***
Рядом с воротами дворцовых стен собираются все десять детей фараона от наложников и наложниц вместе со своими омегами-родителями. Некоторые держали своих чад за руки, а другие как-то сюсюкались, тепло целуя и обнимая, пока ждали прихода правителей. И лишь трёхлетняя малышка стояла одна, изо всех сил держась, чтобы не заплакать от тоски по маме, лицо которой уже давно стёрлось из памяти. ― Вечной жизни и благополучия, прекрасный цветок Египта! ― в один голос произносят те, опускаясь ниц, как только прибывает главный муж правителя на паланкине. ― Можете подняться, ― безэмоционально позволяет царь, спускаясь при помощи протянутой руки Мемфиды. ― Ещё раз благодарю Вас от лица моих сестёр и братьев, ― кивая на омег, начинает Кинифей, ― за то, что позволили нам проститься с фараоном. Ведь любая разлука с любимым для нас подобна Аменти, ― наигранно стирает невидимую слезу с края глаз. ― Не стоит, ― сдержанно улыбается Нефертари, ― ведь, в конце концов, я разрешил не Вам, а Вашим детям, а они, в свою очередь, не хотели расставаться с Вами. Ухмылка спадает с лица Кини так же быстро, как и появляется. Он кивает и вновь отходит к своему сыну, поняв, что задеть царя не так-то просто. Парень решает не портить себе и без того опущенное настроение и сменяет взгляд на потускневшую девочку, что стояла в самом краю. ― Мелия, ― привлекает её внимание Нефертари. Та резко поднимает голову. ― Иди ко мне, милая, ― ласково улыбнувшись, опускается на корточки. Она счастливо расцветает и бежит к омеге, который поднимает её на ручки и сладко целует в нежную щёчку. ― А надолго отец уезжает? ― трогательно обняв старшего за шею, спрашивает она. ― Не переживай, он не заставит нас долго скучать, ― имея в виду только себя и Мелию, отвечает парень. ― Вечной жизни и благополучия! К ним на лошади прискакивают Рамсес и Юнги. Они уже были одеты в специальный защитный костюм для подобных выездов за пределы столицы. За последними стенами их уже ожидали вооружённые солдаты. И фараону осталось только попрощаться с семьёй, то есть с мужем и их общими детьми, но так как Чонгук посчитал, что альфе следует увидеться со всеми его детьми, количество заметно превышалось. Каждый из внебрачных детей Рамсеса, не считая Мелии, по одному подходит к нему и, уважительно поклонившись, целует в щеку и обнимает. Затем они отходят на три шага и ждут, опустив головы. И когда фараон, как и девочка, собираются повторить все те же действия, Чонгук останавливает их и заглядывает в глаза мужа, предупредительно нахмурив брови. После чего передаёт малышку в его руки. ― Я буду скучать, отец… ― опускает глаза девочка, теребя пальчиком пуговицу одежды мужчины. ― Я тоже, доченька, ― всё-таки додумавшись, к чему вёл муж, отвечает Рамсес и тепло целует младшую в обе щёчки. У Мелии в этом мире остался только отец, и она больше всех остальных нуждалась в его любви и ласке. Попрощавшись, он опускает её на землю, на что та послушно встаёт рядом с сёстрами и братьями. ― А теперь Вы, ― довольно ухмыльнувшись тому, что наконец дошёл до Нефертари, произносит фараон. Он притягивает его к себе, крепко обняв за талию, и голодно примыкает к желанным губам, совершенно наплевав на посторонние взгляды и стараясь как можно дольше оттянуть этот сладкий момент. ― Жизнь моя, ― ласково зовёт, заставляя молодое сердце парня таять, ― Вы и оглянуться не успеете, как я вернусь к Вам. ― Мне кажется, я уже скучаю… ― едва сдерживая слёзы, шепчет омега, наслаждаясь тёплыми и любимыми руками, что так по-родному обнимали его. ― Пишите мне каждый день, ― нежно чмокает в носик альфа, затем нехотя отстраняется, оставив после себя неприятный холод. ― И Вы тоже, ― приподнимает уголки губ, кивнув царю, хотя хотелось расплакаться и запереть мужа во дворце, чтобы не уходил. «Это была наша первая разлука. От вида глубоко расстроенного личика любимого, сердце безжалостно сжималось, а душа теряла покой. Ибо эти глаза никогда не должны наполняться слезами, им попросту там не место! Эти изумруды всегда должны светиться от счастья, а медовые уста невероятно нежно, как это умеет только Нефертари, улыбаться. Находиться порознь от моего сокровища каждый раз было и будет для меня жестоким испытанием…» ― Намджун останется с Вами и будет во всём помогать, ― залезает на лошадь фараон, после чего обращается к упомянутому джати, что стоял в стороне. ― Слово моего супруга — моё слово, запомните это, ― строго окидывает каждого из присутствующих взглядом и ускакивает со своим верховным жрецом. Когда они скрываются из виду, Нефертари живо берёт себя в руки и, сделав глубокий вдох, поворачивается