«Одни объятия вместо тысячи оскорблений»

«—Его Кирилл зовут, на год старше. Знаешь, вот прям олицетворение слова «мажор». Весь напыщенный и важный. Невыносимый, так проще. Всякий раз пытается меня выбесить. —И у него это получается, да? Ты мне сам говорил, что таких надо просто игнорировать. Неужто не получается? —Да вот походу ему подобное отношение не нравится… —Что значит «не нравится»? И какая вообще разница, если вы друг другу никто? Или стоп… Лёша! Так между вами что-то есть всё-таки?» Алексей Макаров далёк от понимания любви не только семейной, но и другой, наполненной более яркими красками. Всё, что у него имеется,—это сестра, заменяющая любого другого. Её улыбка — олицетворение целой Вселенной, и что тогда ещё надо для счастья? Однако когда юноша выбрался за границы их привычного мира, то увидел многое недоступное и странное одновременно. Отношения между бывшими одноклассниками, ещё времен детского дома, казались какими-то неправильными: девушки абстрагировались от всего, уделяя внимания возлюбленным, тогда как те могли поступать благородно или, наоборот, мерзко. Случалось и так, что он слышал слезливые возмущения представительниц женского пола, которые жаловались на спутников жизни за их безразличие, холодность, непостоянность. Сирота даже пытался утешить их, но получал в свой адрес «ты такой же», «иди к своим пацанам» и тому подобное. Впечатление от слова «любовь» складывалось само по себе: чьи-то броские фразы, внешняя обстановка, встречающиеся по пути светящиеся счастьем парочки, ответ Игоря, где он составил целый монолог, посвящая мальчика в такие неизведанные дебри, объясняя, как человек помаленьку начинает терять своё собственное «я». Диалог с Лизой — напоминание, что Лёша такой же, как и остальные. Ему свойственно чувствовать, делиться эмоциями и впечатлениями, стать кем-то больше, чем изначально. Появление Кирилла Гречкина в жизни — сплошное разочарование по всем фронтам. «Мажорчик» обрёл необходимость доставать его тут и там. Эти проворные глаза, широкая улыбка, даже без воздействия наркотиков, покачивающаяся серёжка, иногда невольно привлекающая внимание к себе. Парню удаётся заполнить собой всё внимание, лишить куратора возможности переключиться, дать передышку. Изо дня в день двенадцатиклассник находит способы их встречи, а если не получается, то идёт напролом, дабы добиться невозможного. Та неделя, которая топила Макарова учёбой и дополнительными мероприятиями, не осталась пустой: юноша натыкался на любопытный взгляд, старался прятаться, но потом случайно — или нет — сталкивался с ним посреди коридора; Альберт опускал нелестные высказывания, тогда как Гречкин воздерживался от комментариев. Теперь вдруг устраивает ему персональную встречу, организовывает целую поездку к реке, давит и давит, вытесняя жизненно важные потребности и заменяя их собой. Ни с чем не сравнимое ощущение: ты находишься наедине с мыслями, отвлекаешься, посвящаешь вечер чему-нибудь любимому, а голова полнится одной фигурой, какую прогнать не удастся под дулом пистолета. Изредка появляющиеся на столе исписанные бумаги, где за километр виднеется острое очертание челюсти, буквально кричат о том, что старосте нужна помощь. Психологическая точно. Их разговор — игра, по истечении которой кто-то останется в выигрыше, а кто-то уйдёт поражённым. Вопрос про типаж застал Лёшу врасплох. Что это значит? Какой контекст? Не может ведь Кирилл так измываться над младшим, но, зная его характер, всё это вполне подходит старшему. Он молча обдумывал услышанное, мусолил предложение на языке, разбирая по составу. А каков вкус у сына богатенького отца? Стройные девушки, модели или такие же миллионерши, готовые выйти с ним красиво и изысканно, показывая, что Гречкин — птица высокого полёта. Сама компания, состоящая из Альберта и Кости, является показателем общества, в каком вырос парень. Тогда что ему нужно от Макарова, который разве что способен вытирать коврик и встречать словами «ваше милосердие»? Староста предполагал, что подопечный — любитель поиздеваться, причём тщательно и с избытком. Думал до совместной ночи, этой бездумной поездки, взглядах, в конце концов сам диалог сумел подловить обоих и завести неведомо куда. Он сказал «да», отбросив отрицательный