***
Я уже забрал свою одежду из прачечной и иду с тяжеловатым пакетом в руке. Без плаща, конечно, прохладно, но я не надену его сейчас: он всё ещё немного сырой. Я испытываю странную тревогу где-то глубоко внутри, моё сердце сжимается, будто я что-то упускаю, но, если мне не изменяет память, ничего важного я пропустить не должен был. И это смутное чувство растёт с каждым шагом, заставляет сомневаться в своей адекватности. Я неуверенно оборачиваюсь – ничего необычного. Люди снуют по своим делам, растворяются в толпе, не обращают на Вергилия никакого внимания. Так в чём проблема? Боже, я совершенно точно чего-то не замечаю. В то же время кажется, что я не должен игнорировать это чувство. Я с опаской оглядываюсь по сторонам в поисках чего-то необычного. Не понимаю. За мной кто-то следит? Я тревожно кусаю губы, сведя к переносице тонкие брови в раздумьях. Пока мой ищущий взгляд не цепляется за что-то до боли знакомое. Это оно. — Дан... — хотел было выкрикнуть я, но, отвыкнув от речи, я прохрипел что-то непонятное, — Данте! — нет никаких сомнений, что это он.Song: PATHETIC — ESCALATOR
В носу закололо, к горлу подступил болезненный ком. Я сжимаю то, что держу в руках, и длинные ноги сами несут меня навстречу в инстинктивном порыве. Силуэт, что являлся ко мне во снах так часто, вот-вот растворится в толпе. Я не могу его упустить. Расталкивая прохожих на своём пути, я перебегаю дорогу в неположенном месте. Машина едва успевает притормозить, чтобы не сбить меня к чертям, и под маты водителя мне вдогонку (я их не слышу, но отчётливо представляю в голове), мчусь дальше. Белокурая голова выделяется среди всех остальных, широкие плечи и самоуверенная походка совершенно точно подходят ему. Да, примерно так я его и представлял. Я практически вешаюсь на его плечи, с разбега обнимая сзади, из глаз вот-вот брызнут слёзы. Но... Я слышу женский вскрик и быстро обернувшееся ко мне тело, что я прижал к себе, оказалось намного хрупче, чем мне казалось со стороны. Да и удушливый запах слащавых духов, исходящий от тонких ключиц и шеи, навряд ли принадлежит тому, кого я ожидал увидеть. Я с опаской поднимаю взгляд и вижу испуганное вытянутое лицо женщины средних лет. Совсем не то, что я видел ранее... Чёрт, она ведь даже ни капли не похожа! Почему я вообще подумал, что это он?! Секунда, и я слышу "Хлоп!" и чувствую жжение на щеке, но чувство позора в груди жжёт гораздо больше, алой краской брызгает на моё удивлённое лицо, мои уши и шею. У меня закладывает слух и я расцепляю руки, отчаянно держащиеся за нежные изгибы. Попятившись, я бормочу "Извините, перепутал..." и, развернувшись, убегаю с позором в неизвестном направлении под непонимающие взгляды прохожих. Моё лицо ежесекундно краснеет и бледнеет. Меня то бросает в пробирающий озноб, то обдаёт жаром, а сердце стучит так, что вот-вот взорвётся. Пара крупных горячих слёз таки выкатывается из моих глаз. Я на ходу вытираю их рукой и продолжаю бежать, бежать, бежать, лишь бы смыться с этого места подальше и как можно быстрее, чтобы все забыли об этом не более, чем через минуту. Я так давно не плакал, что мне даже непривычно чувствовать это вновь. Еле сдерживая накатывающую истерику, я поджимаю и без того тонкие губы, сейчас вовсе превратившиеся в одну сплошную нить. Мой взор застлан пеленой накатывающих слёз и я бегу, спотыкаясь и врезаясь в людей, до тех пор, пока не стали судорожно сжиматься лёгкие, а прохладный воздух стал выжигать глотку. Свернув в ближайший безлюдный переулок, я драматично прислоняюсь к стене и судорожно всасываю воздух, что так больно раздирает