«Одни объятия вместо тысячи оскорблений»

Раньше Лёше казалось, что ничто не может быть хуже чувства, оставленного после предательства в отношениях. Тебе изменяют, лгут, говорят небылицы, лишь бы «личное оставить при себе». Людьми руководствуются порой безумные эмоции, охватывающие разум и управляющие марионетками, отчего они сами себя подталкивают на отвратительные поступки. Раньше Лёша считал, что по-настоящему любящий человек будет оберегать вторую половинку, бороться за неё, даже когда это грозит собственной жизни; насчёт себя он вряд ли готов дать подобные обещания, а потому не стремится переступать через обыденность и создавать нечто новое. Юноша не видит смысла искать пару, если взамен ему будут плевать в лицо и откровенно издеваться. Его бывшие знакомые из детдома, которые, может, с виду представляли собой адекватных личностей, по итогу становились безжалостными и отрешёнными. Наверное, таковой и является причина, из-за которой пробуждается первобытный страх, живущий как внутри головы, так и под кожей, будто рой муравьёв или ос нашёл комфортабельное пристанище. Однако сирота рискнул, поставил на кон почти всё, отдавая сердце и душу незаурядному богачу. И ведь с виду Кирилл мало чем отличается от остальных себе подобных: иногда надменный, иногда грубый и язвительный; эти факты запросто перечеркивает нежность, проявляющаяся более очевидно, когда дело касается самого старосты. Тем не менее, скелеты в шкафу, а то и целый склеп, упоминавшийся ранее,—одна из возможных проблем, какая способна спонтанно проявиться, подставляя обоих. «Сторонись его… ничем хорошим это не закончится. Гречкин до добра не доведёт» — говорил тогда Гром и, без всяких удивлений, остался прав. Многие прекрасно понимали, каков «мажорчик» на самом деле. Да что уж скрывать: вся Россия наслышана о вечеринках, проведённых внутри семейного особняка, где раз за разом творилась настоящая дичь — Лёша намеренно залез поглубже в интернет, дабы выкопать руками могилу, желательно свою.  Когда появились первые подозрения, он терпел, ждал, следил, мысленно выделяя подозрительное поведение или нехарактерные ему действия. Помимо изредка расширяющихся зрачков парень мог долго бесперебойно говорить, потом же — лежать и втыкать, утопая среди мыслей далеко за пределами видимой Вселенной. Часы летели стремительно, пока Кирилл продолжал пребывать в состоянии невесомости, будто его тело сейчас не здесь, вблизи любимого человека, а наверху покоряет облака и доселе недостижимые высоты. Вторые «симптомы» — покраснение глаз и заложенный нос, на что Макаров обратил внимание через несколько дней. Необязательно быть конспирологом, дабы уметь выявлять особенности организма. Тот объяснялся подхваченной простудой, всячески незаметно для себя потирая колумеллу. Лёгким прищуром нетрудно уловить небольшую сыпь, отлично выделяющуюся среди остальной белой кожи. Да и аппетит двенадцатиклассника оставлял желать лучшего; ел маленькими порциями, подолгу перебирая ложкой или вилкой в тарелке. Куратор обладает превосходным зрением, отчего видит гораздо больше, чем предполагается изначально. Сотни вопросов роятся в голове, сводя с ума каждый раз, когда хочется напрямую выяснить что не так; но неизвестная причина сигнализирует словом «нет» и постепенно Лёша приходит к осознанию естества этого существа. Альберт врывается резко, наполняя тишину комнаты своим тяжёлым дыханием. Очки съехали, волосы перестали светиться при любом попадании луча лампы, дыхание пришлось переводить пару секунд, словно он пробежал марафон. Никакой ненависти, пробуждающейся во время случайных встреч или матчей; проблема у них общая, потому следует держаться друг друга, несмотря ни на что. Выпускник смотрит прямо, молча заставляя спохватиться и пойти следом. Староста же медлит, ожидает каких-либо слов, прежде чем совершить действие, возможно приводящее к ошибке. —Нужна твоя помощь. Кирилл… Спортсмен не успевает договорить, как младший