«Одни объятия вместо тысячи оскорблений»

Вчерашняя ночь — чёртов аттракцион, то поднимающийся к самым небесам, то резко переходящий на понижение, ветром сталкиваясь с неподготовленным человеком. Кирилла не покидала мысль, что он попал в собственный сон: уж нереалистично выглядела картина минувшего дня, когда рядом спокойно, без всяких побегов, находился чересчур раздражающий ранее индивид. Парень лишился знакомого вкуса алкоголя, ощущая вместо него приторность по самому кончику языка. И этот их продолжительный зрительный контакт вызвал импульсы, отдающиеся повсюду. Его аккуратно выстриженные волосы с небольшой чёлкой, светлые радужки, где переливаются все оттенки одновременно, в частности небесно-яркие и глубинно-тёмные, слегка подрагивающие от холода руки, длинные пальцы, как у него, только предназначенные для куда более полезных вещей. Не зря юноша посвятил свои юные годы различным хобби, которые со временем могут стать чем-то больше. На ум приходит только древнегреческая статуя, посвящённая некому божеству; Макаров — настоящее олицетворение внеземных сил, какие потрудились над созданием себе подобного. Гречкин готов материть его с ног до головы, однако вряд ли он отречётся от слов, что куратор — это ходячее искусство, только со своими замашками. Сонный вид сироты позади привёл Кирилла в недоумение: как вообще этот мальчишка может язвить, ехидничать, смотреть на богатых свысока и умудряться вызывать тонну эмоций у мажора? Под маской дерзости скрывается загнанный обществом ребёнок, который старается выместить злость и не проиграть. Богачу нравится эти целеустремлённость и неподвластность, которые кипят и бурлят в крови. Ему, подобно кукловоду, привычно управлять людьми, дёргать их за нити и переставлять на своей шахматной доске так, как будет угодно. Только это становится невозможным, когда одна-единственная фигура решает всё сама, не подчиняется приказам. Лёша стал первым, кто нарушил привычный порядок, установил свои правила и дал знать, что он знает себе цену. Гречкин специально стоял посреди лестничного пролёта, дожидаясь ответа. Он нелепо сморозил «спокойной ночи» и старательно быстро пронёсся наверх, но всё же остановился и, услышав тихое «спокойной», спокойно вернулся к себе. Комната встретила теплотой, комфортом; Кирилл без всякого желания покидал родное имение, однако сейчас согласен находиться в четырёх стенах, лишь бы не разрывать связь между ним и младшим. Глаза отказывают закрываться, шторы задёрнуты до конца, блокируя доступ свету и днём, и ночью. Голова наполнена чем только можно: запах марихуаны ещё очерчивает кончик носа, алкоголя нет и подавно — он попросту успел выветриться после купаний и тех бешеных взглядов, какими одаривал его «рыжик». Парень прикусывает щёку, чувствует сладкий привкус из-за выступившей из раны крови. Всплывает воспоминание, как рукой вытирал чужой подбородок, слишком мягкий под грубыми пальцами мажора. Интересно, где у Макарова ещё есть родинки, помимо лица? Воображение рисует своеобразные картинки, напрямую связанные с куратором. Кирилл крутит головой, избавляясь от представленного; слишком неправильно, пошло, какого хрена вообще происходит. Он вспоминает суровый понедельник, их разговор, местами плавный и дружелюбный, но одна фраза «мы не друзья» ломает стекло, разбивает на миллиарды мелких осколков, что впиваются в тело и оставляют продолговатые шрамы. Их мимолётное соприкосновение, шок, набежавший со всех сторон и охвативший разум Лёши, а потом его скорейший уход. Гречкин предположил тогда о неуместной контакте, который застал того при самых глупых обстоятельствах. Тогда же всплыл ещё один вопрос, который до сих пор остаётся непростой загадкой: может ли Кирилл ему нравится? Не важно как именно: будучи простым человеком, подопечным или парнем — последний вариант хочет вызвать внутри богача омерзение, но отдаётся лишь неизвестными вибрациями. Ему впервые приходится так много думать вместо того, чтобы забивать гвозди в непробиваемую стену; аналогия уж чересчур напоминает настоящее положение дел. Глаза смыкаются под рассвет, когда уже абсолютно нет времени на сон. Утро начинается для двенадцатиклассника около одиннадцати часов. Тело, словно полностью опустошённое, двигается через силу, на которую парень не рассчитывает от слова совсем. Голова гудит, в ушах что-то безостановочно звенит, а руки сами