"А принц кричал им вслед с башни: «Зачем мне золото и бумажки? Зачем мне руки, зачем мне ноги Если я одинокий? Я… Я такой одинокий»"
маленький принц — лсп
Саша никогда не мог определить, каким было его детство, счастливым или несчастным. У него были деньги, был хороший дом, все его желания выполнялись по одному щелчку пальцев, но то, каким способом были добыты и заработаны эти деньги… Они были омыты кровью, они появлялись на счетах семьи после смерти очередного человека, неугодного его родителям, неугодного их черному миру, они получались из бесконечных продаж оружия, из которого каждый день выпускали пули, лишая кого-то жизни и будущего, неба над головой и еще одного глотка кислорода. И Саша не мог сказать, что все эти люди были достойны смерти, просто потому что совершенно не знал, куда уходит это оружие и кто им владеет дальше, кто стреляет из него, в кого летят пули и кто от них умирает. У многих из них, из того бесчисленного числа людей, которые были убиты оружием, привезенным их бизнесом, были свои семьи, дети и родственники, о которых они заботились как могли, ради которых старались, ради которых всего себя клали на алтарь. Но могли ли среди убитых людей быть жестокие насильники? Люди, так же лишившие других жизни, здоровья или свободы? Могли, конечно. И Саша не знал после таких рассуждений совершенно, каким был вокруг него мир, черным или белым, наверное, серым как асфальт. Являясь первым ребенком в семье, он всегда получал от родителей все, что хотел, и отдать должен был немало — собственную жизнь нужно было положить на алтарь семейного бизнеса, хотел этого он или нет. Когда Саша был маленьким, в подробности его никто не посвящал, он просто наслаждался своим детством, наслаждался бесконечным количеством игрушек, любыми кружками и хобби, которыми только можно было заняться на дому, и книгами, которых в особняке была целая библиотека, собранная со всех концов света и бережно хранимая любимой мамой. Прочитанный в десять лет «Маленький принц» настолько запал в душу, что он не мог отказаться от перечитывания этой книги все последующие года, каждый раз находя в ней что-то новое, что-то скрытое между букв и не понятное с первого взгляда, но ярко различимое с десятого или двадцатого. Книги были его отдушиной, его любимым делом, за которым он мог провести весь день, если родители были слишком заняты, чтобы прийти к нему и поговорить о чем-то, поиграть в настольную игру или ответить на бесконечное количество вопросов в голове ребенка. Единственным огромным минусом своего детства Саша мог назвать отсутствие друзей, которое по началу и не замечалось вовсе, но со временем стало настолько ярко и четко ощутимым, что сбежать от одиночества даже в книгах стало невозможно. Старший Шепс учился на дому с бесконечным количеством репетиторов и с другими детьми почти не контактировал, слабо представляя себе, что там за огромным забором происходит, почему дети сбиваются в стайки и играют в прятки, развлекаются, копаясь в куче песка и не любят книги, оставляя литературу, заданную на лето, пылиться в шкафах, выбегая вместо этого на улицу, чтобы попрыгать по лужам. Саша чувствовал себя оторванным от этого огромного мира, но почти не думал об этом, отвлекаясь на мир воображаемый, мир, заключенный в бесконечном количестве букв и строк. Саша сбегал от мира, к которому не знал, как подступиться, погружался с головой в книги и корил себя за то, что опять не попросил у родителей поездку в центр Москвы на каток, где он мог бы познакомиться хоть с кем-то. Ему всегда казалось в детстве, что ему хватает родителей, репетиторов и бесконечного количества прислуги, с которой можно иногда увлекательно поговорить о чем-то, но сейчас, во взрослом возрасте, он прекрасно понимал, что это были лишь отговорки его больного одиночеством мозга. Ему не хватало родителей, пропадающих на работе днями и ночами, не хватало прислуги и репетиторов, которые на него внимания особого и не обращали, не отвечали почти на вопросы и уходили от разговора. Ему не хватало мира вокруг. Отсутствие друзей неожиданно быстро закрылось появлением в его жизни младшего брата и отошло на второй план, но никогда не уходило полностью, оставаясь легким флером одиночества где-то в грудине за слоем ребер и мышц. Олег всегда был непоседливым, за ним нужен был глаз да глаз, а постоянно занятые родители не могли дать ребенку нужного внимания, поэтому заменил их Саша. Он проводил с младшим братом почти все свое время, учил читать и рисовать, читал на ночь «Маленького принца» и следил, чтобы Олег не попал в очередную передрягу, когда младший брат с необыкновенной скоростью вылетал во двор и стремился покинуть пределы особняка, пытаясь исследовать весь мир за пару часов и познакомиться с как можно большим количеством людей за сутки. Олег всегда искал себе приключений и был настолько общительным, что не мог просто сидеть в четырех стенах и видеть одних и тех же людей день за днём, поэтому его пришлось отдать в частный детский сад, а после и в частную школу, где тот смог обзавестись кучей друзей, с которыми постоянно поддерживал общение, с которыми постоянно гулял и разговаривал по телефону, которых звал к себе домой, но никогда не приводил, потому что родители не разрешали. Саша тихо завидовал. Ему о друзьях можно было только мечтать, потому что общаться со сверстниками он особо не умел, просто не знал, что нужно говорить, как нужно себя вести рядом с ними, да и стеснялся, боясь оказаться в компании белой вороной, зная, кто и в какой книге отдал свою жизнь за прекрасную принцессу, но совершенно не разбираясь во всех этих странных словах, которые любили использовать подростки. На плечи дополнительно начинала давить ответственность за семейный бизнес, про который отец начал рассказывать ему все больше и больше информации, посвящал в секреты и давал советы как будущему руководителю всей это огромной противозаконной