подрывается с места и молниеносно преодолевает ступени, разделяющие третий и четвёртый этажи. Уши закладываются метровой пеленой, перекрывая доступ иным звукам. Ноги сплетаются, спотыкаются об пол, норовя приостановить спешившего юношу. Дверь в конце коридора распахивается, впуская обеспокоенных учеников внутрь — логово сумасшедшего их поджидает с распростёртыми объятиями. Кирилл сидит подле платяного шкафа, удерживаясь руками за волосы и пытаясь вырвать их. Веки закрыты, однако заметно, как под ними бегают зрачки. Пальцы нежно раздвигают их по сторонам, открывая доступ к белкам, заметно покрасневшим от постоянной бессонницы. Чёрные дыры, уместившиеся в столь скромных глазах, разрослись до невиданных размерах, стремясь покинуть кем-то написанные границы. Сначала они устремлены вперёд, исследуя глубины космоса, после, через мгновение, заново обрели способность видеть обстановку отчётливо, различать не только объекты, но и лица. Зубы плотно стиснуты, будто железобетонная стена, сдерживающая крик. Альберт стоит в отдалении, позволяя куратору делать всё самостоятельно. От него веет самым настоящим ужасом, какой безжалостно течет внутри. Гречкин постепенно обретает вид здравого человека, наконец обнаружив выход из бесконечного лабиринта. Пленительная синева проясняется, уступает дорогу лазурным морским потокам, что чаруют и завораживают одновременно. Сокрушительная кульминация оставила после себя ребёнка, который впервые встретил монстра. Сколько бы «мажорчик» не строил образ супергероя, он оставался таким же живым, как и другие. Пробитые потом и холодом ладони нащупывают руки сироты, цепляются за основания, настоятельно требуя оставаться рядом; куда уж он денется. —Ты как? Встать сможешь?—Кирилл слегка кивает головой, опирается на хрупкое плечо и приподнимается, перенося силы в ноги. Лёша помогает улечься, поправляет постель, стараясь унять дрожь, которая медленно подступает ввиду сложившейся ситуации.—Вода есть?—качает.—Сейчас схожу. Альберт, посиди с ним, пожалуйста. Рассудок давно помутнел, а потому приходится идти осторожно, потихоньку разбирая накопившийся мусор из чертогов разума. Сейчас абсолютно нет разницы, что произошло и из-за чего. Запах страха заполонил комнату, мешая руководствоваться здравым смыслом. Ученики «Семирамиды» расходятся то по комнатам, то по кружкам, то на тренировки: первый этаж переполнен до предела, и постепенно воздуха в помещении становится недостаточно. Благо столовая почти пустует; староста покупает бутылку холодной воды, улыбается заходящим преподавателям и стремительно исчезает, вырисовывая странную улыбку поверх бледной физиономии. Двенадцатиклассник маленькими глотками осушает половину, откидывает голову и вдыхает свежий воздух, проникающий через приоткрытое окно. Спортсмен сидит уже не один, а с Костей, тихо обсуждая представшую картину — по возвращении младшего они умолкают, глядят без агрессии, взволнованно. Пальцами Макаров щупает пульс, мысленно считает, убеждается в более-менее нормальных цифрах и наконец передыхает. Юноша хочет прикоснуться, прижать родного к своему вздрагивающему телу, услышать дыхание, но оставляет желания при себе. Друзья подопечного продолжают молча сверлить обоих взглядом, изредка перебрасываясь неопределёнными жестами. Тишина ползает по углам, стенам, потолку, липкими лапами оставляя приметные следы. Гречкин смыкает веки, расслабляя тело после жгучей как моральной, так и физической боли. Альберт через некоторое время встаёт, тянет Костю на выход, молча кивает Лёша в знак благодарности и выходит, тихо закрывая дверь. Ладони инстинктивно находят друг друга, будто магниты: айсберг обжигается об адский лавовый поток. Пальцы переплетаются, создавая подобие паутины. И так тихо, спокойно, словно ничего не происходит между ними. Словно не существует пробелов, которые надо заполнить, пока вынимается кирпичик за кирпичиком из общей выстроенной стены. Староста способен таить обиду, но сердце растапливается всякий раз, когда видит уставшее лицо, переполненное до краёв вселенской грустью; полная противоположность сентябрьскому парню, смотрящему презрительно, недоверчиво. —Ты же понимаешь, что придётся поговорить потом?