к омегам и их детям. — Возвращайтесь в Дженерет и займитесь делами, — хмуро приказывает парень, но как только он видит, что его любимица тоже удаляется, то неожиданно для себя принимает решение. — Мелия, а ты идёшь со мной, — протянув ладонь, оглашает он. Та чуть не прыгает от счастья и принимает руку царя, с которым они садятся на паланкин и заходят внутрь территории дворца. — Неужели господин хочет забрать Мелию к себе? — удивлённо шепчутся омеги. — Чушь, — отмахивается Кини, — это запрещено! Да и фараон со жрецами не допустят незаконнорожденную в царскую семью. Говоря это, в груди омеги всё равно появляется сомнение в своих же словах. Ведь то, как Чонгук глубоко привязался к девочке за эти месяцы, было очевидно…***
― Вывозите его, ― звучит мерзкий голос за дверью холодной и мрачной темницы. Истощённый от голода и бесконечных пыток, альфа с трудом раскрывает тяжёлые веки. Алкионей никак не реагирует на то, как его грубо и болезненно волокут на выход, и продолжает беспрерывно шептать молитвы. На городской площади собираются сотни жителей Нубии, которые поддерживают восстание и идеи движения. На деревянное возвышение вывозят военачальников, которые пытались подавить восстание, в том числе и Алкионей. ― Сегодня на ваших глазах мы вновь казним глупцов, что решили помешать нам, ― произносит главный зачинщик восстания. В ответ народ начинает положительно шуметь, проклиная верхушку и чиновников. ― Нет, это вы глупцы, ― поломано усмехается Алкионей, отчего все затихают. ― Вы думаете, что всё сойдет вам с рук? Наш великий фараон доберётся до каждого, кто пошёл против его воли и вершит суд вместо него! ― громко твердит так, чтобы каждый услышал. Мужчина показательно разражается смехом, что подхватывают другие. А после даёт тяжёлую пощёчину военачальнику, отчего стоящие рядом вздрагивают, а у Алкионея из носа начинает обильно кровоточить. ― Где же этот невероятный Рамсес? ― посмев позвать правителя по имени, цедит он, а в ответ каждый из них напряжённо молчит. ― Где тот, кто зовёт себя богом войны? Среди толпы виднеются люди в чёрных плащах с капюшоном, который не позволял полностью опознать лицо. Один из подобных стискивает зубы и порывается пойти вперёд, чтобы подняться наверх и вырвать предателю язык. Но его останавливает поднявшаяся рука хозяина. ― Позвольте мне лишить этого изменника жизни, ― просит альфа. ― Пока рано, ― безэмоционально отрезает Рамсес и продолжает наблюдать, внимательно слушая, что о нём думает народ Нубии. ― Наверняка прячется в своём золотом дворце, ест дорогую еду и пьёт свежее молоко, а после не переставая молиться Амону и другим ложным богам! В то время как нам приходится голодать из-за взяток его чиновников и делать вид, что мы приняли веру Египта, который захватил наши земли, ― с пеной у рта и красными от гнева глазами кричит нубиец, пока народ активно поддерживает его слова. ― Ну всё, я больше не могу терпеть, ― шипит Юнги, обнажая меч, но и его останавливает фараон, только в этот раз не рукой, а угрожающим взглядом. Зачинщик было пытается продолжать, как в него прилетает камень, попадая точно в лоб. Он кричит от боли, схватившись за голову, и приказывает своим людям вывести наглеца. Этим человеком оказывается молодой и красивый парень. Его хватают за руки и тащат на возвышение под громкие сопротивления. ― Как вы смеете! Боги покарают всех вас, и никто не спасётся от правосудия Маат! ― громко твердит альфа. ― Скорее всего, ты не нубиец, раз возражаешь моим словам… ― кивнув на место рядом с военачальниками, разозлено предполагает зачинщик. ― Я чистый нубиец! ― перебивает тот, пытаясь вырвать руки. ― Фараон жестоко накажет тебя в этом мире, а боги — в Дуате! ― Если это так, то твоя судьба предопределена, ― намекает на смерть. ― Но, братец, как ты можешь предавать свою нацию и веру? Фараон, в которого ты так веришь, даже не знает о твоём существовании, не знает о наших бедах и жалобах. — Это не его вина! ― пылко возражает парень. — Это всё бессовестные чиновники. ― Раз этот малец настолько глуп, что не может совладать с собственными придворными, тогда нечего править Египтом! ― Что уж говорить, он даже сделал своего первого супруга главным мужем, при том, что этот еретик Нефертари — племянник единобожницы, ― с нескрываемым отвращением добавляет второй зачинщик. Взгляд Рамсеса опасно меняется. Он движется вперёд. Юнги понимает, что пришло время вмешаться и подаёт знак приехавшей с ними армии. Одна часть огромного количества крупных и вооружённых военных окружают народ, а вторая — расчищает дорогу правителю. Нубийцы, недоумевая, шумно