машины. Саша слушал, но поверить все еще не мог, что жизнь его уже расписана по часам, что ему нужно будет заниматься тем, что скажет отец, чего будут ждать от него заказчики и партнеры, что будет убивать людей и омывать его руки кровью. Лежа ночью в постели, он думал о том, кем мог бы стать, если бы его жизнью не руководил бизнес семьи… И не мог придумать. Саша не знал, кем он может быть, не знал, что умеет и любит, кроме книг, конечно, а потому просто тихо мирился со своей судьбой, все еще где-то в уголке души надеясь, что дело его семьи не окажется таким жестоким и страшным, каким кажется сейчас. Постепенно с тем, как все больше и больше полномочий появлялось у него в делах отца, он стал все чаще появляться за пределами огромного особняка, знакомился с важными и влиятельными людьми, которые являлись спонсорами или заказчиками подобных услуг. На одном из подобных мероприятий, где собираются все сливки общества, знающие, что творится за закрытыми дверьми и задернутыми шторами, Саша познакомился с девушкой, которая зажгла его сердце, заставив понять, сколько он потерял, сидя в четырех стенах и не стремясь открываться миру, погрузившись в мир книг и забыв о том, что где-то там, за пределами высокого забора, может быть другая жизнь. Мэрилин была прекрасной. Рыжие волосы, цепкий взгляд голубо-серых глаз и притягательная, сводящая с ума красота лица не могли оставить никого равнодушными. И Саша тоже не остался, вцепился взглядом в чужой образ и погряз в странных чувствах, о которых раньше только читать и мог. Он и не понял, когда сердце сжалось трепетно, а собственные мысли стали летать далеко от бизнеса семьи, постоянно возвращаясь к рыжим локонам волос и красивой улыбке, заставляющей трепетать что-то внутри и замирать на месте каждый раз при воспоминании того самого момента, когда их взгляды встретились в толпе. Мэрилин была яркой вспышкой, огненным вихрем, который сметал все на своем пути и переворачивал жизнь Шепса с ног на голову, забывая каждый раз ставить ее на место, оставляя в памяти след настолько невообразимо огромный, что забыть о нем не было никакого шанса. И нельзя сказать, что это ему не нравилось. Он утопал в чужом голосе, пальцами всегда стремился забраться в мягкие рыжие пряди и с замиранием сердца ловил каждый чужой вздох и движение губ, растягивающихся в мимолетной улыбке. Они действительно были счастливы вместе. Счастливы настолько, насколько счастлив может быть человеком, чья жизнь расписана по часам, а будущее строго предопределено. И в это предопределенное будущее ворвалась Керро, снося все на своем пути и меняя планы, заставляя думать о том, что бизнес этот, построенный на крови и насилии, не нужен ему, не нужен их семье, не нужен людям и этому миру, в котором все же может быть что-то хорошее, что-то блистательно красивое и очаровательное. Саше нужна была только чужая мягкая улыбка, блеск голубых глаз и рыжие локоны, семейное счастье и дети, безопасное будущее, в котором тебя не будут стремиться подстрелить конкуренты или засадить за решетку власть. Они действительно строили планы, рисовали в головах теплый дом и уютные диваны, малышей, бегающих по коврам и топающих босыми ножками, огромную собаку и сердитого, но любящего их кота. Фантазии казались такими реальными, что Саша утопал в них днями и ночами, грезил о счастье и витал в облаках, отстраняясь от семейного бизнеса все сильнее, все больше не желая участвовать в том, как именно они зарабатывают деньги на свою жизнь. Они были счастливы пару лет, пока в их отношениях не появился отец Александра. Саша не воспринимал чужие угрозы всерьёз, улыбался уголками губ, говоря напуганной Мэрилин, что все отлично, что отец перебесится и отстанет, но не перебесился, не отстал, и Шепс корил себя за такую легкомысленность всю жизнь, не находя ни одного оправдания, не видя ни единой причины не воспринимать слова чужие всерьез и продолжать напоказ выставлять свое счастье. Саша винил себя всю жизнь за собственное легкомыслие и неосмотрительность и спасения от этого тяжелого, давящего грузом на плечи чувства не искал, потому что не заслужил его. Тот день был самым обычным, ничем не примечательным, но ярко отпечатался в памяти кроваво-красным пятном. Они просто решили зайти за кофе перед небольшой прогулкой по набережной реки, задержались внутри небольшого здания дольше положенного, когда в кафе зашёл человек, явно своим видом указывающий, что не имеет определенного места жительства и безбожно пьет: его волосы были спутаны, висели комками у лица, а в них были запутаны листья и ветки, одежда, рваная и дурно пахнущая, трепалась при каждом движении бездомного и роняла на чистый пол кофейни какой-то мусор, а сам человек выглядел так, будто вот-вот упадет в алкогольную кому и не встанет больше. Мужчина качался из стороны в сторону, бормотал себе что-то под нос непонятное и шел к барной стойке, совершенно не обращая ни на кого внимания, будто завороженный двигаясь к своей цели и не думая о том, кто стоит у него на пути. Люди зажимали носы от вони, шарахались в стороны, просили кого-то выгнать бездомного на улицу, и Саша уже хотел было дёрнуть Мэрилин к себе, увести ее из кафе, когда мужчина неожиданно покачнулся в их сторону, влетел своей грудью в девушку, а та вскрикнула, глазами огромными голубыми уставилась на него и будто дар речи потеряла, замерев на месте каменным изваянием. Следующие моменты Саша помнил смутно, урывками и пятнами, потому что, запомни он все четко, точно бы сошел с ума. Он помнил оседающее на пол тело Мэрилин, пропитанную кровью блузу у сердца и яркий блеск ножа в руках этого бездомного мужчины. Уже после, когда прошло не менее двух дней со смерти его возлюбленной, его самой прекрасной Мэрилин, Саша понял, что все это было подстроено его отцом, решившим покончить со всей этой игрой в отношения жестко и радикально. Людное место нужно было, чтобы наказание за