«Одни объятия вместо тысячи оскорблений»

В последнее время Лёша всё чаще ощущает навязчивую головную боль, подступающую всякий раз, когда он начинает много думать. Мыслить о происходящем, рассуждать над незримым будущим, какое прикрыто красной, огненно-пылающей, манящей быка, завесой. Он выполняет домашнюю работу, прилежно ведёт себя на уроках, помогает, кому потребуется, тренируется до потери сил, постоянно изнашивая организм, чтобы прийти и отрубиться окончательно. Пожалуй, не только Гречкин лжёт; только Макаров делает это по отношению к собственному «я», вытаскивая воткнутый ранее нож и загоняя его обратно поглубже, прокручивая против часовой стрелки и обратно. Юноша может бесконечно уверять подсознания в адекватности своего состояния, однако это правда лишь наполовину, а то и меньше. Ещё попутно приходится посещать репетиции к предстоящему концерту, где ему, будто специально, отвели самую неподходящую роль. С пианино он имел заведомо плохие отношения, посему оставлял возможность научиться на долгое «потом». И как специально куратору поручили заниматься той вещью, которая вызовет прилив эмоций вдобавок уже имеющимся. Давление, оказываемое тут и там, обретает статус хронического, словно это нормально. Сутки пролетают мимолётно, руки устают от ежедневных издевательств: то писанина ручкой, то отбивание мяча, то нажатие клавиш. Тело начинает нервно реагировать на каждое секундное прикосновение, произведённое кем-либо, кто не осведомлён его губительным положением. Кирилл некоторое время отдыхает, отсутствуя в знакомых коридорах, отчего сердце бьётся размеренно, без перепадов; однако разум требует внимания, чувственности, сентиментальности, какие невозможны в текущий момент. Сообщения отправляются сами, ответы получаются тут же, а глаза загораются при виде редко фигурирующих колких фраз. Макаров ощущает невидимый ошейник, который надел самостоятельно, с личного согласия. Теперь только испытывать последствия, смиренно опуская голову и скрывая внутри котёл демонов, вот-вот готовых вырваться и показать худшую сторону столь неприметного человека. Они видятся один раз, незадолго до наступления зимы. Диалог, предназначенный для краткого информирования относительно приближающихся мероприятий, перетёк в исповедь: двенадцатиклассник понуро смотрел вниз, потом резко поднимал взгляд и следил за реакцией младшего, либо боясь, либо ожидая низвержения адского пламени. Лёша лишь молчал, позволяя высказаться, зная, что это принесёт облегчение хотя бы второй половинке — до сих пор отчуждённое словосочетание слов. Лицо напротив менялось по ходу разговора, обретая новые черты. Наверное, многие бы отдали мешки с деньгами, дабы лицезреть сломанного сына богатого отца, какой еле сдерживает слёзы, сидя напротив сироты; староста бы, приложив усилия, вырвал любопытные глаза, заключая парня в кокон. Он ценит, что перед ним раскрыли личину, позволили заглянуть вглубь нахального сознания, где, оказывается, дела обстоят иначе. Школьники мало чем отличаются друг от друга: один сломался в детстве, но со временем обрёл стержень, другой подвергся этому сейчас, теряя опору под ногами. Судьба — хитрая, полная неожиданностей — специально сводит их вместе, помогая заполнить пробелы, хотя и тут не обойти проблемы, являющиеся неотъемлемой частью совместной жизни. Первый снег, выпавший именно тогда, предстал неким символов нового этапа, который только предстоит пройти обоим. Какой будет результат — неизвестно, и это наводит определённый страх. Поддастся ему первый, и верёвка потянет заодно второго. Очередной вечер заканчивается уроком с Ритой, взявшей ответственность за обучение игре на пианино. Сирота пробегается зрачками по небольшому пособию, где выписаны клавиши и ноты, принадлежащие той или иной плитке. Банальное «до-ре-ми-фасоль-ля-си», к сожалению, не сработает в данной ситуации, потому приходится изучать подноготную инструмента. Помимо вышеперечисленных названий существуют «октавы», пронумерованные от единицы до четвёрки и разделённые на большие и малые, а также «диез» и «бемоль» — чёрные выпирающие. Выпускница в своё время окончила музыкальную школу, что позволяет ей свободно плавать среди различных приспособлений. Они битый час