***
Дни Рождения в слизерине начинали праздновать ранним утром, с поздравления именинника традиционной шуткой. Мальсибер и Эйвери разбудили Северуса около 6, но тут же оставили в покое и принялись вполголоса спорить, пока не решили, что самым смешным будет старое-доброе ведро холодной воды на голову. Мальсиберу пришлось идти разыскивать ведро и наполнять его в душе у соседей, чтобы Розье не проснулся от шума воды. Шутка удалась. Эван закричал от неожиданности, вскочил с кровати насквозь мокрый, отплёвываясь водой и мотая головой, но быстро пришёл в себя и сам посмеялся вместе с ними: — Мальсибер, у тебя, я смотрю, совсем не осталось фантазии — ну ничего, на твой день рождения я покажу тебе, как это делается. Мальсибер расхохотался в ответ и похлопал однокурсника по плечу: — Нет ничего лучше классики, приятель, иногда не стоит изобретать велосипед. Добродушно ворча, Эван отправился отогреваться в душ, а Мальсибер и Эйвери, завалились на кровать последнего, принялись обсуждать, чем нужно было обязательно заняться во время прогулки в город. Северус, скрестив ноги, сидел на своей постели с книгой в руках и наблюдал за ними с почти благоговейным восхищением. Он никогда не был сам частью этого беззаботного товарищества, никогда не умел легко принимать даже безобидные шутки, не умел шутить сам и с трудом поддерживал даже прохладные отношения с соседями по спальне. Но ему было почти приятно наблюдать за тем, как веселились в его присутствии другие, особенно когда эта забава была не за его счёт. На младших курсах он испытывал нечто подобное, смотря на Поттера с друзьями, но с тех пор робкий интерес давно превратился в едкую ненависть без нюансов и исключений. А слизеринцы, по крайней мере, его соседи по спальне, молчаливо позволяли ему быть частью их жизни, хотя он был так отчаянно не похож на них. — Снейп, — он вздрогнул от резкого окрика Мальсибера и только тогда заметил, что в спальне они остались одни — Эйвери и Уилкс тоже ушли в душевую, — мы решили скинуться и купить Эвану гитару, которую он хотел, — Северус принялся отчаянно вспоминать, сколько денег у него осталось с летних подработок, заранее зная, что их не хватит на изысканные запросы его одноклассников и замирая от жгучего чувства стыда, — давай, короче, скажем, что это и от тебя тоже, а ты потом как-нибудь отдашь. Северус быстро закивал со всё ещё пылающими щеками. По меркам Мальсибера это была огромная деликатность. Тот, впрочем, не был дураком и прекрасно понимал, что лишние пятьдесят фунтов у Северуса вряд ли скоро появятся, а значит, он ещё долго будет благодарен за проявленное великодушие и изо всех сил будет стараться раслпатиться, ответной услугой или помощью или очередным домашним заданием. Сам довольный тем, что покончил с неприятным разговором, Мальсибер почесал себя под лопаткой, потянулся по-медвежьи, откинул назад белокурую голову с широким лбом и первой юношеской щетиной, почему-то отраставшей на несколько тонов темнее, чем остальные волосы. Он подмигнул Северусу: — Покажешь нам сегодня, где у вас в городке можно купить пива. Студентов из Сан-Северина было легко узнать на улицах рыбацкого городка. Местные их не любили, хотя богатые школьники были едва ли не самыми платежеспособными покупателями многих лавок. — Тебе и так продадут, — усмехнулся в ответ Северус, но сам решил любой ценой держать их подальше от киоска, где закупался бурбоном после аванса его отец.***