ответ подальше. Юноше почудилось, как Земля начала быстрее вращаться, сбивая его ближе к чёртову «мажорчику». Лёша мог отшутиться, сделать вид, что происходящее вокруг - жалкий сон. Однако ему доверились; открылся тот, чьё сердце напрочь замуровано под слоями снежных гор. Сирота ждал чего угодно, но не честности, которую он премного ценит. Макаров напоследок заметил, как сильнее расширились зрачки Кирилла, чем от тех же марихуаны или кокаина. Ему почему-то отчётливо запомнились эти глаза, наполненные жаждой и безумием. В этот раз всё обстояло иначе: искренне, неожиданно для них обоих. С того дня они больше не виделись. Началась очередная неделя, однако текущая ощущается по-другому. Отсутствие одной значимой детали повлияло на весь механизм разом. Двенадцатиклассники — пустая группа, в какой ни души, ни красоты. Альберт, судя по всему после увиденного, ожесточился, решил минимизировать появление младшего в собственном личном пространстве, а потому ходил с гордо поднятой головой и почти сплёвывал каждый раз при виде него — хоть этот жест пахнет дешевизной. Костя свою агрессию выливал во время уроков физкультуры: за лето тот знатно улучшил форму, отчего двигался уверенно и проворно. Лёша чаще падал, обрабатывал раны, но продолжал вырывать победу из чужих зубов. Глаза горят адским пламенем, сердце бьётся каждый раз, когда ему не удаётся найти выбеленную голову. Он стал подкладывать гематоген каждый день, как собака, дожидающаяся хозяина. При одной из болезней Анастасия Викторовна прикупила ему целую стопку, которая так и лежала нетронутой. Макаров вечерами прокрадывался на четвёртый этаж, иногда забегая к друзьям и проводя с ними вечера, запихивал батончик в дверную щель и также шустро исчезал. Юноше хочется оставаться за завесой происходящего, не вмешиваться, но тотчас если что помочь подопечному. Гречкин после очередного подарка умудрился написать краткое сообщение, от какого сирота почти залез на стену из-за возникшего смущения. «мог бы и заглянуть, мышка» «я устал тут один валяться» — пришло следом. Тогда он сидел бок о бок с Ильёй, параллельно делая домашнюю работу по английскому. Саша болтал без толку, обсуждал предстоящую игру в пятницу, когда уже должен начаться официальный турнир, проводящийся до конца декабря. Потом победителей, как обещают, отправят на городские соревнования. Друг переполнялся мотивацией, пытался поделиться ею другим, но получал только уставшие физиономии, занятые разбором новых тем. Четверг предзнаменовал более-менее спокойный день: Макаров, отучившись, отправился заниматься подготовкой декораций для праздника учителей. Ему пару составили Марина, несколько ребят из младших классов, а также Рита с друзьями, где, ожидаемо, не оказалось ни Альберта, ни Кирилла. Лёша бы удивился, увидев их, списав это на приближающийся конец света. Куратор устраивается возле широко подоконника и панорамного узкого окна, по ту сторону которого творится осеннее безобразие в виде непрерывного дождя и завывания ветра. Юноша аккуратно выводит кисточкой буквы, подчёркивает их светлыми и тёмными оттенками, даже прикусывает инструмент от нетерпения увидеть результат. Двенадцатиклассница некоторое время просидела рядом, обжаловала напряжённые дни, поинтересовалась самочувствием друга и полюбопытствовала касательно Гречкина и того «нездорового» интереса, что мажор проявлял к нему. Староста пожал плечами, ответил незатейливое «кто ж его знает», позднее переводя тему к чему-то менее напряжённому. Он иногда ощущает на себе обиженный взгляд Марины, какая всё ещё дулась за субботнее утро. Макаров незаметно подсаживается рядом, перенося все приборы и умудряясь почти упасть, однако его спасает одноклассница, тут же засуетившаяся. —Лёш, ты как? Не ударился?—куратор качает головой, принимая нормальное сидячее положение. Перед глазами будто пронеслась вся жизнь, наполненная либо яркими негативными воспоминаниями, либо нереально положительными.—Тебе помочь с плакатом? Выглядит красиво, но работы тут…—она оценивающе осматривает подделку.