сидят, пробуют соответствовать мелодии, но либо Макаров попросту устал, либо нечто свыше не даёт ему сегодня проникнуться искусством. Девушка терпеливо повторяет несколькими минутами ранее пройденный материал, показывает пример и смотрит, как тот, переполненный нежеланием, жмёт аналогичные клавиши. Рита уже предлагала поменяться и отдать ему виолончель, которая мало чем отличается от скрипки; Лёша в ответ рычал, выказывая недовольство подобным решением и настаивая на собственных способностях. «Смогу. Я обязательно смогу» — мысли крутятся внутри, подобно водовороту, отвлекая с концами. Хочется со всей силы постучать по плиткам, отомстить им за бездарное исполнение, однако вина принадлежит лишь музыканту. Часы отбивают девять часов вечера, пейзаж, расстилающийся снаружи, поражает красотой: плавные оттенки персикового и сиреневого смешиваются, вырисовывая посреди неба картину Айвазовского, только заместо моря — задний двор школы. Юноша подходит к приоткрытому окну, прослеживает траектории вышедших погулять учеников, замечает юных баскетболистов, хмыкает самому себе и отходит обратно, улавливая вопросительный и взволнованный взгляд подруги. Практически никто, за исключением Ильи, не знает о трудностях, с какими пришлось столкнуться старосте; да и одноклассник имеет слабые представления, изредка вытягивая маломальские слова. Саша отдалился, погрязнув в собственных проблемах, из-за чего большую часть молчит и утыкается головой в телефон, строча сообщения сутками напролёт. Анастасия Викторовна, всякий раз проходя мимо младшего, зазывает посидеть и попить чаю, но получает отрицательный ответ и сгорбившийся затылок, поразительно отличающийся от привычного ровного и прямого. Знакомые на репетициях, напарники по команде и другие, кто хотя бы единожды пообщался с этим позитивным, энергичным человеком, заметили перемену, хоть и не стали лезть и расспрашивать. Рита же обнаружила его таким впервые именно сегодня, спустя длительный перерыв отсутствия полноценного контакта. После музыкального кружка он убегал к себе, закрываясь от каждого любителя поболтать; социальная лампа настойчиво мигала красным, отпугивая людей невидимыми волнами. Она пробовала поговорить как обычно, узнать что-то новое, чем друг охотно делился. Сейчас же Макарова будто подменили, оставив марионетку, которой управляет некто сверху, выполняя базовые действия. Терпение иссякает, а руки произвольно сжимаются в кулаки, упираясь по бокам. Укоризненный взгляд, направленный откуда-то свысока—Лёша бы пошутил про преисподнюю, будь он с Кириллом,—должен кусаться, однако выходит слабо. —Может скажешь, что случилось? На тебе лица уже который день нет. Нельзя вечно молчать. Всё само собой не разрешится,—токсины, заготовленные для кого-нибудь подходящего, кто захочет вывести уязвлённого из строя, бурлят при первой попавшейся жертве. Девушка — ангел, каких ещё поискать надо; склеп старосты бессовестно раскрыли и позволили чертям выбраться повидать белый свет. —«Личное — не публичное» или как там говорят?—она шумно сглатывает, что только сильнее раззадоривает кипящую лаву. Аквамариновая пустота накрывает вязким полотном сверкающую голубизну. Ему категорически не нравится, когда даже близкие игнорируют просьбу заткнуться. Губы заметно подрагивают, выдавая волнение, словно это ей тяжелее других. От всплывшей мысли огонь пылает ярче. —Да, но ходить обиженно на целый мир и прятаться — идея не из лучших. —Тебе, прямо-таки, всё обо всех известно!—ладони ударяют по верхней крышке пианино, и раздаётся характерный хлопок, из-за которого Рита вздрагивает. Сирота старательно огораживает себя колючей проволокой, специально вызывая у напарницы негативные чувства, благодаря каким та не сунется лишний раз и не усугубит собственное положение.—Может стоит перестать лезть и раскапывать чужое бельё? Если, блять, человек намеренно сторонится общения с кем-либо, то какова вероятность, что он захочет делиться причиной?—«мажорчик» определённо посеял проклятое семя внутри, иначе откуда взяться грубым словам? Подруга неуверенно жмёт плечами.—Вот в этом и проблема! Лучше разберись в своих отношениях с Альбертом, хватит его избегать всеми возможными способами!