переговариваются и оглядываются по сторонам, а когда замечают человека в чёрном плаще, который поднимается по лестнице на возвышение, то замирают. ― Как ты назвал моего мужа? ― с пугающей сталью в голосе, спокойно спрашивает Рамсес. Но так и не дождавшись ответа, достаёт грозный меч и одним резким движением беспощадно отрубает голову нубийца, ввергнув толпу в ужас и дрожь. Затем фараон поворачивается к народу и снимает с себя капюшон, представив всеобщему вниманию свои огненно-рыжие волосы, которые ясно давали понять, кто перед ними стоит. ― Вечной жизни и благополучия великому Сету! ― обескураженные и до смерти напуганные неожиданным появлением правителя, приветствуют люди и падают ниц. ― Слава Ра… ― счастливо произносят в один голос военачальники и парень рядом. ― Простите, что не смогли выполнить Ваш приказ, господин, ― из последних сил виновато говорит Алкионей, пока их развязывают военные. Однако фараон его не слышит, продолжая прожигать людей взглядом, от которого у каждого кровь стынет в жилах. Затем он переводит глаза на до сих пор не отошедшего от шока нубийца, который минуту назад поливал его грязью. У того глаза были выпучены настолько, что, казалось, вот-вот выпадут. Он смотрел то на отрубленную голову друга, то на оживившего кровавого бога войны. ― Что же ты замолчал? ― повернувшись к нему, медленно подходит Рамсес, отчего тот оступается и падает. ― П-повелитель… я-я… ― ползёт назад зачинщик. Яркий солнечный свет ужасающе переливается по мечу. ― П-пощадите, Вашего глупого п-подданного, ― кидается к ноге мужчины и начинает рыдать. ― А разве ты признаёшь во мне своего фараона? ― недобро усмехается Рамсес, пока нубийца оттаскивают от него. ― Или же вы? ― повернувшись к народу вместе со своим оружием, громко спрашивает правитель. Жители падают на колени и склоняют головы. ― Мы умоляем Вас о прощении, наш господин! ― Вы оскорбили не только меня, но и моего отца Амона, и за это понесёте наказание, ― в оглушающей тишине разражаются слова Сета. ― Бросить каждого, кто поддерживал злые слова в сторону богов, на съедение к крокодилам, а зачинщиков — в темницу! ― твёрдо отдаёт безжалостный приказ фараон. По округе разносятся напуганный плач и крики нубийцев, услышавших свой приговор, многие пытаются бежать и сопротивляются схватившим их военным, которых было настолько много, что они запросто могли справиться с сотнями людей. Но Тэхён даже глазом не поводит. — Как тебя зовут? — обращается к парню, что яро защищал его имя, правитель. — Хосок, господин, — уверенно отвечает тот. — Мне нужны такие люди, как ты, Хосок. Поедешь со мной на Фивы. — Для меня это огромная честь, — шокировано расширив глаза, падает на колени парень. — Благодарю Вас! — Поднимись, — приподнимает уголки губ фараон, после чего покидает возвышение, а Хосок впредь послушно следует и будет следовать за ним.***
Во дворце царит звонкая тишина, разбавленная шёпотом двух спорящих служанок, которые не могли решить, кто из них пойдёт к царю. ― Поторопись, иначе ты точно попадёшь под горячую руку, ― взволнованно подталкивает подругу одна из них. ― Не пойду, я боюсь, ― упрямо не двигается та, ― иди ты! Мимо них проходит Мемфида. Они переглядываются и, мысленно договорившись, бегут за ней. ― Мемфида, сестричка! ― обрадованно зовут служанки, на что та останавливается. ― Вам что-то нужно? ― задаёт риторический вопрос та, вскинув одну бровь. ― Ты же к господину, верно? ― тараторит девушка. ― Ради всех святых богов, умоляем, сообщи за нас, что обед подан, ― чуть ли не упав на колени, просят вместе. ― То есть меня вам не жалко?! ― возмущается женщина. ― Но ведь тебя он любит и, скорее всего, не тронет. Мы очень тебя просим! Несколько долгих секунд Мемфида прожигает их взглядом, а после, закатив глаза, раздражённо бросает: ― Хорошо, исчезните. Те в ответ радостно удаляются, по дороге не переставая благодарить её и желать самые лучшие блага. Женщина негромко вздыхает и продолжает свой путь. Если честно, она даже злиться на них не могла. С тех пор, как фараон покинул столицу, Чонгука словно подменили. Он стал очень придирчивым, раздражительным и поникшим. Ни один его приём пищи не проходит без упрёков того, как медлительны слуги, неправильно разложены приборы, собран букет цветов, пересолена или недосолена пища. И подобная критика касалась всего, чем занимался царь. Когда его наряжали, помогали принять ванну, делали массаж. Всё раздражало. Доставалось даже Намджуну, Джину и другим высокопоставленным вельможам с чиновниками. Поэтому каждый, приходя в храм, молил богов о том, чтобы фараон скорее возвратился и всё