Он оказался прав — стоило им отойти подальше от обычного маршрута школьников, и продавец, хотя и окинул Мальсибера и остальных подозрительным и заранее недовольным взглядом, не стал требовать документов у рослого и широкоплечего юноши, вместо школьной формы предусмотрительно надевшего дорогие джинсы и стильное серое пальто с шелковым кашне. Вооруженные шестью бутылками пива и мятой полупустой пачкой сигарет, сбереженной Северусом с лета, они отправились в ближайший сквер. Мокрые после ночного дождя дорожки устилали жёлто-красные листья, крохотные, похожие на остроконечные звёзды и огромные скругленные лодочки. Выдался редкий для осеннего побережья ясный солнечный день. Темнело ещё не слишком рано, и у них впереди был весь день, а завтра — бесконечно долгое ленивое воскресенье. Воздух был прозрачен и насыщен холодными солнечными лучами, отражающимися в лужах и будто придававших жизнерадостное сияние каждому золотому и красному листу. Даже простой парк на окраине небогатого городка, с выцветшими за лето лавочками и смешными в своей примитивной уродливости снарядами на детских площадках, представлялся молодым людям восхитительным, полным возможностей местом, олицетворявшим полную свободу. — Ну что, Эван, за тебя? Зашипели небрежно открытые о край лавки бутылки с пивом, звякнули друг о друга. Северус нашёл у себя зажигалку и дал прикурить сначала именнику, а потом и всем остальным. Когда хотел закурить сам (в пачке осталось три или четыре сигареты), поднялся ветер, он долго возился с тугим колесиком, тайно смущаясь, но потом Мальсибер встал и прикрыл огонь своими огромными ладонями. Шарфы и кашне были сброшены за ненадобностью, сшитые на заказ пальто — расстегнуты нараспашку, а Мальсибер вовсе остался в одном свитере. — И всё-таки жаль, что мы не в Лондоне — в этой дыре и с деньгами нечем заняться, — пожаловался Розье. — Именно поэтому твой отец и отправил тебя сюда, — назидательно вклинился Мальсибер — поберечь свой кошелек и твою девичью честь. Раздался дружеский незлобный смех, Северус тоже улыбнулся одними губами, а там и сам Розье довольно рассмеялся. — После выпускного, мальчики, мы наконец повеселимся — обещаю, через два года, первый раунд в Сохо с меня. — Смотри, мы же тебе припомним! — Одним раундом не отделаешься!.. Когда пива в бутылках заметно поубавилось, к ним подошла компания девушек-ровесниц, в тёмно-бордовой форме городской старшей школы. Местных студентов с учениками Сан-Северина тоже связывали сложные отношения. Полвека назад между юношами даже время от времени случались групповые побоища, но в последнее время взаимная нелюбовь ограничивалась недружелюбными взглядами во время выходов «мажоров» в город. Одновременно с этим ухоженные и холеные, а также предположительно баснословно богатые ученики с острова пользовались популярностью у местных девушек — хотя долгосрочные романы между столь разными кастами складывались редко. — Девушки, а вы почему в субботу в школьной форме? — дружелюбно поинтересовался Эйвери, мужественно-очаровательный в тонком кашемировом свитере цвета слизеринской зелени. Ему принялись наперебой рассказывать о каком-то мероприятии, с середины которого они сбежали. Та из них, что выглядела заводилой, крепкая девица с широкими плечами и буйной копной каштановых волос, требовательно спросила у Розье, безошибочно узнав в нём лидера: — Закурить не найдётся? — Спроси у моего друга? — он элегантно показал рукой на Северуса. Северус поднялся и, в душе волнуясь, но снаружи стараясь выглядеть невозмутимым, протянул ей сигарету и помог прикурить — на этот раз получилось с первого раза. Вокруг раздались одобрительные смешки, кто-то из однокурсников хлопнул Северуса по плечу. Девушка отсалютовала ему и улыбнулась — запах стирального порошка и приторно-сладкого дешевого парфюма смешался с дымом, и эта странная комбинация даже показалась Северуса приятной. — Я бы умерла от скуки, если бы мне пришлось по несколько недель сидеть безвылазно на этой скале! — драматично пожаловалась одна из школьниц, дернув головой в ту сторону, где в ясный день можно было разглядеть очертания острова. Она и её подруги ждали, что их начнуть переубеждать, но слизеринцы только сами расхохотались, громче всех — Мальсибер: — А мы как раз всё пытаемся выяснить, какие невероятные развлечения есть у вас в городе, но пока даже ваш уроженец не выдаёт эту тайну! После этих слов девушки быстро выделили Северуса, как непохожего на остальных, оглядели с ног до головы и кивком и полуулыбкой признали своим. — Вопрос не в том, чем именно заняться, а