А что, если это история про нас/If it was about us

После этой ночи Микаса еще долго не могла прийти в себя. Ей начало казаться, что это она всю свою жизнь спала. Или была где-то не там. Смотрела куда-то не туда. «Даже за этот год, когда я ежедневно о нем заботилась, я не могла до конца понять, кто рядом со мной. До этого самого момента. Как же я была слепа!» «Сильнейший воин человечества» — это было не про его способности. Не только про умение убивать чудовищ. Это было еще и просто про него. Про то, каким он был, как он умел заботиться. Даже без слов. Про то, как ему было не все равно. Про то, что он думал всегда не о себе, а о других. Про то, как он всегда оказывался рядом, чтобы поймать каждого, в том числе меня. Он был единственным, кто всегда был готов меня поймать». «Кажется, жизнь даже давала мне шанс понять его, когда мы впервые прибыли в Марли, а Эрен нас оставил. Но я тогда слишком много думала не о том». «Да и в конце концов, какая разница? Ведь такой человек, как он… Он бы никогда…» И этому было подтверждение. Заглянув в его подсознание, она не заметила там даже мыслей о ней самой. «Несмотря ни на что, он всегда справлялся со всем сам и не нуждался ни в ком». «А я? Разве я могла когда-то справиться с чем-то одна? Но постойте, разве это не то, что я делала сейчас, весь этот год? И разве не это он имел в виду, когда говорил со мной тогда, у костра?» «Никогда, никогда, слышишь меня, не позволяй никому говорить тебе, кто ты есть. Только ты это знаешь. Только ты знаешь, на что ты способна, а ты способна на многое. Я не встречал никого, на кого бы мог положиться, как могу положиться на тебя. Я не знаю никого, кому бы мог доверить свою жизнь, как доверяю тебе». «Эти слова. Он тогда сказал так много хорошего. А я? Я когда-нибудь ему что-то подобное говорила?» «Только ты знаешь, на что ты способна, а ты способна на многое». «И разве не это имел в виду Эрен, когда просил отпустить его? Может быть, он и имел в виду, что я должна научиться полагаться только на себя, на свои силы, а не на кого-то?» Она снова вспомнила эту хижину. Из ее «альтернативной реальности». И она вдруг поняла, что это не был Эрен. «Это не Эрен показал мне реальность, которую я видела, а Имир. Его поведение, весь наш разговор был выдумкой, последним актом, чтобы я смогла решиться… Эта женщина хотела на свободу. Она так хотела освободиться. И она видела, что я могу ее понять. Понять ее мечту. Она показала мне того Эрена, или даже просто того человека, которого я хотела бы любить. К чьему плечу я всю жизнь хотела прислониться. Но это был не Эрен. Он ведь даже выглядел не как Эрен. Эта его прическа… Как я раньше не видела? Просто я не могла принять, что его последние слова про ненависть и правда будут последними. Я не понимала, что именно так он хотел проявить свою заботу. Он хотел оттолкнуть меня, сделать еще больнее, чтобы я ненавидела его. И это был его способ сказать «мне не все равно, я хочу, чтобы ты была счастлива». Но правда в том, что Эрен никогда не понимал, что мне было нужно, чтобы решиться. Да и я… Я так долго не понимала его. Но не теперь». — Микаса, нам надо поговорить. Королева стояла около нее в палате, где лежал Леви, но у Микасы заняло несколько секунд, чтобы прийти в себя. Это был тот самый день. День, когда она убила Эрена. Ровно год назад. «Как же все изменилось…» Мрачные мысли охватывали ее сознание. Однако сквозь них пробивалась надежда. «Вчера Конни и Жан обняли своих мам. О, как много бы я отдала за такой же момент!» — О, да, Хистория, конечно! Только давай поговорим об этом не здесь. Я не хочу его расстраивать. Хистория вопросительно посмотрела на нее. — Да, сложно, наверное, поверить, но он чувствует эмоции других. И этот разговор… Правда, не стоит при нем. Пойдем. С этими словами она встала, аккуратно поправила одеяло на Леви и вышла из комнаты. Весьма заинтригованная королева проследовала за ней. Они