А что, если это история про нас/If it was about us

Часть вторая — Капитан… — Микаса продолжала, — Вас не было с нами… два года. Почти два года. Через два месяца — вторая годовщина. — Этого не может… Его перебили бросившиеся к нему дети. — Мы так волновались, что Вы вообще не проснетесь. А мы к Вам часто заходили, вот, Фалько читал вам книжки. И я тоже! И мисс… — Габи, подожди! Микаса осторожно остановила девочку. Габи закусила губу. Леви лежал, ошеломленный свалившейся на него реальностью. — Я не… подожди. Эрен? — Эрен мертв. Гул остановлен, помните? Титанов больше нет. — Да, что-то такое… Как ребята? Что с ними? «О, Леви, ты как всегда, в первую очередь, думаешь о других! Как же мне тебя не хватало», — Микаса стояла, не в силах что-то сказать, слишком ошеломленная тем, что он вернулся. Она так соскучилась по его голосу, его взгляду, который теперь немного изменился. Она наконец увидела его раненый глаз, у которого не было зрачка. Но он ей не казался менее красивым от этого. Питер вмешался. — Господин Аккерман, давайте я помогу. Можете ли Вы сказать, что Вы видели, перед тем, как потерять сознание? — Я видел… моих товарищей. Всех, кто умер. В горле был ком. Ему было тяжело говорить. Он чувствовал, что силы покинули его. — Я думал, что мертв. Микаса, я видел как ты, уходила с… Прости, это я должен был, это моя вина. Микаса снова взяла его за руку. «Она как-то странно особенно нежно берет меня за руку, или мне кажется? Может, дело в том, что даже руки настолько ослабли, что я просто плохо чувствую прикосновения?» — Леви, то есть… капитан. То есть. Если Вы позволите, я не буду обращаться к Вам по званию. Мы давно не в армии. Хотя для Вас все произошло, как будто бы вчера. Это может показаться странным, и я понимаю, что непросто принять, но прошло уже почти два года. Мир восстанавливается. Ребята делают все, чтобы поддерживать дружественные отношения между странами. На Парадизе… Она споткнулась. «Наверное, не надо рассказывать ему сейчас про плохое. Не нужно, чтобы он волновался». — Микаса. Позволь мне, — Питер снова вмешался. Он взглядом показал всем собравшимся, что стоит покинуть палату. Остался только один медбрат и Микаса. — Я прошу прощения, вся эта новая информация может Вас смущать. Сэр, самое главное, что вы очнулись. Это можно назвать чудом. В моей практике я, кажется, и не встречал подобных случаев. Давайте сейчас сосредоточимся на том, как Вы будете восстанавливаться и возвращаться к нормальной жизни. Рот Леви искривился в горькой усмешке. — Тш, а что такое нормальная жизнь, доктор? Я никогда не знал, что это такое. Я всю жизнь провел на войне. Теперь уже не имеет значения, наверное. Впрочем, хватит жевать сопли. Мне нужно встать. Леви снова попытался и раздраженно стиснул зубы. К кровати подскочил медбрат. — Давайте я Вам помогу. Сейчас попросим привезли инвалидное кресло. Так Вам будет проще передвигаться, на улицу вывезем Вас. Сегодня отличная погода! Леви пронзил медбрата взглядом. Однако, сохраняя внешнее спокойствие и достоинство, как-то немного отрешенно произнес: — Что ж… Впрочем, наверное, мои способности больше не нужны в новом мире. Микаса смотрела на него и чувствовала, что теперь, кажется, может, и правда читать его мысли. В его голосе не было отчаяния или гнева. Только какое-то принятие и боль. «Он знал, чего ему будут стоить эти минуты. Минуты, когда он выбрал отдать все, чтобы я… Чтобы у меня получилось… спасти человечество». Ей так хотелось обнять его. Забрать всю эту боль. Но все, что она посмела сказать: — Капитан, то, что произошло с Вами, ужасно несправедливо. Но, пожалуйста, позвольте помочь Вам! Он поднял на нее свой здоровый глаз. Ее глаза. Они были полны слез. «Неужели я довел ее до слез одним