в какой компании, — наставительно произнесла широкоплечая вакханка, наслаждаясь тем, как и девушки и юноши встретили её призывные слова одобрительным гулом. — Если хотите, можем сходить к заброшенной школе, там классная атмосфера. — Без проблем — только купим ещё пива по дороге, — быстро сориентировался Эван. Северус усмехнулся про себя — он знал это место. В младшей школе дети любили рассказывать страшные истории про призраков и маньяков, нашедших убежище в заброшенном здании, но на самом деле школа была покинута всего за несколько лет до этого и ещё не успела по-настоящему одичать. Но у города не было денег на постоянную охрану пустого здания, поэтому стены быстро покрылись граффити доморощенных художников, а прогулка в полузатопленный подвал здания стала одним из обязательных пунктов испытания на смелость для местных подростков. Сам он тоже не раз бывал там вместе с Лили, и они дружно признали оставленную школу гораздо менее таинственной, чем аббатство, где учились они сами. Но непривыкшим к таким развлечениям однокурсникам должно было понравиться. По дороге к заброшке Северус чуть отстал от остальных — хотя ему нравился непривычный шум, дружеские шутки и тычки между одноклассниками, их неумелый флирт с девушками, от такого количество людей ему всегда становилось тяжело, и хотелось отдохнуть в одиночестве. Вскоре рядом с ним оказался Мальсибер. — А что, вполне нормальные девки, — хохотнул он, ощутимо пихая Северуса локтем в плечо. — А ты думал, по другую сторону залива только орки водятся? — криво усмехнулся Северус. Высокомерное отношение одноклассников к жителям города раздражало его, хотя за столько лет в школе он и сам начал незаметно разделять его — особенно, когда речь шла о его собственном отце. — Не обижайся, — ослепительно улыбнулся Мальсибер, тряхнув золотистой гривой, — Эван попросил узнать у тебя, не хочешь ли ты погостить у него на каникулах? Его отца не будет возражать, а мать позволяет ему делать всё, что хочется. Северус задержал дыхание. Он не ожидал такого приглашения, как не ожидал и того, что его сделают так просто, между делом, не требуя ответной услуги, не тыкая его носом в собственную бедность. Этот знак принятия в их круг, которого он так долго добивался, словно выбил из него весь воздух. Северус опасливо огляделся вокруг: почему-то ему казалось, что именно в этот момент из какого-то переулка появится его отец, пьяный в хлам к полудню субботы, агрессивный и одновременно отвратительно-смешной… Но Тобиас Снейп, конечно, не появился злым духом — он, должно быть, наслаждался своим законным выходным дома или в любимом баре. Северус собрался, коротко отругав себя за чрезмерную чувствительность, и кивнул: — Да, было бы неплохо.***
Уроки трудового воспитания — очередная выдумка директора, неизменно вызывающая насмешки среди самых богатых учеников Сан-Северина — проходили не в самом аббатстве, а у подножья острова, в рыбацкой хижине, переоборудованной под мастерскую. Хагрид, дородный здоровяк невероятного роста со спутанными угольными лохмами и бородой, даже через несколько лет продолжал считать себя смотрителем аббатства, а не преподавателем, и не знал толком, как ему справляться даже с дюжиной студентов. Если младшекурсники ещё побаивались его суровой внешности и громкого окрика, то старшие слишком хорошо знали скрывавшийся за ними мягкий характер и уже давно привыкли воспринимать его снисходительно. Хагрид не требовал от них слишком многого, позволял болтать на уроках и неизменно ставил всем отличные оценки, поэтому со временем между ним и школьниками установился своеобразный мир. Те, кто любил работать руками, помогали в его многочисленных проектах с охотой и даже относились с уважением к неловкому в общении и по-детски неуверенному, но удивительно рукастому великану. Все остальные большей частью делали вид, что работали, но не мешали открыто и старались говорить вполголоса. В этом году они начали со сборки тёплых грядок для школьного огорода на будущий и