по себе дрожат. Просьба Макарова вчера всё-таки имела вес: поплаваешь в холодной воде — заболеешь. Гречкин редко подхватывал простуду, чувствуя неуязвимость по отношению к миру вокруг. Теперь же он готов отдать гору имущества ради постельного режима ближайшие пару дней. Кирилл не может избавиться от возникшей недовольной физиономии младшего, который начнёт затирать «я же говорил». Это слишком — опять это слово — принципиально ему. Парень доходит до душевой, умывается, приводя себя в порядок и рассматривая с каждой стороны. Круги под глазами, подобно светофору, особенно ярко выделяются на бледной коже; губы местами обсохли, нос заметно покраснел. Он хочет громко ругнуться, но чихает, почти что ударяясь головой об зеркало. Прекрасное начало выходного дня. Принятие душа приводит его в более-менее здравый вид. Тёплые капли стекают по телу, очерчивая уголки продолговатыми следами. Хочется получить долгожданное облегчение, но не зря именно под потоком воды поднимаются темы о великом и насущном. В пизду. Гречкин наскоро вытирается, надевает футболку со спортивными штанами и бредёт обратно. Общежитие — пустое, детей не слышно даже на улице, кроме мелких, резвящихся возле стадиона. Кирилл иногда видел появлявшегося там Лёшу, который учил пятиклассников особым баскетбольным приёма. Староста действительно всего себя отдаёт таким играм, видимо успевая за один матч прочувствовать целую жизнь и весь спектр эмоций. Для мажора это сравнимо с несколькими самокрутками или дорожками. Способы разные, но эффект тот же. Он находит среди разбросанных вещей телефон, включает и видит несколько пропущенных от отца. Удивительное событие, застопорившее парня на несколько секунд. Палец находит кнопку звонка и включает динамики, дабы не корчиться с гаджетом под ухом. Мужчина берёт трубку спустя секунд пятнадцать. —Здравствуй, Кирилл,—голос сквозит холодом, какой уже давно стал привычным для его сына. Этот диалог — очередная формальность. Гречкин задумывается над какой-нибудь несуразной шуткой, но его мысли прерывает низкий тембр.—Некрасиво сначала не отвечать, а потом и вовсе молчать. —Здравствуй, отец. Я ходил в душ. Весомая причина для пропуска звонка? —Почему ты не на выставке?—двенадцатиклассник пытается вспомнить о подобном мероприятии, перебирает мысленный список дел, однако, увы, такого события там нет. —Какой ещё, нахрен, выставке? —Разумовский в Эрмитаже сегодня собрал вашу школу для ознакомления с современным искусством. По крайней мере, мне именно так сообщил куратор ваших параллелей. Теперь повторяю ещё раз: почему ты остался? —Заболел,—бросает легко, словно это нормально. С обратной стороны слышится покашливание. —Ты редко болеешь. —Прикинь, сбой в матрице. Надо же внести в жизнь разнообразия,—Кирилл слышит тяжёлое дыхание, от которого ещё больше раззадоривается.—А чё звонил-то? Тебя типа волнует, езжу я на экскурсии или нет? —Хотел узнать, жив ты вообще или нет,—Гречкин-старший прокашливается, а позади слышатся посторонние голоса.—Кстати, по поводу осенних каникул. Остаёшься в школе. —С чего бы вдруг?—у парня намечались отличные планы со старой компанией, которая умела отрываться сутками напролёт. Однажды отец обнаружил их в собственном доме, когда сам должен был находиться на важной конференции. Мерзкие воспоминания вынудили взрослого принять такое решение, что выглядит вполне логично. Однако Кирилл не Кирилл, если не вынесет кому-то мозги. —Меня мало устраивает то, с кем ты общаешься. Ещё одной подобной выходки я не потерплю. Надеюсь, что в «Семирамиде» нашлись достойные друзья, которые способны подать правильный пример?—ага, самые что ни на есть порядочные и достойные. Один только Макаров чёртов святоша, но они «не друзья». Ублюдская фраза. —Конечно, папань, высшего сорта. Ты не переживай, мы тут отменно живём. —Если тебя выпрут из очередной школы, я, клянусь, заберу у тебя все деньги и будешь жить, как сиротки из детского дома,—о, ну тут они с Лёшей сойдутся на равных. Интересный опыт. Куратор обрадуется этой новости или начнёт издеваться? —Буду мысленно готовиться,—произносит уже в пустоту Кирилл, улавливая звуки гудков. Ничего нового не произошло — отец прощается по-своему. Мажор касается спиной мягкой простыни, включает телефон и начинает понемногу изучать пропущенное за последние часы. Значит, начиная с девятого и заканчивая двенадцатым, классы