—юноша отвергает привычно подступающую совесть, ощущая, как вены переполняются жгучей жидкостью. Буквы резко теряют значимость, сбиваются перед кончиком языка и застывают, дожидаясь реакции выпускницы; та же, выбравшись из оцепенения, щурит глаза. —Я подозревала, что Гречкин изменит тебя. Ты всячески отвергал подобную теорию, но по итогу…—Рита подхватывается к сумке, шустро собирает вещи, запихивая заодно пособие, и почти покидает кабинет, напоследок бросая: —Раньше ты презирал Альберта, а теперь говоришь о нём так, словно знаком тысячу лет. Это тебе пора перестать спасать других и заняться, наконец, собой. Дверь захлопывается, звук эхом разносится вокруг, застревая в барабанных перепонках. Лёша сверлит проход, надеясь, что близкий человек одумается и вернётся, не оставляя его наедине со своими эмоциями, которые норовят излиться наружу посредством злостных сокрушений или горьких слёз. Он возвращается за музыкальный инструмент, внутренне проклинает каждый сантиметр себя, пытаясь переключиться на учёбу, однако выходит всё хуже и хуже. Это полный пиздец — нельзя охарактеризовать ситуацию иначе. Сердце обливается кровью, а энергия понемногу отступает, забирая дьяволов обратно в клетку. Слишком долго кирпичики складывались, образовывая единую башню, какая, казалось бы, нерушима. Достаточно валуна, чтобы содрогнуть фундамент и пустить первую трещину. Следом прилетает метеорит, который расшатывает основу и подвергает её разрушению. Изначально проходила стадия отрицания: сложно принять происходящее за действительность. Затем подступил гнев — староста прекрасно проникся этим этапом, выплеснув агрессию на безобидную Риту. Страшно представить, какими будут три последующие ступени. Пальцы давят на клавиши, заставляя их прогнуться под напором. Ноты перед глазами выстраиваются в ряд, пока сознание постепенно осмысляет одну за другой. Мозги отключаются тут же, уступая дорогу новому чувству, сформировавшемуся ввиду длительного помешательства. Слух будто выстраивает особые показатели, каким подвластно понять смысл выделенного для выступления произведения. И, конечно, им дали «Лунную сонату» Бетховена: красивую, нежную, вполне не сложную. Возьми Макаров любой другой инструмент, то выдал бы незабываемое исполнение, однако пианино вызывает ступор. Когда юноше плохо морально или физически, он садится за учёбу, наваливая поверх общих трудностей громаду побольше. Необходимо перекрыть все щели, которые способны напомнить о реальности. Так проще, так надёжнее, так нужнее. Одна зависимость заменяет другую, только легче не становится. Музыка складывается постепенно: медленно, но верно. Символы на бумаге прыгают, соскакивают со своих мест, а после возвращаются, издевательски действуя на нервы. Староста дышит тяжело, выказывая недовольство игрой, пусть получается вполне сносно. Достаточно было выгнать постороннего, как нестабильная поверхность приходит в состояние покоя и выравнивается. Злость кочует, оставив угли одиноко догорать. Ветер стихает, и море, до этого полнившееся волнами под несколько десятков метров, выглядит как ровная ледяная гладь. Обычно расслабление наступает благодаря длительной тренировке: энергия тратится на совершение упражнений, лишая рассудок возможности придумать что-то невероятно глупое. С музыкой дела обстоят иначе; нужно определённое настроение и желание сделать её своим помощником в разрешении бед. Сирота мог перебирать струны, читать ноты и подбирать им новое звучание, однако есть разница между физическим удовольствием и психологическим, моральным. Искусство — удобрение для растений внутри головы. Лёша тянется к телефону, ставит его напротив, нацелив камеру на ладони и чёрно-белые плитки, включает запись и предаётся… пожалуй, своим ощущениям. Каждый музыкант способен повторить величайшие композиции, но при этом каждый видоизменяет их, вкладывая собственные чувства. Одних охватывает любовь, других — грусть, третьих — милосердие. Куратор вытесняет из груди жалящее осиновым колом сострадание к самому себе, позволяя «Лунной сонате» заполнить скромный класс. Совсем скоро его настигнет отчаяние; до кульминационной части мало времени, приходится закрыть глаза и забыть. Забыть обо всём минувшем и настигнувшем. Забыть об обиде, о боли. Мир