А что, если это история про нас/If it was about us

Микаса уже давно дочитала историю про беглеца из замка. Ей понравилось окончание истории. Особенно тот факт, что главный герой в конце оставил идею мести, идею о том, что он «рука провидения». А еще больше ей понравились второстепенные персонажи. Ей даже показалось, что к концу романа автору они тоже нравились больше. Ведь история кончается именно их воссоединением. «Этот момент, когда он думает, что ее уже нет в живых, а потом вдруг открывает глаза и видит ее…» Особенно ее поразила последняя фраза романа. О том, что «главная мудрость человечества заключается в двух словах — «ждать и надеяться». Она часто вспоминала эти слова, глядя на спящего капитана. Леви «внимательно» слушал все, что она читала. Иногда что-то шептал в забытьи. Помогало то, что в госпиталь восстановили подачу воды. Теперь ей не приходилось бегать с тазиками. Она брала его на руки и относила в ванну. Микаса всегда была сильной. Что бы он подумал и как выругался при виде того, как она его несет и моет — она старалась об этом не думать. Она изучила каждый шрам на его красивом теле. Каждый мог рассказать намного больше о нем, чем сам Леви когда-либо рассказывал. «Да я и не спрашивала». Она теперь часто проигрывала в голове свою прошлую жизнь. Смотрела со стороны. И ей казалось, что она очень многого не замечала. «Как он мог бороться до последнего в эти минуты, когда они неслись сквозь раскаленные куски лавы к пасти титана, чтобы… Кем нужно быть, чтобы заставить свое разрушенное тело…» Она старалась не думать об этом. Эти мысли неминуемо приводили к другим, мрачными, невольно заставляли увидеть себя саму в те роковые минуты. Хистория прислала ей длинное письмо, где она рассказывала «обо всем». «Я так виновата перед тобой, Микаса!» «Я поставила камень под его деревом». «Что ж, он, наверное, ей рассказывал ей про детство». «Микаса, я всегда знала, что у тебя огромное сердце,» - «это она про то, что я делаю для капитана». «Если бы я узнала все, о чем писала Хистория, до смерти Эрена…» Но теперь она не чувствовала ни гнева, ни сожаления. Она была благодарна. За правду. И еще за молодого врача, который по протекции королевы приехал пару месяцев назад в Марли. Хистория лично искала кого-то лучшего по всему уцелевшему миру. «И когда она нашла на это время!» Питер Пёрл был родом из Лондона. Одно из немногих мест, уцелевших после гула. Он привез с собой много книг. И надежду для Микасы. Еще до приезда отправлял на ее имя рекомендации. О том, как нужно проводить массаж больного. Даже рисунки приложил. Микаса все выполняла. Она по нескольку раз в день переворачивала его с боку на бок. Разминала руки, ноги. Особое внимание уделяла колену. «Когда он очнется… Если он очнется, ему предстоит долгий путь. Но я должна сделать все, чтобы этот путь был хотя бы немного легче». Питер был поражен, что Леви так хорошо выглядит несмотря на полгода в постели. Он неустанно хвалил Микасу и говорил что-то про талант и способности. Молодого врача очень интересовала история про Аккерманов. И он даже попросил Микасу сдать кровь. «Для экспериментов». «Жаль, тут нет Ханджи. Они бы спелись», — думала она. Помимо изучения художественной и медицинской литературы и забот о Леви, Микаса начала выполнять и другие обязанности. Разносила лекарства по палатам. Научилась делать уколы. Она даже пару раз была на операциях. Ее не беспокоил вид крови. Она видела слишком много крови, чтобы чего-то подобного бояться. И местный хирург всегда предпочитал именно ее помощь. Он уже не раз отмечал, что из нее самой мог бы выйти неплохой врач. Микаса только грустно улыбалась. А в последнее время даже иногда позволяла себе думать, что это не такая уж и плохая идея. Это было удивительно, но жизнь продолжалась. Вокруг была бесконечная стройка. Людям нужно было где-то жить. Многие еще по-прежнему оставались в палатках. Семьи Габи и Фалько уже начали устраиваться в новых домах. Люди обустраивали огороды у дома. Занимались посадками. Все мечтали, что вот-вот откроют школу, и дети наконец смогут начать нормальную жизнь. Для нее тоже готовили дом. Райнер взял на себя эту задачу. Она была благодарна, хотя и не уверена, нужно ли это. Она ведь жила в больнице. Микаса часто видела самолеты в небе. Они летали из Лондона и с Хизуру и, кажется, из других уцелевших частей света. Она плохо разбиралась в географии. Но обещала себе, что еще наверстает упущенное. Она знала, что на одном из таких самолетов летает Оньянкопон. Британец взял на себя миссию по доставке гуманитарных грузов и почты. «Это был тоже очень хороший человек». Однажды она наведалась в лагерь, где он раздавал очередную партию гуманитарной помощи и была шокирована, увидев вместе с ним Елену. Елену. Ту самую, одержимую идеями брата Эрена, Зика. «И, кажется, самим Зиком». — Микаса! Оньянкопон поспешил обнять ее. Он всегда спрашивал про Леви. Частенько заглядывал в госпиталь. «Чаще многих». — Оньянкопон, я