вернулось на свои места. Несильно постучавшись в покои и дождавшись холодного «Войди», она заходит. Даже покои Нефертари, казалось, стали мрачнее и темнее. Царь сидел за своим рабочим столом и разбирал папирусы, которые занёс сегодня джати. ― Обед готов, господин, ― покашляв, оповещает та. ― Я не голоден. ― Вы ведь даже не завтракали… ― Ты свободна, ― грубо не даёт договорить омега. Мемфида разочарованно кусает щеку изнутри и, тяжело вздохнув, покидает помещение. Парень отрывается от доклада и откидывается на стол. В голову ничего не лезло, а глаза тяжело слипались. Он даже спать толком не мог, по ночам было особенно тяжело, а в голову лезли навязчивые мысли о том, что его любимого могли поранить или даже убить. Конечно, если бы на месте Рамсеса был другой фараон, он бы даже не предположил такое, ибо от правителей ни на минуту не отходят воины и ранить их почти невозможно. Он устало потирает переносицу, чувствуя острый укол вины за то, что так резко ответил близкой подруге, которая, можно сказать, заменила ему мать. В совете со всех сторон давили его большой ответственностью, что пала на его плечи; он должен следить за стройкой храмов; посещать священные мероприятия; встречать послов; в Дженерете нужно решать финансовые дела; и ко всему этому ещё и хетты постепенно начинали действовать. Нефертари осознаёт, что ему будет трудно только поначалу, а потом он уже привыкнет. Но всё же, он изнурялся настолько сильно, что под конец дня не было сил даже поесть, и одновременно с тем невыносимая тоска по мужу делала по нему решающий удар. Омега берёт в руки письмо и, вытерев влагу со щёк, поднимается на ноги и направляется в покои Рамсеса. У дверей его без слов пропускают, ибо даже стража была осведомлена о настроении царя и боялась. С ухода фараона прошла неделя, и весь родной запах сандала почти выветрился. Хотя Чонгук лично следил за процессом уборки и не разрешал открывать окна дольше, чем на несколько минут. Он заходит в гардероб мужа и достаёт оттуда одну из пижам. Прижав одежду к лицу, он громко вдыхает любимый запах и немного успокаивается. Затем садится на табуретку возле зеркала и аккуратно раскрывает письмо. «Моя прекрасная любовь, нежная весна и солнечная Хатхор, моей тоске по Вам нет предела. Ваши сияющие глаза и тёплые прикосновения снятся мне по ночам, грея душу и заставляя скучать сильнее. Каждый день я считаю минуты до нашей встречи, до того момента как вновь смогу обнять и поцеловать Ваши медовые уста. В тот момент, когда я пишу Вам, мы ещё в пути, но когда Вы будете читать этот папирус, знайте, что я уже буду в Нубии. И единственное, о чём я Вас прошу, это не грустить и не переживать за меня, я клянусь, что вернусь к Вам с хорошими новостями, а также в целости и сохранности. С любовью, Ваш Тэхён». Омега прижимает папирус к груди и негромко, но безудержно плачет. Хотелось бы получить это письмо до того, как он уже начнёт делать всё, что Рамсес просил не делать. Так красиво и чувственно выражать свои чувства и мысли может только этот прекрасный человек. Он сидит так ещё очень долго, несколько раз перечитывает папирус и убеждает себя в том, что должен верить мужу и успокоиться. Затем умывается холодной водой в ванной Рамсеса и нехотя покидает покои, ибо дела и проблемы сами себя не решат. ― Мой царь, ― привлекает его внимание голос за спиной. Обернувшись, он видит знакомого гонца ― Танита. ― Вечной жизни и благополучия, прекрасный цветок Египта! ― почтительно опускается ниц бета. ― Поднимись, ― спешно произносит парень, ожидая известия от него. ― У меня есть доклад о делах в Нубии от фараона. От услышанного на лице Нефертари расплывается радостная улыбка. Хоть он ещё и не знает, хорошие новости или плохие, это всё же было лучше, чем давящая тишина и неизвестность. ― Немедленно созови совет, ― протянув ему мешочек с золотом, приказывает царь, на что тот счастливо кивает и удаляется. Спустя час уже все чиновники, Намджун и Джин ожидали его в тронном зале с замиранием сердца, надеясь на добрые вести. И наконец входит Нефертари и садится на свой трон. Все приветствуют и кланяются, после чего гонец делает шаг вперёд и раскрывает свой папирус. ― Великий Пи-Рамсес Аа-нахту, фараон верхнего и нижнего Египта сумел подавить масштабное восстание в Нубии и справедливо покарать предателей. ― Слава Амону! ― с облегчением выдыхает Нефертари, а за ним повторяют все присутствующие. ― Раздайте храмам еду, пиво и одежду, пусть весь народ ликует и празднует! ― широко улыбаясь, приказывает он. ― Ваша милость не знает границ, ― почтенно опустив головы, в один голос произносят те. ― Также фараон сообщает, что пробудет в Нубии некоторое время и наведёт нужный порядок…***
