"Открытая ладонь Я тебе рад, но только Не ходи за мной Могу случайно показать Самое худшее, что во мне есть И это лучшее оружие, чтоб ты исчезла"
тысячу раз — appliexe
Дима не помнит дорогу до квартиры, в памяти никак не отпечатывается этот момент, все мелькает слишком быстро или медленно, парень совершенно ничего не понимает и, если честно, понимать не хочет, желая лишь провалиться сквозь землю, пропасть бесследно и наконец перестать доставлять другим людям проблемы. Олег везёт его молча, либо Матвеев уже просто не слышит его слов, не обращает на них никакого внимания, чувствуя лишь всепоглощающую пустоту где-то внутри, где-то там, где должно находится сердце и душа, или же что-то подобное. Он не помнит, как его вели к лифту, перед глазами лишь на несколько секунд мелькает собственное отражение в зеркале, вызывающее приступ тошноты и отвращения, от которого никак не скрыться и не сбежать. Он давит изнутри, заставляя хмурить брови и дышать через раз, лишь бы не сделать Олегу хуже, лишь бы не доставить еще больше проблем, лишь бы не стать тем, от кого хочется только побыстрее избавиться, лишь бы не видеть, не слышать и не знать никогда. Нос разбит, все лицо в крови, на шее уже виднеются синяки, а глаза мёртвые, стеклянные как у рыбы. Дима чувствует себя отвратительным. В квартире его усаживают за стол на кухне, пока Олег мечется в поисках аптечки по всем помещениям и что-то бубнит под нос, пытается разговорить Диму даже, но парень в ответ лишь молчит, даже не двигается, дыша через раз и иногда шмыгая разбитым носом, говорить ни о чем не хочется, просто нет никаких сил, внутри настолько пусто, что от этого чувства все сводит судорогой неприятной. Парень даже боли не чувствует, кажется, будто это тело не его, будто все это происходит сейчас не с ним, а он лишь смотрит на все происходящее через какую-то призму, со стороны наблюдает, будто кино смотрит. Страшное кино, в котором никто счастлив не будет, в котором в конце кто-нибудь обязательно умрет. Олег вытирает его лицо от крови аккуратно влажным полотенцем, говорит что-то, но в голове его слова звучат белым шумом, а касания смазаны настолько, что даже капли тепла от них не остается на коже, все исчезает и теряется слишком быстро в этой блеклой пелене. Тошнит. — Дим, Димочка… — Матвеев наконец поднимает на Шепса свой взгляд, от которого у второго мурашки по коже бегут, но ничего не отвечает, не в силах выдавить из себя ни слова, не в силах перешагнуть через себя и уверить Олега в том, что все хорошо, потому что это не так, а врать он этому парню совершенно не хочет. И так уже заврался, хватит. Он чувствует себя таким опустошенным и никчёмным, что слов не находится даже спустя пару минут, что-то сказать в ответ не выходит, получается лишь рот открывать рыбой, выброшенной на берег, и дышать через раз. Боже, он сам себе отвратителен. Хочется спрятаться от всего этого мира, от всего этого дерьма, лишь бы больше никто не смел его тронуть, лишь бы никто не посмел больше посмотреть на него, не запачкал собственные глаза и руки тем черным мазутом, которым покрыт Матвеев с ног до головы, в котором он тонет каждую минуту и секунду, теряя себя и связь с реальностью. Никто не заслуживает такого, уж он-то знает, — Дим, если тебе что-то наговорил Саша, не слушай его… Не думай об этом, он просто не знает о чем говорит иногда. На губах Димы проскальзывает горькая усмешка. Конечно, не знает. Саша, наоборот, прекрасно знал о чем говорит, прекрасно знал, как задеть все, что Матвеев пытался спрятать от других людей, как вытащить это все наружу, как сломать все замки, содрать все пластыри и вывалить все скелеты на пол, чтобы их топтали другие люди грязными ногами, совершенно не заботясь о чужих чувствах. Это ведь так неважно, кому какая разница, кто и что там чувствует, если для достижения собственных целей можно пойти по головам, можно сделать что угодно и за это тебе ничего не будет, за это тебя никто не осудит, и никто не накажет. Дима упорно прятал все это внутри себя уже почти четыре года, но кому-то прямо необходимо было покопаться внутри него, найти каждую больную тему и дернуть за ниточку, чтобы распустить защитную броню, чтобы оставить от нее только ошмётки, а после просто выкинуть в злой и серый мир, чтобы убить так искусно, так красиво и элегантно, как никто другой не убивал еще в мире. — Нееет, — Дима тянет гласную, смотрит будто сквозь Олега и не прекращает ухмыляться. Его голос звучит тихо и горько, хрипит периодически, видимо, последствия удушения так сказываются, но ему совершенно все равно. Внутри все разворочено, сломано, разбито. Парень смотрит на Олега и не понимает, почему тот не видит, почему не замечает всей той гнили, которую он так долго прятал, почему до сих пор не ушел и не бросил, почему довез до квартиры и раны тут его обрабатывает. Дима не понимает, а мысль о чужих чувствах принять не хочет, потому что не верит, потому что с ним все так просто не бывает, — Он знал… Он знал, о чем говорил. — Дим, не думай об этом, не надо, — Олег не привык видеть дорогих себе людей в таком состоянии, поэтому не знал, что делать, как поступать, куда руки свои деть. В голове все смешалось в ком, слов нужных не находилось, а язык то и дело прилипал к нёбу, мешая сказать что-то, чтобы хоть на секунду облегчить чужую боль, закрыть открывшиеся раны новыми пластырями и возвести новые защитные стены. Хотелось помочь и уберечь, но он не мог, просто не знал, как это сделать. Димино состояние пугало. Пугало до чертиков, до дрожи в собственных руках и тахикардии, он старался быть сильным, старался поддержать, а тело предавало, показывало, что ему ничуть не легче, чем Диме, что он ничуть не сильнее и ничуть не отважнее этого сломленного маленького мальчика. Олег такой же потерянный мальчишка в душе, боящийся сделать больно, боящийся сказать лишнего и навредить еще сильнее тому, кто и так рассыпался в его руках песчинками, оставляя от красивого замка одни лишь руины. — Он все знал… Все… И ты знаешь… — парень поднимает на него свои широко раскрытые глаза, смотрит так, что любой сумасшедший в психиатрической лечебнице позавидует, а на губах вновь начинает играть улыбка. Шепсу становится жутко, по коже ползет холод, сердце останавливает свой ход будто старые часы, оставляя их в вязкой, тяжелой тишине на какое-то время, а после вновь начинает биться. Дима хватается своими холодными, ледяными, будто могильными пальцами за чужие плечи, сжимает так крепко, что Олег замирает на секунду, а после чуть не дёргается в сторону, чтобы уйти от неожиданного и даже пугающего прикосновения, но вовремя себя удерживает, останавливает, чтобы не пугать и не расстраивать парня, которому сейчас совсем непросто, который сейчас держится на грани сумасшествия, балансирует и падать готовится в любой момент. Олег должен его удержать, он себя не простит, если не удержит. — О чем ты? Я ничего не знаю. Я даже понятия не имею, что он мог тебе такого сказать, что тебе так плохо, Дим, — Олег ведёт ладонью по щеке парня, удивляясь, насколько тот холодный, совсем ледяной, будто крови внутри него совершенно не осталось, чтобы согреть кожу. Взгляд чужой, колкий, больной и потерянный, вновь цепляется за Шепса, мажет по нему, ища какой-то ответ в серых радужках напротив, но ничего не находит, сколько бы не пытался, заставляя парня лишь сильнее пальцы на плечах сжать. — Знаешь… Знаешь, же… О Женьке, о Косте… О пыли… Обо всем… Обо всем знаешь... — Дима всхлипывает, удивляясь тому, что в нем все ещё остались слезы и силы на них. Его голос звучит совсем рвано, хрипло, он срывается на каждом слове, звучит с придыханиями и то слетает на свист, то поднимается до истерического крика или визга. Олег слышит такое впервые и, честно, больше слышать такого не хочет. Внутри все скручивается тугой петлей, дышать не дает свободно, пока мысли судорожно вертятся и бегают туда-сюда, пытаясь хоть какое-то решение найти, хоть какое-то утешение придумать для сходящего с ума от воспоминаний и боли Димы, но не могут. — Дим, я ни о чем таком не знаю. Я впервые вообще слышу об этих людях и этой пыли, — Олегу хочется повысить голос, чтобы Дима наконец понял, что он ничего не знает и бояться его не надо, но их прерывает звонок в дверь, а после громкий и нетерпеливый стук. Шепс смотрит в сторону входа в квартиру, а после поворачивает голову к Диме, который замирает на месте, боясь даже вдох лишний сделать, боясь вновь оказаться там, откуда его только-только вытащили, боясь снова попасть в собственные воспоминания, сейчас пожирающие довольно остатки его бренной души, на которую даже демон никакой не покусится, слишком мелкий товар, слишком бесполезная и побитая вещь. Кому такое вообще нужно будет? — Сиди тут, я посмотрю. Олег убирает руки парня со своих плеч, идёт к двери медленно, словно на каторгу, на эшафот, и мысленно молит всех богов, чтобы там не был Саша или его люди, это просто