мои внутренности, будто я глотнул добрую дозу битого стекла. Заплакал я вовсе не от стыда. Как жестоко, мозг, в который раз внушать в моё вымученное сознание надежду на воссоединение с моей оставшейся семьёй, и с крахом разбивать все мои грёзы. Это уже переходит все крайности. Я вижу его в даже отдалённо не похожих на него людях. Это начинает приносить гораздо больше проблем, чем я ожидал, и я абсолютно точно не знаю выхода из этой ситуации. Сейчас я виню всё живое. И ту девушку, зачем-то покрасившую волосы в пепельный цвет, оттого моя больная фантазия дорисовала то, что хотелось видеть мне; и людей, что сверлили нас любопытными взглядами в ожидании развязки событий; и весь свой род, за то, что мне уготовлена подобная судьба из-за своего происхождения; и, в первую очередь, самого себя, что не способен справиться даже с самим собой. Мой главный враг – я сам, и эту очевидную вещь я осознал относительно недавно. Просто не задумывался об этом. Я не способен ужиться даже с самим собой, что уж говорить о моём пребывании в социуме? Я абсолютно нелюдим, нелеп в общении, мне вообще неинтересно с людьми. Я корчу лицо в жалкой гримасе, жмурю глаза и вскидываю голову к небу. Подрагивающие губы приоткрываются и я издаю истеричный всхлип, пытаясь сглотнуть тяжёлый ком закипающих в горле слёз. Я устал вечно скитаться в поисках утраченного, устал видеть галлюцинации, порой даже слышать, устал воображать себе счастливую жизнь, устал напряжённым взглядом выискивать из толпы хоть один намёк, чёрт побери, просто устал. Я и впрямь лишь дополнение к оригиналу, отчего-то я уверен, что его подобные проблемы точно не терзают. Уж он должен быть сильнее меня. Не обязательно физически. Эта бойкость была присуща ему с детства, и я надеюсь, что он её не растерял. Я просто спихнул всю ответственность продолжения (или правильнее сказать возрождения?) рода Спарды на него. Я даже не пытаюсь разобраться со своими проблемами, лишь ною самому себе о том, какой я бедный-несчастный, но я и впрямь чувствую себя паршиво. Хочется плакать навзрыд, да сил нет. Я продолжаю глотать воздух, открывая рот как рыба на суше, пока мои ноги подкашиваются, заставляя спиной съезжать по бетонной стене. Я вовремя опираюсь на рукоять Ямато, воткнутого в землю, и, удерживая собственный вес, выравниваюсь и отлипаю от холодного бетона. Потирая опухшие глаза, я осознаю, что не знаю, где нахожусь. Я почти не видел дороги и, соответственно, её не помню. Видимо, остаток дня я проведу в поисках того задрипанного отеля. А хотя, зачем мне это, если там моих вещей не осталось? Получается, снимал я тот номер зря, ведь даже не провёл там ни одной ночи. Вряд ли в округе есть настолько дешёвые и абсолютно непригодные для проживания места, так что, возможно, придётся немного раскошелиться – денег не так много. Я делаю глубокий натужный вдох и успокаиваюсь. Пытаюсь, по крайней мере. Мне не слишком лучше, но сейчас я хотя бы не готов разрыдаться в любой момент, и горло уже не сокращается так судорожно в попытках освободиться от давящего ощущения, что вызывает колкую щекотку в носу и напряжение в глазницах. Уже можно выходить.***