поехали культурно обогащаться. В ленте мелькает новый пост куратора: снимок изображения, где мужчина лежит возле собственной могилы, а краткая подпись гласит «Ты». Гречкин невольно воспроизводит ночной разговор, который, вероятнее всего, никак не взаимосвязан, но… «—В раздевалке тогда ты казался увереннее. Что случилось? —Ты» Он незамедлительно ставит лайк, оказываясь первым. Снова. Первого сентября богач сделал это прикола ради, но теперь действует целенаправленно, дабы привлечь внимание, сконцентрировать его на себе. Очевидно, что Макаров заметит, недовольно фыркнет, всё равно покраснеет и старательно спрячет взгляд от настырных друзей, которые явно не поймут, чего от обычного мальчишки добивается такая персона. Головная боль, как назло, усиливается, нога беспрестанно ноет, а тело дрожит даже при теплоте. Кирилл напрочь забывает про таблетки, еле как спускается вниз и выбирает обед из имеющегося. Снаружи слышатся новые звуки: сначала скрип колёс о подъездную дорожку, следом — гомон подростков. Повар странно косится на белого, как полотно, старшеклассника, почти интересуясь его самочувствием. Мужчину прерывают голодные школьники, толпой ввалившиеся внутрь. Он молча выдаёт порцию странного супа — не то чтобы мажор любитель подобных блюд. Среди вошедших маячит знакомая рыжая копна, исчезающая из виду благодаря Альберту и Косте. Парни усаживаются рядом, выкладывая из рюкзака сэндвичи. Гречкин изгибает бровь, усмехаясь и делая глоток кремовой жидкости. На вкус та ощущается, как что-то неземное — в худшем смысле. —Знаешь, о чём мы тут подумали,—начинает первый, поправляя слегка съехавшие очки. Кирилл, ради науки, задумывается над его красотой, делает некоторую оценку; раз он обращает внимание на внешность Макарова, то почему не может сделать такого с другом.—Ты прямо человек-загадка: сначала пропадаешь в один день, теперь — снова. Даже без предупреждения. Богатые, конечно, с причудами, но может объяснишь, что произошло? —Хватило порции, почувствовал себя не очень, всё,—двенадцатиклассник не хочет оправдываться, да и врать тоже. Вряд ли компания поймёт его пристрастие к эмоциям других, особенно — специально подчёркивает — своего куратора. —А с Ритой что? Она пришла и стала возмущаться, какой ты полный козёл. —Надо было кое-что прояснить, не вдавайтесь в подробности,—от еды постепенно начинает мутить, из-за чего Гречкин тупо отодвигает тарелку.—Приношу извинения, конечно, но я пойду полежу. Альберт изумлённо осматривает одноклассника, видит, как тот начинает шататься при ходьбе, и подхватывает в нужный момент, пока парень не касается лбом кафеля. Люди повсюду озираются, начинают шептаться; корабельные крысы, иначе никак. Костя появляется рядом, захватывает плечи и тянет друга к выходу. Перед мажором сплошной калейдоскоп с различными бликами: местами яркими, местами тёмными и блеклыми. Он ощущает поверх себя десятки беглых взглядов, полнящихся недоумением и безразличием одновременно. Кроме одних — знакомых, до боли уже родных, которые могут смотреть либо с издёвкой, либо с тревогой. Лёша даже привстал, дабы разглядеть подопечного, сдерживая себя от необходимых порывов. Только попробуй оправдать это своим положением, чёрт возьми. Друзья помогают преодолеть большое расстояние, затаскивают наверх и кидают обмякшее тело на кровать, переводя дыхание. Альберт суетливо осматривает комнату, надеясь найти хоть что-то полезное. —У меня карманной аптечки нет, можете не пытаться. —Ну ахеренно,—Костя фыркает.—Можем тогда в город сгонять, купить чё-нибудь. —Если тачку одолжишь, то съездим быстрее,—подмигивает второй. Гречкин нащупывает ключи на тумбочке и кидает им связку. Они просят сидеть смирно, удаляясь за дверь. Мажор прикрывает глаза, мечтая исчезнуть отсюда далеко и надолго. Горло сушит, нос чешется, тело произвольно тянется к теплу, отчего приходится его накрыть одеялом. Отвратительно — единственное слово, каким можно охарактеризовать сегодняшнее состояние. Иногда он проваливался в сон, теряясь среди густых стенок лабиринта, а иногда просыпался, менял положение и продолжал изучать глубины подсознания, сталкиваясь лицом с собственными страхами. Его будит тихий стук по двери. Парень хрипит, но разрешает зайти, а когда видит Лёшу, то бледнеет сильнее, будто его окатили холодной водой. Сирота, будто на цыпочках, проходит к кровати, удерживая левой рукой наполненный чем-то пакет, правой — кружку, от которой стремительно улетучивается пар. И опять это не наигранное волнение, вызывающее очередную бурю в сердце старшего. Почему ему так необходимо быть рядом? Макаров выкладывает возле двенадцатиклассника пару таблеток, баночку с сиропом, витамины и заканчивает это гематогеном. Гречкин наивно улыбается. —Я вроде не маленький, чтобы меня задабривать такими вещами,—куратор усмехается, протягивает чай и дожидается, пока Кирилл делает глоток. Жидкость неприятно обжигает внутренности, отчего тот морщится.