совсем не менялись.       — Я такой слабак, знаешь… — признался Неро. — Обвиняю тебя в том, что ты ничего не сделал, но сам даже не пытаюсь…       — Если бы ты был слаб — разделил бы участь того рыцаря, — отрезал отец. — Ты просто… делаешь то, что на твоём месте сделал бы любой человек.       — Но я не человек, — Неро обхватил когтистыми пальцами запястье отца.       — Верно. Ты не человек, — мягко подтвердил отец. Он улыбался, и лунный свет делал эту улыбку совсем призрачной. — Рад, что ты это понимаешь. Осталось только признать это.       Они сидели на балконе и гоняли фигуры по доске — скорее, пытаясь занять руки и забить голову, чем действительно играя — до тех пор, пока остальные обитатели квартиры не начали просыпаться. Рассвет в это время года наступал быстро и внезапно, но пока в ванной не зашумела вода — утро казалось частью ночи.       Первой поднялась Бенедикта. Только ранним утром, неприбранная и толком не проснувшаяся, она выглядела на свои настоящие пятьдесят. Она прищуренным взглядом посмотрела на Неро сквозь оконное стекло и только затем приоткрыла дверь на балкон.       — Вы всю ночь здесь сидели?       Отец кивнул. Неро потёр шею. По-хорошему, он должен предупредить о том, что он видел у штолен, но… это же не обязательно делать прямо сейчас? Для нормальных людей Фестиваль клинка вообще-то праздник. Будет нечестно волновать Кирие перед выступлением и всех остальных перед праздником.       — Есть будете? — спросила Бенедикта.       Неро покачал головой.       Пока Бенедикта собиралась, они с отцом успели отыграть ещё одну партию. Потом она, уже одетая в торжественное винно-красное деканское облачение, снова заглянула на балкон. Голова у неё непокрыта, волосы, слегка собранные сзади, рассыпались по плечам. Официально в Фортуне разрешалось появляться на улице без капюшона только церковным иерархам и высшим офицерам Святых рыцарей. Вне центра города запрет соблюдал мало кто. Отец и Неро не соблюдали его никогда — зачем им угождать тому, кому они приходятся родственниками?       — Неро, поцелуй за меня Кирие, — попросила Бенедикта.       — Разве ты не пойдёшь в Оперу?       Это Неро удивило. Из всех его знакомых Бенедикта была единственной, кто и вправду слушала проповеди викария. Это, правда, продиктовано не благоговением, а чисто профессиональным интересом.       — Петро заболел, и кто-то должен читать за него… вы же опять уйдёте после ординария?       — Естественно, — отец начал разбирать доску, слегка постукивая фигурами. — Санктуса я наслушался на жизнь вперёд.       Неро чувствовал, что он что-то не договаривает, но ничего делать не стал. Когда Бенедикта попрощалась и пошла в свою церковь, отец посмотрел Неро прямо в глаза. В его лице сквозило сдержанное беспокойство.       — Спрячь револьвер под плащом, — посоветовал отец.       — Он мне понадобится?       — Не должен, но… — отец замолчал, задумчиво глядя на горизонт.       Следующим проснулся Готтлиб, который тут же отправился готовить завтрак для дочери. Отец перебрался на кухню и читал там очередной поэтический сборник. Неро решил собраться заранее. На такие великие праздники, как Фестиваль клинка, который на Фортуне соперничает со Страстной неделей, полагалось выглядеть торжественно. Для Неро вся торжественность заключалась в том, что вместо чёрной рубашки он надевал под плащ белую.       На мгновение его посетила мысль замотать руку во что-нибудь. Конечно, он не думал её прятать… в обычной жизни. А в обычной жизни он сталкивался обычно с теми, кто не против него — Тонио не в счёт. Но Опера… конечно, на викарскую проповедь приглашаются лишь избранные. Но даже этих избранных набирается тысяча. А это значит, что тысяча едва знакомых людей увидит руку Неро — и вряд ли ей обрадуется.       