добьет Матвеева. Диме плохо, так плохо, что Олег готов поклясться, что тот разрушается морально с такой скоростью, с какой гоночные машины до 100 км/ч не разгоняются, а от вида тех, кто его довел до такого состояния, парень вновь впадет в истерику, из которой его точно вывести просто и легко, без вреда для здоровья не получится. Дима просто потеряет себя, забудет о том, кем является и впадет в полноценную апатию или заработает себе какое-нибудь психологическое расстройство, которое жизнь его разделит на до и после, если уже не заработал. И Олег такого исхода для него не хочет, поэтому стоит какое-то время у двери, не решаясь даже шагу к ней ближе сделать, а после все-таки смотрит в глазок, замечая там худющую девушку, переминающуюся с ноги на ногу и явно нервничающую, а также почему-то так сильно похожую на Диму, что внутри все сжимается от боли с новой силой. Та не похожа ни на кого из людей брата, и Олег всё-таки открывает ей дверь, надеясь, что не пожалеет об этом, что не совершит ошибку. Девушка вся дёргается, когда перед ней появляется силуэт незнакомого на первый взгляд парня, но тут же немного расслабляется, узнавая в чужих очертаниях Олега, из горла против воли вылетает выдох облегчения. Она смотрит на него какое-то время и ничего спросить не решается, переминаться с ноги на ногу продолжает, губы кусает, не зная, как слова подобрать, как заговорить и как себя вообще вести в такой ситуации. Все, что она знает на данный момент, — Дима пропал, перестал отвечать на сообщения, в последний раз написав ей что-то странное и обрывистое, а после уже ей позвонили из службы спасения, сообщая о пропаже как единственному близкому другу, поэтому девушка решила зайти к нему домой, вдруг найдет там что-то важное, хоть какую-то зацепку для поиска, хоть что-то способное дать ответ на миллион вопросов, крутящихся в голове, или, в худшем случае, принесет вещи для поиска с собаками, но думать о таком варианте совершенно не хотелось, как бы эта мысль не пыталась зацепить за себя чужое внимание, как бы не пыталась обратить на себя внимание Лины, она лишь отгоняла ее подальше, веря только в лучшее или же пытаясь верить в это. Но вот увидеть незнакомца в квартире парня оказалось неожиданно, странно, даже страшно, кто знает, что мог сделать этот Олег с Димой, люди бывают разные, а чужие добрые намерения в начале, в конце могут привести к трагическому исходу. — Привет, а ты кто? — Олег рассматривает внимательно девушку, но агрессии в свою сторону не чувствует, поэтому даже делает шаг назад, чтобы впустить ту внутрь, но тут же вздрагивает, оглядывается назад, слыша грохот на кухне, похожий на звук падения, и Шепс сразу же забывает про ночную гостью и несётся в сторону шума, боясь увидеть худшее, боясь найти на полу чужое бездыханное тело, чужие блеклые, уже точно неживые глаза, в которых больше не блеснет счастье и благодарность, тихая, еле заметная любовь и тепло, которыми он не мог насытиться весь день. На кухне парень замечает опрокинутый стул и Диму, забивающегося в угол помещения, смотрящего испуганным зверем на него и сжимающегося в комочек, который хочется прижать к себе, впустить внутрь грудной клетки и закрыть от всего этого отвратительного мира, лишь бы больше никто тому не сделал больно, никто не обидел, не нарушил такого хрупкого счастья. Но, к сожалению, это было невозможно. Невозможно было засунуть парня так глубоко в себя, невозможно было закрыть от всего этого хаоса и все, что мог сделать для него Олег сейчас, попытаться сгладить углы, успокоить и вернуть былое счастье хотя бы в минимальном объеме, — Дим, Дима, тише, все хорошо, я рядом, — он подлетает к парню, кладет ладонь на щеку все такую же холодную, не замечая, как в квартиру за ним заходит девушка, которая тоже кидается на кухню, забывая обо всем на свете в этот момент, и замирает на пороге, видя Диму. Она не верит, что это тот самый Матвеев, которого она видела сегодня утром, тот самый Матвеев, который прятал лицо за ладонями, краснел кончиками ушей и улыбался так, что у самой скулы сводило от чужого счастья и собственную радость сдержать было нереально. Она не верит, что это тот же самый парень какое-то время, пока не вспоминает, что тот выглядел точно также в день их знакомства, не вспоминает, как он дрожал и плакал, сжимаясь в истерике в такой же комочек из боли и отвращения к себе, из ненависти ко всему миру и самоуничижительных мыслей, не вспоминает, как избегал любых прикосновений и считал, что его жизнь закончена, что его дальше ничего не ждет, что дальше только пропасть и темнота, которую никто не сможет осветить, через которую его уже никто не выведет к лучшему будущему. И она верит. Верит, что это Дима, но смириться не может и никогда не сможет, сколько бы раз не видела его в таком состоянии и сколько бы раз не вытаскивала из этой пучины. — Дима! — она бросается к другу, падает рядом на колени и убирает руку Олега от Диминого лица, сама хватаясь за чужие щеки и поворачивая его к себе, чтобы тот мог наконец увидеть гостя. Девушка улыбается уголками губ, еле слезы сдерживает, лишь бы друг не расстроился еще сильнее, лишь бы не видел, как она боится чужого состояния, как боится, что тот не сможет в этот раз оправиться от потрясений, как боится, что в один день найдет его уже бездыханным, молчащим, холодным… мертвым, — Дима, это я! Лина! Видишь? Видишь, мой хороший? Я рядом, я тут… Дима смотрит какое-то время, взгляд сфокусировать пытается, потому что голос кажется до ужаса знакомым, а после, кажется, понимает, потому что кидается к девушке на шею, обнимает ее так крепко, что Лина охает от неожиданности и кладет руки на дрожащую спину, пытаясь успокоить, пытаясь окутать своим теплом, согреть и помочь хоть чем-то, пока не стало слишком поздно, пока чужая искалеченная душа еще в состоянии снова собраться во что-то целостное и похожее на изначальный вариант. Олег нервничает, смотрит волком на этих двоих, не зная, как реагировать на то, что Дима так легко кинулся к этой девушке на шею, когда узнал ее, а на него реагировал как-то туманно, боялся прикосновений и волком смотрел за каждым чужим движением. От таких мыслей дурно становится. Олег права не имеет так думать, они знакомы то всего ничего, он многого не знает, многого не понимает, чтобы так легко судить, так легко завидовать и ревновать. Это не та ситуация, где такие чувства будут уместны, не то состояние, не то время, поэтому Шепс затыкает свои чувства подальше, старается держать себя в руках и думать о том, как будет лучше для Димы, а не для него. Так будет правильно. — Тише, Дим, все хорошо, я здесь. Пошли, в кровать тебя уложим, давай… А Олег поможет, ладно? — Дима кивает, но отстраняться не торопится, держится крепко за подругу, носом мажет по чужому плечу и всхлипывает еле слышно. Они сидят так еще какое-то время, пока Матвеев не отстраняется от Лины, смотрит на Олега и губы поджимает, чувствуя, как внутри все сжимается тугим узлом от мысли, что тот видит его в таком состоянии. Он сам себе то противен, а что чувствует парень? Шепс же просто помогает Лине поднять парня на ноги, похоже совершенно не думая о том, что Дима ему противен, что заставляет парня замереть на время, смотря на Олега и не веря, что все это реально. Парень ни за что не поверит в то, что Олегу все равно, ни за что не подумает о том, что может не вызывать отвращения и рвотного рефлекса. Дима кажется сам себе сейчас таким отвратительным, таким сломанным и разбитым, что тошнота к горлу подкатывает лишь от одной мысли о собственном состоянии, но почему-то Лина с Олегом этого совершенно не замечают, ведут себя так, будто все нормально, будто он не выглядит сейчас столь плохо, что в гроб краше кладут. Но Лина и Олег молчат, не говорят ничего о нем, вместе доводят Матвеева до спальни, помогают переодеться в домашнее и кладут под одеяло, чтобы он хоть немного мог отдохнуть, отвлечься от случившегося, да и весь его внешний вид намекал на то, что Дима вот-вот вырубится от стресса, поэтому лучше было оставить его в тепле и хоть каком-то уюте, чтобы тот мог хотя бы минимально силы восстановить. И в голове Олега даже мысли не пролетает ни о чем пошлом в тот момент, когда он видит чужое почти полностью обнаженное тело и яркие татуировки, лишь с жалостью отмечает взглядом синяки на руках и животе, кровь под ногтями и растрёпанные волосы, заплаканное лицо с разбитым носом и обкусанными губами. Ему больно смотреть на такого Диму. Ему больно видеть чужие страдания, больно думать о том, что он опоздал, что не помог, что не спас, что оставил так надолго рядом со своим сумасшедшим братом, готовым на все ради репутации. Они оставляют его совсем ненадолго, когда тот засыпает, полностью выжатый, сломленный и напуганный, отходят, но взгляда с парня не отводят, внимательно следя за состоянием. Нужно понять, что делать дальше, пока Дима может хоть немного отдохнуть. Лина губы кусает