подумала, может быть я смогу тоже чем-то помочь. — Микаса, ты и так немало делаешь. Но я рад тебя видеть. Как капитан? — Он по-прежнему… Мне показалось, или это Елена? Что она тут делает? — Ты не поверишь, но она тоже хочет помочь. Микаса, наверное, никогда бы не решилась заговорить с этой женщиной. Но Елена оказалась разговорчивее. — Микаса Аккерман! Они присели на одну из тележек. Микаса обратила внимание на коробку, в которой лежали перчатки и мячи. Страшные образы летящих осколков, поражающих десятки ее товарищей возникли в ее голове. — Он любил игру в бейсбол, — начала Елена, — я вспоминаю его. Часто. Я завидую тебе Микаса. Ты хотя бы смогла попрощаться. Микаса неожиданно с каким-то ужасом посмотрела на нее. — Вы часто тут бываете? — Оньянкопон вытащил меня, говорит, мне это поможет. Не знаю. Я просто не знаю, что еще делать. Микаса, я все хотела спросить, как там капитан? Может быть, если он очнется, мы смогли бы поговорить? Я хотела бы спросить… Микаса пронзила ее взглядом. Внутри нее проснулось чувство, которые она, кажется, давно не испытывала. Это было чувство готовности наброситься на угрозу. — Послушайте, Елена, я предупреждаю вас. Если вы когда-нибудь попытаетесь как-то ему навредить, я клянусь!.. Глаза Елены округлились. — Я… Я и не думала. Я просто хотела спросить его… Надо же, я думала, что вы заботитесь о нем только из чувства долга. Я не думала, что вы были близки. Микаса снова на нее как-то странно посмотрела. Потом резко встала и направилась покинуть лагерь. Сделав пару шагов, она обернулась и добавила. — Мы не были близки. Больше они не разговаривали с Еленой. Микасе было не по себе от этой встречи. Может быть, потому что не одна Елена еще не до конца понимала, что ей теперь делать. Госпожа Азумабито часто присылала письма с просьбой «вернуться к корням». Но Микаса только качала головой, каждый раз читая их. Однако писала ей в ответ. И просила об очередных медикаментах для больницы. «Хотя бы какая-то польза от моих связей должна быть». Армин с Энни обручились. Скоро они должны были вернуться из очередной дипломатической поездки. И, кажется, планировали небольшую церемонию. Поначалу им казалось, что праздник в такие времена не очень уместен. Но потом решили, что делают это не только для себя. Микаса, да и другие часто смотрели на эту пару как на символ надежды. На символ того, что даже на выжженной земле можно посадить новые ростки. Армин много говорил о новом миропорядке. О пакте, который должны подписать страны, о гарантиях ненападения. О возможных перспективах торговли. И конечно, о восстановлении. Ресурсов было безумно мало. Не помогала и ситуация на их родном острове. Новости о выступлениях Йегеристов часто доносились тревожным эхом. О том, чтобы вернуться и похоронить прах Эрена, пока не было и речи. Конни не мог найти себе места, думая о матери, которую уже почти похоронил. Обрел новую надежду, но все еще не мог ее обнять. Помогали только известия от королевы, что женщину нашли и сейчас о ней заботятся. Хистория обещала, что при первой же дипломатической поездке в Марли, возьмет миссис Спрингер с собой, чтобы она смогла повидать сына. Жан тоже надеялся увидеть мать. Ему о многом хотелось ей сказать. И еще кое с кем ее познакомить. Микаса слушала Конни, скучающего по матери. Она слушала мечтательные рассуждения Жана. Иногда слушала, как сокрушался Райнер. Даже пару раз услышала какие-то странные разговоры Пик относительно того, как она переживает за Жана. Что-то о том, что, кажется, ему не нравятся все эти поездки и он хотел был заняться чем-то другим. Все эти разговоры обычно проходили за стенами палаты, в которой находился Леви. Они навещали его время от времени. Но она знала, что они чувствовали себя в эти моменты как-то неуютно. «Как будто бы они думали, что его уже нет в живых». Поэтому она никогда не настаивала. Сама Микаса продолжала оставаться молчаливой. Она предпочитала внимательно слушать воодушевленные речи Армина. Он рассказывал обо всем, что удалось увидеть. Сокрушался об утерянных памятниках и книгах. Он редко спрашивал о ее жизни в госпитале. И с какой-то неуклюжестью. Кажется, он тоже считал, что она приносит себя в жертву. Это заставляло ее в свою очередь испытывать вину. Перед ним. За то, что не готова полностью принять его восторга. За то, что остается в этом своем мирке. «Но однажды все изменится». Ей хотелось в это верить. Помимо самого здания госпиталя уцелел и двор за ним. Осталась даже пара скамеек. Они стояли вокруг когда-то работавшего фонтана. В хорошую погоду она заворачивала Леви в одеяло и выносила на улицу. Чтобы он мог подышать свежим воздухом. Она укладывала капитана на скамью. Головой себе на колени. И молчаливо смотрела на разрушенный фонтан. Она представляла, что когда-то из фонтана снова начнет бить вода. А она, посадит кусты роз вокруг. «Может быть, и правда посажу». Обычно она мечтала про себя. А иногда вслух. Леви всегда ее слушал.