своим видом? Какой же я негодяй,» — пронеслось у него в мыслях. — Хорошо… — все, что он смог выговорить хриплым голосом. Медбрат помог ему подняться на постели. — Я буду неподалеку. Я еще зайду, — сказала она и вышла. Он боялся даже посмотреть ей вслед. … Микаса вышла в коридор, все еще не осознавая, что случилось. Все произошло так неожиданно. Она, кажется, только что разговаривала с Питером в холле больницы. Они обсуждали возможности новых поставок медикаментов с Хизуру. И вдруг они услышали крики Габи, увидели, как несколько медсестер и медбрат бросились в палату Леви. Она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Питер даже немного поддержал ее за локоть, когда они торопились в палату. Ее сердце колотилось как бешеное, и она едва сдерживала слезы. Сейчас, выйдя из палаты, она снова чуть не упала, закрыв рот руками, «чтобы Леви не услышал ее рыданий, чтобы только еще больше его не расстроить». Питер взял ее под руку и поспешил увести в свой кабинет, ничего не говоря растерянным Габи и Фалько, которые тоже не могли найти себе места. Уже в кабинете врач крепко обнял ее и она больше не сдерживалась. Дав ей выплакаться, Питер настоял, чтобы она выпила успокоительное. — Микаса, я понимаю, как тебе тяжело, но ты нужна ему сейчас, понимаешь? Это главное. Все будет хорошо! Давай, отнеси ему суп! Ему нужен кто-то близкий! … — Сэр, Вам что-нибудь нужно? — медработник не унимался. Леви едва заметно кивнул в сторону ванной комнаты. Его вымыли, переодели в чистое и уложили в постель. «И наконец этот придурок оставил меня в покое…» Леви старался не думать о том, что происходит и сосредоточился на каких-то мелочах. «Так странно. Эта голубая рубашка и серые брюки. Как будто кто-то знает, что я любил носить в те редкие дни, когда не надевал форму». Это не единственное, что ему показалось странным. Леви успел окинуть взглядом палату. И ему показалось, что она была как будто не похожа на то, что он обычно видел в госпиталях. У окна стояла кушетка. В углу стол, на котором лежали какие-то книги и еще тетради, карандаши. В другом углу был некий сундук. На нем была какая-то коробка, как будто посылка или что-то такое. Около его кровати стоял небольшой столик с вышитой салфеткой. А на окне, кажется, он заметил цветочный горшок. Словно это была не палата, а комната, в которой кто-то жил. «Но это все какие-то странные мысли. Может, просто в новом мире все лучше. И, в конце концов, персоналу, который тут дежурил, тоже надо было чем-то заняться. Вот книжки читали медсестры от скуки». Принесли обед. И тут в палату снова вошла она. Она, кажется, тоже была очень смущена. И не решалась предложить помощь. Но беспокойство все же взяло верх над смущением. — Вам нужно поесть. — Я не голоден. Она подняла бровь. — Хорошо, но учти, тебе придется меня кормить. А это может быть отвратительно. Тш… Она улыбнулась. «Надо же, она теперь улыбаться умеет». — Давайте, я помогу Вам наверстать упущенное время, и Вы не заметите, как суп кончится. Она взяла ложку и аккуратно поднесла к его губам. Ему показалось это всё очень знакомым. Превозмогая гордыню, он открыл рот и проглотил. Каждая ложка давалась легче. — Ну что, рассказывай, я живу теперь в светлом будущем? Как Арлерт? Эти двое? Мелочь подросла, смотрю? Как там Оньянкопон? Он ведь выжил? А эти друзья-враги? Он старался сохранить как можно более небрежный тон голоса. Но взгляд его выдавал. «Кого я обманываю!» Он хотел спросить еще: «А как ты?» Но слова застыли у него на губах. — Мир… — она грустно вздохнула, — очень много жертв. Очень много. Всем было тяжело. И до сих пор… Я не знаю, простят ли когда-нибудь. После того, как 80% человечества… Я не знаю, сколько потребуется времени, чтобы восстановить все, построить