нервно, пальцами прикрывает лицо, пытаясь отдышаться и прийти в себя, но это оказывается сделать не так-то просто, когда на кровати перед тобой вновь лежит твой самый близкий друг в подобном состоянии, из которого она выводила его долгие месяцы. Даже вспоминать о тех временах не хочется, но картинки сами лезут в голову, оставляя после себя смазанные очертания и отголоски того самого панического ужаса и ощущения безнадежности, окутывающих с головой и сжимающих в тисках так крепко, что дышать не получается нормально, а сердце отказывается биться. Это страшно… Это так безумно страшно. И Лина надеялась, что больше никогда не увидит Диму таким, больше никогда не будет вытаскивать его с того дна, в которое его постоянно кидает жизнь, но судьба и вселенная не слышат в который раз ее просьб, игнорируют, забивают и вновь топят Матвеева как щенка. — Я Лина, подруга его, — девушка кидает взгляд на Олега, а после снова все внимание свое приковывает к парню на кровати, боясь даже малейшее изменение в чужом состоянии пропустить. Она знает, что бывает после такого нервного срыва, знает и допустить не может, ни сейчас, ни когда-нибудь еще, — Тебя знаю, потому что сама предложила найти тебя в соцсетях. Он бы никогда сам не решился, — Лина мажет ладонью по лицу и выдыхает тяжело, не знает, куда себя деть, куда деть все свои чувства и эмоции и как с ними справиться, если они застилают глаза, все мысли путают и ведут в сторону бесконтрольной истерики, которой сейчас не место и не время, — Что с ним случилось? — Я… Не могу сказать конкретно, правда, — Олег смотрит на Лину с сожалением, губы прикусывает, зная, что сказать действительно правду не может, слишком много стоит на кону, слишком все это сложно, слишком опасно. Но девушка от такого ответа лишь из себя выходит, становится впритык, хватает Шепса, превосходящего ее раза в два по виду за грудки и шипит тихо в чужое лицо, выглядя как человек, готовый на все ради другого, выглядя как тот, кто и глотку перегрызет, если надо будет, если того потребует ситуация, если так нужно будет для Димы. И Олег дыхание задерживает, смотрит в чужие глаза и отвести свои не может, попадая в капкан. — Говори, сейчас же! Ты даже представить себе не можешь, как это важно! Ты даже представить себе не можешь, что Дима может сделать с собой! — Лина не отстраняется, не боится, что может что-то случиться с ней, она смотрит прямо, брови хмурит зло и без ответа уходить явно не хочет. Она сделает все ради своего друга, пойдет на любой грех, сожжет все мосты, если так нужно будет, потому что Дима единственный, кто сделает в ответ то же самое, кто бросится на амбразуру, лишь бы закрыть ее, лишь бы спасти. И Джебисашвили не подведет его доверия, не подведет его веры и любви. Просто не посмеет. — Не могу, Лина. Неужели это настолько важно?! Уверен, Дима успокоится, отойдет от произошедшего и все будет хорошо! — Олег и сам уже начинает терять контроль, аккуратно прикасается к запястьям девушки, чтобы убрать от себя чужие руки. Он и сам на взводе, ему тоже тяжело, вина накрывает с головой, вьет свои сети внутри грудной клетки и душит, заставляя прокручивать в голове одну и ту же фразу: «Ты виноват, ты виноват, ты виноват». — Блять, ты не понимаешь! Ты даже представить себе не можешь, как это важно! Что ему сказали, что с ним сделали?! Говори сейчас же! Я его в таком состоянии видела только один раз, и я очень не хочу, чтобы произошло то же самое, что произошло тогда, когда ему было настолько же плохо! — девушка стоит на своем, не собираясь сдаваться, знает, что все это может закончиться очень печально, что все года их работы просто исчезнут, канут в небытие, оставляя после себя только шлейф горький и тяжелый. И Олег понимает всю серьезность намерений Лины, даже пугается на секунду, слыша в чужом голосе столько боли и страха, сколько давно у людей не слышал. Что же такого может сделать Дима, раз подруга его так паникует, так боится? — Я без понятия, что ему сказали, а что сделали ты и так видела! Когда его привез сюда, он нес что-то про то, что я тоже все знаю, но я, блять, вообще ничего не знаю! Он нес что-то про какого-то Женьку, какого-то Костю, какую-то пыль, я даже понятию не имею, что все это значит! — Лина глаза раскрывает шокировано, отстраняется наконец от Олега и взгляд отводит к Диме, все ещё то ли лежащему без сознания, то ли спящему, явно понимая, о чем шла речь на том разговоре. Олег успокаивается немного, наблюдая за чужим испуганным лицом, дрожащими пальцами и поджатыми губами. Все очень плохо… Все, черт возьми, очень плохо! — Это пиздец… Это полный пиздец! Кто ему это сказал?! Говори!!! И мне все равно, что нельзя, на кону его жизнь и нормальное состояние, давай! — Лина держится недолго, вновь срывается на громкий шепот, только больше близко не подходит к Олегу и за одежду не хватает, дышит тяжело, кажется, вот-вот расплачется, но держится упорно, заставляя уже Шепса замереть в панике. Неужели все настолько серьезно? Неужели Саша задел то, что задевать не стоило, раскопал то, что Дима так упорно скрывал от всех? — Мой брат…, — Олег прикусывает вновь губы, смотрит, как на чужом лице сменяются эмоции, как девушка чуть ли не за голову хватается, не зная, куда себя деть, — Я не знаю, что происходит, но может ты хотя бы немного объяснишь мне, что случилось? Что все это значит? — Откуда твой брат все это знает… — Лина начинает ходить по комнате туда-сюда, нервничает, места себе не может найти, а Олег достает из кармана сломанный Димин телефон, протягивая девушке, решая так отойти немного от тяжёлой темы, отвлечь ту от ужасных мыслей. Он сам себя мысленно ругает за то, что отходит от темы, но просто больше не может выносить это, не может думать о том, что его брат мог своим появлением разрушить жизнь Димы, жизнь человека, который так резко и неожиданно запал в его сердце, поселился там и прописался, не желая покидать понравившееся место. Он не может об этом думать, но почему-то довольно легко верит, что Саша мог. Саша мог и может, ему и труда не составит разрушить чью-то жизнь, и неважно, близок этот человек Олегу или нет, он и не подумает остановиться, если так нужно будет ради дела. И это пугает. — Они сломали его телефон, я забрал его, вроде симка цела, можно куда-нибудь переставить, чтобы с ним могли потом связаться. Все его знакомые волнуются сейчас наверное, нужно будет их успокоить, — Джебисашвили смотрит на телефон, кивает, кажется, сначала вообще ничего не понимая, витая где-то в своих мыслях, а после начинает рыться на чужих полках в шкафу, выуживая ещё один телефон и протягивая Олегу все с таким же отсутствующим лицом. — Это его старый, переставь симку… Так… — Лина кидает взгляд вновь на Диму, глаза трет нервно и возвращает свое внимание к Олегу, — Я сейчас сбегаю до аптеки и в магазин, у Димы ничего нет в холодильнике, а кормить его чем-то надо будет. И нормальным, а не как он обычно питается… Так, а ты следи за ним, слышишь? Взгляда от него не отводи! Если очнётся и в телефон полезет, следи за тем, что он в нем делает, с кем общается и переписывается, если что сразу звони мне, — девушка руку протягивает к Олегу, пока до парня не доходит, что та ждет, пока он даст ей свой телефон, она записывает свой номер быстро, проверяет на наличие ошибок и делает себе дозвон, явно нервничает, руки ее трясутся, дрожат, а глаза нервно бегают туда-сюда, не зная, за что зацепиться, покидать квартиру совершенно не хочется, но нужно. — А это не слишком? Чего он такого может натворить, что мне нужно прямо так сильно за ним следить? — Олег не понимает. Ему никто ничего не объясняет, никто ничего не говорит, из-за чего сердце в груди сжимается с каждой минутой лишь сильнее от страха и напряжения. Он висит в неопределенности, даже понятия не имеет, к чему готовится и чего ждать, пока Лина поправляет одеяло на Диме, окидывает его каким-то слишком печальным и тяжелым взглядом и вздыхает, явно объяснять ничего не собираясь ему. — Лучше тебе не знать. Если Дима захочет, расскажет потом, а пока что… Просто следи, понял? — она спешно покидает квартиру, оставляя парней наедине. Дима все также спит, сжимает в руках края одеяла, дышит тяжело, а Олег не знает, куда себя деть и чем заняться, смотрит на чужие бледные губы и не может переварить все произошедшее. Мысли вновь крутятся вокруг Саши, его страшного, непонятного поступка, который просто в голове не укладывается. Неужели брат мог так поступить с ним? Неужели ему настолько все равно на счастье Олега? Ему настолько все равно на его чувства и любовь? От этого внутри все сжимается в противный комок, липнущий к органам и заставляющий дышать через раз. Олег кладет старый телефон Димы на тумбочку рядом с кроватью, не забыв вставить туда симку, и уходит в ванную, чтобы умыться, хотя бы немного освежиться и прийти в себя. Слишком много мыслей в голове и все давят, все путают, все носятся из угла в угол, пытаясь обратить