подождёт — знает наверняка. *** Конец осени всегда сопровождается необычными явлениями природы. Ещё вчера раствор уличного термометра поднялся к отметке «семь градусов», и уже сегодня опустился, преодолев «ноль» — золотую середину. Подростки вытаскивают заготовленные куртки, облачаются в своеобразные коконы, дабы не заболеть под канун выставления полугодовых отметок. Декабрь также насыщен мероприятиями: концерт по случаю начала первого зимнего месяца, финальный этап соревнований, традиционный новогодний бал и проводимая излюбленная игра «Тайный Санта». Год назад сироте выпал напарник из волейбольной команды, ему же дарила восьмиклассница, которой явно симпатизировал — к счастью или нет, до него данная новость дошла поздно. Небольшую коробку, куда все желающие могут кинуть подписанные листочки с указанием ориентировочных подарков, поставили посреди холла. Сразу налетели первые желающие, потом подтянулись и остальные; участие принимали даже учителя и педагогический состав вместе взятый. Илья, благоухая перед скорыми праздниками, тащит под руку обоих друзей, уверяя, что незамысловатое действие поднимет их настроение. Три квадратные бумажки летят вниз, глаза спортсмена пестрят восторгом, а оставшиеся члены компании недоуменно переглядываются. Хоть у кого-то чёрная полоса сменилась белой. Подготовка к выступлению вытесняет многое из головы, отчего мозги словно превратились в желе. Рита по-прежнему ходит задрав нос, пусть и отсутствие как таковой обиды выдаёт мельтешащая обеспокоенная улыбка. Кирилл напросился на «дополнительные занятия, необходимые для подготовки к итоговому сочинению» — примерно в таком жанре через текстовое сообщение поступила просьба помочь ему подтянуть литературные знания. Они чаще переписывались, чем виделись вживую, потому чувство одиночество заняло господствующее место среди остальных. Юноша скучает, тоскует, мысленно скулит; согласился на предложение сразу, не подумав о вероятной неловкости, какая будет скользить между ними. Назначенная дата приблизилась незаметно, по итогу нагнав страха на и без того паникующего Лёшу. Занятия пролетают стремительно, лишая времени обдумать первую фразу при встрече. Звонок, знаменующий окончание шестого урока, сопровождается подступающей волной паники. Ему нужно лишь подняться к четыреста первому, открыть кабинет и встретиться тет-а-тет с тем, кто стал заложником зависимости. Разве это так предосудительно? Ещё тогда, сидя наедине, они условились, что будут честны и вместе решат проблему; за прошедшие дни, как оказалось, проблемы увеличились если не в арифметической, так в геометрической прогрессии. «Не обещай то, чего не сможешь исполнить» — предугадал так предугадал. Гречкин уже поджидает, параллельно раскручивая телефон пальцами, играя с судьбой: упадёт или нет. К случаю всплывает фигура покерной фишки, какую умелые игроки проворно показывают собравшимся зрителям, хвастаясь мастерством. «Мажорчику» идеально подходит образ лудомана; Макаров готов поспорить, что это вторая возможная зависимость старшего после наркотиков. Натуральный цвет волос — светло-каштановый — проступает заметно больше, чем в прошлый раз. Серьга мелодично покачивается, уголки губ расплываются, формируя искреннюю улыбку. Кирилл выглядит обворожительно, особенно когда они заходят внутрь и еле уловимый лучик солнца, последний перед грядущей зимой, обегает хрупкое, выточенное из мрамора лицо. Староста минутно замирает, удерживая открытую дверь, но вспоминает о реальности при малейшем прикосновении. Кирилл заводит их внутрь, возводя границы с бесящим миром по ту сторону. В прошлый раз всё обстояло иначе: и слова произносились холоднее, и взгляды бросались резче. Школьники, занимая положенные места за первой партой, тянутся друг к другу, обнимаются, проводя ладонями по волосам и затылку и отпечатываясь губами там, где позволено. Плевать они хотели на трудности, чужие мнения, на действительность. Кабинет целиком и полностью посвящён двум противоположностям, что однажды сошлись и теперь вряд ли разойдутся. Куратор впервые чувствует себя спокойным, уверенным, будто воссоединение заклеило старые раны. Двенадцатиклассник нежно гладит спину, вызывая скопище мурашек; носом парень трётся об угол нижней челюсти, вдыхая аромат ванили. Сам он пахнет крепким кофе, от какого голова начинает кружиться сама по себе. —Готов поклясться, что ради таких приёмов я даже перестану пить алкоголь,—приторный лепет ублажает слух, и сирота растекается лужей прямо тут.