что-то новое. Губы Леви дрогнули. Она спохватилась, поняв, что, кажется, поторопилась с правдой. — 80 процентов? Да, я и правда всех подвел, — все что он смог выговорить. — Нет, нет, не нужно, пожалуйста. Если это и чья-то вина, то не Ваша! Вы остановили гул, это Вы убили Зика, помните? Он грустно усмехнулся и опустил голову. — Капитан! Леви! Простите меня, мне так жаль! Я не должна была начинать с этого! Сейчас всё лучше, чем было два года назад. Уже удалось многое сделать! Армин… Они с ребятами помогли организовать некий комитет. Сейчас они часто уезжают, встречаются с представителями разных стран, проводят мирные переговоры. Ах да, Армин женился. На Энни… Глаза капитана округлились. — Да, много ещё чего произошло. Мать Конни жива, представляете? Она приехала уже почти год назад, живет теперь здесь. Королева помогла. Родные Жана тоже здесь. Дочке Хистории уже почти два года. Вы знали, что это дочь Эрена? Никто почти не знает. И лучше бы, честно говоря, и не узнал. Леви с сочувствием посмотрел на нее. «Черт, этот паршивец. Что она должна была испытать?!» Но она как будто спокойно продолжала. — Хистория была лично. К Вам заходила. К вам многие приходили за это время. Все всегда говорили, что без Вас все как-то странно. Как будто некому… — Сказать вам, что вы идиоты? Она снова улыбнулась. И продолжала. — Дети ходят в школу. Я очень волнуюсь за Габи. Она слишком… Впрочем, мне не стоит столько всего на Вас сейчас навешивать. Да, незадолго до того, как Вы очнулись, ребята опять уехали. Скоро вернутся. К новой годовщине. Жан говорит, что в последний раз едет. Он хочет кафе открыть, представляете? Он тоже женился недавно, кстати. — На… тебе? Она улыбнулась и покачала головой. Она ловила себя на мысли, что она вот уже час (или сколько прошло с момента, как он очнулся?) не может перестать как-то совершенно по-идиотски улыбаться на любой его комментарий. Смешной или даже не очень. Ее щеки горят. А сердце колотится. И все, чего она на самом деле хочет, это прижаться к нему покрепче и никогда больше не отпускать. — Только не говори, что все два года сидела на могиле этого придурка. Хотя то, что ты здесь, уже неплохо, значит ты хотя бы немного пришла в себя. А кстати, почему ты вдруг здесь? Ведь я точно помню, как ты уходила. — Я… «Что я скажу ему теперь? Что я провела два года у его постели? Заботилась о нем? Но что если… Что если ему будет тяжело от этой мысли, что он что-то должен мне?» Он прервал ее мысли. — Микаса, мне никогда было не понять этого, что ты нашла в этом идиоте. Но я понимаю, какое горе ты пережила. Прости мои слова тогда. Но я не мог поступить иначе. Мы должны были это сделать. Конечно, это должен был сделать я. Но ты сама знаешь… Микаса только грустно улыбнулась, вспоминая этот момент их общей агонии. «И в этот момент он еще находил силы сочувствовать мне! Он и сейчас находит силы сочувствовать мне, когда ему самому так тяжело». Леви снова прервал ее мысли. — Микаса, это хорошо, что ты хотя бы совершаешь поездки. Ты часто тут бываешь? Как там дела на родине? «Он думает, что я живу на Парадизе и сижу на могиле Эрена. Вот какое впечатление я о себе оставила». — Там тоже все непросто… — она споткнулась. «Что говорить? Что придумать? Соврать?» — Микаса, капитан? «О, спасибо тебе, Оньянкопон!» — Я не хочу никого беспокоить, просто зашел проведать, как вы. Фалько мне позвонил, я сначала даже не поверил! — Спасибо, я даже не думал, что… — Леви было сложно выговаривать такие вещи, — я даже не думал, что после стольких лет про меня еще кто-то вспомнит. А тут целая банда! Микаса снова улыбнулась. — Ох, капитан, вы не представляете, как Вас не хватало тут! Особенно, некоторым из нас, — Оньянкопон подмигнул Микасе. Она покрылась