Приняв письмо от гонца, Хиона быстрым шагом направляется в покои царицы-матери. Негромко постучавшись, она дожидается разрешения и входит. ― Госпожа, ― с этими слова девушка приветствует как Тую, так и Исетнофрет, которая сидела у её ног и вышивала цветок на ткани. ― Что такое? ― заинтересованно оживляется царица, увидев папирус. ― Царь, ― с трудом называет Нефертари она, отчего морщатся обе госпожи, ― прислал гонца, сообщить Вам радостную новость. Фараон подавил восстание в Нубии! ― счастливо заявляет та. Туя, как и её воспитанница, вскакивают на ноги и на радостях тепло обнимаются. ― Хвала Ра! ― облегчённо выдыхает царица. ― Я же говорила, что ты зря волнуешься, мой сын справится с любой проблемой. ― Я ни разу не сомневалась в фараоне, ― лучезарно улыбается Исет. Хиона передаёт письмо Нефертари царице-матери. Но та, даже не открыв его, разрывает на части и возвращает служанке. ― Какое неуважение, ― возмущённо хмыкает она. ― Вместо моего сына подобную новость мне сообщает какой-то парнишка, возомнивший себя достойным трона нашей великой династии! ― Я уверена, таким образом он хотел напомнить Вам о своём положении, ― с ненавистью и неприязнью в голосе поддерживает девушка. ― Ты должна поставить его на место, дорогая, ― Туя берёт её руки в свои и с надеждой заглядывает в глаза. ― Совсем скоро я стану новой женой господина. И тогда я сделаю всё, что в моих силах, чтобы не позволить Чонгуку прожить мирную жизнь! Женщина вновь заключает свою воспитанницу в объятия и внутреннее благодарит Амона за то, что послал Исет ей. Эти месяцы жизни Исетнофрет с царицей ни один день не проходил без уроков и учений по тому, как стать идеальной женой фараона и второй правительницей Египта. Туя лично учила её держать голову и осанку, элегантно ходить и говорить. Также помогала изучать несколько языков, чтобы, когда она вступит в совет, у неё были равные с Чонгуком достоинства. Девушка по-новому обучалась столовому этикету, танцам и пению, чтобы у неё в этот раз наверняка получилось соблазнить правителя и стать достойной великого фараона супругой. На дворе уже стояла ночь, и, почувствовав накатившую усталость после насыщенного учёбой дня, омега желает царице доброй ночи и вместе с Хионой возвращается в свои покои. Служанка помогает своей госпоже умыться и переодеться в ночную одежду, после чего Исет наносит на лицо и руки увлажняющие мази, в то время как Хиона сушит её волосы. — Интересно, почему госпожа так враждебно относится к Чонгуку… — вслух размышляет Исет. — А разве это не связано с его тётушкой? — Не будь такой наивной, — качает головой. — Если бы я не прожила с ней почти полгода, то, возможно, тоже бы так считала. Дело, определённо, не только в этом. — Но почему Вы так считаете? — недоумевает служанка. — Недавно я вновь заметила, что она перечитывала какой-то дневник в библиотеке, — задумчиво говорит Исет и откладывает мазь в сторону, — госпожа выглядела очень хмурой и раздраженной. Я подошла бесшумно, и поэтому в этот раз совсем мимолётно смогла увидеть изображение жрицы внутри… — Кто это был? — с замиранием шепчет Хиона. — Госпожа Имиуйя, мама Нефертари.***
Осторожным движением девочка в последний раз проводит кисточкой по папирусу. На личике расцветает сладкая, детская улыбка, ведь она наконец-то дорисовывает рисунок. — Я закончила! — радостно подпрыгнув на месте, оповещает Мелия. Чонгук сидел за своим рабочим столом и писал письмо. Он поднимает любопытный взгляд на малышку и подзывает к себе. — Как красиво, ты большая молодец, — погладив по голове, хвалит царь. В ответ Мелия смущённо благодарит, ощущая, как в груди появляется тёплое и неизведанное за всю жизнь чувство. Делиться своим творчеством с кем-то оказалось очень приятно. Омега дописывает письмо и передает послушно ждущему Таниту. Тот кланяется на прощание и удаляется, чтобы немедленно отправиться в путь. С отъезда Тэхёна прошёл месяц. Нефертари по-прежнему неистово тосковал по мужу, но тревога по поводу его безопасности уже спала на нет. Каждый день был насыщен делами и заботами, однако, хвала Ра, царь постепенно привыкал к подобному образу жизни, и уже было не настолько тяжело, как вначале. Вот только, он всё так же оставался раздражительным и придирчивым. Лишь маленькой Мелии не касались упреки и плохое настроение Чонгука, напротив, эта девочка была единственной, кто успокаивал и радовал омегу. — Я тоже закончил с делами, — поднявшись на ноги, парень уже по привычке берёт омежку за руку и покидает комнату. — Чем