—шёпот срывается с обкусанных губ, местами потрескавшихся и израненных. Кирилл сжимает руку, бегает ноготками по чувствительной коже, вызывая мурашки. —Знаю, мышка. Тебе не следует со мной нянчиться весь день,—он усмехается, приподнимает голову и улыбается; разбито, но искренне. Вены заметно проступают через слой эпидермиса, особенно на лбу и висках. Линии протягиваются вдоль конечностей, как корни деревьев.—Или ты собираешься из меня инвалида делать? —Сам себя доведёшь рано или поздно,—звучит укоризненно, зато правдиво.—Гроб готовить я пока не хочу. Ценник весомый. —Тебя то есть только это останавливает?—смеётся старший, глядя долго, с прищуром, вытаскивая наружу Богом забытые эмоции. Они определённо сумасшедшие, раз игнорируют очевидную проблему и посвящают время столь глупому разговору. Однако… разве не в этом прелесть жизни? Сегодня ты разделяешь темноту, становишься её частью, а завтра забываешь обо всём, лежа с близким человеком, какой готов тратить собственные секунды на совместное времяпровождение. —Если бы,—сирота закусывает щёку изнутри, чувствуя очередной прилив страх неизвестности, пробуждающийся при ослаблении организма и стремящийся измучить его окончательно.—Ты мне нужен ещё,—последнее слово, кажется, ставит под сомнение подобное утверждение, особенно ввиду случившегося; тем не менее, вряд ли оно имеет основу для достоверности. «Мажорчик» лежит солдатиком, держится смирно, ждёт продолжения фразы, но получает в ответ лишь тяжёлый вздох. Лёша отсчитывает в голове минуту — две, три — и встаёт, собираясь уйти к себе из-за предстоящей баскетбольной тренировки. Напоследок изучает Кирилла, перехватывает бегущие по кругу зрачки и впивается жадно, исследуя дно Марианской впадины, что располагается внутри бездонных радужек. Оба находятся на грани чего-то неопределённого, имеющее множество вариаций, когда дело дойдёт до развязки. Дверь приоткрывается, с обратной стороны слышатся голоса мимо проходящих школьников; уверенный, набравшийся сил голос останавливает Макарова. —Спасибо. Такая хлипкая, собранная по кусочкам фраза, имеющая ценность лишь для них двоих. Куратор застывает в проходе, пробует собрать предложение, пусть и сейчас он сокрушён больше, чем когда вбежал сюда и увидел неприятную глазам картину. Ему удаётся только кивнуть, принять ту же тяжёлую ношу, от какой плечи заметно сковываются и мышцы непроизвольно напрягаются. Гречкин гипнотизирует собой, манит, но иногда нужно дать заднюю и разобраться с накопившимся, иначе психологическое давление сожмёт мозг до размеров атома и произойдёт крупномасштабный взрыв, подобно сверхновой. Коридор более-менее опустел, освободив пространство и будто увеличив ширину. Староста устремлён вперёд, тогда как сознание пребывает дальше материи, на границе великого и неизведанного. Так ли выглядит встреча с собственным страхом? Или это лишь иллюзия,  юготовящая к куда более грандиозному мероприятию? В комнате он собирает спортивную сумку, рассортировывает кучу учебников, занявшую весь письменный стол, пробует отвлечься, мысленно то и дело возвращаясь к исходной теме. Остаётся надеяться, что тренировка обретёт свойства плацебо и ненужное покинет и без того раздражённый разум. Заливистое солнце опускается за горизонт, в последний раз окидывает восточную сторону планеты нежным светом и уходит восвояси, до следующих суток; ввиду приближающейся зимы небесное светило появляется редко и ненадолго, заметно сократив прилив радости при своём появлении. Вечером как будто проще жить: каждый занят, или посвящает время друзьям, или отдыху, распластавшись на кровати и включив сериал для заполнения фона. Кружки начинают активно работать, а, проходя мимо кабинетов, ты можешь услышать