на себя внимание. Становится тошно, но холодная вода действует отрезвляюще. Проблем становится слишком много, в голове все путается, ему сейчас нужна чья-то помощь, чья-то поддержка и трезвый взгляд. Нужна помощь того, кто знает о делах брата и участвует в них, кому можно все рассказать в деталях, кто не будет подвержен опасности в случае раскрытия каких-то карт. И Олег набирает Влада, стоит в туалете все ещё, только дверь слегка приоткрывает, чтобы слышать, что происходит в остальной квартире, чтобы, если что, сразу оказаться рядом, сразу помочь, спасти. Диму нельзя оставлять одного ни на минуту, страшно, что недавние события повторятся, страшно, что парня потом спасти будет невозможно, что все его внутренности и душа с сердцем превратятся в горку пепла и сажи, развеянную над остатками когда-то огромного и шикарного дворца. Трубку поднимают лишь на второй вызов, и Череватый явно недоволен таким поздним звонком, что-то ворчит на фоне и недовольно бормочет в своей манере, на что Олег внимания не обращает, занятый более важными и тяжелыми мыслями. — Чё те надо… Ты время вообще видел? — Влад на том конце зевает, бубнит что-то под нос и хочет уже отключиться, когда его останавливает чужой взволнованный, даже испуганный, голос. — Влад, тут ситуация… Пиздец. Саша похитил Диму, наговорил ему всякого, избил… Он сейчас в ужасном состоянии, мне очень нужна твоя помощь, — Олег тараторит, не знает, как правильно изложить мысли, пока перед глазами мельтешат страшные картинки в кабинете брата, кровь, размазанная по лицу Димы и его испуганные немые глаза. Впервые за все время после того, как они покинули дом брата, перед его глазами предстал весь ужас произошедшего, не спрятанный ни под какими призмами и цветными стеклами, настоящий, четкий и резкий. От этого чувства все тело ломит, кости скручивает и сердце сжимает, но Олег старается терпеть. Старается терпеть ради того, кто всего этого точно не заслужил и не заслуживал никогда. — Чё за… Подожди, подожди… Какой ещё Дима? Кого там Саша похитил, что случилось… Ты можешь нормально рассказывать? Ты мне сутки на сообщения не отвечал, а тут звонишь и всю эту хуйню несёшь! Ты головой нигде не ударился? — кажется, Влад теряет все остатки сна и терпения, говорит уже более бодро, но от этого не менее непонимающе и недовольно. — Дима, ну… Помнишь же оператора 911? Тот Дима! — Олег не может так долго разговаривать и объяснять все, ему нужно следить за Матвеевым, быть рядом, а не разжевывать все Владу, пусть тот и задает логичные вопросы. Сейчас думать о том, кто прав и виноват нет времени, нужно торопиться. — И… Блять… Чего? Как он мог его похитить, вы же друг друга вообще не знаете, кроме тех двух вызовов! — Влад ничего не понимает. Что вообще творится в жизни Олега? Куда он постоянно лезет? Что творит? Кажется, если однажды пройдет целый день без приключений на задницу Шепса, то мир перевернется и спляшет ламбаду, потому что такого случиться просто не может. — Блять… Просто приезжай, я все тут объясню, времени вообще нет с тобой болтать. Я скину адрес, только быстрее, хорошо?! — Олег скидывает звонок, не дожидаясь даже ответа, выдыхает тяжело и прикрывает глаза, чтобы хоть немного успокоиться. Все это пиздец сложно, пиздец давит на нервы, пиздец сильно выводит из себя. Хочется вернуться на несколько часов назад во времени, не отпускать Диму, навязаться в гости и больше не отпускать из своих рук, чтобы не позволить никому тронуть его мальчика. Шепс выходит из ванной, отправляя Владу сообщение с адресом, идёт в сторону спальни, чтобы проверить Диму, думая о том, что было бы неплохо принести тому воды, но того на кровати не оказывается. Парень осматривает развороченное постельное белье, не замечает телефона на тумбочке и даже дышать забывает, понимая, что только что очень крупно проебался. Он всего на несколько минут отошел, всего лишь хотел быстро переговорить по телефону, не ожидая, что это займет намного больше времени, чем представлялось сначала, а Дима, блять, исчез! Олег мечется по комнате, не зная, что делать, не сразу вспоминает, что нужно Лине позвонить, а когда вспоминает, тут же хватается за телефон, набирая новый контакт. Изнутри легкие пожирает вина. — Да? — Лина отвечает мгновенно, видимо включила громкость на телефоне побольше, чтобы точно не пропустить важный звонок. Ее голос уставший и тихий, и Олег чувствует, как вина напитывается внутри него сильнее, становится больше и смеется, смеется над ним, над его глупостью и невнимательностью. Он сам виноват, что упустил, сам виноват, что не досмотрел. Виноват, виноват, виноват. — Он… Блять, я полный придурок! Я отошёл на несколько минут позвонить, и Дима исчез! — Олег чувствует вину все сильнее. Он сам себя жрет изнутри, понимая, что ему доверили смотреть за парнем, оберегать его, а он так легко отвлекся, забылся, посчитав, что ничего серьезного случится не может из-за того, что он на пару минут отойдет. Ничего серьезного, правда. Просто один помешанный на собственных страшных воспоминаниях парень исчез из квартиры волшебным образом, пока Шепс мило болтал по телефону! Ничего, блять, серьезного! — Олег! Я тебе дала простое задание! Ты блять даже с ним справиться не можешь что ли?! Иди искать, он не мог далеко уйти, я скоро буду, помогу… Боже, я надеюсь, что он не успел ничего найти, не успел ничего натворить… Если с ним хоть что-то случится, это будет на твоей совести! — Лина отключается, оставляя Олега одного в панике в пустой квартире. Он одевается быстро, на ходу натягивает обувь и выбегает в подъезд, начиная поиски. Олег ищет везде, ищет во всем доме, пробегает каждый этаж, каждый лестничный пролет, забегает за каждый угол и отодвигает каждую коробку, надеясь, что Дима далеко и вправду не ушел, что он где-то рядом и ничего плохого случиться не успело. Он молится, просит всех, кто его может слышать, чтобы парень оказался рядом, чтобы с ним все было хорошо, но в доме его не оказывается, в груди что-то с треском обрывается от осознания, что Дима выбежал на улицу. Шепс уже выбегает из подъезда, когда сталкивается с Линой и Владом, спорящими о том, кто кого случайно задел, и выглядящими достаточно смешно с учетом того, что оба пришли ради одного человека, но друг друга не знали совершенно. Увидев Олега, они замирают, замолкают тут же, смотрят то на друг друга, то на Шепса и молчат какое-то время, пока до них не доходит наконец все, а после без вопросов бросаются следом за ним, потом разберутся детальнее, сейчас времени нет. — Я уже весь дом обыскал! Его там нет, видимо, на улицу успел выйти, — Олег нервничает, губы кусает и понять не может, как он вообще смог такое допустить, как смог потерять из поля зрения Диму, который даже на ногах стоять еле может. Ему действительно дали самое простое задание, а он даже с ним не справился, провалился, и от этого осознания внутри все сжимается, все скручивается тугим узлом и чуть ли не согнуться от боли заставляет. Так было всегда. Так же было всегда, на что он надеялся? На то, что изменился? Ха, похоже, люди не меняются. — Если с ним что-то случится… Это будет твоя вина! Ты понял меня?! — девушка уже не может сдержать эмоций, кричит, осматривая судорожно детскую площадку перед домом, ища хоть какие-то места, куда мог пойти Дима в таком состоянии. Лишь бы не натворил чего непоправимого… Она пакет оставляет с продуктами на скамейке у подъезда и уже хочет начать поиски, правда не знает совершенно, куда податься, куда пойти и где начать. Перед глазами лишь старые воспоминания плывут, показывая серые размытые картинки похожих событий, показывая чужие горькие слезы, кровь алую по лицу размазанную и взгляд пустой, направленный куда-то сквозь нее. По коже бегут мурашки, она не должна допустить такого исхода, не должна позволить Диме натворить непоправимого, не должна дать ему сорваться. В конце концов, они все разбредаются в разные стороны, ищут Диму везде, куда только могут добраться, осматривают все закоулки, все места, куда можно упасть, где можно застрять или спрятаться, где может и не может только быть парень. Они осматривают каждый угол, проверяют каждый шорох и мелькающую тень, но найти не могут. Они ходят кругами, ругаются друг на друга и голоса срывают, крича чужое имя так громко, как только того может позволить человеческий организм. Они делают все, но этого оказывается недостаточно. Олег начинает терять терпение, веру в то, что они смогут легко и быстро найти парня, а также винит себя все сильнее в том, что потерял Диму, что позволил ему уйти, упустил из виду, не досмотрел, не заметил. Он жрет сам себя чувством вины, пальцы заламывает до боли и губы кусает до крови, зная, что винить больше в этой ситуации некого кроме него. Он один во всем этом виноват. И ему одному мучиться от агонии внутри. Бегать по холоду становится почти невыносимо, но никто и слова не говорит против, все на взводе, но продолжают искать, не оставляя