займёмся? — подпрыгивая, идёт та. — Прогуляемся в саду? — И поиграем? — предполагает Мелия. — Как скажешь, — игриво зажав носик между пальцев, кивает старший. Они проходят через огромные колонны и длинные коридоры, наполненные статуями сфинксов и гобеленами с изображением богов. И у самого выхода натыкаются на одного из страж дворца. Тот почтенно приветствует и, пав ниц, докладывает: — У стен собралось большое количество беженцев. Они стоят там уже второй день и просят встречи с Вами. Позвольте подключить военных. — Второй день?! — расширив глаза, переспрашивает царь. — Как ты посмел не сообщить мне об этом сразу? — разозлившись не на шутку, повышает голос. — Прошу, усмирите свой гнев, господин, — упав на колени, пугается стражник. — Мужу фараона не следует выходить к обычным людям, всё должно быть наоборот. Поэтому я не думал, что должен докладывать о таком, — тараторит. На его слова Нефертари ничего не отвечает и вместо этого опускается на корточки перед девочкой. — Поиграй пока со служанками, я скоро вернусь, — чмокает омежку в щеку и после кивка передает одному из рабов, что следовал за ними. — А ты за мной, — сменив мягкий голос на серьезный, обращается к стражнику. Царю подготавливают паланкин и вместе с дополнительной стражей они отправляются за территорию обеих стен. Чонгук снимает с плеча полупрозрачный зелёный платок, покрывает им голову и пол-лица. По дороге альфа в подробностях рассказывает о ситуации беженцев и их количестве в других городах, помимо Фив. — Мой царь, — внезапно они останавливаются. Как оказывается, дорогу им преграждает Джин. — Позвольте поинтересоваться, куда Вы направляетесь? — За стены, — спокойно отвечает Нефертари, прекрасно зная, что последует за этим. — Беженцы уже второй день без перерыва ждут у ворот. — Вы не должны заниматься такой работой. Пожалуйста, разрешите мне выйти к ним, — просит старший, благодаря богов за то, что вовремя встретил и остановил Нефертари от выхода на свет. — Не разрешу, — грубо отрезает, впервые не согласившись с верховным жрецом. — Ты можешь пойти со мной, но не более. — Как прикажете, г-господин, — растерянно склоняет голову старший, после чего следует за двинувшимся паланкином. Огромные ворота с трудом распахивают четверо сильных страж, и перед взором Нефертари открывается вид на исхудалых и обессиленных людей, которые сидели на голой земле. ― Перед вами царь верхнего и нижнего Египта, главный супруг фараона ― Нефертари Меренмут, ― громко и чётко оповещает Джин. Парень не спеша спускается с паланкина и делает шаг за ворота — к простому народу. ― Вечной жизни и благополучия, прекрасный цветок Египта! ― шокированные тем, что царь всё-таки вышел к ним, приветствуют беженцы. ― Поднимитесь, ― приподняв руку, позволяет омега. Старая и дряхлая старушка предпринимает попытку встать, но чуть не падает, пытаясь ухватиться за что-то, благо Нефертари вовремя ловит её руку. На это действие стража хватается за мечи, но после строгого взгляда царя останавливается. ― Простите меня за дерзость, повелитель, ― тараторит старшая омега. ― Спасибо, ― на её морщинистом лице появляется добрая и в то же время грустная улыбка. ― Где же твои дети или внуки? ― недоумевая, почему никто из её родных не помог ей, спрашивает парень. ― У меня был сын, ― глаза старушки наполняются влагой, а Чонгук больше не нуждается в объяснении. ― Мне жаль, что вам пришлось так долго здесь простоять, ― передав старшую одному омеге-беженцу, говорит царь. ― Наши дома, храмы, школы и многое другое сгорели при пожаре, устроенном повстанцами. Мы остались ни с чем, а некоторые даже близких потеряли, ― со слезами на глазах рассказывает один из омег, держа младенца на руках. ― Нам некуда больше идти, господин! ― добавляет другой. ― Хвала Ра, великий фараон подавил восстание, но что насчёт наших домов? Где нам жить и растить своих детей? Мы пришли молить Вас о помощи. ― Помогите своим бедным подданным! ― громко подхватывает каждый беженец и вновь падает на колени, склонив голову. ― Вижу, вы пережили немало бед и несчастий, ― с искренним сожалением в глазах начинает царь, ― а также чувствую вину за то, что не научил своих слуг докладывать мне о подобном. Но впредь этого больше никогда не повторится, ― окидывая каждого стража и Джина строгим взглядом, продолжает: ― Даю вам своё царское слово, что лично прослежу за тем, чтобы ни один беженец из Нубии не остался без крыши над головой и тёплой пищи. ― Благодарим милосердного царя, ― счастливо улыбаются люди и начинают выкрикивать: ― Слава царю! ― Сейчас же распорядитесь, чтобы им выдали дома и устроили на работу, ― обращаясь