румянцем и подскочила. — Оньянкопон, я думаю, нам надо оставить капитана отдохнуть. Пойдем. Я заберу тарелки. Я еще загляну. У меня тут еще некоторые дела… Она боялась посмотреть на Леви. — Микаса, ты не должна ничего объяснять. Я рад, что удалось увидеть тебя. Даже если ты не сможешь больше зайти, я… — Я зайду. С этими словами она взяла под руку недоумевающего Оньянкопона и поспешила выйти. «Надо поговорить с ним, с Габи и Фалько и еще с Питером и, кажется, со всей больницей. Леви не должен знать, по крайней мере пока, что я, что я… Я не могу допустить с ним той же ошибки, что с Эреном!» … Леви остался один. Со своими мыслями. Но ненадолго. Вскоре к нему снова вошел медбрат с неприятной рутиной. «Тш, нянчатся со мной как с ребенком!» Но у него было какое-то странное ощущение, что этот человек неуклюж с ним. «Как будто он тут новенький». Затем был еще один осмотр у врача. Пока доктор проверял рефлексы, Леви тоже успел его рассмотреть. «Доктор П. Перл» — было написано на его бейдже. Он сказал, что его можно звать просто «Питер». «Высокий, с Эрвина ростом примерно. Шатен, глаза карие и очки, прямо как у… Приятный малый. Кажется, тоже «поклонник», тш. Расспрашивал про способности Аккерманов. А еще ученый! Да, спелся бы с Ханджи. Черт, Ханджи… Доктор, впрочем, говорил и на своем языке. Что-то непонятное про восстановление мышечной памяти, обнадеживал, что смогу даже ходить». — Послушайте, доктор, я не из тех, кого следует обманывать и давать ложную надежду. Я понимал, чего мне будет стоить… Я просто надеюсь, что никого не обременяю здесь. Мне кажется, я не чувствую ног. — Капитан. Извините, я в армии никогда не служил, но тут Вас все так зовут, вот и у меня в привычку вошло. Послушайте, я не из тех, кто дает ложные надежды. Особенно людям, которые сами подарили надежду многим из нас. Скажите лучше, Вы сейчас ощущаете какую-то физическую боль? В Вашем колене, например? Леви поколебался. — Ничего такого, что я не мог бы вытерпеть… — Хм, а так? Питер дотронулся до его коленной чашечки, а затем слегка нажал на мускулы под коленом. — Черт, Вы в своем уме! — Леви закричал, не в силах терпеть боль. — Ага, вижу. То есть, «чувствительность» все же присутствует. Видите, иногда нужно просто нащупать нужную болевую точку, чтобы понять, чувствует ли что-то человек. Взгляд, которым доктор наградил Леви заставил его почувствовать себя неуютно. «Как будто «негодяй» знал что-то или подозревал что-то». — Мы начнем Ваше восстановление очень аккуратно. У нас здесь как раз появился специалист, у которого есть неплохой опыт в проведении физиотерапии. «Что ж, может, он и прав. Да хотя бы ложку держать научиться. Доктор сказал, что колено зажило, насколько это возможно. Но из-за того, что я не двигался почти два года, придется немало потрудиться, чтобы встать на ноги. Да и тогда, должно быть, буду хромать. Ну что ж. Летать теперь не нужно, да и не получится уже. Интересно, что это за специалист, о котором говорил доктор? Надеюсь, он не слишком разговорчивый». Когда он только открыл глаза и услышал первые новости, у него было ощущение, что сейчас его захлестнет отчаяние. Но он, как всегда, смог подавить это. Ему было легко от мысли, что все просто закончилось, что теперь люди могут жить в мире без титанов, мире, о котором они мечтали когда-то. А он выполнил свою роль. И это главное. Однако ему становилось все же тяжело на душе, когда он вспоминал глаза этих детей и особенно… Микасы. Он мог пережить всё. Новости о том, что несмотря на остановленный гул, Эрену и титанам таки удалось потоптаться на этой земле. Что мир не был уж таким идеальным, как они когда-то мечтали. Что он провалялся бессмысленно в постели два года и никому не мог помочь в такое важное время. Не