А что, если это история про нас/If it was about us

Леви часто снилась та ночь у костра. — Заткнитесь, пожалуйста. Он чувствовал, что, кажется, это конец. Он был уже не в силах слышать эти вопли. «Хотя, конечно, Райнеру по морде съездили не зря. А эта тварь, Энни. Но кажется, ударили какого-то ребенка. До чего же они все докатились». Он знал, что им больно. Им всем очень больно. Но, может быть, впервые в жизни, ему было больнее. Он чувствовал досаду. За свою глупость. За свою неосторожность. «Я не могу больше никому помочь. Я теперь просто обуза для остальных. Но зачем я тогда все еще живу?» — Как Вы, капитан? «Это она. Неужели, это правда она? И она спрашивает, как я. А как я? Смешной вопрос». — Тш, как видишь, еще жив. Хотя казалось бы. Он старался, чтобы его голос звучал как можно более холодно и ровно, но, кажется, он начинал надламываться. — Мне так жаль. — Тш, прекрати, Микаса. Ты… Как ты? Энни. Я бы сам… Но лежу здесь и не могу ничего сделать. Я бесполезен. Да и я понимаю, что сейчас не до мести, когда нам нужна вся помощь, которую мы только можем использовать. — Мне так жаль. Простите меня. Тогда в лесу… То, что Энни сделала с вашими, с нашими товарищами… — Никогда не стоит ни о чем жалеть. Ты же знаешь мое кредо. Но иногда, — ком в горле почти не давал ему продолжить, — я убил их. Убил их всех, понимаешь? Когда этот мерзавец Зик превратил их. Каждого. Я. Убил. — Вы, не могли поступить иначе. Вы освободили их. — Это то, что ты будешь думать, когда… — Не говорите этого. Пожалуйста! Это слишком. По ее щекам покатились слезы. — Микаса, прости. Я знаю, что это я должен… Я же обещал, что сам. Но я теперь не уверен, доживу ли до утра. Прости, я не смог оправдать… — Капитан, Вы хороший человек. Микаса, кажется, хотела еще что-то добавить, но было видно, что ей хочется рассказать о чем-то очень болезненном для нее. «И, конечно, это был Эрен». — Вы бы… Если бы Вы только знали. Если бы Вы слышали, что он сказал. Как он сказал это. Как он смотрел! — Тш, мне не нужно знать, что он сказал и видеть, как он смотрел. Этот кусок… — Он сказал, что я раб, что он всегда меня ненавидел, что мы, Аккерманы — рабы. И были сделаны только ради того, чтобы слепо служить и выполнять приказания. Его лицо исказилось. «Этот чертов ублюдок», — единственное, что осталось в его мыслях. «Что я должен сейчас ей сказать? Если я скажу ей, что чувствую, изменит ли это что-то? Или добавит ей вины и горя?» — Послушай меня. Посмотри на меня. Никогда. Никогда, слышишь, не позволяй никому говорить тебе, кто ты есть. Только ты знаешь, кто ты. Только ты знаешь, на что ты способна. А ты способна на многое. Я не видел человека, на которого я мог бы так же положиться, как на тебя. Я не знаю никого, кому бы доверил свою жизнь, как доверил бы тебе. Его обезображенная рука коснулась ее руки. — Я всегда видел, как ты заботишься. Я всегда видел, что тебе не все равно. Даже сейчас. Даже со мной. Он горько усмехнулся. — Хотя я правда не понимаю, что ты нашла в этом придурке? Как ты можешь так слепо… Она оборвала его. — Я обещала его матери. Леви вдруг будто еще чем-то пронзили. Как будто было недостаточно. — Я обещала его матери. С того самого момента, как он меня спас, мы с Эреном стали близки. И он был для меня… Но дело не только в этом. В последние секунды своей жизни, до того как ее съел титан, Карла взяла с меня обещание, что я спасу Эрена любой ценой. — Обещание. Я понимаю, что это такое. Я обещал Эрвину… Он больше ничего не смог сказать. Он слишком устал. Он просто смотрел на нее. Она внезапно протянула руку и дотронулась до его раненого лица. Как будто хотела избавить его от боли. «Что-то мелькнуло в ее взгляде. Но нет, показалось». — Поспите. Я побуду рядом, если Вам что-то понадобится. Вам нужно отдохнуть. Вы должны поправиться. Пожалуйста. Мы не можем потерять Вас. На его губах появилось что-то вроде грустной улыбки. Он кивнул и закрыл свой здоровый глаз. Кажется, впервые после того, как он думал, что это конец, агония начинала отступать. И где-то в самом дальнем углу его сердца появилась надежда. Но он даже боялся признаться самому себе, на что она была. Теперь, когда ему это снилось, он уже не мог понять — прошлое ли это. «Или может быть, воспаленное воображение дорисовывает сцены, где Микаса была рядом в те последние часы». ... — Леви? Она подняла голову и увидела, что он улыбается. «Так странно». — Наверное, тебе снится хороший сон. Я тоже посплю, если ты не против. Она прилегла на кушетку, которую в палату уже давно притащили ребята. «Нашли же где-то…» Им надоело смотреть, как она сидит в кресле. Микаса закрыла глаза и почему-то вспомнила вечер у костра. Сейчас ей начинало казаться, что она тогда слишком много говорила о себе, а он чего-то не договорил. «Но теперь было поздно». Прошло уже полгода с тех пор, как она убила Эрена.