—Он с лимоном? —Есть возражения?—качает головой.—Вот и всё. Здесь половина моих снабжений, можешь оставить себе, раз заболеть для тебя — целое событие масштабом с красную дорожку,—юноша замечает, что на него смотрят и не переводят взгляд полторы минуты, потому морально спотыкается и замолкает. —Ты же предупреждал про болезнь. А я ослушался. Понесу наказание,—парень смеётся, видя, как Лёша иронично закатывает глаза. В комнате чересчур добрая атмосфера, вызывающая предчувствие возможного подвоха. Староста пристально следит, оббегает зрачками покрасневшее, предположительно от температуры, лицо и сам от чего-то смущается. —Уже без разницы. Заболел и заболел. Придётся лечить,—он натыкается на любопытный взгляд Гречкина.—Лечиться. Тебе. Самостоятельно. Почему к медсестре не пошёл? Вы вроде молча нашли язык. —А что, ревнуешь?—мажор закусывает щёку, осознавая, в какое положение поставил юношу. Тот будто теряется прямо на месте, раскрывая упаковку с градусником.—Или я снова сказал «бред»? —Для больного ты настырный, не находишь?—увиливает от ответа; юркий, но не хитрее своего подопечного.—Нет, не ревную, если тебе так интересно. Это ведь ты спрашивал у Риты, встречаемся мы или нет,—теперь уже Макаров ставит его в тупик. Сирота еле заметно приподнимает уголки губ. —Мне было интересно. Вы так мило смотритесь вместе, разве не очевидный вопрос? —Может,—Лёша жмёт плечами, протягивая градусник Кириллу.—Мерь,—приходится слушаться, уж слишком у того строгий взгляд. Они молчат минуту, выдерживают напряжение от возникшей ситуации.—Тебя удовлетворил ответ?—снова рушит весь мир одним предложением. —Вполне. Почему не с ней? Рита вполне приемлемая кандидатура такому, как ты. Знаешь,—Гречкин ухмыляется,—вы оба такие строгие, но можете быть абсолютно другими. Как будто есть некий переключатель, каким пользуетесь когда самим захочется. —Тебя устраивают только развязные и азартные люди?—вопрос ребром. —А ты хочешь подходить под мой типаж?—куратор откровенно пялится, не отводя взор, специально испытывая собеседника. Очевидно, что он тот ещё игрок на чужих нервах: умело вертит струнами, надавливает и изредка рвёт их. Лёша маловероятно сможет увернуться от услышанного, так как ответ подразумевает либо «да», либо «нет». Подмышкой непрерывно начинает пищать. Кирилл, переставая моргать, достаёт электронный прибор и изучает возникшие цифры. Макаров неожиданно вырывает и анализирует сам, предотвращая возможность солгать ему. —Тридцать восемь и три. Плохо дело. Пей таблетку, я тебя обеспечу ужином. —Нет необходимости, мелочь,—звучит позади, где ещё недавно дверь была закрыта. Богач обнаруживает в проёме Альберта, который недовольно облокотился на стену и ожидал дальнейших действий. Лёша слегка оборачивается, холодными глазами — но чертовски красивыми — оглядывает появившегося старшеклассника и прикусывает нижнюю губу.—Можешь идти, нам няньки тут не нужны. —Спасибо за информирование, но я его куратор и имею право посещать своего новичка. Если ты хочешь возразить, встретимся в учительской. —Успокойтесь, от вас и ваших споров голова болит,—Гречкин прерывает интереснейшую дискуссию, делая глоток чая.—Альберт, ты сгонял? —Да, но тебе тут, походу, уже целую больницу притащили,—парень проходит и кидает пакет на кресло. Макаров встаёт и отклоняется к двери, пытаясь слиться со стеной. Мажор хочет остановить его взглядом, но молчит, знает, что конфликт разожжётся по-новой. Юноша почти покидает комнату, однако специально останавливается и бросает почти незаметное: «Да». Радужки, где горит яркое пламя, становятся гуще. Лёша исчезает так же быстро, как и его броский ответ. Друг подозрительно сощуривает глаза, готовясь задать тысячу и больше вопросов. Внутри — полное умиротворение, сопровождающееся приближающейся бурей, которая скоро накроет с головой.