послушание стало более внушающим, более угрожающим, жутким, оно будто говорило, что так будет со всеми, кто последует против отца, что так будет со всеми, кто его не послушает, кто решит, будто может тягаться с чужими силами и не воспринимать его угрозы всерьез. В груди забурлил гнев, заклокотала ненависть, отравляя каждую клетку организма своим ядом, наполняя все тело отвратительным коктейлем, который хотелось вылить в самую жестокую месть. Саша не знал, что делать, как все привести в жизнь, но хотел отомстить, хотел вернуть отцу ту боль, которой его наградили за простое желание любить, за простое желание жить как все, уже даже план придумывать начал, как все провернуть, но не успел. Умерла мать. Умерла быстро и страшно, сгорела от болезни за какие-то месяцы и помочь ей никто не смог. Отец стал тусклой версией себя, почти не разговаривал и медленно затухал без любимой жены, почти не выходя на улицу, а все дела скинул на старшего сына и своих советников, подключаясь к бизнесу лишь тогда, когда это было крайней необходимостью. И Александр должен был успокоиться и смириться, отец тоже потерял своего любимого человека, страдал и медленно умирал изнутри, как это было и с ним самим, но не мог. Саша и капли жалости не испытывал к отцу. Ему было жаль маму, которая все детство старалась быть с ним рядом, которая все же находила крупицы времени для него и всегда старалась на его день рождения приготовить самый вкусный торт, но человека, убившего его возлюбленную, он жалеть не мог, как бы не хотел и как бы не настаивало общество, как бы сильны не были его устои. Жалеть того, кто своими руками все это подстроил, кто устроил из смерти его возлюбленной шоу на весь мир, он не мог. В груди до сих пор клокотала злость, бурлило желание отомстить, потому что смерти матери, совершенно неожиданной и тяжелой, было недостаточно. Нужно было, чтобы отец страдал, но не так, совершенно не так. И Саша не знал, что нужно делать, судорожно думал над планом мести, прокручивал в голове все варианты, но не успел даже приблизиться к чему-то, как отец ушел за женой, оставив двух своих сыновей одних в этом огромном мире вместе с бизнесом, омытым кровью. Саше пришлось взять под контроль всю эту адскую машину, прийти в себя от безумного горя по Мэрилин и маме в кратчайшие сроки и открыть глаза, чтобы увидеть, что творится вокруг. А увидел он то, о чем знать совершенно не хотел, не желал и не готов был. Олег жил по-своему, парнем обзавелся и отношений скрывать уже не собирался, светился ярче звёзд и чуть ли не летал по дому, когда собирался на очередное свидание, а рядом всегда крутился его лучший друг — Влад Череватый, выполняющий приказы по одному щелчку пальцев, убивающий людей с холодной головой и широко улыбающийся на глупые шутки. В груди вновь заклокотало что-то похожее на зависть и гнев. У Олега было все. У него были друзья и знакомые, была обычная жизнь, социум, школа и университет, была любовь, которая жила, дышала и была рядом. Это было несправедливо. Саша, который провел все свое детство взаперти, который учился лишь тому, что нужно для бизнеса своей семьи, который не имел друзей и нормальной социализации, который потерял любовь всей своей жизни и больше не мог смотреть ни на одну девушку, потому что в каждой видел только черты Мэрилин, чувствовал себя отбросом на фоне своего младшего брата, которому досталось все, чего он так хотел, о чем так мечтал и грезил долгими ночами в полном одиночестве. Ненависть застилала глаза, желание отомстить хоть кому-то за смерть Мэрилин, такую глупую и жестокую, никуда не пропало и нашло выход в Олеге, которому он стал действовать на нервы своими просьбами и приказами расстаться с тем парнем, потому что видеть кого-то счастливым было невыносимо. Собственное сердце, разбитое вдребезги и не склеенное больше, кровоточило, застилало глаза гневом, давило и заставляло сделать хоть что-то, потому что это было несправедливо, потому что ему счастья никто не дал, потому что его мир обделил. Разговоры ничем не помогали, Олег все ещё был без ума влюблен и не слушал старшего брата, почувствовав свободу от родителей и делая все, что только ему захочется, а потому в ход пошли угрозы, которые подействовали так, как надо. Олег с парнем расстался, но тут же изменился, стал серой копией себя, которую даже Влад растормошить не мог своим вечным оптимизмом и шутками. Однако расставание чужое утешения не принесло, как бы этого не хотелось сильно и как бы не желал этого Саша. В груди все ещё клокотало безумное, иррациональное желание мстить, и Саша решил, что больно должно быть всем, что он не должен один страдать в этой семье, не должен его брат быть выше него, не должен жить спокойно, как обычный человек, когда он всю свою жизнь положил на алтарь бизнеса семьи, все свое детство отдал репетиторам и книжкам, а его любовь просто закопали под слоем земли по чьей-то глупой воле. Он решил, что парень Олега жить не должен, жестоко, несправедливо, но кто вообще был справедлив с Сашей? Когда мир был справедлив с ним? Никогда. Авария, организованная по высшему классу, принесла радость и облегчение, но совсем ненадолго. Обезумевший от горя Олег быстро привел Сашу в чувства, заставив неожиданно задуматься обо всем, что произошло, обо всем, что должно будет произойти и происходило сейчас. Младший Шепс рыдал днями, кричал и чуть ли не в драку рвался, зная прекрасно, чьих это рук дело, но сделать ничего не мог, когда его держали два огромных охранника под руки, а Влад молчаливой тенью стоял за спиной и смотрел в сторону Саши таким взглядом, от которого мурашки шли по спине. Постепенно осознание жестокости и глупости собственного поступка начало доходить, но уже было поздно. Парня никто к жизни вернуть не сможет, как и склеить в новое сердце осколки. Олегу не нужны были извинения, он не заслуживал мести, он и не знал никогда о Мэрилин, а, если бы и знал, то точно