присели на лавку около неработающего фонтана. Хистория первой заговорила. — Микаса, я не могу даже выразить, как много ты делаешь здесь для… Я надеюсь, доктор помогает. Может быть, еще можно что-то сделать? Мне очень грустно видеть капитана таким. — Хистория, спасибо. Питер и правда очень серьезно помогает. И те средства, которые ты внесла на нужды больницы… У меня нет слов. Спасибо, но, я знаю, ты хотела сейчас поговорить о другом. — Да, это правда. Микаса, я не хочу на тебя давить. Но, мне кажется, пришла пора его похоронить. Ее ответ изумил королеву. — Хистория, ты права. Но, ты знаешь, я думаю, будет слишком эгоистично похоронить Эрена в Шиганшине. Я знаю, там уже даже есть надгробие. И это место мы любили, когда были детьми. Однако я не думаю, что Эрен бы хотел этого. — Почему? — А разве ты не понимаешь, почему? Ты ведь знаешь не хуже меня, а, может, и лучше (она усмехнулась), каким он был. Больше всего на свете ему была дорога не я. И даже не ты. А его свобода. За нее он боролся. За нее он умер. И, кажется, как бы горько и смешно это ни звучало, он стал рабом этой свободы, этой своей идеи. Хистория смотрела на нее заплаканными глазами. Кажется, она понимала все, но ее ответ не менее поразил Микасу. — Я так боялась, что не смогу любить ее, понимаешь? Я так боялась, что буду видеть в ней его и злиться. В конце концов, моя мама меня не любила. Откуда мне вообще знать, как это? Но она изменила меня. Она смотрит на меня, и я чувствую, что она любит меня. Она любит меня так же, как я любила когда-то мою маму. И теперь я могу любить сама. Когда я смотрю на нее, я не вижу Эрена, или себя или кого-то еще. Я вижу ее. Она как непрочитанная или еще даже не написанная книга. Наверное, поэтому я и назвала ее Кристой. Помнишь, я так себя называла? Это была моя любимая героиня из сказки. Она так много мне помогла пережить! Микаса посмотрела на нее, и как будто поняла еще что-то. — Хистория, прости, я не знала. Мне так жаль. Так странно… А я ведь так долго думала, что самое страшное, что может со мной произойти, — это смерть Эрена или даже то, что он меня не любил. Так глупо. И я ведь никогда… Ты знаешь, я потеряла родителей очень рано, но они меня очень любили. И любили друг друга. Я никогда не забуду, как мой отец смотрел на мою мать, когда им иногда даже не надо было ничего говорить друг другу, чтобы… — Да, мы часто придаем значение вещам, которых у нас нет или которых мы не можем иметь. И при этом порой не видим того, что прямо у нас перед глазами. — Это точно. Это касается многих. И Эрена в том числе. Знаешь, что самое грустное? Что он так и не смог ощутить эту свою свободу. И хотя я никогда не соглашусь с его последними решениями, никогда их не приму, я все же думаю, что ради того, другого Эрена, которого мы когда-то знали… Я думаю, мы должны отпустить его, освободить его. Понимаешь? … Через пару часов вся их старая команда стояла на борту дирижабля. Высоко в небе. Они с Хисторией вместе это сделали. Прах, который так долго был заточен в сосуд с узники стенками, наконец вырвался на свободу и пустился по ветру. Жан и Конни задумчиво смотрели на этих двух женщин. Пик дотронулась до руки Жана. Райнер стоял с опущенной головой. Армин вздохнул и обнял Энни. … Микаса смотрела вдаль сквозь окно одной из кают дирижабля. Ей было легко. — Микаса? Как ты? Армин положил руку ей на плечо. — Все хорошо. Не беспокойся. Давно надо было это сделать. Ты знаешь, мне почему-то стало спокойнее. Как будто мы исполнили то, чего он и правда хотел. Армин вздохнул. Он знал это. Он лучше многих это знал. — Надеюсь. Микаса. Ты знаешь я думаю, не только Эрен заслуживает свободы. Микаса пронзила его взглядом. — Ты понимаешь о чем я говорю, Микаса. Прошло уже достаточно времени. И я думаю, мне кажется, что ты заслуживаешь… Микаса, я нашел очень хорошего медбрата. Это профессионал, и мне кажется, он в целом понимает свои задачи! — Армин, что