уже к слугам, твёрдо приказывает Нефертари. ― А ты, Джин, — чтобы храмы ежедневно выдавали бесплатную еду и воду, до тех пор, пока они не будут в состоянии содержать себя сами. ― Сию минуту, мой царь, ― хором кланяются те в ответ. ― Вы подобны прекрасной и доброй Хатхор. Прошу Вас… даруйте мне своё благословение, ― ласково улыбаясь, протягивает руку старушка. На что Нефертари отзеркаливает улыбку и кладёт ладонь поверх, позволив поцеловать «священную» руку. ― Да прибудет в твоей жизни только счастье и радость. ― Благодарю, господин, ― с её щеки всё же скатывается слеза, но вовсе не от горя. Теперь старушка чувствует себя по-настоящему счастливой и верит, что впредь всё будет хорошо.***
Двое вооружённых стражей в военных доспехах силком тащат пытающегося сопротивляться чиновника и главного зачинщика подавленного восстания. Для Рамсеса на главной площади устанавливают золотой трон, на котором он, собственно, сидит и наблюдает за тем, как вывозят виновных. Справа от него стоял верховный жрец, а слева — военачальник Алкионей. Стражи грубо бросают их на пыльную землю, прямо к ногам фараона. Руки альф были связаны, как и ноги, но даже так они ползут к повелителю и начинают целовать священные ноги. ― Мой господин, прошу Вас, выслушайте! ― громко тараторит чиновник, совершенно наплевав на окружающих людей, что пришли понаблюдать за казнью. ― Меня оклеветали, повелитель! Не верьте им, умоляю! — Вот как, ― недобро усмехается фараон. — Значит, поэтому ты трусливо сбежал, как только началось восстание? Мой отец даровал тебе высокий статус, земли и доверил целый город, вот как ты отплатил за его щедрость, ― он со всей силы пинает изменщика, отчего тот отлетает в сторону. Но, несмотря на потёкшую кровь из носа, тут же возвращается к ногам повелителя. — Это всё не правда, не верьте злым языкам! ― продолжает он, дрожа от каждого шага военных в свою сторону. ― Прошу, помилуйте меня, у меня трое маленьких детей и беременный муж! ― рыдает зачинщик, в то время как его и ближнего оттаскивают от Рамсеса. ― У меня тоже дети, ― плачет навзрыд чиновник. ― По вашей милости, сгорели дома совершенно непричастных и невинных людей, погибли их близкие. Они потеряли работу и получили множество ран. И после всего этого я должен пощадить вас и пожалеть ваши семьи? ― Мы каемся, господин! Прошу, проявите своё божественное милосердие, ― в один голос умоляют те. ― Зачинщика избить раскалённым железом до полусмерти, затем обмазать мёдом и бросить на съедение насекомым. А его детей и мужа отдать в рабство. Ты совершил преступление против фараона и богов, за что поплатится вся твоя семья, ― народ вокруг громко ахает и начинает шептаться. ― Не-ет! ― орёт во всё горло упомянутый, пока его увозят на исполнение приказа. ― Повелитель, прошу Вас, помилуйте хотя бы моих детей, они ни в чём не виноваты! ― Пусть это для каждого послужит хорошим уроком, ― поднявшись на ноги, громко говорит Рамсес, на что все падают ниц и покорно выкрикивают: ― Слава мудрому фараону! ― А теперь ты, ― подобно грозе, произносит мужчина, возвышаясь над чиновником, отчего тот крупно дрожит и продолжает плакать навзрыд от страха: «Нет-нет, прошу…». ― Всех твоих слуг и сообщников, которые, подобно тебе, брали взятки и мучили народ, давно сожгли на самом восстании. Однако ты самый главный и тебе полагается особенное наказание, ― многообещающе ухмыляется фараон. ― Клянусь, я не делал ничего, чем мог бы заслужить наказание, ― делает ещё одну жалкую попытку оправдаться чиновник. ― Ты скоро встретишься с Осирисом, лучше перестань врать, ― разочарованно качает головой Рамсес, не понимая, как отец мог довериться такому трусу и предателю. ― Содрать с него кожу и бросить в яму с ядовитыми жабами. Детей и мужа также отдать в рабство, ― заключает свой приговор. Под упорные сопротивления, рыдания и мольбы о пощаде, его уводят стражи, а народ вновь выкрикивает славу фараону, который за эти месяцы доказал всему Египту, что он не так прост, как кажется из-за своего возраста, и что шутки с ним плохи. ― Он получил по заслугам. Вы очень мудры и рассудительны, господин, ― подаёт голос Алкионей. ― Впредь никто не посмеет поднять восстание и пойти против Вас. ― Юнги? ― спрашивая подобным образом его мнение, произносит Рамсес. ― Вы всё правильно сделали, повелитель, ― поклонившись, отвечает верховный жрец. На что фараон кивает и задумывается. — Мы решили все дела в Нубии? — Да, с мелкими проблемами займется новый градоправитель, которого Вы назначили после заключения прошлого. — Отлично, значит, уже завтра мы отправимся в путь, — приподнимает уголки губ Рамсес, предвещая долгожданную встречу с любимым.***