попыток, не думая о том, что слягут потом от простуды или ещё чего похуже. Сейчас не время для усталости и отдыха, не время делать перерывы и спокойно сидеть, когда Матвеев может быть где угодно в этом чертовом городе, совершенно один и в ужасном состоянии. Всех волнует только пропавший Дима, который и куртки то не взял, выбежав на улицу, спасибо, что хоть обувь надел, а не босиком скрылся в неизвестном направлении. Но от этого легче не становится. Боль и волнение внутри не утихают ни на секунду, а сердце заполошно бьется, пытаясь выпорхнуть из грудной клетки и улететь вслед пропавшему парню, лишь бы быть рядом с тем, без кого жить не может больше. Влад звонит неожиданно. Олег не хочет брать трубку, отчего-то в груди неприятно все давит, сердце колотится где-то в ушах, когда он лишь смотрит на экран телефона с чужим именем на экране. Он пересилить себя не может какое-то время, ком сглатывает несколько раз, чувствуя неприятные новости, чувствуя, что этот момент и этот звонок, почему-то, должны все в его жизни перевернуть, перечеркнуть, перекрыть. Но принять вызов все-таки приходится, Олег вздыхает судорожно и глаза прикрывает, останавливаясь у какого-то здания и приваливаясь к нему спиной, пытаясь хоть немного отдышаться от постоянного бега и быстрого шага. — Да? — Дима этот твой… Он такой, с черными волосами с татухами? — Олег теряет дар речи, сглатывает слюну и не может ничего сказать в ответ, понимая, что Влад нашел его, нашел Диму. От сердца груз отлегает, кажется, будто все самое страшное позади, но чужой голос вводит в ступор, заставляет оцепенеть от страха и напряжения, звучащих в нем. Ему не хочется думать о чем-то плохом, не хочется даже представлять себе, что что-то с Димой случилось, что что-то с Димой не так, но мысли сами лезут в голову и едят изнутри вместе с чувством вины. И от них никак не избавиться, от них никак не спрятаться и не скрыться. Ничего не поможет. — Да, это Дима. С ним все нормально? — Шепс не узнает своего голоса, тихий, хриплый, будто он вот-вот осипнет, потеряет способность говорить вовсе. Ему страшно, думать не хочется о том, что его маленькая оплошность могла привести к серьезным последствиям, о том, что его невнимательность могла оказаться фатальной или критической, что его безрассудство стоило Диме здоровья или жизни. — Он… Ох, черт, блять! — Влад копошится на том конце, слышится ещё больше мата, пока Олег теряется в собственных мыслях и догадках. Голос Димы звучит как-то отдаленно и тихо, как-то странно и неестественно, будто старая запись с кассеты, которую зажевали в проигрывателе, — Блять, не делай так! Дима! Дима, я друг, слышишь?! Друг Олега! Ну ебаный в рот! — Что происходит?! Влад! — Олег чувствует, как накатывает паника и страх, как тяжелее становится дышать, как мысли путаются все сильнее, не давая спокойно принять решение, обдумать ситуацию и поступить адекватно. Ему хочется бросить все, кинуться к парню, спрятать его от всего мира и больше никогда никуда не выпускать. Хочется сделать все, лишь бы Дима был всегда в безопасности, всегда рядом, всегда с ним. И Олегу страшно, что он ничем не может помочь, что стоит как мальчишка и глаза раскрывает шокировано, дышит через раз и не знает, куда руки деть. Ему страшно так, как никогда ещё не было до этого. — Не ори! Он… Бляяять, он похоже накидался чем-то, наркотики, алкоголь, я без понятия… Это какой-то пиздец… Я тут недалеко, дом серый с красными рисунками, недалеко магазин, вроде кбшка, тут есть арка в доме, я здесь… Жду вас, — парень сбрасывает вызов, не дожидаясь ответа и оставляя Олега одного с тем, что ему придется как-то переварить. Все чувства то ли исчезают, то ли притупляются на время, он не понимает. Внутри становится так пусто, что страшно подумать, как там было раньше, в голове полная тишина, лишь одна мысль крутится на повторе, оттолкнув даже пресловутую вину: «Наркотики». Нет, он не верит. Просто не может поверить, что Дима наркоман, что он употребляет подобные вещества, а после спокойно работает в службе спасения и вытаскивает людей с того света. Он просто не может поверить, что этот красивый парень убивает свой организм, сокращает время своей жизни и не думает о том, как страшно будет умирать. Он не может поверить, как бы не крутил в голове чужой образ, как бы не складывал паззлы, но цельной картины не было, а значит, что-то было не так. А значит, Дима не мог быть наркоманом, все это просто большая ошибка. Очень большая ошибка. С Линой они кое-как кооперируются, когда Олег все же приходит в себя и находит силы, чтобы позвонить девушке и сообщить о чужом местонахождении и состоянии, бегут по нужному адресу, не замечая ни боли в легких, ни мокрых от луж ног, впопыхах чуть не пропуская то самое здание и магазин, а после забегают в арку, видя Влада, сидящего на корточках рядом с кем-то, приваленным спиной к стене. Лина тут же бежит вперёд, оказывается рядом, падая коленями в лужу, даже не заботясь о том, что может простыть, смотрит испуганно на парня перед собой и еле-еле всхлипывания и слезы сдерживает. Только не это… Только не снова… — Дим! Димочка! — она кладет ладони на холодные щеки Димы, смотрит в глаза, замечая чужой отсутствующий взгляд и лёгкую улыбку на губах. Парень дышит еле заметно, не реагирует на прикосновения и чуть ли не падает на землю, удерживаемый слава богу Владом, который взгляда внимательного с него не сводит, контролирует каждое движение, и Лина ему за это безмерно благодарна, понимая, что сама сейчас сделать это просто не в состоянии. Олег же боится подходить ближе, замирает в нескольких шагах, не в силах поверить в то, что происходит на его глазах. Это правда его Дима? Это правда тот парень, с которым они сегодня были в кино, от которого все в груди теплело и млело? Почему на этом прекрасном лице такая странная улыбка, почему он смотрит сквозь них, почему ведет себя так, будто весь окружающий мир перестал существовать, оставив только то, что крутится внутри его черепной коробки? Почему его нос измазан в какой-то белой пыли или порошке? Почему где-то рядом до сих пор валяется полупустой зип-пакетик? Почему так много вопросов, но ответов на них нет? Олега, кажется, сейчас стошнит, — Дима, ну же… Смотри на меня… Смотри… — взгляд парня становится чуть более осознанным, Матвеев смотрит на девушку пристальнее, кажется, даже узнает ее, улыбается чуть шире, моргает медленно, находясь мысленно в каком-то своем мире и вырываясь к ним лишь на доли секунд, чтобы что-то промычать невнятно и улыбнуться не менее жутко, чем раньше, — Что ты употреблял? Дима! — чужой взгляд вновь начинает терять фокус и Лине приходится повысить голос, чтобы тот вернулся, обратил внимание и слушал, а после отвечал, — Говори, что ты закинул? — Мяу… Мяу… — Дима улыбается глупо, чуть ли не смеётся, когда произносит эти два простых слова, пока Влад и Олег лишь глаза шокировано переводят с парня на его подругу, совершенно ничего не понимая. Череватый хватается крепче за чужие худые плечи и не дает упасть покачнувшемуся Диме, пока Шепс все еще стоит в стороне, не подходит, даже не пытается, и смотрит так, что у его друга мурашки ползут по спине. — Он что… Ебнулся немного? Чего он мяукает то? — Влад всё-таки решается спросить, потому что от Олега сейчас помощи не дождешься, тот слишком сильно ушел в свои мысли, в свои противоречивые чувства. И Владислав его прекрасно понимает, потому что знает, как тот относится к наркотикам, знает, какая тяжелая история связывает их красной нитью, и даже представить боится, как сейчас Шепсу тяжело бороться с воспоминаниями, призраками прошлого и любовью настоящей, которая сейчас сидит и ловит наркотический приход в каком-то переулке. Лина кидает на Влада недовольный взгляд и шипит зло на то, что ее отвлекают, но все равно отвечает, прерывая поток невеселых мыслей. Так даже лучше. — Мефедрон. Так называют мефедрон в узких кругах… Блять, Дима, зачем? Посмотри на меня! — она бьёт его по щеке, пытаясь привести в сознание, но Дима лишь улыбается шире, смотрит на подругу и голову откидывает к стене, ударяясь сильно, со звуком, но, кажется, совершенно этого не замечая. Парень пожимает плечами, смотрит куда-то вверх и улыбаться не прекращает. Желтые фонари освещают его лицо еле-еле, но даже так видно, как зрачки смешиваются с радужкой, как улыбка растягивается все шире, а кожа бледнеет, сливаясь со стеной позади Димы. — Ты бы знала, как я сильно не хочу домой… Как я не хочу там быть… — он говорит медленно, еле слова в предложения составляет, но Лина слушает, не перебивает, внимательно следит за чужим состоянием, пока два здоровых лба рядом не могут ничем существенным помочь, не могут разговорить Диму, держать его в сознании. Она не хочет думать о том, что у них нет опыта в подобном, не хочет думать о том, что Олегу страшно подойти к объекту своей симпатии, когда парень находится в таком состоянии. Ей некогда об этом думать, ей