бы поддержал Сашу в этой ситуации. Вина затопила все тело, стало трудно дышать, а собственные поступки легли на плечи неподъемным грузом. Саша часто приходил на могилу этого парня и стоял молча, цветы клал к холодному граниту и мысленно просил прощения, прекрасно понимая, что ничего этим не исправит, не изменит, к жизни человека не вернет. Он просто молча стоял и пытался найти в своей голове выход, потому что больше делать больно не хотел никому, потому что месть оказалась не ожидаемо сладкой, а горькой и терпкой, вяжущей и отвратительно пахнущей, похожей на кровь и мазут. Постояв у могилы неизвестного ему лично парня, в которого Олег был влюблен без ума, Саша шел к могиле Мэрилин, где рыдал долго, до темноты, до холодных сумерек и обеспокоенных вопросов смотрителя кладбища, до красных глаз и трясущихся рук, прося бесконечно прощения за свою глупость, за неосмотрительность, за легкомыслие. И ему, как обычно, никто не отвечал. Он каялся перед девушкой за все свои поступки, просил прощения у Бога, или кто там сидит на небесах, просил указать ему верный путь, но никто вновь не отвечал. Небеса к его просьбам были глухи, и Саша их прекрасно понимал, потому что заслужил это горькое одиночество и ненависть за собственные деяния. Саша просто больше не мог управлять этим бизнесом, не мог смотреть на то, как люди вокруг него страдают, как все это приносит смерть, как он зарабатывает деньги на чужой крови, как души теряются где-то на небесах лишь от одного глупого желания заработать денег на безбедную старость. В голове именно тогда начал зреть план, но для него нужна была одна важная деталь. Человек, который вновь заставит Олега поверить в любовь, который заставит его пойти против семьи, заставит бороться, заставит поставить на кон все. Таких, к сожалению, на горизонте не было — все любовники Олега были обычными парнями и девушками на короткий срок и, всякий раз, когда Саша приказывал бросить их, припугивал брата в манере их отца, тот расставался, отходил в сторону и вновь терялся в серых буднях, разбавляемых лишь Владом, который, кажется, прилип к нему словно банный лист после смерти возлюбленного лишь сильнее. Александр уже начал разочаровываться в своем плане, хотел было бросить все и забыть, но не успел. Откуда ни возьмись появился Дима. Обычные запугивания не сработали, как и угрозы грубой силой, и Саша понял, что это то, что нужно, это то, чего он так долго ждал, тот человек, который вновь заставил Олега бороться ради чувств. Дима был тем, кто вновь зажёг в Олеге что-то сильное, что-то трепетное и необъяснимое, заставляющее идти против собственного брата, заставляющее бороться и сжимать кулаки. Это было подарком судьбы для того, кто уже устал от всей этой круговерти смертей и боли вокруг себя, это было первым шагом к свободе, к полному успокоению их искалеченных душ. И Александр стал приводить свой план в жизнь. Первым стал звонок на телефон Влада, не на рабочий, а на личный. Шепс прекрасно знал, что Влад запишет звонок, сохранит его, но не знал, будет ли это использовано в дальнейшем, но закинуть удочку стоило, как оказалось в будущем, не зря. Пока Олег был в родном особняке и терзался сомнениями, слушая постоянные угрозы о том, чем же грозит для Димы отказ от принятия бизнеса в свои руки, люди Саши обвешивали машину младшего Шепса следящими устройствами, прослушками и маячками, чтобы всегда иметь доступ к местоположению брата и знать, когда стоит подкорректировать план. Папка, кинутая на стол, содержащая в себе достаточно весомый компромат, тоже была не случайной. Никто и никогда так не делал в их бизнесе, но Олег этого совершенно не знал, мало посвященный в бюрократию и основы темного мира, что и было на руку Саше. Никто не отдавал своим приемникам все документы и списки, не было так принято, потому что каждый в таком бизнесе ждал подвоха даже от самых близких людей и знал, что доверять нельзя никому, даже родным, потому что нож в спине не имеет принадлежности, не имеет кровного родства с кем-то и отношений. Это просто нож, просто горький урок и, в их бизнесе, конец всему. Саша все делал специально, в его действиях не было и капли импровизации, план был продуман почти идеально и лишь в некоторых местах имел мелкие недочеты, которые исправить никак не удавалось, но Шепс над этим работал. Кинул Александр папку с огромным количеством данных на стол специально, вышел из кабинета так же специально, чтобы у Олега было время все сфотографировать, сохранить в памяти телефона или отослать Владу, а после отпустил, прекрасно зная, что за машиной следят, в ней стоит прослушка, и все чужие планы, озвученные в пределах транспорта, будут известны. Оставалось только ждать, пока наживка будет проглочена и распробована. Необычный шифр на страницах был странной идеей, спонтанной в какой-то мере, которая могла сыграть не на руку Александру. Додуматься до этого было сложно, не каждому в голову придет разбирать странные цифры под чужими именами, но, зная, что Дима прекрасно разбирался в шифрах, используя их для работы с наркотиками, и получив эту информацию и от уже еле живого Жени, и от пышущего ненавистью к молодому человеку Константина, Шепс все же надеялся, что Матвеев все поймет. И Дима понял. Наживку распробовали так, как нужно, Олег нашел документы и под взглядом старшего брата, внимательно наблюдающего из окна особняка, спокойно уехал, забрав с собой ещё пачку документов с компроматом, которая должна была стать одним из последних гвоздей в его крышке гроба. Если бы родители их были живы сейчас, Саше бы точно не поздоровилось, но их нет, а Саша безумно сильно устал, чувствовал на своих плечах груз вины и не знал, что ещё делать. Его жизнь была бесконечным круговоротом из работы и крови близких людей, в которой не было и шанса на нормальное будущее, не омраченное ненавистью, болью и непомерно огромной кучей трупов. Нужно было со всем этим