это значит?! — Это значит, Микаса, что ты наконец сможешь пожить для себя. Нет, подожди, не перебивай меня. Я знаю, лучше других, что всю свою жизнь ты все делала для кого-то. То есть — для Эрена. И я понимаю твои чувства тогда. Но то, что ты делаешь сейчас… Это слишком. Мне тоже очень жаль капитана, но ты не должна лишать себя жизни из чувства долга! Я вижу, что ты злишься… Пожалуйста, не бей меня. — О, я удалила бы тебя Армин! Ты даже не представляешь как мне хочется тебя ударить! Ты… Ты такой… Ты стал таким… Лицемером! — Микаса! — Да, Армин! Лицемером. Вспомни, Армин, как ты орал на меня, когда я спросила тебя, что мне делать. В тот день, когда ты отправился остановить Конни, который пытался спасти свою мать. Тогда я спросила тебя, что мне делать. И ты сказал, чтобы я начала думать за себя сама. Ты тогда спросил меня, как я смею думать об Эрене, когда на кону столько жизней. Ты уже тогда все принял. Ты всегда знал и понимал, кем он был. Лучше меня знал. Ты знал, как все должно было закончиться. Но все же. Когда я его убила, ты рыдал вместе со мной. Ты оплакивал его. Скажи мне, Армин, почему ты так скорбел по человеку, решившему уничтожить этот мир? И в то же время у тебя не хватает сочувствия к человеку, посвятившему всю свою жизнь спасению других? Он скорбел о каждом погибшем солдате. Он продолжал бороться, потому что так — их жизни что-то значили. Так почему же, Армин, он не имеет значения ни для кого, хотя он все еще жив? Она задыхалась но продолжала. Армин никогда не слышал, чтобы она столько говорила. — У Эрена была семья. Друзья. У него была я. Если бы он только захотел. Хистория. Несмотря на все ошибки, которые он совершил, несмотря на все последствия, он как будто остался героем в наших глазах! И нашим другом! А теперь скажи мне, кто был у капитана? — Микаса, мы его всегда уважали. И у него были друзья… — Были! Может быть, ты забыл, но его последний друг сгорел заживо, чтобы у нас было время улететь. Или тебе напомнить, кого он выбрал, там, на крыше — своего друга или кое-кого, кто теперь считает, что про него надо забыть? Скажи мне, Армин, неужели ты считаешь, что если бы на его месте был ты, неужели бы Энни… Тут она осеклась. — Неужели бы я бросила тебя? Или, может быть, ты думаешь, что я бы считала жертвой заботу о тебе? А об Эрене? А если бы на его месте был Эрен? — Микаса, ты была моим другом с самого детства. А Эрен… Я знал, что ты любила его. Но ты же сама сказала, что надо научиться отпускать. — Любила. Прошедшее время. Знаешь почему? О мертвых не надо заботиться. Эрену уже ничего не нужно. Если я вообще была ему когда-то нужна. А Леви… Капитан жив! Его не нужно отпускать, ему надо, чтобы хоть кто-то не бросал его. И он заслуживает чуть большего, чем «профессионал, который понимает свои задачи». Прости меня Армин, прости. Но. Давай ты дашь мне самой принимать решения. И нет. Это не жертва. Я делаю это для себя. Представляешь? Для себя! Потому что, может быть, ты не заметил (ты ведь слишком занят, тебе мир надо спасать), но капитан не единственный, о ком я забочусь. Я работаю там, в больнице. Именно этим и занимаются медсестры и доктора. Они лечат людей! Зачем я это делаю? Мне это нравится! Вот как тебе нравится убеждать других, что «война — это не выход из любой ситуации». Ты знаешь, что, возможно, ничего не добьешься такой «политикой». Но ты продолжаешь, потому что просто не можешь иначе. И представь себе — я тоже! — Зря я начал. Энни меня предупреждала… — Ах вот оно что? Оказывается ты теперь тоже консультируешься переде тем, как принимать решение? И о чем же Энни тебя предупредила?! Ах да, ты не напомнишь мне, что за Энни? Может быть, та самая, которая уничтожила весь отряд Леви?! Или хотела нас растоптать как букашек? Та Энни, которая скормила Марко титану? Или может быть та Энни, в которую ты влюбился до беспамятства, несмотря на все это? Которая теперь замужем за