нужно вытащить друга, привести его в сознание. И если эти два балбеса помогать не будут, она сделает это сама, — Почему я не умер тогда? Я жалею, что остался жив… Какой смысл? Ха, какой смысл мне жить? Я же просто каждый день с ума схожу, каждый день пытаюсь помочь кому-то, а себе помочь не в силах… Потому что… Потому что мне невозможно помочь, Лин… Я каждый день думал об этом, каждый день сожалел и предвкушал, как отдам все ради хотя бы еще одной минуты счастья, минуты… когда… когда я свободен…— Лина трясет его за плечи, видя, как парень вновь начинает падать в сторону, смотрит на чужие стекленеющие глаза с ужасом и впадает в панику, совершенно не зная, как поступить и что сделать. Слова становились все тише и тише, но девушка не смогла вовремя понять, что что-то не так, слишком сильно погрузившись в чужой наркотический бред, в чужие признания, больно отзывающимися где-то в груди. — О, черт… Дима! Дим! — чужие щеки холодные, ледяные, и девушка хватается за руку Матвеева, но и та такая же, поэтому она поворачивает голову к Олегу и Владу, глаза раскрывает шире, явно испуганная состоянием друга, бледнеющая сама с каждой секундой все сильнее, — У него передоз похоже сейчас будет. Надо… Надо домой и скорую, срочно! — Домой ещё можно, но как ты себе представляешь скорую? Если мы вызовем сейчас ее, работе Димки пизда, причем полная. Да всей его жизни пизда, если он попадет в неотложку с наркотическим передозом, — Влад неожиданно оказывается голосом разума в их компании, он подхватывает парня на руки, потому что Олег слишком шокирован сейчас, слишком сильно погружен в свои мысли, чтобы нести Диму до квартиры, он и слова то сказать не может, а тут ещё кого-то нести надо, да так, чтобы не убить раньше времени. Лина подскакивает на ноги следом, смотрит на Диму внимательно, боясь пропустить хоть какую-то деталь в чужом состоянии, боясь увидеть пену и закатывающиеся радужки. — И что ты предлагаешь сделать? Оставить его так?! Убить?! — Лина срывается, кричит на парня и руки в кулаки сжимает. Нервы сдают у всех, никто не может сейчас похвастаться полным контролем над ситуацией и эмоциями, но Влад держится явно лучше остальных, мыслит хоть как-то здраво и делает все, лишь бы никто случайно не навредил Диме или не поставил его в сложную ситуацию. Он видит парня впервые в жизни, а уже проникся к нему каким-то сочувствием, горьким сожалением, понимая, что после встречи с Сашей можно потерять себя надолго. — Конечно, блять! Ты за кого меня вообще принимаешь?! Позвоним нужному человеку, отка́пает, и все будет заебись с вашим Димкой! — Влад уже идёт в сторону квартиры парня, удивляясь мысленно тому, насколько он лёгкий, как мало весит, будто вовсе ничего не ест. Энергией солнца питается, не иначе. Диму хочется откормить, обогреть и спрятать от мира, который его отталкивает, отторгает, кидая в такие ситуации, из которых выбраться каждому человеку будет сложно. Он не знает ничего о чужом прошлом, но догадывается, что радужным оно не было, если старший Шепс нашел ниточки, за которые можно подергать так, что человек сразу же сбежит к веществам. — Лин… Он так… Часто? — Олег впервые за все это время начинает что-то говорить. Его голос тихий, испуганный, дрожащий в каких-то местах. Верить в то, что Дима наркоман совершенно не хочется, все внутри противится этим мыслям, но они все равно никуда не уходят, жрут изнутри, не давая спокойно дышать. Он просто надеется, что все это ему снится, что такого не может происходить в реальности и совсем скоро Шепс проснется в своей кровати, а после будет часами пересматривать совместные с Димой фотки, где у последнего нет никакой зависимости и искалеченной души. — Нет, это впервые после почти четырех лет чистоты, — Лина говорит быстрее, чем думает о том, что Дима явно бы не хотел, чтобы это хоть кому-то рассказывали. Парень привык хранить все в тайне, доверять такое лишь самым близким и молчать до последнего, а она так легко раскрыла один из самых страшных секретов, вывалила скелет из шкафа. И лишь бы этот один скелет не потянул за собой всех остальных, — Но я тебе этого не говорила. Он сам расскажет, если захочет. До квартиры они добираются молча и быстро, не забывают забрать пакет с продуктами, оставленный Линой на скамейке, Влад укладывает парня на диван, подхватывает телефон и тут же набирает кому-то, отходя в сторону, а Лина садится на корточки рядом с Димой, смотря внимательно на чужое лицо, пальцами оглаживая скулы и щеки, отмечая бледность кожи и поверхностное дыхание. Неожиданно, но Матвеев открывает глаза, смотрит на нее какое-то время, снова витая где-то в облаках, а после переводит взгляд на Олега, что стоит чуть поодаль, не в силах заставить себя подойти близко к Диме, внутри все еще каждая клеточка противится тому, что Дима может увлекаться чем-то подобным, а воспоминания подкидывают ужасные картинки из прошлого, сравнивая парня с тем, что так хотелось забыть. От понимания того, что Шепс видит его таким, какими были в его воспоминаниях когда-то родные люди, становится тошно. Дима же мычит что-то себе под нос, чувствуя, как все тело бьёт озноб, а к горлу подступает удушающий ком. Ему плохо, ужасно плохо. — Дим, не дёргайся, лежи… Все нормально будет… Слышишь? Сейчас приедет человек и отка́пает тебя, слышишь? — Дима на это лишь моргает медленно, глаза зажмуривает и выдыхает тяжело, еле сдерживая тошноту, давящую на горло, пока голова раскалывается на две части. Влад тут же приносит первую найденную на кухне кастрюлю и отдает в руки Лины, чтобы та подставила под голову Димы и дала тому стошнить, если у того получится, нужно максимально прочистить организм, хоть и без помощи врача все равно не обойтись. — Если ничем не помогаешь, так отойди и не мешай! — Влад мажет недовольным взглядом по Олегу, когда сталкивается с ним случайно, вновь уходя на кухню в поисках полотенца, — Твоего же ненаглядного спасать пытаемся! — Я… — Олег хочет сказать что-то, но в голове пусто, он смотрит то на Диму, то на друга и не может ничего придумать, ничего просто не лезет в черепную коробку, тело каменеет, а все чувства закручиваются в странный комок из отвращения и страха. Он не хочет думать о том, что чувствует все это к Диме, потому что тот не заслужил такого, но и уверить себя в обратном не может. — Отойди!— Влад пихает его плечом, возвращаясь из кухни вместе с влажным полотенцем, которым промакивает чужой лоб и обводит лицо, смывая остатки вещества. Диму все же тошнит. Он дрожащими руками хватается за кастрюлю, трясется весь как осиновый лист, пока Лина гладит того по спине, успокаивать пытается, а Влад быстро что-то пишет в телефоне, видимо, переписываясь с врачом. Все пытаются помочь Матвееву, кроме Олега, который стоит застывший не в силах понять, что чувствует сейчас на самом деле и как может помочь тому, кто запал в сердце, когда его образ мешается с чем-то темным и гнилым из прошлого. Он уже не понимает ничего и понимать, если честно, не особо хочет. — Я думал, что это все мне снится… Что это все был сон, — Дима начинает говорить, заставляя всех в помещении вздрогнуть. Он смотрит куда-то сквозь Лину, дышит тяжело, улыбается уголками губ, так странно, так неестественно, что у девушки по рукам бегут мурашки, когда она убирает кастрюлю подальше, чтобы случайно не опрокинуть и не разлить ее содержимое, — Я ведь сбегал, чтобы больше этого не повторилось… Сбегал, чтобы найти тепло, чтобы зажить нормально… — парень не прекращает улыбаться, хватается за запястье девушки и сжимает так крепко, что она ойкает, пытается убрать чужую руку, понимая, что Дима совершенно не контролирует свои силы, но не может, как бы не пыталась. Влад приходит на помощь, отцепляет кое-как Диму, держит крепко его руки, чтобы больше ни в кого не вцепился и смотрит внимательно в чужие темные, мутные глаза, в которых зрачок смешивается с радужкой и плещется что-то напоминающее отголоски любви к другим и ненависти к себе, — Он будто специально подсадил меня на это… На это чувство… — Дима губы поджимает, воет тихо и голову запрокидывает, ударяясь затылком о подлокотник дивана, чувствуя, как та раскалывается, болит так неимоверно сильно, что затмевает собой чувство эйфории. Он бьёт головой ещё раз, ещё раз и ещё, но боли совершенно не чувствует от ударов, лишь от чего-то, что гудит и зудит изнутри. Лина хватает какую-то подушку, скинутую с дивана, подкладывает под чужую голову, но ничего не помогает, хрупкая девушка не может ни подушку удержать на месте, ни голову парня, тот просто продолжает биться головой, не обращая никакого внимания на усилия подруги. Им нужна помощь Олега, ведь Влад занят тем, что руки чужие держит, а Лина подушку, но тот стоит на месте и даже шага в их сторону не делает, не старается, не пытается хоть как-то помочь им, — Я так хочу, чтобы это был сон! Лишь бы это был сон! Дайте мне проснуться! Прошу... Дима уже кричит, всхлипывает навзрыд, его сорванный и охрипший голос становится ещё страшнее и, кажется, это отрезвляет Олега, потому что он бросается к дивану, хватает чужую голову и держит так крепко, как может, лишь бы он больше не бился ею о диван и не травмировал себя. Дыхание перехватывает, руки трясутся, а сердце и вовсе замирает, когда Матвеев останавливается на секунду и бросает взгляд расфокусированный на Олега, кажется, с первого раза узнавая его. Весь мир на секунду замирает вокруг них, Дима вновь чувствует эйфорию. — ...