то пение, то мелодии пианино и скрипки, то актёрские репетиции, преисполненные восклицаниями или слезами. Зал полнится любителями разных видов спорта, начиная настольным теннисом и заканчивая баскетболом, где принимают участие подростки разных возрастов. Илья подаёт мячи другим напарникам, видит Макарова и подзывает рукой, отправляя один из инструментов прямо в кольцо напротив. Он бодр, пестрит энергией после занятий, которые прошли быстро и спокойно. Саша, что неудивительно, опять где-то пропадает; остальные участники команды встречают шумными возгласами, приветственно жмут руки. У них собрался народ со всех возможных классов: пять из одиннадцатого, трое из десятого и двое из девятого — ростом они отличались знатно. Сборная солянка, но при этом демонстрирующая выдающиеся результаты. Капитан отходит в сторону, оглядывает растерянного друга и кладёт ладонь на плечо, успокаивая внутренний мандраж. —Ты будто с хоррор-квеста вышел. Что-то произошло?—староста жмёт плечами, не зная, стоит ли делиться такими тонкостями личной жизни Кирилла.—Касается твоего возлюбленного? —Звучит иронично. Просто, думаю, он словил паническую атаку,—глаза округляются, брови приподнимаются.—По крайней мере, очень похоже именно на это. Есть у меня подозрения относительно причины… —Он же травку курит, что удивительного?—Илья подаёт сигнал собирающемуся подойти знакомому, обводит взглядом площадку и хмыкает.—Хотя, может, там присутствует и нечто потяжелее. У Альберта хорошие связи с теми, кто толкает дурь. Тем более Гречкин стоит на учёте после многочисленных вечеринок, где его вязали с наркотой,—и о таком тёмном прошлом Лёша всё разузнал, потому реакция остаётся нейтральной.—Не думаешь ли ты, что тебя водят за нос? —В смысле? —Ну…—парень устремляет зрачки к потолку.—Влюбились под аффектом, навязали себе мысль о действительности влюблённости, а теперь не могут порвать, потому что некрасиво. Совесть может взыграть своё, даже у его особей. —Грубо. —Честно. Макаров откланивается, дабы переодеться, стоит посреди пустой раздевалки и, пока стягивает с тела футболку, обрабатывает предположения Ильи, какой бывает чутким в подобных делах. Тяжесть оседает на расшатанной психике, которую скоро раздробят молотком, превратив в сплошное месиво. Дикая усталость одолевает его, заставляет ползти по земле ничком, собирать всю грязь лицом и впитывать её ровно до того момента, пока точка максимума «плохо» не достигнет предела. Через зеркало виднеется бледная, почти уже полностью белая физиономия, выделяющаяся разве что синяками, образовавшимися вследствие продолжительных тренировок и короткого сна. Волосы сбиты в одну сторону, без привычной чёлки, набекрень, словно собранные в спешке. Спортивная одежда висит на теле, лишь брюки ближе к стопе сужаются и обрамляют ногу. Звуки за стеной — удары мячом по стенам, покрытию, соприкосновение ладони и инструмента, недолгие разговоры, прерывающиеся ходом игры. Нужно забыться, предоставить телу и сознанию заслуженные два часа отдыха. Сирота переводит дыхание, слегка приподнимает уголки губ, побуждая плохое настроение смениться хотя бы нормальным. Так всегда: он находится на грани срыва, останавливается перед финальным шагом и задумывается над тем, всё ли делает правильно. Ещё ни разу Лёша не терял контроль, необходимый для поддержания психического здоровья; крупная льдина раскалывается медленно, скрытно от остальных, о чём можно узнать в самый последний момент. Куратор выносил оскорбления, задир, откровенных подонков, внутри каких живёт целый монстр. Однако какова вероятность, что существо побольше живёт в самом Макарове? Просто оно держится в узде, не стремясь покинуть клетку. Этой неизвестности боится староста. Эту безысходность он избегает, тонко и ловко уворачиваясь. У всего бывает конец, и рано или поздно терпение и хрустальная ваза с токсичным содержимым лопнет. Голос Ильи зовёт друга, отчего тот дёргается, вынырнув из океана размышлений, и