Умелые пальцы изысканных омег скользят по струнам серебряных арф и играют на тростниковой флейте. Нарядные рабы и рабыни, одетые в жёлтые, белые и голубые цвета, танцуют под нежную мелодию, грациозно выгибаясь и соблазнительно двигая тонкой талией перед самим правителем Египта, что своим визитом удостоил каждого великой честью. Рамсес сидел в возвышенном от остальных гостей месте на золотом троне. С правой стороны расположилась семья нового градоначальника по имени Зубери, которому было даровано это поместье. А с левой, прибывшие вместе с фараоном, — важные персоны. ― Позвольте выпить за Ваше здоровье, господин, ― с этими словами поднимается с места хозяин поместья. На что Рамсес кивает, и все присутствующие поднимаются вместе со своими бокалами и с громким: ― Долгой жизни фараону, ― осушают их. Тэхён удовлетворённо ухмыляется и тоже делает большой глоток крепкого вина. В этот момент омега-сын Зубери, который танцевал вместе с рабами, приближается к нему настолько, насколько это дозволено, и танцует, томно смотря прямо в глаза и обольстительно проводя руками по своему телу, словно это руки альфы. И то ли от выпитого алкоголя, то ли от накатившей усталости фараону начинает казаться, что перед ним танцует его Нефертари, из-за чего он, не удержавшись, протягивает руку к нему. Но, слава Ра, он вовремя опоминается и останавливает себя. А вот парень воспринимает этот жест как одобрение его действий, и поэтому тут же устраивается у него на коленях и, подобно кошке, ластится к груди. ― Вижу, Вам пришёлся по вкусу мой младший сын, ― с довольным видом подмечает градоначальник, на что его супруг с улыбкой подхватывает: ― Ему как раз недавно исполнилось семнадцать! Фараон резко хватает руку омеги, которая скользила к его лицу, и отодвигает от себя, как и его самого. ― У меня уже есть муж, ― сдержанно напоминает Рамсес. После чего поднимается на ноги. ― Сегодня было много дел и я устал. Ну, а вы можете продолжать. ― Хорошего отдыха, повелитель, ― опускаются ниц перед удаляющейся спиной фараона подданные. А когда дверь за ним закрывается, Зубери кивает своему сыну, на что тот, поклонившись, идёт следовать приказу отца. Проходя по длинным коридорам поместья, в сторону своих покоев, Рамсес натыкается на растерянного гонца. ― Вечной жизни и благополучия! ― приветствует Танит, который искал дорогу в банкетный зал, но, к счастью, наткнулся на самого правителя. ― Я привёз письмо от царя, ― подняв папирус над головой, передаёт в его руки. На лице фараона появляется широкая улыбка. Он награждает бету мешочком золота и продолжает свой путь, желая скорее добраться до спальни и прочесть письмо. В покоях несколько слуг подготавливают его ко сну. Помогают снять все украшения и одежды, принять ванну и переодеться в пижаму. Если бы правитель сейчас был в своём дворце и его бы не ждало письмо от Нефертари, все эти приготовления длились бы намного-намного дольше. И вот он наконец остаётся один, и как только собирается раскрыть папирус, в дверь кто-то стучится. ― Входи, ― раздражённо произносит Рамсес. ― Господин, ― звучит нежный голос за спиной, и когда он поворачивается, перед взором оказывается сын Зубери. ― У Вас был тяжёлый день… ― кошачьей походкой приближается омега, пока мужчина вопросительно смотрит на него, нахмурив брови. ― Позвольте мне помочь Вам расслабиться, ― соблазнительно кусает нижнюю губу и тянется поцеловать фараона. Но в последний момент Рамсес поднимает ладонь, перекрыв ему путь. ― Передай своему отцу, что я благодарен за гостеприимность и заботу, но ещё одной такой выходки я не потерплю, ― немного повысив голос, говорит альфа. ― Если я совершил какую-нибудь оплошность, прошу, простите меня, повелитель, ― упав на колени, тараторит парень. ― Поднимись, — строго приказывает фараон. — Можешь идти. — Доброй ночи, господин, — с трудом сдерживая слёзы, выговаривает омега и покидает покои. — Был бы здесь Чонгук, он бы, наверное, снова приревновал и расстроился, — размышляет вслух Рамсес и, представив личико мужа, грустно усмехается. «Мой невероятный возлюбленный и сильный господин… не проходит ни дня, чтобы я переставал думать о Ваших тёплых объятиях и ласково глядящих глаз. На Фивах всё хорошо, строительства храмов проходят гладко, а подданные ни на что не жалуются. Мы с Мелией каждый день молимся о Вашем здоровье и скором возвращении. Безумно скучающий по Вам, Нефертари». Фараон тяжело вздыхает, чувствуя бесконечную тоску по своему сокровищу, и прижимает письмо к сердцу. На лице расплывается неимоверно влюблённая улыбка.