—Мышонок, нам ещё предстоит сидеть долбить эту литературу или чё там нужно. Ты меня подобными жестами возбуждаешь. —Лучше бы тебя так возбуждала учёба,—усмехается юноша, ненамного отстраняясь и упиваясь зрачками в довольного Чеширского кота. —М-м-м, «Чехов был медиком, Чайковским был…» —Величайшим композитором, не продолжай,—староста знает конец строчки из песни, но специально ехидничает. Гречкин перехватывает его ладошку, прочерчивает дорожку по линиям на тыльной стороне; словно видит насквозь будущее, о чём уверяют гадалки.—Я, кстати, хочу показать тебе кое-что. Лёша ищет в телефоне недавно снятое видео, запечатлевшее пробную игру Бетховена. Щёки краснеют, когда начинает звучать мелодия, выученная до дыр. Парень напротив внимательно слушает, отбивая пальцы друг об друга и создавая похожий ритм. Еле различимое мычание удивляет куратора: он и не мог предположить, что тому так понравится — хотя, наверное, это норма для любых пар? «Лунная соната», видимо, впечатлила старшего, особенно в исполнении Макарова, пусть и проблескивает не отточенный навык. Вряд ли об этом факте догадается человек, далёкий от сферы музыки. —Вау! Ебейший!—подобной эмоциональности стоит позавидовать.—Научишь также? —Я сам не идеален, поэтому извини, пришлось воспользоваться помощью Риты…—он тут же стопорится, вспоминая события текущей недели. Да, после конфликта с девушкой остался осадок, до сих пор сжирающий вырвавшуюся ото сна совесть. Тогда им руководствовалась противоположная, злая личность, желающая задеть чужое достоинство. Кирилл ловит перемену во взгляде, рукой приподнимает опустившееся лицо и пристально глядит. —Что не так? —Мы поссорились,—младший прокусывает губу, выпуская горячую струйку крови.—Я переборщил, сорвался и залез куда не следовало. Мне…—сирота запинается, обдумывает — нужно ли ему продолжать раскрывать трещину — и, улавливая кивок со стороны Гречкина, рискует.—Мне тоже тяжело из-за происходящего. Я знаю, тебе не легче, но попасть в такую ситуацию для меня равносильно самостоятельно вырыть яму. Приходится терпеть, молчать. Даже Илья мало осведомлён. Тебе лишний раз мозги трепать тоже не хочется. Поэтому…—зрачки сталкиваются с бесконечностью.—Извини,—сердце неприятно колет, будто кто-то пронизывает орган маленькими иголками. Пелена накрывает глаза, стремясь покинуть пределы и вырваться наружу. Густые брови хмурятся; двенадцатиклассник либо пугается реакции, либо пробует подобрать нужную фразу. —Говорить в отношениях — залог успеха, разве нет?—староста хмыкает, нервно перебирая пальцы.—Я понимаю тебя: сам в неподходящий момент готов взорваться и выплеснуть яд на окружающих. Рита, хоть и милая, безобидная девочка, скрывает гораздо больше. Поговорил с Альбертом недавно по душам, называется. И это я здесь играю роль плохиша, которому похуй, кто и что говорит, чувствует. Ты — самый милый чертёнок, какого я знаю,—пробует на вкус, прикусывая язык.—Нужно заменить свои прозвища этим словом. —Прозвища? —«Мышонок», «рыжик». У меня пиздец богатая фантазия, согласись,—Лёша заново улыбается, отметая назад картинки из альбома памяти.—Какое нравится? —Все. И ты тоже,—дыхание прерывается, сердцебиение учащается, и по лбу стекают капельки пота, выступившие от жары. Кирилл подаётся вперёд, однако вместо поцелуя притягивает юношу, прижимает к телу, будто в последний раз. Ладони образуют замок позади, не позволяя вырваться из объятий; а куратор и не стремится оборвать связь. Слёзы всё же стекают по щекам, пробегаются вниз, падая на футболку «мажорчика». Непонятно, ощущает тот или нет, главное, что держится дальше, позволяя выплеснуть эмоции. Здесь младшего никто не осудит. Он держался до последнего, но сорвался, сломав железную маску. Тихие всхлипы сменяются частыми и шумными. Школьники сидят в оцепенении пару минут, десяток, сотни, пока Макаров не успокаивается. Мягкий большой палец стирает дорожки после солёных капель. —Ну что, познакомишь меня с Пушкиным, Достоевским?