Почему мне так не хочется сегодня засыпать без тебя?.. — Дима улыбается так нежно, что у Олега все в груди сжимается, смотрит внимательно, каждую черту запоминая в чужой внешности, и чувствует, как по щекам его злые слезы ползут, а после дышать начинает неожиданно сорвано, урывками, кажется, задыхаясь. Лина всхлипывает слишком громко, не знает, что делать, мечется туда-сюда, смотря, как Диму держат два здоровых парня, а он сам теряет вновь сознание, задыхаясь, пока по его телу начинает ползти судорога, сжимая его в свои крепкие тиски. Она не может потерять его... Не может! В дверь неожиданно звонят, это на секунду приводит в сознание, заставляет выплыть из-под пелены ужаса и паники, чтобы посмотреть на ситуацию более трезво. Лина бросается к входу, открывает замки и впускает внутрь квартиры высокого мужчину с короткими темными волосами и растительностью на лице. Он смотрит на девушку своими черными глазами, сжимает лямку большой сумки в руке и проходит в гостиную, натыкаясь взглядом на человека, лежащего на диване и ещё двоих, что держали его. Лина же слюну сглатывает еле-еле, не веря своим глазам, думая, что это действительно сон, как и говорил Дима, потому что видеть здесь его… Она явно не была готова. — Блять, Кость, я думал, что мы тебя не дождемся уже! Какого хуя так долго?! — Влад поднимается, освобождая место для мужчины и отходит в сторону, утягивая следом за собой и Олега, чтобы не мешался под руками, наблюдая за чужими действиями и чувствуя, какая тяжёлая атмосфера витает вокруг, как все напряжены и еле дышат, ожидая, пока медик поможет Диме, лежащему вновь без сознания и живому еле-еле. — Время видел вообще? Раньше никак нельзя было, — Константин наклоняется над парнем, замирает на какое-то время, будто бы узнает черты лица, но никто особо не обращает внимания на эти детали, все сейчас погружены в собственные мысли и на такие мелочи просто нет времени, поэтому мужчина губы нервно облизывает и поворачивает голову к Череватому, чтобы узнать дополнительную информацию, — Что он употреблял? — Мефедрон вроде, — Влад единственный, кто сейчас может что-то говорить, он стоит недалеко от Константина, готовится помогать, пока Олег и Лина даже двинуться не могут. Олег еще со своими чувствами разобраться не в силах, стоит в стороне как мальчишка, на месте мнется, а Лина губы кусает в ужасе и глазами широко раскрытыми мажет по Константину, пропадая в воспоминаниях и тяжелых мыслях. Поэтому Череватый остается один на один со всем происходящим, от этих двоих помощи не дождаться. — Дозировку вы, конечно же, не знаете, — мужчина достает из сумки какие-то ампулы и капельницу, делая все четко и быстро, не вызывая даже сомнений в том, что является профессионалом. Он прекрасно видит, в каком состоянии сейчас Дима, видит, как тот слабо дышит, как балансирует на грани жизни и смерти и, почему-то, все еще держится, все еще пытается выбраться. Это неожиданно для него. На губах пробегает легкая улыбка. — Может нам еще нужно знать, что он ел на завтрак? Хуйни не неси, Кость, мы его таким уже нашли, — Череватый начинает терять контроль и терпение, огрызается, чувствуя себя единственным, кто еще может адекватно мыслить из их троицы спасателей, смотрит краем глаза на парочку, стоящую в стороне и играющую роль мебели, кое-как подавляя желание выгнать их на кухню, чтобы не мешали и не давили на нервы. Пользы от них явно не больше, чем от того же столика журнального, постоять смогут в любом другом месте. — Было бы прекрасно, — Костя убирает край длинной футболки подальше, смотрит на руку Димы и хмурится, после чего поворачивает голову к Владу, — Держи его, мало ли, очнется, начнет дебоширить, капельницу выдернет, — парень кивает тому, тут же оказывается рядом, держит чужую руку на месте, замечая, как Матвеев хмурится и мычит что-то, еле дыша, видимо, пытаясь очнуться и открыть тяжелые веки, но ничего у него не выходит, сколько бы парень не пытался. Гецати капельницу ставит быстро, профессионально, пусть и под татуировками вены еле различимы, а Влад продолжает держать Диму, чтобы тот ненароком себе хуже не сделал. Мужчина убирает пустые ампулы и обертки от упаковок и садится в кресло, проводя рукой по лицу напряженно и наблюдая за чужим состоянием. Матвеев какое-то время никак не реагирует ни на что, Олег где-то сзади дышит тяжело, молчит напряженно, что Владу хочется выгнать его подальше вновь, пользы никакой, а нервы треплет только в путь. От парня прямо веет недовольством, страхом, чем-то еще непонятным, похожим на отвращение, и это сейчас явно было лишним, явно было не тем, что должно помочь человеку прийти в себя. Дима минут через десять все-таки открывает глаза, вдыхает глубже и начинает глазами осматривать помещение, цепляясь сначала за Влада, потом за Олега с Линой, а в последний момент останавливаясь на Косте и, кажется, вновь теряя весь воздух из легких и замирая с широко раскрытыми глазами. Тело худое охватывает крупная дрожь, парень пытается отодвинуться, дергается в руках Череватого, что держать буйного пациента пытается, но тот оказывается удивительно сильным для того, кто только недавно лежал в невменяемом состоянии, и Владу удается лишь оставить капельницу на месте, когда Дима садится и отодвигается назад, уперевшись спиной в подлокотник дивана. — Блять, ты можешь себя спокойно вести?! Не ерзать с капельницей в руке?! Ты кого шугаешься тут? Тебе этот человек помог вообще-то! — Влад держит крепко парня за плечи, не дает отодвинуться дальше, хотя дальше вроде и некуда, но кто знает, на что способен этот парень, ловит испуганный, полный ужаса чужой взгляд и сам замирает, понимая, что такое подделать и придумать не удастся, даже если захочешь. Матвеев напуган так, что трястись не перестает, весь содрогается крупно и дышит еле-еле, ища уже во Владе ответ на какой-то свой вопрос, но не находит ровным счетом ничего, или же не понимает просто, поэтому глаза отводит в сторону, — Дим? Но Матвеев, кажется, не слышит его слов, взгляд переводит на Костю и вновь теряет весь воздух, чуть ли задыхаться не начиная от того панического страха, что заполняет его, плещется через край, забрызгивая даже того, кто был более-менее спокоен до этого момента. Ему хочется сбежать, закрыться от всего этого мира, глаза себе выколоть, лишь бы не видеть того, кто сидит совсем рядом в кресле и смотрит на него тем самым взглядом, от которого по рукам ползут мурашки, а конечности леденеют. Сердце пропускает очередной удар, заставляет судорожно хвататься пальцами за кофту Влада, лишь бы понять, реально это или нет, лишь бы не потеряться в собственном паническом ужасе и отвратительных воспоминаниях, не отдаться во власть галлюцинаций. Ему кажется, что он все еще спит, что он вернулся на несколько лет назад, вернулся в то время, когда от него оставалась лишь серая тень, когда он даже человеком себя назвать не мог, когда он не знал куда податься и чем вообще может заняться, не умея ровным счетом ничего, когда он чувствовал всю грязь этого мира на своем теле, а краски ее разбавляли только после спасительной дорожки на старом потертом столе. — Нет… Ты не можешь тут быть, это просто галлюцинации, просто сон, — Дима машет головой из стороны в сторону, в попытке отогнать от себя это видение, но ничего не помогает, Константин никуда не уходит, смотрит прямо в его глаза и пожирает душу, копается внутри и переворачивает все защитные сооружения, до которых только добраться может своими длинными руками, от которых Матвеев получал всегда лишь одно — боль, — Ты мне просто снишься… Ты мне снишься! Это все лишь в моей голове! — парень хватается рукой за голову, волосы у корней сжимает и тянет, надеясь, что боль поможет проснуться. Все это настолько реально, что от этого тошнит, в горле ком стоит неприятный, а под ложечкой сосет так, будто сейчас случится что-то плохое, что-то ужасное и непоправимое. К глазам подступают слезы, дышать становится сложнее с каждой минутой, а паника и страх все никак не уходят, не оставляют в спокойствии и одиночестве. Дима смотрит на мужчину и поверить не может, что это реальность, поверить не может, что это все происходит сейчас с ним. Легче подумать, что это сон, галлюцинации, да что угодно, лишь бы не реальность, лишь бы не больная правда, — Я все сделаю! Все сделаю, что не захочешь! Правда! Только… Только, пожалуйста, можешь мне больше не сниться? Я прошу тебя… Пожалуйста… Прекрати мне сниться… — Я