заканчивать, потому что больше не хотелось ничьих страданий, потому что сил больше не оставалось, чтобы видеть то, как твои собственные руки омываются кровью не заслуживающих смерти людей. Наемники, отправленные, чтобы припугнуть всю компашку заговорщиков, почему-то взяли с собой Константина, наплевав абсолютно на указания Александра о том, что все должно пройти без потерь и лишних людей, и тогда весь план дрогнул, карточный домик чуть не разрушился, чуть не похоронил под собой Диму, но парень оказался удивительно живучим. Александр прекрасно знал, что именно нашли его люди в темном лесу, четко видел фотографии припорошенного первым в этом году снегом тела Константина и знал, что Диме удалось чудом избежать смерти, но поверить в это не мог. Это точно тот парень, который трясся в его кабинете? Точно тот парень, который чуть не умер, выпрыгнув из окна квартиры, который убивал себя наркотиками долгие годы и не желал больше находиться в этом мире, потому что разрушен был основательно и бесповоротно? Саша не верил, потому что человек, столько раз чуть не убивший сам себя, боролся до последнего, хватался за жизнь обеими руками и рвался к свободе, что бы не происходило вокруг него. Жажда жизни все же била в нем ключом и была неимоверно сильна, как бы странно это не выглядело со стороны. Саша тогда выдохнул с облегчением, поняв, что его план продолжает действовать, сделав выговор своим наемникам и отправив их работать по-другому делу, строго запретив рассказывать что-либо о той самой ночи в лесу. Теперь же оставалось только ждать. Старший Шепс продолжал заниматься своей работой, зубы сжимал до скрежета и ждал, когда все это наконец закончится, когда на одной из приемок поставки оружия, его не скрутили полицейские. Это было совершенно неожиданно, слишком резко, но Саша не мог сказать, что нежеланно. Александр не сопротивлялся, не вырывался и не кричал ничего, как делали остальные его люди, застигнутые врасплох разоблачением и облавой, он просто молча сел в автозак, позволил надеть на себя наручники, а после дал все показания, рассказал, где лежат документы и какие поставки ещё ожидаются, с каким-то немым благоговением рассматривая стены камеры, в которую его затолкали, мажа взглядом по стеклам, закрывающим его от всего остального отделения и замирая неожиданно от вида того, кого здесь быть не должно было совершенно. В отделение забегают люди в форме и заводят Влада, который тут же приковывает к себе взгляды людей. Он ошарашенный, еле дышащий, шальными глазами мажущий по стенам и кусающий до крови губы, а также смертельно бледный, будто увидел перед собой саму смерть с косой. Череватый был в наручниках, мало понимал, что ему говорили, пребывая почти все время в своих мыслях и тихо просил, чтобы ему сказали, что с Димой все хорошо, пока следователи слушали запись телефонного звонка и хмурились, бросая тяжелые взгляды в сторону Саши, который все еще не мог понять, что происходит вокруг. Неожиданно в голову ударило осознание — они слушали тот самый звонок, на который Саша не ставил ставок, который использовал лишь как ещё один устрашающий прием, а его использовали против него, как последний гвоздь в крышку гроба вбили, дополняя и так огромный список улик еще одной, исполненной в жизнь всего час назад. На губах появилась еле заметная улыбка в тот момент, а сердце пропустило глупо удар от радости. Влад, кажется, сделал невозможное. Дима остался жив, как им позже сообщил адвокат Влада, и тот будто сам жить начал вновь, задышал и выпрямил спину, глаза прикрыл облегчённо, привалившись к стене камеры СИЗО и даже улыбнулся, до сих пор не веря в то, что его глупая, страшная в своей сути задумка сработала. У Саши адвоката не было. По крайней мере, он его не нанимал, никому не звонил, удивляя своим поведением бывалых следователей. Еще никто из тех, кто проходил по следствию с подобными делами, не отказывался от частного адвоката. Саша был первым. Государственного адвоката ему, конечно, назначили, но о своем освобождении Александр ни разу не просил, признавал вину и уточнял какие-то моменты, звеня наручниками и спокойно показывая на следственных экспериментах все, что его просили. Он был спокоен, не рвался на улицу и не пытался сбежать, будто так все и должно было быть, будто все это было его игрой, в которой только он правила и знает. У следователей и прокуроров от этого ощущения мурашки бежали по коже. Все было относительно спокойно, Шепс, давно смирившийся со своей участью, много думал о брате и постоянно пребывал на каких-то следственных экспериментах, пока в один момент СИЗО не потрясла новость о драке со смертельным исходом. Влад был мертв. Александр ни разу не думал о том, что его план может привести к смерти человека именно в такой момент, тогда, когда все должно было быть закончено, когда чужая свобода должна была быть уже очевидна и осязаема. Но все пошло под откос в самый неожиданный момент, вновь омыв его руки алой кровью и добавив еще один груз на плечи, которые уже ломились от тяжести собственных поступков. Влад был мертв, а он оставался в СИЗО, жил и дышал, продолжал давать показания и ждать суда, тихо надеясь, что эта жертва на пути к свободе станет последней.***