идёт обратно. Команда уже некоторое время дожидается его, шумно встречает и подбадривает, возвращая былой героический настрой. Им освободили большую часть площадки для полноценной работы. Они делятся пополам — только из-за отсутствия Саши в одной стороне остаётся всего четверо человек, которые по силе не слабее других, уравнивая шансы. Позицию судьи занимает учитель физкультуры, вышедший проверить, как обстоят дела на внеурочной деятельности. Свисток знаменует начало матча; даже побочные личности, занимающиеся своими делами, отвлекаются и следят за разразившимся противостоянием. Мозг вырубается, уступая место рвению одержать победу, даже если со своими. Илья занимает вторую часть баскетбольной площадки, ловит хитрый взгляд нынешнего соперника и мысленно понимает, что его негативные эмоции выступают источником энергии, а при таких условиях Лёша превосходит самого себя, заодно истощив организм. Сирота плавно перетекает из первой позиции во вторую, перехватывает большинство мячей и забивает прямо в цель, слыша позади ликующие возгласы восхищения. На матчах его слух часто улавливал подобные выкрики от Гречкина, сидящего среди болельщиков. Ещё до возникновения отношений парень то ли от нечего делать, то ли намеренно привлекал внимание. И даже тогда сердце пылало, сгорая и не оставляя после себя основание. Определённо его не хватает сейчас. Боязнь, волнение, переживания смешиваются в общий снежный ком, с колоссальной скоростью направляющийся вниз. Ноги произвольно сгибаются, руки словно существуют отдельно, подчиняясь правилам кого-то свыше. Юноша, если бы был один, поддался бы минутному влечению выплеснуть слёзы. Не здесь и не сейчас. Команда Макарова к середине отрывается на добрых шесть очков, заработанных мимолётно и удивительно для всех собравшихся. Спорт — единственное, чему до недавнего времени куратор уделял большую часть пребывания в «Семирамиде». Баскетбол стал отдушиной, волейбол — перерывом, где можно излить чувства посредством подач и отбивания мяча. Наверное, именно этим качеством он схож с Альбертом, который сражается до конца, отстаивая собственное достоинство. И ведь нельзя его осуждать: убежать от реальности хочется, пусть и тривиальным методом. Напарники еле поспевают за ним, иногда вытаскивая из затруднительных ситуаций. Илья чаще останавливается, дышит глубоко, насыщая лёгкие кислородом, и продолжает пытаться сравнять счёт. Вряд ли они вместе попадут в профессиональную лигу; та далёкая, несбыточная мечта, греющая маленький комочек внутри. Капитан относится к числу тех, кто любит своё дело, но не до уровня фанатизма. Одноклассник маловероятно захочет при поступлении заниматься тем же, чем и двенадцать лет подряд — успешную карьеру мало кто гарантирует, потому приходится выбирать из двух зол меньшее. Лёша же стремится достигнуть как можно больше, посвятить то немногое отведённое время любимому занятию. Встань перед ним выбор между спортом и Кириллом, он бы трижды подумал. Тренировочный матч завершается сумасшедшим отрывом команды юноши, который победу буквально выгрыз зубами. Ребята дружно жмут руки противникам, обсуждая прошедшие яркие моменты. Подходят хвалить игроков, а также выражать открытые симпатии сторонние зрители — некоторые девочки-теннисистки напрямую обращаются к Лёше. На его щеках разливается молочный румянец от обильного количества внимания, какое спонтанно навалилось, обременяя собой. Капитан объявляет расход, прощается с каждым поочерёдно, под конец отклоняясь к другу. Староста ещё стоял, потирая горящие ноги, перенапрягшиеся из-за приложенных усилий; ежедневное выполнение упражнений затрачивало гораздо меньше энергии, чем сегодняшняя «разминка». Подошедший довольно улыбается. —Развеялся? Снял стресс? —Более-менее,—Макаров оглядывает опустевшее помещение, удивляется его масштабам, будто впервые оказался в подобном месте.