вообще ничего не понимаю… Вы знакомы? — Влад смотрит то на Диму, то на Костю, держит парня все также крепко, лишь бы тот капельницу не выдернул из руки, пока мужчина не поднимается на ноги и не достает из сумки новую ампулу и шприц, от вида которых Матвеев дергается в сторону, скулит еле слышно, разбиваясь на миллионы осколков и теряя себя с каждой секундой все быстрее. От всей этой картины у Олега сжимается сердце. Он все еще стоит в стороне, смотрит, не в силах оторвать взгляд и губы кусает нервно, понимая, что помочь ничем не может тому, кто так крепко засел в груди. Шепс просто не понимает, что чувствует, когда видит такого Диму, поэтому и решить не может, что нужно делать, чтобы тому помочь, внутри все смешалось в странный коктейль, в котором ингредиенты больше не разобрать. Лина же рядом дрожит в молчаливых рыданиях, смотря на друга, губы кусает до крови и всхлипывает так тихо, что Шепс не сразу понимает, что та плачет, а как понимает, притягивает ее к себе в объятия, решая, что так хоть кому-то чем-то помочь сможет, не будет стоять истуканом, боясь даже шаг сделать в сторону Димы. — Откапывал его частенько года три-четыре назад, — в голосе и на лице Константина никаких эмоций, когда как на его слова Дима весь напрягается, не прекращая следить за чужими действиями. Ему хочется рассмеяться в чужое лицо, хочется всем рассказать правду, но язык прилип к нёбу, ребра сжали легкие и сердце, пока пальцы продолжали сжиматься вокруг кофты Влада в надежде, что тот поможет, прекратит все это мучение и остановит эти пытки, но тот глух к немым просьбам Матвеева, лишь смотрит внимательно на Гецати и задумывается о чем-то, пропуская момент, когда Дима вырывается из его рук, легко перескакивает спинку дивана, прижимается к стене спиной и выставляет руки вперед, пытаясь защититься от того, кто заставляет его окунаться в самые ужасные воспоминания. — Не подходи… Блять, даже не смей! Иначе… Иначе я… — Дима чувствует, как болит рука от выдернутой капельницы, как ноет живот от удара и саднит в горле от удушения, но не может даже подумать о том, чтобы вернуться на диван, вернуться туда, где стоит главный герой его кошмаров и уходить явно не собирается, лишь смотреть продолжает, пока Матвеев все сильнее теряется в чувстве страха. — Иначе ты что? — Гецати спокоен, его лицо не меняет эмоций, пока мужчина наблюдает за чужим поведением, будто его совершенно это не удивляет, будто он видел это уже тысячу раз до этого, чего нельзя сказать об остальных. Влад, Лина и Олег смотрят на всю картину широко раскрытыми глазами, не знают, что делать и как себя вести в подобной ситуации. Все так непонятно и странно, что кажется бредом или вымыслом, но все происходит наяву, вся картина разворачивается перед их глазами, но легче поверить в это не становится. — Я все расскажу, слышишь?.. Все расскажу! Про тебя… про то, что ты сделал, про… — по худым и бледным щекам скатываются хрустальные слезы, от которых у Олега сердце сжимается, которые заставляют задержать дыхание, видя, как Дима боится, как Диме тяжело и больно говорить о чем-то, что давит изнутри и продолжает рушить остатки построенных баррикад. Парень разрушается изнутри, пока никто ничем не может ему помочь, никак не может уберечь от того, что ломает его словно волны песочный замок. — Ребят, может мы… — Влад пытается хоть как-то разрядить обстановку, успокоить их, но его прерывают. — Расскажешь, и что дальше? Кем ты себя выставишь? — на лице Димы мелькает ужас, сердце останавливается на какое-то время, и парень очень хочет, чтобы оно больше не продолжало биться, не запускало кровь по его организму, позволив просто умереть, чтобы не чувствовать той паники и безысходности, которые растекаются по венам ядом, отравляя все его существо. — … — Дима теряется в ответе, и этого хватает, чтоб Константин оказался рядом, схватил тонкие руки в профессиональный захват, развернул парня лицом к стене и прижал того плотно, чтобы даже шанса сдвинуться не было. Матвеев скулит так громко и пронзительно, всхлипывает, будто прося у ребят помощи, что от этих звуков внутри Олега все обрывается и падает вниз, рушится, оставляя после себя лишь бледный оттиск и слой пыль. Гецати вкалывает содержимое шприца в руку парня, который даже дернуться не может, чувствуя, как все силы на борьбу уже покинули его тело, как мотивация сопротивляться спряталась где-то далеко внутри, затаилась, не решаясь даже нос высунуть больше, подавленная страхом и воспоминаниями, задушенная на корню крепкой хваткой на запястьях. — Только попробуй кому-нибудь что-нибудь вякнуть, сразу окажешься там, где тебе уже давно самое место. И я знаю, что ты прекрасно понимаешь, о чем я тебе сейчас говорю, — мужчина говорит тихо, шепчет на ухо, замечая, как Дима под ним вздрагивает и закрывает глаза обессиленно, как по его щекам скатывается слезинка, тут же разбивающаяся о пол, а после он начинает оседать в чужих крепких руках. Константин переносит парня на диван, укладывает, подушку под головой удобнее устраивает, а после вновь вставляет иглу капельницы, внимательно рассматривая своего пациента, который лишь взглядом ненавидящим мажет по его лицу, не в силах и слова вымолвить, — Я вколол ему успокоительное дополнительно. Пусть прокапается еще минут 15-20, потом заставьте его стошнить, нужно прочистить организм до конца. Уложите спать, давайте обильное питье и легкую пищу, чтобы не раздражать желудок. Константин собирает свои вещи довольно быстро, но все также спокойно, кивает на прощание и покидает ошарашенную компанию, которая смотрит ему вслед и ничего даже сказать не может. Дима глазами медленно моргает, вперив взгляд в потолок и, кажется, вовсе потерявшись в пространстве. Лина подбегает к парню, первая отойдя от шока и ужаса, ладонью проводит по бледной щеке и всхлипывает, не в силах поверить, что вновь видит своего друга в таком состоянии. Девушка смотрит так сожалеюще, так грустно и пронзительно, что сил смотреть ей в ответ в глаза Дима просто не находит, прикрывает веки и молчит, пока внутри все рушится с грохотом, раздающимся в голове эхом вместе с чужими словами. — Че это вообще было… — Влад смотрит то на Диму, то на Олега, не в силах понять, что вообще только что произошло. Разговаривать об этом с Матвеевым сейчас бесполезно, а Олег явно таких подробностей о жизни своей влюбленности не знал, судя по его такому же шокированному лицу. Оставалась только Лина, которая знала намного больше них и могла хоть что-то объяснить, поэтому Череватый перевел взгляд на девушку, ожидая непонятно чего от нее, потому что та еще в самом начале дала понять, что чужих секретов раскрывать не будет. — Больше не зови его, слышишь? Больше никогда не зови его к Диме… — Лина плачет вместе с другом, слезы свои роняет на чужие мокрые щеки и пальцами по волосам гладит, пытаясь хоть как-то успокоить, забрать себе хотя бы немного боли. Ей хочется наорать на Влада, обвинить в том, что он позвал именно этого человека, хоть и знать не мог, что тот может быть знаком Диме, хочется врезать Олегу за то, что даже не подошел к парню за все это время, не прикоснулся, не помог, оставаясь в стороне, будто Матвеев прокаженный, больной, заразный. Она прекрасно видела в глазах Димы то бессилие и боль, с которыми он кидал взгляды на Олега, видела надежду и желание, чтобы он был рядом. Для такого травмированного человека, как Матвеев, такие желания по отношению почти что к чужому человеку очень важная вещь, очень значимая и необычная, такое стоит хранить в сердце, дорожить таким доверием и любовью. А Олег лишь стоял в стороне и молчал. Лишь смотрел на того, кто нуждался и в его помощи тоже. — Да я же не знал, что так будет! Откуда я знал, что между ними какие-то тёрки! — Влад не понимает, почему его винят, тут же защищаться начинает. Оно и понятно, он ничего плохого не хотел, у него и в мыслях не было навредить парню, а тут его чуть ли не прямым текстом обвиняют в этом. — Не просто тёрки, Влад! Он… Боже, это настолько ужасная история, это настолько отвратительно, ты даже представить себе не можешь, что он пережил!.. — Лина видит по глазам Димы, что тот не хочет рассказывать, видит, как еле заметно поджимаются чужие бледные губы, а пальцы сжимают ткань футболки. Он всем своим видом молит не говорить ничего, чувствует собственную вину и стыд, до сих пор не может принять прошлое и жить дальше, ненавидит себя за все, что сделал не так, — Не скажу, мой хороший, не бойся. Отдыхай, ладно? — девушка целует парня в лоб и наблюдает за тем, как Матвеев прикрывает глаза облегченно, сдается в руки успокоительного, почти мгновенно засыпая и оставляя их самих решать оставшиеся проблемы, — Отдыхай, а мы будем рядом, ладно? Мы тебя не дадим в обиду больше…"Сжимаешь руку в кулак Ты мне не рада, только Не уходи назад Можешь случайно заметить: самое лучшее Во мне слегка сломалось Это худшая причина, чтобы ты осталась"
тысячу раз — appliexe