Суд проходил громко. Расследование закончили только спустя шесть месяцев, собрав максимальное количество доказательств и свидетелей, поймав всех, до кого только смогли дотянуться руками закона и ошеломительной памятью Александра, который сдавал своих подельников без капли жалости. Ему больше не хотелось жестокости, не хотелось мести, но этих людей, которые решили, что имеют право решать, кому можно умереть, он оставлять на свободе не собирался. На суде были и Олег с Димой. Первый смотрел тяжело, руку Матвеева сжимал незаметно и дышал через раз, всем своим видом излучая ненависть, чуть ли не плюясь от того, как ему неприятно смотреть на родного брата, устроившего ад на земле, заставившего его любимого человека пережить все эти страдания, все эти ужасы, заставившего его возлюбленного заново каждую ночь погружаться в то, что обычным людям даже в фильмах не показывали. Олег был бледным, кажется, похудел на килограмм десять и выглядел достаточно болезненно, на его щеках не было привычного румянца, а глаза не светились детским озорством. Саша прекрасно видел, как по брату ударила смерть лучшего друга, хоть он и пытался держаться, пытался все скрыть внутри и утаить от Димы настоящие чувства, но получалось у него это из рук вон плохо. Восстановившись почти полностью от всех травм, Дима, стоя в зале суда и видя недалеко от себя Александра, выглядел ужасно бледно, почти зелено, кажется, еле сдерживал приступ истерики или тошноты, иногда закрывая тонкими руками в татуировках рот и отворачиваясь в сторону. Пухлые губы были сжаты в тонкую линию, дрожали и кровоточили от того, с какой силой их кусали, руки дрожали вместе с плечами, а волосы были растрепаны и потеряли блеск, превращаясь в воронье гнездо. Димины глаза красными точками выделялись из всей толпы журналистов, адвокатов и прокуроров, блестели влагой, готовые вот-вот пустить мокрые струйки по щекам. Смотреть на них Саше было физически больно. Он не хотел, чтобы все так обернулось, не хотел, чтобы и Влад умирал, чувствовал себя бесконечно виноватым и не мог ничего объяснить, стоя за плотным пуленепробиваемым стеклом и дыша через раз. Дима еле сдерживал слезы, когда смотрел на человека, разрушившего его, подарившего огромное количество психологических проблем и страхов, убившего почти что его брата и покалечившего сотни судеб. Саша видел отвращение и немой вопрос в чужих глазах: «За что?». Но ответа он и сам не знал. Суд был долгим и тяжёлым. Дима с каждым заседанием становился все белее, Олег все злее. Но все закончилось одним обычным солнечным июльским днём, когда в зале суда прогремел приговор. Пожизненное заключение. Кажется, Олег тогда выдохнул облегчённо, взгляд поднял к брату, ожидая увидеть ненависть, жажду свободы и жгучее желание отомстить, и замер, увидев на чужом лице не ожидаемые злость, гнев или слезы, а улыбку. Улыбку, обращенную только к нему, к родному брату, такую знакомую, теплую, напоминающую о детстве и вечерах под теми огромными деревьями во дворе, о книжках и какао, о разбитых коленках и бесконечной заботе Саши. Тогда, похоже, Олег все и понял. Он головой мотал из стороны в сторону, крепче в объятиях сжимал рыдающего от облегчения Диму и не верил своим догадкам, которые простреливали голову одна за другой, приводя Олега в ужас, потому что, как бы жесток не был его брат, он был последним родным его человеком. Так вот почему все было так просто. Вот почему никого не убили раньше, почему все эти документы вообще попали в их руки, почему они смогли все это провернуть за спиной человека, у которого везде были уши и глаза в Москве, в регионах, по всей стране и даже по всему миру. Все же было так просто, почему он не понял раньше, что это был чужой план? Сердце затопило болью, захотелось броситься к брату, закричать, спросить, зачем все это, почему именно так, почему и этот человек решил отдать себя в жертву ради их спокойной жизни, но Дима, вцепившийся в его плечи словно в спасательный круг, не давал и шанса сделать шаг. Олег так и остался стоять и смотреть на брата, которого уводили из зала суда под аплодисменты журналистов и наблюдателей, пока в груди у младшего Шепса все рушилось, оставляя после себя руины.Спустя год после суда
"Но даже здесь я слышу этот запах сирени Который тебя сделал красным небом весенним Даже здесь я слышу этот запах сирени Который тебя сделал красным небом весенним"
настя — пошлая молли
Волны бьются о берег, разбиваясь о небольшие камни и достаточно крупные валуны, пока за горизонт опускается солнце, оставляя на небе розово-оранжевый след. У воды не холодно, в воздухе все ещё витает летнее тепло, а ветер поразительно приятно скользит по коже, будто обнимая тело, согревая своими неосязаемыми руками. Осязаемые же руки Олега не менее теплые. Дима глаза прикрывает, сильнее к чужой груди прижимается и взгляд от заката не отводит, замечая, как на небе начинают зажигаться где-то вдали первые звёзды. Наверное, где-то среди них есть и Влад, так ему думается. Он привык искать в звёздном небе самую яркую, самую огромную, самую отличающуюся от всех других звезду и называть ее именем своего брата, который так быстро и неожиданно появился в его жизни и так же резко исчез, оставив после себя в груди дыру, которую не заполнить ничем, не перекрыть и не заклеить, словно отверстие в стене новыми обоями. Дима не мог забыть о том, кто так легко ворвался в его сердце, кто так глубоко засел в нем, а после всего себя отдал ради чужого счастья, ради чужого будущего, ради чужой любви. Он не может забыть того, кто себя на алтарь чужого счастья положил, совершенно позабыв о своем, того, кто наплевал на свои чувства и сделал все, лишь бы они были счастливы и свободны. Влад не считал себя героем, не видел хорошего в мире и не считал себя достойным жизни, но Дима не мог его назвать никаким другим словом после всего, что они пережили вместе. Влад был героем, как бы сильно не любил такие громкие названия. В голове не укладывается, как такое могло произойти, как вообще все это произошло с ним и как все закончилось. Год после суда был отвратительно сложным, тянущимся резиной и наполненный бесконечными слезами и сожалениями. Психотерапия, которую они начали вместе с Олегом, давала свои плоды, но это было медленно, не так, как хочется всем, не по щелчку пальцев. Забыть Влада было невозможно, как было невозможно и забыть мертвое тело, лежащее на своём тяжестью, как было невозможно забыть боль от пулевого ранения в груди и страх перед следующим днём. Страх больше не открыть глаза. Дима безумно благодарен Олегу, который все это время был рядом, молча страдая где-то