—Спасибо. —Не хочу видеть тебя разбитым. Поможешь с домашкой? Сделаем крепкого чая и напьёмся до отвала. И тебе надо уже отдохнуть от Гречкина, иначе до могилы доведёт. *** Альберт аккуратным почерком выводит цифры на бумаге, формируя целый ряд уравнений. Макаров щурит глаза, пробегается по написанному и показывает ошибки. Выпускник хмурится, перечёркивает половину и продолжает битый час ломать голову над заданием. Прошло три дня с момента случившегося; Кирилл взял больничный, потому редко появлялся где-либо, за исключением столовой, куда приходил проветриться и провести время вблизи компании. Они перебрасывались короткими сообщениями из разряда «как дела», «удачи», «целую» и многое другое, окутанное невидимой сетью сомнений. Сирота до сих пор пытается смириться, принять вероятность постоянного или частого употребления Гречкиным наркотиков. Груда камней взгромоздилась поверх рёбер, надавила и сломала, казалось бы, незыблемую почву. Ночами хочется изучать просторы за окном, пролетать мимо миллионов звёзд, украшающих небосвод; не удастся, даже если сильно захотеть. Отношения с дружком «мажорика» заметно улучшились, хоть и незаметно для них обоих. Взрослый сидит прямо, словно вычурный выставочный экспонат, иногда поправляет пальцами причёску, скорее от нервов. Алгебра ему даётся легче, тогда как геометрия — тёмный лес, куда он забрёл совершенно случайно. Ручка громко щёлкает, убирает стержень с глаз долой. Куратор хмыкает, лицезря отчаяние, плескавшееся внутри тёмных радужек. Юноша успел за столько времени подметить умение Альберта удерживать недовольство и злость при себе — лишь в крайних случаях происходит сбой. Формулы приведения дожидаются своего разрешения, однако двенадцатиклассник лишь тихо бубнит под нос недовольства и проклятия в адрес тех людей, кто это придумал. —Ну нахуй, я не выношу уже,—ладони переплетаются, образуя «замочек». Губы поджимаются, зрачки прожигают тетрадь с учебником, мечтая выбросить их далеко и надолго. —Надо,—Лёша жмёт плечами, снова начинает объяснять ход решения, улавливает пустой взгляд и замолкает, надеясь получить малейшую реакцию. Спортсмен обегает зрачками доску, учительский стол, завершая осмотр на бывшем враге, какой смотрит выразительно, по-взрослому для своих юных лет. —Спасибо за помощь Кириллу,—слова срываются медленно, рискованно, боясь стать роковыми в их взаимоотношениях. Сирота не намерен цепляться, язвить, как делал раньше; возможно, им нужен этот разговор с любым исходом. Математика отходит назад, пропуская вперёд нечто необычное, о чём нельзя было догадаться заранее.—Серьёзно, я редко встречал подобное. Единственное, что пришло в голову,—это позвать тебя. —Правильно поступил. У меня, конечно, тоже первый опыт, но…—взгляд напротив тяжелеет всё сильнее, устремлённый в одну точку — на Макарова,—он мой подопечный. Я не мог оставить его и дальше страдать. —Понимаю, насколько тупо это прозвучит,—выпускник перебирает пальцами несчастную ручку.—Моя агрессия к тебе не оправдана. Тут виноват скорее Илья, нежели ты,—диалог даётся ему проблемно, будто приходится вскрывать кладовку перед незнакомцем, поймавшем за руку.—Он и Рита… —Я знаю,—обрывает младший, чувствуя обидные нотки, витающие вокруг.—Не могу отвечать за действия моего друга, поэтому сказать нечего. Это выбор девушки, и он, к счастью или сожалению, сделан. Нам надо доделать задания,—голова мечтает коснуться подушки, а глаза закрыться от усталости прошедшего дня; не хватает только напрягать себя лишней информацией. Альберт кивает. Щёлк, и ручка снова готова работать. —За Кириллом нужен глаз да глаз,—проговаривает парень под конец, прежде чем продолжить ломать мозг.—Чувствует моё сердце, у вас связь крепче, нежели у «просто-куратора» и «просто-подопечного». Я не лезу, но слишком многое вылазит наружу, даже при тщательном скрытии. Твой голос он захочет услышать. Куратор впитывает слова, мысленно делает пометку и возвращается к бесконечному миру чисел и фигур. А голова снова забита до упаду одним Гречкиным, как и который месяц подряд.