Ему всегда казалось странным, что на Фортуне, где демону Спарде молятся как Богу, нет его изображений в демонской форме. Есть иллюстрированные по византийским или среднеевропейским образцам канонники, есть витражи в относительно новых церквях, есть картины и статуи. Но ничто не показывает Спарду демоном. Даже о человеческом облике они не могли договориться: Спарда у них то стройный блондин с глазами ангела, то могучего телосложения брюнет с профилем римского полководца. В последние двадцать лет всё-таки появилось однообразие, но и это по сути — изображения отца, а не деда.       В общем, фортунцы вряд ли обрадуются, когда увидят, что у внука их Бога оказалась демоническая рука.       Размышления Неро прервал стук в дверь.       — Входите, — бросил он и задёрнул рукав рубашки.       Вошла Кирие — снова со следом подушки на щеке. Но в глазах — ни капли сонливости.       — Доброе утро, — Неро улыбнулся ей и старался не смотреть на шрамы: не хватало разволновать её перед выступлением. — Ты сегодня хоть выспалась?       — Скажешь тоже… — Кирие села на постель Неро, заправленную со вчерашнего утра, и зевнула. — Перед таким днём и выспаться… для этого надо быть полубогом.       — Меня, как видишь, петь не пригласили, — хмыкнул Неро.       — Ты не видел матушку? — спросила Кирие.       В этом обращении столько тепла и какого-то… доверия, что Неро иногда завидовал тому, что Кирие есть, кого так называть. Но умом он понимал: это всего лишь грёзы о несбыточном. Вряд ли биологическая мать сделала бы для него больше, чем Бенедикта.       — Она сегодня должна читать проповедь. Епископ заболел, — Неро подошёл к Кирие и положил ей руки на плечи. — Но она просила тебе кое-что передать.       Неро коротко, как в детстве, прислонился ко лбу Кирие губами. Он холодный и немного влажный — верный знак того, что она тревожится. Ну конечно. Если на Неро сегодня будут пялиться разве что в минуту скуки, то на Кирие будут смотреть неотрывно и жадно. Она сегодня солирует. А солистка на Фестивале клинка — наверное, самое большое признание, которого женщина может добиться в ортодоксальной Фортуне.       Кирие удивлённо выдохнула.       — Ты отлично выступишь, — пообещал… нет — знал Неро. — Ты же не первый раз поёшь.       — Перед таким залом — первый, — вздохнула Кирие.       — Зато какая тренировка! После этого ты в другие дни в Опере точно будешь отлично выступать. Самое сложное останется позади.       Кирие задумчиво смотрела на потолок. Неро в который раз отметил, что у неё красивые глаза: одновременно и по-девичьи невинные, и по-своему волевые.       — …наверное, ты прав, — ответила она.       — Главный в зале тот, кто поёт, а не тот, кто молчит, — убеждённо сказал Неро. — Так что порви их всех.       — Вряд ли они обрадуются, что кто-то кого-то «рвёт», — Кирие мелодично рассмеялась, прикрыв рот кулаком. — Но… спасибо, Неро. Мне… нужно было это услышать.       Кирие тоже пришлось уйти раньше: как солистку, её должны подготовить к выступлению. В итоге они остались в квартире втроём: Неро, отец и Готтлиб. По праздникам Готтлиб всегда собирался дольше всех, будто вовсе не желал выходить из дома. Он сидел на кухне и не столько завтракал, сколько читал газету и выразительно цыкал на каждую строчку.       — Дамы уже ушли? — спросил он, когда там объявился Неро.       Неро всё-таки залил в себя стакан воды и принялся жевать мандарин — мелкий и кислый, зато сорванный прямо во дворе. Кобуру с револьвером он пристегнул к поясу. За этот месяц он привык носить её на бедре, чтобы быстро выхватывать, поэтому с лишней тяжестью на талии чувствовал себя немного странно.       Неро кивнул и сел напротив Готтлиба, но рядом с отцом. Тот всё ещё читал. Неро бегло прочитал пару строк — что-то про возлюбленную, красота которой сравнивалась с красотой гниющей лошади — и перевёл взгляд на Готтлиба.       — Когда-нибудь я пойму, в чём смысл всего этого… — Готтлиб свернул газету и стал ей хлопать себя по колену. — На организацию этого Фестиваля потратили больше, чем нам выдали для компенсаций и ссуд.       — Ты ждёшь от людей рациональности? — отец, не отрывая взгляда от книги, перевернул страницу.       — Хоть какой-то, — раздражённо отозвался Готтлиб. — Дай помечтать, а?       Отец криво усмехнулся, но ничего говорить не стал.       Затем была — к сожалению для Неро, слишком короткая — дорога до Оперы. У входа толпились те прихожане, которые не имели особых приглашений, но всё-таки жаждали хоть одним глазком взглянуть на кого-то. Скорее всего, на викария. Неро никогда не понимал, как контакт с чем-то «священным» может придать святости лично тебе. И, уж тем более, не понимал, зачем ради этого создавать толчею на ровном месте.       На его счастье, их с отцом всегда держали в тени и поодаль, чтобы не портили своими постными, полными скептики лицами картину «ярмарки тщеславия». Среди фортунцев с покрытыми головами они выглядели белыми — вернее, чёрными, учитывая их тёмную одежду — воронами. Отец сидел ещё более неподвижно, чем огромная — и довольно нелепая — статуя Спарды. Он упёр Ямато ножнами в пол и сцепил пальцы на гарде. Неро закинул ногу на ногу, сузившимися глазами смотрел на кафедру и старался не думать о том, что такими же сузившимися глазами кто-то смотрит на его правую руку.       Кафедру охраняли лично генерал, ещё сколько-то рыцарей высоких чинов и Кредо. Он перебирал пальцами по рукояти своего «дюрандаля». Заметив отца, Кредо кивнул ему, но тот даже не посмотрел в ответ. Спустя несколько минут появился викарий. Небольшого роста, сухой и жилистый, он совсем не казался тем древним старцем, которым был в действительности. Золотое шитьё его рясы поблёскивало в свете театральных софитов. Одно его появление вызвало у толпы вздох. Отец, немигающим взглядом глядя на викария, положил руку на плечо Неро.       Вскоре свет в зале погасили. Освещённой осталась только сцена, которую занимал хор. Старик Игнасио, ещё сохранявший в седых волосах огненные отблески, чисто театральным жестом поклонился публике. Кирие стояла в центре. Её волосы прикрыты кружевной вуалью, которую держала жутко древняя диадема.       Оркестр, убранный в яму, заиграл. Она запела. Но это время Неро не позволил себе не думать ни о чём ином. Её голос, чистый и сильный, совсем не нуждавшийся в поддержке хора, заполнял собой всё пространство Оперы: от стеклянного и пускающего внутрь отблески дневного света потолка до тёмных глубин, где дремали со времён сотворения мира Врата Ада. Слушая его, Неро забывал о лицемерии, о мрачных предзнаменованиях и красных драконах.       Слушая его, Неро чувствовал себя дома.       После того, как Кирие закончила петь, зал, наплевав на то, что сегодня здесь месса, взорвался аплодисментами. Она повернула лицо к Неро и несмело улыбнулась. Он показал рукой палец вверх и понадеялся, что благодаря светящимся жилам она это увидит: из света в полумрак смотреть неудобно.       Но на этом хорошее в Фестивале клинка и кончилось. Викарий, опираясь на руку Кредо, поднялся на кафедру. Началось то, что надо пережить.       Судя по тому, как сдавили отцовы пальцы плечо Неро — так думал не он один.       — Два тысячелетия назад, Тёмный рыцарь Спарда обратил свой меч против собратьев-демонов и поднял его в защиту человечества, — надо же, викарий пока что не врал. — Но я боюсь, что с тех пор многие забыли правду о той великой жертве. Волею судеб, мы остались последним оплотом истины. Мы — последние из людей, кто смотрят в глаза той ужасной, несущей безумие правде, что разверзается прямо под нашими стопами…       Пока что Неро мог только согласиться. Но он жалел, что викарий научился прятать любые намёки на искренность. Правда ли он верит в то, что говорит? И если верит — то почему он не видит параллелей собственных решений — а Неро не сомневался, что без приказа викария никто Врата Ада строить не станет — и того, о чём он говорит? Разве он не хранит фортунцев в таком же неведении, в котором на «большой земле» правительства держат свои народы касательно демонов?       — Но я вопрошаю: если события тех ужасных времён повторятся… — продолжал викарий. Его голос дрожал: такое сыграть очень трудно. — Если миры демонов и людей снова сольются воедино, кто повторит подвиг Спарды? Кто из существ, превосходящих людей во всём, обернёт свой меч против поработителей? Обернёт, повинуясь только своему сердцу, не требуя за служение награды, не заключая сделок?       Неро услышал, как отец резко выдохнул сквозь ноздри. Конечно, это был укор в его сторону. «Святоши» никогда не прощали ему, что он смеет думать о себе, а не о мифической добродетели. В такие моменты Неро чувствовал особенно острую благодарность Бенедикте: ей, в отличие от всех остальных духовников, хватало совести не попрекать отца тем, какой он есть. Иногда Неро думал, что было бы, отдай его в другую, чуть более повёрнутую на вере, семью. В такие моменты ему становилось не по себе.       — И поэтому я призываю вас объединиться! — голос викария сорвался в надломленный шёпот. — И молиться, что даже если мрачные времена придут, наш благой Спаситель снова укроет нас от ужаса бури. Помолимся же, братья и сестры…       Все люди — искренне или нет — сложили руки в молитвенном жесте и опустили головы, полностью занавесив лица капюшонами; лишившись всякой личности. Готтлиба Неро угадывал только по канареечно-жёлтому пиджаку. Но остальные сбились для него в неделимую массу. Если бы Неро и верил в то, что рассказывал Санктус, то сейчас бы он точно задался вопросом: неужели Спарда, пожертвовавший своей свободой быть демоном ради людей, сделал это не ради их свободы жить так, как они желают?..       Руку прострелило болью. Неро дёрнулся так, что отцу пришлось сжать его плечи обеими руками. Жилы на правой руке пульсировали и горели ярко, как огонь маяка.       — …что-то не так, — Неро было трудно дышать от острого жжения, но он заставил себя перейти на шёпот. — Рядом демон?..       — Бери Кирие и уходи отсюда, — тем же шёпотом ответил отец. — Я разберусь.       Зазвенело стекло. С оглушительным треском на кафедру прямо перед викарием приземлился человек: белые настолько, что режет глаза, волосы, красный плащ, две кобуры и тяжёлый двуручник за спиной. Санктус поднял голову. Вторженец выхватил пистолет и нажал на спусковой крючок.       Грохот выстрела разделил мир на «до» и «после».       «После» было безумие: вой, крик, лязг мечей… отец одним движением вынул Ямато из ножен и бросился к вторженцу. Лезвия лязгнули друг об друга, высекли сноп искр. Неро разглядел лицо незнакомца, наполовину залитое викариевой кровью.       Это было лицо отца.       Генерал не своим голосом раздавал указания и показывал руками на выходы. Неро одной рукой выхватил револьвер, а второй вцепился в предплечье Кирие. Не обращая внимания на паникующую толпу, он тянул её к выходу. Других людей эвакуировали рыцари. Кредо обнажил меч и попытался ударить вторженца сзади, но его тут же оттолкнул отец.       — С дороги! — рыкнул он.       — Не смотри туда, — сквозь стиснутые зубы сказал Неро Кирие, что не отрывала взгляда от брата. — Они справятся.       — Неро, этот… человек… — Кирие указала на его белые волосы.       Вместо ответа Неро крепче стиснул руку и выволок её из Оперы. Люди стояли на улице и галдели, как испуганная птичья стая. Кто-то выкрикивал имена друзей и близких. Рыцари пересчитывали гражданских по головам и держали тех, кто рвался уйти с площади. Кто-то обсуждал произошедшее и тыкал, не особенно стесняясь, пальцем на Неро. Генерал пытался кого-то успокоить, но у него самого дрожал голос.       — Вы целы… — Готтлиб, расталкивая людей локтями, подобрался к ним и приобнял обоих за плечи. — Вот как знал, что ничего хорошего не выйдет!.. Никто не пострадал? Вас не задело?       — Нет, но… Кредо всё ещё там, — Кирие сняла диадему и ткнулась лбом отцу в плечо. — Мне страшно за него.       — Всё с ним будет в порядке, — тоном чуть более раздражённым, чем следовало, сказал Неро. — Не знаю, что это за тип, но с отцом он вряд ли справится.       