неторопливо продолжали заниматься ими вот уже несколько недель. Юноши и девушки работали вместе по настоянию прогрессивного директора, хотя добряк Хагрид и старался оградить женскую половину класса от слишком тяжелой или опасной работы. Северус, хотя и умел неплохо управляться с пилой и рубанком благодаря урокам отца, предпочитал поменьше показывать эти сомнительные среди слизеринцев навыки, чтобы не давать однокурсникам ещё одного повода сомневаться в себе. К пятому курсу он уже привык работать спустя рукава, а иногда и вовсе занимался своими делами в углу мастерской. Сегодня Эван и Эйвери решили прогулять, а Мальсибер чуть ли не единственный со своего факультета по-настоящему любил применять свою немаленькую физическую силу и с удовольствием сколачивал молотком ошкуренные светлые доски. Северус, хотя мыслями был целиком в проекте по естествознанию, тоже решил поработать, и даже получил одобрительное мычание от Хагрида, не привыкшего к такому усердию с его стороны. В хижине приятно пахло сосновыми досками и пыльным железом, стоял равномерный гул голосов, изредка прерываемый громким голосом Хагрида, переходившего от одной группы к другой и добродушно поправлявшего ошибки. Северус позволил себе так чрезмерно увлечься работой и своими мыслями, что не заметил, как в его сторону направился Джеймс Поттер. Он поднял голову, когда тот был уже совсем близко, но решил, что тот шёл поставить банку с краской на верстак в задней части хижины или взять другую кисть. Это, конечно, было непозволительной ошибкой. Когда расстояние между ними сократилось до одного шага, Северус почувствовал опасность, но не успел даже положить инструменты, не то что попытаться хоть как-то защитить себя. Поттер, не особо скрываясь и со своей фирменной самоуверенной улыбкой, шагнул ближе и перевернул банку с краской прямо на него. Северус вскочил, не издавая ни звука, но было поздно — на него уже смотрели со всех сторон, кто-то сочувственно, но большинство уже смеялось над очередной удачной шуткой капитана баскетбольной команды. Острое удушающее чувство унижение захлестнуло его с головой, ацетоновый запах отвратительно-алой краски заставил закашляться, тяжелые густые потеки пропитали мантию, стекали по волосам. Северус продолжал заходиться в приступе кашля, мечтая просто исчезнуть с лица земли. Поттер притворно заохал, подошёл ещё ближе и начал суетиться, изображая помощь, но следя за тем, чтобы самому не запачкать ни руки, ни одежду. Северус как в замедленной съемки видел, как тяжелые жирные капли краски падают на космический рисунок из концентрических кругов — след кроссовок Поттера на покрытом древесной пылью полу. Хагрид запричитал: — Ну что же вы так неаккуратно! С места вскочила Лили и возмущенно воскликнула: — Профессор, Поттер сделал это нарочно! Северус, дрожащими руками пытавшийся вытереть попавшую на лицо краску, но только ещё больше её размазав, обжёг подругу ненавидящим взглядом. Он знал, что она с её обостренным чувством справедливости хотела как лучше, но в такие моменты, когда обжигающая волна стыда вытесняла все рациональные мысли, не мог не винить её — она же не дура, и прекрасно знает, что сделает этим только хуже, а виноватым, ябедой и плаксой всё равно потом окажется Северус. Схватив испачканными руками сумку — оставлять её тут на милость Поттера и Блэка было немыслимо, он выбежал из мастерской, давясь слезами. Хагрид сочувственно крикнул ему вслед, чтобы взял у завхоза ацетона, и принялся успокаивать расшумевшийся класс.***