внутри себя, поддерживая и давая опереться на свое плечо, пока сердце по лучшему другу рвалось на части, а мысли все были прикованы к старшему брату, неожиданно открывая для него все больше и больше странностей в их деле, совпадений и несостыковок, которые без посторонней помощи явно не обошлись. Нет, Олег не простил Сашу, просто не мог простить его за всю ту боль, что ему причинили, что причинили Диме, но понял, осознал многое и перестал испытывать гнев и ненависть, погрузился в странную апатию и принятие. Саша все попытался исправить, исправил как смог, пусть сердце младшего Шепса уже и было изранено, разбито и склеено кое-как, пусть это уже и не вернёт ему того парня с яркими глазами и широкой улыбкой, но зато оставит жить Диму, с которым они стали ещё ближе, чем были до этого. Они почти не ссорились, почти никогда не повышали голоса друг на друга и жили в полном понимании, в полном принятии друг друга. Пощечина и обидные слова все еще были в памяти, но уже не имели того веса, не имели той болезненности, остались обычным событием из череды таких же. Дима не знал, простил ли, но точно не держал зла и не думал об этом, это просто было и все, из этого события был вынесен и усвоен урок, этого было достаточно. Диме было сложно. Ему было ужасно сложно вернуться к обычной жизни, начать гулять и дышать свежим воздухом, было сложно обрести свободу такой ценой, но он справлялся, потому что рядом были родные люди. Лина, узнавшая обо всем из новостей и не сразу, стала постоянным гостем больницы, лекции и нотации читала о том, что такое от друзей скрывать нельзя, но не злилась совершенно, как бы не хотела показать этого, как бы не хмурила брови и не упирала руки в бока. Она даже Луну привела как-то с собой, а та принесла рисунок и пару конфет, которые они вместе спрятали от вредной медсестры под матрас. Девушка вновь стала ярким огнем в его жизни, быстро сдружилась с Олегом и стала вытаскивать из апатии и его, записала их сама к психологу и постоянно проверяла, что они ходят, что занимаются своим здоровьем, что не пускаются во все тяжкие, а после посоветовала домашнее животное завести даже. В память о Владе. От этих воспоминаний на душе теплело, сердце заходилось судорожным биением, а глаза наполнялись слезами благодарности. Илья же был рядом недолго. По нему было видно прекрасно, как сильно подкосила его потеря Влада, пусть они и не были так долго знакомы, но это не помешало им сблизиться. Они будто душами связались, открыли друг другу какие-то секреты и стали роднее, чем это возможно вообще за такое короткое количество времени. Друг приходил пару раз в больницу, часто писал и звонил, а после сказал, что переезжает, что не может больше оставаться в Москве, что этот город его не принимает и душит. Дима лишь пожелал ему удачи, понимая, что и сам не сможет оставаться больше в Москве, слишком много воспоминаний, слишком много боли в одном городе. Илья уехал в Турцию, но часто звонил и писал, приглашал в гости на отпуск и отправлял забавные фотографии его собаки. Хоть он и бы далеко физически, душевно всегда оставался рядом, Дима это ценил. С Олегом они переехали в Санкт-Петербург, Дима вновь пошел работать в службу спасения после прохождения самого основного лечения не только в больницах обычных, но и у психиатра. Перед Викой он извинялся тогда долго, не хотел совершенно оставлять такой родной коллектив, но просто не мог уже оставаться в этом городе, не мог видеть набережную и постоянно вспоминать день, когда две судьбы разминулись на длинном пути — одна продолжила свой путь, а вторая отправилась на тот свет, оставив родных людей. Питер был холодным, влажным и серым, но Диме он нравился, как и нравился Олегу, который после суда остался без фамильного особняка, но с достаточно крупной суммой денег на счету, тут точно помог Саша, они оба были в этом уверены, но не удивлены, потому что с каждым часом раздумий об этом деле все становилось очевиднее и понятнее. Жизнь текла медленно, удушающе медленно, но они двигались вперёд, не забывая тех, кто им помог добиться свободы. Даже Марьяна их не забывала, звонила частенько, в гости напрашивалась, приезжала погладить черного кота с желтыми глазами по кличке Чери, которого назвали так в память о Череватом, готовила свой любимый суп, который никто не ел кроме нее, и рассказывала смешные истории со своей работы. Жизнь текла медленно, но постепенно переставала быть такой тяжёлой, такой удушающей и болезненной. Дима учился жить заново, Олег учился быть тем, кто свободен от семейного бизнеса и волен делать то, что хочет. Шепс даже работу нашел себе по интересу, а с заработанных денег оплатил им отпуск в Турции, правда жить они остались не у Ильи, как тот предлагал, а в отеле, чтобы не стеснять друга. И вот сейчас, стоя на берегу моря, слушая шум волн, Дима вспоминает обо всем, что с ним произошло за жизнь и думает, как ему повезло во всей этой круговерти событий встретить людей, которым он может довериться. Он думает, что мир не настолько жесток, что мир может быть мягким и любящим, может быть теплым и огромным, как в детстве, не желающим тебе ничего плохого. Дима смотрит на закат и думает о том, как бы ему хотелось показать этот вид Владу, как бы ему хотелось рассказать ему о том, каким мир бывает ещё, какими могут быть люди вокруг и как легко может дышаться, когда тебя не душит со всех сторон ужас скорой смерти. — Я скучаю по нему… — Дима говорит еле слышно, но Олег его слова прекрасно понимает, по спине гладит аккуратно, целуя куда-то в макушку и соглашаясь совсем тихо. Ему тоже Влада безумно не хватает, как бы он не пытался быть сильным и держать все в себе ради Димы, скрывать бесконечную тоску в глазах он не мог, не получалось у него носить маски так же легко, как и Череватому, — Я все время думаю, что хотел бы ему показать, рассказать… Куда хотел бы с ним сходить. Мы даже не знаем, где его похоронили, не можем