тобой? Энни, жена дипломата и посол доброй воли, которая может теперь отплатить «добротой» за все свои грехи. А еще обнять своих друзей и отца, когда захочет. Скажи мне, Армин, почему Энни имеет право на все это? А человек, который… Человек, кажется, самый достойный из всех нас, и даже никогда не пытавшийся выставить себя героем… Человек, спасший меня от Энни. Человек, благодаря которому ты есть у Энни… Почему он не заслуживает немного… доброты?! Она вышла. И хлопнула дверью. «Да, я все же скучаю по капитану, — подумал Армин, — и как у него получалось ее успокаивать?» В коридоре она чуть не налетела на Энни. — Только не говорили, что ты подслушивала. — Я слышала достаточно. — Я ни о чем не жалею. — Вау, ты уже говоришь, как он. Микаса еще никогда так не жалела, что больше не носит при себе меча. — Да погоди ты. Не то, чтобы я была не согласна со всем, что ты сказала. И да, если бы Армин был на его месте, я бы тоже ждала. К тому же, он же ждал меня, ну, вроде того. Ты… Ты ведь любишь его, да? — Кого?! Армина?! — Ты знаешь, что я говорю не про Армина. Микаса снова подумала о мече. — Микаса. Ты ничего не должна объяснять. Я не знаю, имеет ли смысл то, что ты делаешь. Но я… Я как никто знаю, что иногда надеяться есть смысл. К тому же, по крайней мере, новый твой выбор намного достойнее предыдущего. Энни подумала, что сейчас она ее задушит. Но Микаса… обнимала ее. — Спасибо. Прости, что… Она больше не могла говорить. Кажется, лимит был исчерпан разговором с Армином. — Так, значит ее ты обнимаешь, а на меня орешь? Армин не верил своим глазам. Микаса спрятала лицо и ничего не сказав тихо пошла дальше. Они снижались. «Наконец-то я вернусь…» — Армин, заткнись. Просто оставь ее. Ты ничерта не понимаешь! — Я правда не понимаю, Энни. — Тогда пойди запиши в свой дневник все, что она наговорила тебе. Может, потом перечитаешь и поймешь. И вообще, мало ли, пригодится. Армин уже давно принял, что его жена часто говорила дельные вещи. … Когда дирижабль приземлился и все начали прощаться, Хистория подошла к Микасе и крепко ее обняла, прошептав на ухо. — Микаса, пожалуйста, если тебе что-то понадобится… Если ему что-то понадобится, пожалуйста, дай мне знать, напиши. И… Она не осмелилась больше ничего добавить. Микаса грустно улыбнулась и обняла ее. Затем она поторопилась попрощаться с остальными, объясняя, что она очень нужна в больнице. … В тот же вечер Микаса бежала по улицам, торопясь назад. Ей казалось, что ее слишком долго не было, а «он подумает», что она его снова бросила. Но он лежал неподвижно и как будто бы был спокоен. Она отпустила медсестру и присела у его изголовья. — Леви, я здесь. Прости, что меня раньше не было рядом. Я теперь так много знаю. Все вдруг сжалось у нее в груди. Горе. Какое-то совершенно новое горе накрыло ее. Горе от осознания того, что могло быть, но не случилось, потому что она смотрела не туда и открывала не те двери. Слезы снова побежали по ее щекам, а грудь начали разрывать рыдания, которых никто не слышал. Она снова взяла его покалеченную руку и с нежностью поцеловала, закрыв глаза. — Ты говорил всегда, что не нужно ни о чем сожалеть, но я… Я не могу не сожалеть, Леви! Мне так хочется, чтобы в твоих воспоминаниях было что-то хорошее! Я даже… Я не смею надеяться, чтобы я была частью этих воспоминаний. Ты всегда был… Тебе не нужна такая, как я. Разве я тебя заслуживаю? Но я… Я все же… Я бы так хотела еще раз с тобой поговорить. Знаешь, Армин сегодня сказал мне, что я должна жить дальше. Для себя. Конечно, он прав. Я буду. Я многое поняла. И во многом, благодаря тебе. Я буду жить. Она вытерла слезы. А потом придвинула свою кушетку почти вплотную к его кровати. Нужно было поспать. «А завтра я встану. И наконец-то начну жить, полагаясь только на себя. На свои силы». Микаса выключила свет, легла в постель и снова взяла Леви за руку. Ей не хотелось отпускать его руку. Ей не хотелось бросать его.