Неро не знал, сколько прошло времени, прежде чем через крышу Оперы вылетела чёрная крылатая тварь. Тяжёлые двойные двери распахнулись. На пороге стоял отец. Волосы упали на лицо; кровь из рассечённой брови залила ему правый глаз. Хорхе усмехнулся и, до жалкого крепко сжимая рукоять меча, поравнялся с ним.       — Всё-таки упустил?       — В отличие от вашего выдуманного Спасителя… — отец вытер кровь с глаза и откинул пятернёй волосы назад. — …я не всесилен.       — Или побоялся поднять руку на родича?       После этого у Неро оборвалось сердце.       Он должен признать, что это имело смысл: те же белые волосы, то же лицо, та же способность обращаться в демона — а он уверен, что вылетевшая через крышу тварь была убийцей викария, некому больше. Но… чёрт возьми. Будь у них живой родственник, отец хоть раз, но сказал бы об этом.       — …не лезь не в своё дело, — прошипел отец, сжав рукоять Ямато. — У тебя есть другие поводы для беспокойства.       — Что с викарием?       Как по команде, снова скрипнули двери. Тело викария вынес на руках Кредо, скорбный и торжественный в своём спокойствии. Голова викария прикрыта отрезом ткани, по которому медленно расползалось кровавое пятно. По толпе прокатился вздох ужаса. Кирие прикрыла рот рукой. Готтлиб шумно сглотнул, но его глаза не выражали ничего.       — Мёртв, как видите, — с нажимом сказал отец. — И что предлагаете делать, генерал?       Хорхе протяжно выдохнул и продолжил барабанить пальцами по рукояти.       — Я не собираюсь стоять здесь весь день, — подгонял его отец. — Викарий мёртв, а я не собираюсь отвечать за решения мертвеца. Я отправляюсь в штаб. Советую вам сделать то же самое.       — Смерть викария… — Неро мог поклясться, что Хорхе едва заметно ухмыльнулся — вряд ли так преданные псы говорят о мёртвых хозяевах. — …ничего в наших планах не меняет.       — Правда? — устало спросил отец. — А что его убийца в городе — не важно?       Хорхе пару мгновений смотрел на отца немигающим, ненавидящим взглядом. Затем он выдохнул, будто на что-то решился, и снова энергично замахал руками.       — Жителей центра в первое убежище, второе и третье — для жителей припортовой зоны и госпитального района, — затараторил генерал. — Для остальных: объявление по мегафонам. Если придётся, то отправьте их в четвёртое. Гражданским — полчаса на сборы. Чрезвычайное положение — на двенадцать часов… Кредо, отнеси тело викария в штаб, а затем — в погоню за убийцей. Он нужен живым, но если придётся…       Пока рыцари суетились, Неро подошёл к отцу. Тот смотрел как будто внутрь себя и на творящийся вокруг хаос не обращал никакого внимания. Неро снова прислушался к ощущениям. Рука на отца никак не реагировала: словно привыкла, что этот конкретный демон безопасен.       Что же такое этот убийца викария, если на него так болело?       — Ты… правда пойдёшь в штаб? — спросил Неро. — Ты же вроде только приказам викария подчинялся. — Да, но… — отец пригладил его волосы. — Есть вещи, о которых я должен позаботиться.       — Думаешь, Кредо справится с тем типом?       Отец покачал головой.       — Понятно… — Неро ощутил, как сердце в момент потяжелело.       Этот день не мог стать ещё более мерзким. Неро отстранился, невольно опустив голову, под пристальными, как прожекторы, взглядами поплёлся к Кирие и Готтлибу. Надо будет забежать в квартиру за вещами, а потом… сидеть в убежище? Пока Кредо умирает?       Убийца викария дрался так, как человек никогда не сумеет: великолепные рефлексы, чудовищная сила, невероятная наблюдательность… он — как бы не было это мерзко признавать — не хуже, чем отец. Конечно, Кредо тоже кое-что умеет. Пусть он сейчас и казался образцовым Святым рыцарем, но тренировали его не в Ордене. Им занимался отец. Это делало Кредо на голову выше остальных бойцов… но Неро на спаррингах побеждал его довольно часто. И это без учёта его демонической руки.       Страшно подумать, что будет с Кредо, если он всё-таки нагонит убийцу.       — Неро, — вдруг позвал отец. — Береги себя.       — …ты тоже.