прийти и даже у могилы постоять, цветы принести… Это слишком жестоко, — Олег его не перебивает, волосы нежно пальцами перебирает на чужой макушке и в закат всматривается, находя глазами самую яркую звёздочку и обращаясь мысленно к ней, прося прощения за все обиды, за все ссоры и недопонимания, за отнятую жизнь. Он просит прощения за все, даже за то, где вины его нет, потому что Влад всего этого не заслуживал, потому что он должен был быть счастливым и живым после всего того, что смог перенести на своих плечах в одиночку, — Я, наверное, уже с ума схожу, но… Знаешь, иногда я будто чувствую его рядом. Будто он вот-вот появится или он стоит рядом, будто сейчас опять шутить начнет в своем стиле... Даже сейчас я чувствую запах его духов… — Дима еле слезы сдерживает, принюхивается будто бы, действительно чувствуя запах духов Влада, будто бы он сейчас прижимается к нему, носом утыкается в плечо и обнимает так крепко, как обычно, находя в парне поддержку и заботу. От воспоминаний подобных становится тяжело дышать, в горле ком встает, а слезы с новой силой подступают к глазам. — Вау, принцесса, я и подумать не мог, что тебе мои духи так зайдут. Могу подарить, хочешь? — голос, звучащий из-за спины кажется каким-то слишком нереальным, но таким родным и знакомым, что сердце пропускает удар. Дима замирает на месте, от Олега отстраняется медленно, а после голову поворачивает и не может даже вдоха сделать, чувствуя, как в груди все сжимается в непонятном чувстве. — Влад?.. — Дима глазам своим не верит, хочет на Олега посмотреть, но не может, боится, что, если взгляд отведет, Влад тут же пропадет, оставит его одного, больше не появится никогда. Ему действительно казаться начинает, что он с ума сходит, но Череватый никуда не пропадает, улыбается широко и смотрит с таким ехидством, что врезать ему хочется, а после к нему подходит Илья и улыбается мягко, головой кивает, говоря без слов, что это все реальность, что это не сон и не мираж. И тогда Дима срывается с места, бежит изо всех сил по мокрому песку, не чувствуя совершенно, как волны врезаются в его голени, а после бросается в чужие объятия, не сдерживая судорожных рыданий, чувствуя яркий запах духов и не зная, что сделать хочется сильнее — убить Череватого или расцеловать его лицо, потому что он тут, он живой, он дышит. — Эй, принцесса, опять сопли свои по мне размазываешь, — в противовес своим словам Влад обнимает Диму крепко, улыбается счастливо и совершенно не стыдится собственных слез, которые скатываются по щекам мокрыми дорожками. Череватый голову поднимает, поцеловав Диму в макушку, и смотрит на Олега, который от шока все ещё отойти не может, смотрит на друга и не дышит, не зная, правда ли это реальность, или ему тоже кажется, — А ты меня обнимать не будешь? Я вроде бы ваши жопы спасал, достоин же хоть какой-то благодарности? И Олег срывается к лучшему другу, обнимает их вдвоем и слез не сдерживает, чувствуя, как в груди все разрывается от боли и счастья, от того, как нереально выглядит этот момент, как страшно представить, что все это сон, что он вот-вот глаза откроет в своей кровати и ничего этого не будет, но все слишком реально, слишком четко и ярко, чтобы все это после развеялось дымкой. Илья гладит их по спинам аккуратно, что-то говорит успокаивающее, и Дима ему безумно благодарен за это, пусть и не понимает пока ничего. Все им объяснят потом, а пока что они просто обнимаются на берегу моря, дышат друг другом и не могут оторваться, боясь, что все это закончится, когда их тела расплетутся. Все им объяснят за чашкой чая в домике Влада и Ильи, которые, оказывается, уже год как в отношениях состоят. Влад расскажет, что смерть его Марьяна подстроила и все так не было задумано совершенно, что он не думал о таком варианте, знал, что это почти нереально, но Романова оказалась женщиной упрямой, настояла на том, что попробовать стоит, подстроила все так, что ни у кого вопросов не возникло, а после помогла Владу выбраться за границу и сменить имя. Оказывается, теперь Влада звали Анатолий, Толик, как шутил сам Череватый, но так его, конечно, никто не называл, слишком уж забавно это было и непривычно. Перед тем, как уехать за границу и поселиться в Турции, Влад нашел Илью, пришел к его квартире и ждал под дверью четыре часа, словно бездомный кот, пока тот не вернётся со смены, чуть ли не испугал до смерти Ларионова тем, что жив, а после предложил уехать далеко-далеко, предложил жить у моря и сходить на свидание в какой-нибудь местный бар, на что Илья ответить отказом просто не смог. На вопросы о том, почему не объявился раньше, Влад молчал какое-то время, мялся под чужими взглядами, но все же признался в итоге, что стыдно было. Стыдно было за то, что Диму мог убить, что пошел на все это, что построил план за их спинами, да и нужно было, чтобы они оставались в неведении для суда, чтобы они не пытались роли отыгрывать, зная, что Влад жив, а правда думали, что он умер, что его больше нет. Дима тогда бьёт Влада куда дотянется, ругает его всеми известными словами в мире, потому что он целых полтора года не связывался с ними, сидел в Турции вместе с Ильёй и молчал, пока они с Олегом с ума сходили от ужаса, от горя, от той потери, какой совершенно не ожидали. Дима бьёт Влада за то, что он втихую все придумал, что не сказал им о своем плане, не решил уведомить о том, что сядет из-за этого плана на пожизненное и больше они никогда не увидятся, а Влад не сопротивляется, улыбается Диме и Олегу, который до сих пор от шока отойти не может, и в объятия их тянет, утыкаясь носом куда-то в макушку Матвеева и чувствуя, как по спине его аккуратно гладит Илья, а по щекам скатываются слезы. Наконец-то они свободны, думает он, наконец-то они могут просто жить, просто быть любимыми и любить. Они наконец-то могут быть теми, кем захотят, и это самый большой подарок от мира, который Влад получает за всю свою жизнь.Конец