Оказалось, что в округе отелей предостаточно. Да вот только проблема в том, что их либо нужно бронировать, либо мне не подходит по карману. Видимо, в этом районе живут более-менее зажиточные горожане, потому как там, где парой часов ранее был я, тот бомжатник был первым попавшимся. Я двинулся вглубь города, всё больше путаясь в многочисленных, но уже не таких многолюдных из-за вечернего времени суток улицах. Одинокие уличные столбы с изредка помаргивающими фонарями, отражавшие от себя тёплый жёлтый свет, были единственными моими спутниками сейчас. Мне становится действительно холодно, и только сейчас я вспоминаю о пакете с выстиранной одеждой, что я тащил всю дорогу, и вытаскиваю скомканный плащ. Он мятый и, кажется, до сих пор высох не до конца, но я всё равно натягиваю его на продрогшее тело и вжимаюсь в воротник в попытке сохранить ускользающее тепло. Мысленно я уже мирюсь с тем, чтобы ночевать на улице: я в любом случае не помру от окоченения, температура не настолько низкая. Да и не могу я умереть настолько просто, замёрзнув в подворотне как бездомный, брошенный и забытый всеми... Хотя, наверное, это и есть точное описание меня сейчас. Может, я так и проведу всю ночь, блуждая по городу. В конце концов, я могу обходиться и без человеческих потребностей, некоторое время, по крайней мере, точно. Благодаря этому я не слишком заморачиваюсь насчёт выделения бюджета на еду: я ем довольно редко, когда энергии не остаётся совсем. И не спать я тоже могу ну больше недели уж точно, но после этого буду довольно-таки обессилен. Но я редко практикую подобное. Я просто-напросто боюсь оставаться наедине с самим собой и собственными мыслями. Я слишком много думаю. Слишком много накручиваю себя. Я сам себе собеседник, сам себе друг, сам себе злейший враг. Я настолько привык воспринимать себя, будто это и не я вовсе, а отдельный человек, что мне уже привычно вести монологи с самим собой, будто с другим живым человеком. И вы, быть может, подумаете, что это ненормально, но я полагаю, что это одна из немногих вещей, что позволяет мне не сойти с ума окончательно. Как известно, человек – существо социальное, и без общества как личность состояться не может. Я же выстроил себе социум сам, в который вхожу только я, и... другой Я. Не знаю, как собрать мысли воедино. Я воспринимаю "другого Я" как молчаливого собеседника, что слушает всё моё нытьё, иногда отвечает мне в мыслях и затевает со мной спор. Я понимаю, как странно это звучит со стороны, но... Ладно, видимо, всё очень плохо. Я просто пытаюсь оправдать своё безумие из-за бесконечного одиночества. Оправдываюсь, опять же, перед самим собой. Уходя в размышления в очередной раз, я не замечаю, как меняются улицы, как пропадают кое-где в переулках столбы, не представляя никакого доступа к свету кроме, разве что, кое-где горевших лампочек в окнах чужих домов, а затем эти чёрные худые гиганты появляются вновь, сменяя друг друга на каждом шагу. Я останавливаюсь перед зданием без вывески. Но и на жилой дом оно не смахивает, скорее, как какое-то ещё не открывшееся или подпольное, скрывающееся от сторонних лиц мероприятие. Я бы даже не обратил на него внимание, если бы здесь не кончалась улица. У широкого забора, загораживающего путь дальше, стоят переполненные пустыми коробками от пиццы мусорные баки. Слева был ещё один проход, совсем узкий, но он не внушал мне никакого доверия, будто там вовсе не тот район, в который мне стоит заходить. Что же, я попытаю удачу здесь. В конце концов, в конторе, где я сегодня снял комнату, тоже не было ни вывесок, ни рекламы, ни-че-го. Переминаясь с ноги на ноги и готовя речь, я со звоном висящих сверху колокольчиков открываю дверь в пустоватое помещение, в котором, собственно, не за что было зацепиться глазу кроме стола посередине со всяким барахлом, да тёмной лестницы, ведущей на второй этаж. Но, естественно, мой взгляд в первую очередь приковался к центру... Где за деревянным захламленным столом, по-хозяйски закинув на него ноги, собственной персоной сидел мой брат.