—Хорошо хоть, что пятое октября не завтра. —Марин,—юноша обрывает девушку, перехватывает руку и смотрит на неё долго, взвешивая последующие слова. Одноклассница по-своему красивая, привлекательная многим другим парням: её тёмные ореховые локоны местами кудрявятся, радужки — горячий шоколад, а на руках повсюду виднеются родинки. Лёша внутри воет от непонимания; ему нужно искать себе такую партнёршу, которая будет рядом и поддержит в сложный момент, но вместо этого вырывает пряди и ищет встречи с грёбаным «мажорчиком»,—прости меня. То, что я тебе сказал тогда эмоционально при поездке, никак не оправдывает моё поведение. Я вижу, что ты пытаешься закрыть глаза, однако,—он задумывается, улавливает её медленное расслабление,—ты единственный человек, который сможет помочь сейчас. —Что-то случилось?—девушка отрывается и кисточкой проводит по белым участкам. —Как понять, что тебе нравится человек?—Марина застывает, зрачки изучают веснушчатые щёки, в то время как нежная кожа напротив обретает красноту. Макарову страшно разбить это юное чистое сердце, огорчить своими мыслями, не относящимися к ней. Она молчит некоторое время, пока остальные постепенно расходятся, оставляя их наедине. —Ну… наверное, ты сам это поймёшь. Смотришь на него и ничего, кроме радости или сопереживания, не испытываешь. В болезнь готов сидеть рядом, даже если сам рискуешь подхватить простуду. Ищешь встречи, добиваешься внимания. —А бывает такое, что нет определённых чувств, но внутри при виде этого человека всё застывает?—девушка наивно улыбается. Возможно, её веселят вполне обыденные вопросы, о каких Лёша не думал ровно до последних дней.—Я серьёзно. —Извини. Бывает, конечно. Любовь — обширное понятие. Ненависть к таким людям воспринимается тоже иначе. Или неприязнь. Приходится копаться в самом себе, чтобы найти объяснение этому. Порой хочется так много сказать, но слова сами застревают и остаются спрятанными,—горячий шоколад медленно остывает, будто она начинает что-то понимать.—А во внешности кажется идеальным всё, особенно какие-то неприметные детали. Как у тебя веснушки, например. —Разве они незаметные?—усмехается Лёша, заканчивая обводить буквы. —Ну для многих это обычный аспект. Есть и есть. Влюблённый человек, наоборот, выделяет их,—Марина поникает, сама, видимо, углубляясь в разговорную тему.—Лёш, ты ведь не для друга спрашиваешь? —Не знаю,—юноша глупо усмехается—Не хочу тебя обидеть, но, судя по твоим собственным словам, тебе симпатизирую именно я, а взаимности нет и вряд ли будет,—они смотрят друг на друга; девушка боится перевести взгляд, тогда как глаза говорят за себя.—Почему именно ты? Мне казалось, что ты, как никто другой, поможешь разобраться и сделаешь это даже не ради меня, а ради собственного… успокоения?—куратор неуверенно пробует успокоить одноклассницу, ощущая, что неминуемо тонет в грязи.—Я желаю тебе только лучшего, поверь. И мне бы неминуемо повезло, если бы эти чувства удостоились такому человеку. —Перестань, блин,—девушка сквозь слёзы улыбается, подсаживается ближе и отвлекает старосту от дела.—Давно стало понятно, к чему приведут мои мечты. И я успела забить на это. Ситуация в автобусе — показательная. Ты никогда не проявлял ко мне агрессии, всегда умудрялся быть рядом, как друг. Поэтому ты способен понравиться любому, даже самой чопорной даме или, не дай Бог, Гречкину,—тут Макаров готов рассмеяться, но счастье от взаимопонимания перекрывает недостатки.—Главное, что если тебя будут обижать, то ты сообщи. Мы с Ильёй и Сашей будем твоей непробиваемой защитой. Они отвлекаются, подводят итоги декорациям и создают приблизительный план школы, раскидывая по траектории что и где должно находиться. Сирота просматривает список оставшихся дел, подмечает необходимое на ближайшие дни и записывает себе в телефон касательно музыкального кружка. Марина успела прибраться, оставила записку руководящему мероприятий и стала дожидаться Лёшу. —А кто тебе нравится?—юноша оборачивается, округляя глаза от столь неожиданной фразы.—Ну честно, или это огромный секрет? —Скорее просто вопрос времени, но может и вовсе несбыточная мечта. Как только разберусь в себе, то обязательно сообщу,—он искренне поднимает уголки губ.