Едкий запах никуда не делся и в слизеринском дортуаре. Северус несколько часов провёл, пытаясь вывести краску с волос. На кожу попало немного, и он смог стереть её с лица и шеи подсолнечным маслом, но вот мантия была безвозвратно испорчена. Северус продолжал тереть рукав тряпкой, смоченной ацетоном, но уже не надеялся, что получиться. Хуже всего было то, что эта была его единственная форменная мантия (одна из трёх белых рубашек тоже пострадала, но её он мог носить и с пятном, под формой оно было бы не так заметно). Он даже не подскочил, когда в дортуар вошёл Мальсибер. Тот сморщился от запаха краски и ацетона и поспешил открыть окно. У Северуса не было сил, чтобы стыдиться ещё и этого — до вечера, когда вернуться остальные, как-нибудь выветрится. — Вот мудак этот Поттер, — с чувством сказал Мальсибер, и Северус поднял на него взгляд с благодарностью. — Подожди, сейчас посмотрю у себя… Северус думал о том, как будет просить у матери купить ему новую форму. Мантии Сан-Северина заказывали у одного-единственного портного в городе, и стоили они под сотню фунтов. После сборов в школу в августе у неё просто не было таких денег. Мальсибер долго рылся в вытащенном из-под кровати чемодане и наконец нашёл то, что искал. Он подошёл к Северусу и сунул ему в руку смятый шерстяной ком: С прошлого года остались, мне они уже малы, а тебе как раз будут. Северус развернул мятую, но почти новую форменную мантию с вышитым слизеринским гербом, на колени ему упала вторая такая же. — Да не надо… — хрипло пробормотал он, но Мальсибер только отмахнулся от его возражений и неловких благодарностей. — Бери, я же говорю, мне они не нужны, хорошо, что остались в чемодане с прошлого года. Только постирать надо.***
Внутренний сад аббатства был маленьким архитектурным чудом. То, что он практически висел в воздухе, цепляясь за скалу, как ласточкино гнездо, и то, что каждый фунт земли был поднят сюда из плодородных заливных лугов в нескольких милях к северу, и то, что петуньи и незабудки, томаты и баклажаны, водяной кресс и петрушка росли здесь почти в ста метрах над морем, было само собой разумеющимся. По-настоящему замечательной была тонкая деревянная резьба ограды, отделяющей сад от коридора между скрипторием, трапезной и внутренней галереей. Тонкая, словно кружево, она отделяла переходы с тяжелыми каменными потолками, по которым раньше ходили занятые сосредоточенные монахи, а теперь беззаботные школьники, от открытого скупому северному солнцу и морскому ветру пространства внутреннего сада. Опираться на узорчатые столбцы строго запрещалось, и это было одно из немногих правил в школе, за невыполнение которого наказывали по-настоящему строго. Но только на глазах у преподавателей — и когда довольные слизеринцы веселой гудящей толпой высыпали наконец из скриптория, переделав все задания на этот день, Эйвери не преминул поставить локоть на ограду и картинно откинуться назад. У Северуса зубы свело от такого неуважения к архитектурному памятнику, но оставалось надеяться, что Эван был достаточно умен, чтобы только делать вид, а на самом деле удерживаться на весу, едва касаясь древнего дерева. — Я уже думал, ты никогда не закончишь со своим эссе, — со скучающим видом протянул он, обращаюсь к Эйвери, но тот лишь рассмеялся, явно ни капли не волнуясь о том, какую оценку он получит за вымученное сочинение о Джоне Локке. Мальсибер, скрестив руки на груди, стоял перед огромным окном во всю стену — здесь должен был быть вход в новую церковь, которую так никогда и не построили. Заметив взгляд Северуса в сторону трапезной — хотя до ужина было ещё далеко — он достал из кожаной сумки через плечо свёрток из клетчатого кухонного полотенца и предложил однокурснику. — Свежее, только сегодня прислали, — пояснил он, отгибая полотняный край с бахромой — внутри было румяное домашнее печенье, не идеально ровное и поблескивающее нерастворившимися кристаллами сахара. Северус взял одно печенье и кивком поблагодарил. Было вкусно — интересно, это готовила его мать, или их кухарка? В детстве он всегда считал, что богачи вовсе не готовят — или по крайней мере не варят жидкий рыбный суп из дешевых остатков с рынка или пресную кашу на воде. Он мог себе представить, что некоторые состоятельные женщины могли с удовольствием печь сладости для единственного сына. Остальные продолжали болтать и обмениваться незлыми колкостями. Солнце светило не по-осеннему ярко, начинался отлив — Северус бросил беглый взгляд в окно позади