—Обещаю. Покинув кабинет и закрыв его напоследок, ребята прощаются и отправляются кто куда: Марина собирается заглянуть в учительскую, заодно занести ключи, а Макаров стремится вернуться домой, дабы переварить прошедший разговор, оставивший после себя лёгкость, нежели предполагаемый стресс. Староста мысленно отключается, совершает движения произвольно, умудряясь здороваться по пути со знакомыми. Усталость одолевает его, мутит рассудок, доводит до беспорядка, какой ощущается вокруг. Крутится одно непрерывное «любовь-любовь-любовь». И разве он подвластен испытывать это чувство к кому-то? Дарить подарки, лицезреть красоту человека, иметь право на эти обыденные вещи? Кирилл — южный полюс его планеты, далёкая и необъятная страна, наполненная таблетками, реками алкоголя и денежными деревьями. Северный же является обратной стороной, где вместо настоящих морей и песков — карандашные рисунки, ноты и льющаяся по экватору мелодия. Их миры — одна сплошная антитеза. Если Гречкин займёт собой каждую частичку пространства, то кем по итогу останется Лёша? Юноша доходит до своей двери и натыкается на чьё-то тело; сверху доносится усмешка. Глаза хищника оглядывают запыхавшегося куратора, зрачки снова инстинктивно расширяются. Макаров почти ойкает, однако его заталкивают к себе в комнату, избавляясь от возможных лишних ушей. Двенадцатиклассник, уже как родной, проходит глубже, занимает стул возле письменного стола и пристально смотрит. Парень умело сводит с ума, создаёт условия, подобные тем, что доводят до клаустрофобии. Староста бросает рюкзак, вызволяет оттуда гематоген и протягивает его старшему, который довольно принимает подачку, указывая на стоящие две наполненные кружки. —Это что?—глупый вопрос задаёт сирота, заранее зная ответ, но желая услышать голос, какого лишился почти неделю назад. —Чай. Ты же приносил мне, когда я болел. Сейчас вижу то же самое: ты знатно заебался,—горло по-прежнему хрипит, однако Лёша находит в этом своеобразный плюс. Его низкая тональность вызывает волны мурашек, от каких ещё чуть-чуть и можно упасть. —Разве ты не на больничном? —Выписали сегодня. Завтра, между прочим, игра,—он получает укоризненный взор, вызывающий усмешку.—Не ссы, всё равно существует освобождение. Буду как зритель, только плакат осталось сделать. Наш класс, хотелось бы верить, уделает вас, но если ты будешь в хорошей форме, то не оставишь и шанса. —Будешь болеть за своих? —Боюсь, что следить за двумя объектами выходит за рамки моих возможностей,—юноша приподнимает бровь.—Надеялся остаться без внимания? Я дождусь твоего сокрушительного падения. Или победы,—Гречкин обводит глазами поверхность стола, находя что-то интересное для себя. —У Альберта не будет много вопросов? —Знаешь, я привык держать личное в секрете,—как ярко он выделяет слово, давая непостижимый намёк; куратор сглатывает.—Ух нифига,—незаметно для хозяина комнаты Кирилл вытаскивает несколько припрятанных от чужих рук рисунков, испещрённых лицом одного и того же образа. Макаров тихо матерится, тогда как «мажорчик» достаёт всё больше произведений искусств.—Твою налево, ты ещё и тайный художник? Мог и сказать напрямую, я бы позировал ради такого. —Заткнись,—Лёша осознаёт бесполезность иной реакции, ожидая, что её старший примет только на радость. Двенадцатиклассник останавливается, удерживая в ладони отличающийся от других рисунок: искренняя улыбка, запечатлённая не так давно, после ночной поездки, а в зрачках виднеется падающая звезда. Куратор, если бы мог, спрятался, но сейчас его словно поймали голым. —Пиздец красиво,—и опять этот жест, как на картине; сердце пропускает несколько ударов, старается удержаться в грудной клетке, но уже готово выбежать и затеряться среди непроходимых лесов.—Заберу себе? —Да пожалуйста. Мне твоей физиономии и здесь хватает. —Какой же ты пиздабол, Лёша. Гречкин встаёт напротив младшего, сокращает расстояние, заставляя того упереться в шкаф. Радужки полнятся летающими светлячками, разрушающими тёмные уголки, где прячутся истинные чувства Кирилла. Он проводит пальцами по мягким волосам, треплет их как угодно, так по-собственнически. Макаров теряет бдительность, расслабляется и поддаётся навстречу, приоткрытым ртом улавливая спёртый воздух. Стук эхом разносится вокруг, отчего оба отшатываются; староста прикусывает губу, мысленно начиная ненавидеть внезапно вернувшийся реальный мир. Из коридора слышится голос Ильи. Как объяснить присутствие его врага в комнате лучшего друга — лишь предстоит узнать.