Мальсибера на далекое побережье с отступающей полосой воды, но на самом деле не просто знал расписание приливов наизусть — чувствовал их той же частью души, что замирала без причины перед особенно жестокой издевкой Поттера или понимала без слов, когда Лили нужна была помощь. Её с детства знакомое, успокаивающее присутствие он тоже ощущал почти интуитивно. Во главе нескольких хаффлпаффок-младшекурсниц Лили занималась огородом, перехватив медные волосы немаркой косынкой. На первых курсах они оба выбрали работу в школьном саду как обязанность, которая должна была быть у каждого студента Сан-Северина (директор Дамблдор был большим приверженцем педагогических теорий о пользе труда). В начале прошлого года Северус решил поменять сад на библиотеку — там не так часто появлялись мародеры, да и всегда был кто-то из преподавателей. Лили тогда сильно обиделась на него, как он ни старался объяснить, что по-прежнему хочет проводить с ней время. Она если и заметила шумную развязную кампанию, то не подавала вида и продолжала, стоя на коленях, выкапывать из земли клубни георгинов и гладиолусов и аккуратно заворачивать каждый в серую бумагу на зиму. — Как ты думаешь, Прюэтт хотя бы читает целиком эти рефераты? По-моему, даже если вставить в середину кусок из Макбета, он ничего не заметит, — с веселым оживлением спросил Мальсибер. — Макгонагалл точно читает, — пожал плечами Северус, — а Прюэтт не задаёт ничего длиннее трёх страниц, так что вряд ли там удастся спрятать Шекспира, но попробуй, если хочешь рискнуть. Эван лениво щурил глаза на щедром сентябрьском солнце, не обращая ни малейшего внимания на то, что ему говорил Эйвери. Он долго следил взглядом за работавшими в саду, то и дело возвращаясь от маленьких чумазых девчонок-первачков к Лили. Ни с того ни с сего, он скривил губы в усмешке и выкрикнул: — Правильно, Эванс, работай как следует, всё равно после школы будешь мыть полы в своей деревне. Лили вначале даже не поняла, что он обращается к ней, и обернулась с искренним удивлением, но быстро пришла в себя и ответила, как всегда, хлестко и с достоинством: — Труд, Розье, сделал из обезьяны человека, но для тебя и твоих дружков, боюсь, и правда уже поздно. Розье заливисто расхохотался, запрокинув голову со светлыми кудрями: — Ну точно, мартышка, а я всё думал, кого ты мне напоминаешь. Лицо Лили раскраснелось, губы сжались в тонкую линию, Северус видел это краем глаза, не смея обернуться и прямо посмотреть в её сторону, зная, что должен был что-то сказать в её защиту (она-то всегда пыталась защитить его), но не мог заставить себя раскрыть рот и прервать радостный и добродушный поток болтовни Мальсибера, который будто нарочно не замечал происходившей в двух шагах ссоры и продолжал говорить о совершенной ерунде. — Пошли, парни, у нас есть дела поважнее, чем тратить своё время на это, — бросил Эйвери, оттолкнулся от столбца ограды, на который всё это время лениво опирался, и не оглядываясь, но и не позволяя себе торопиться, пошёл в сторону трапезной. Мальсибер положил широкую, тёплую даже через форменную мантию ладонь на плечо Северуса и настойчиво подтолкнул его в ту же сторону. — Кстати, мне же пришло письмо от родителей, меня тоже отпустили на каникулы в гости к Эвану — повеселимся там на славу все вместе, да? Северус механически кивнул, с трудом переставляя вдруг ставшие очень тяжелыми ноги. Мальсибер продолжил в красках описывать, как они будут играть в крокет в саду большого дома в Саутгемптоне, пить шампанское, которое в доме Розье не прятали от подростков, кататься с отцом Эвана на яхте, а по вечерам смотреть фильмы в домашнем кинотеатре в подвале. На выходе из внешней галереи Северус замешкался на несколько секунд, делая вид, что поправляет сумку, и незаметно обернулся. Лили так и осталась стоять посреди сада, выпрямившись в полный рост, в перепачканном землёй джинсовом комбинезоне, сорвав косынку, с яркой от гнева россыпью веснушек на лице и развевающимися на ветру как огненный нимб волосами.