был рядом с ней. Не поддержал ее. «А ведь ей, наверное, так хотелось поговорить с кем-то! Но у нее, конечно, был Армин и ребята…» Да даже если бы ему теперь признались, что он все же не сможет больше ходить… Он бы справился. «Раз меня оставили в живых, я должен продолжать. Может быть, я еще даже смогу сделать что-то хорошее». Но чего он не мог вынести, это ее доброты. То, как она держала его за руку. Он проглатывал ком в горле, вспоминая ее нежные движения, то как она говорила «капитан, то, что произошло с вами, ужасно несправедливо…» Леви пытался об этом не думать. Он сидел на кровати, опираясь спиной на подушку. Не в силах даже достаточно высоко поднять руки, чтобы закрыть ими лицо. А ему так хотелось. Он закрывал глаза, чтобы успокоиться. Но пытка на сегодня для него еще не кончилась. — Леви, Вы… Ты еще не спишь? Это опять была она. «Почему она все время возвращается?» — Ты знаешь, мне показалось, что все что я делал в последнее время, — это спал. Поэтому, честно говоря, я побаиваюсь. Вдруг в следующий раз открою глаза, и узнаю, что прошло еще 10 лет, и меня женили без моего ведома. Микаса снова улыбнулась. «Как же хорошо, что она улыбается». — Все будет хорошо, я тебя разбужу на собственную свадьбу. Она немного покраснела от этих слов. — Я принесла книги. Может быть, ты захочешь почитать потом… И немного печенья. Я заметила, здесь какая-то жидкая каша на завтрак. И подумала, что тебе захочется чего-то вкусного. Вот, оставлю тут на столике. Ох, что-то еще забыла! Ах да, не знаю, тебе еще как-то помочь? — Микаса, я даже не знаю, спасибо, — ком в его горле становился все невыносимее, — может быть, можно приоткрыть окно. Я не люблю духоты. — Да, конечно! Она вскочила к окну и приоткрыла форточку. Леви не знал, но она делала это каждый вечер, почти два года, перед тем, как выключить свет в комнате, где она тоже ночевала почти два года. А после этого, она всегда поправляла на нем одеяло, чтобы он не замерз, и гладила по голове. Рефлексы штука опасная. И она, не подумав, рефлекторно подошла к его кровати и нежно укрыла его одеялом получше, а потом подогнула края и завернула его ноги. И только после этого в ужасе подняла на него глаза, понимая, что он ведь видит все, что она делает. То, что она увидела, ее испугало. Он… отвернулся от нее. «Что я наделала! Он сейчас прогонит меня! Но он… Его губы. Они дрожат. И он, кажется всхлипывает. Я никогда раньше не видела… Только там, во сне». — Леви, прости, я слишком навязчива. Я расстроила тебя! — Нет, нет, Микаса, просто… Просто я… Я не привык, чтобы кто-то был так добр ко мне. Прости, я… Я не знаю, что со мной. Он больше не мог говорить. Кажется, все его нерушимые внутренние барьеры надломились, чаша переполнилась, и его грудь начали разрывать глухие стоны, с которыми он не мог справиться. «Черт, я даже слез не могу вытереть». И тут он почувствовал, как она его обнимает. Это было точно, как в его снах. — Леви, все хорошо! Все будет хорошо! От этих слов, кажется, стоны усилились. Ее собственное сердце стучало как бешеное. «Я обнимаю его. Я и правда его обнимаю!» Она крепко его обнимала, ощущая, как он трясется всем телом, чувствуя, как ее рубашка все больше намокает от его слез. Своих слез она уже тоже не могла сдержать. Она так много хотела сказать ему, но она знала, что это не то, что ему сейчас нужно. Когда он немного успокоился, она уложила его. Затем быстро вышла в ванную и вернулась с мокрым полотенцем, чтобы вытереть ему лицо. Он больше не мог говорить. Просто смотрел на нее беспомощным взглядом. Она снова дотронулась до его лица. И, кажется, от этого прикосновения в его глазах прибавилось боли. Его губы чуть дрожали. Тут она поняла, что ему, кажется, холодно. Она слегка потрогала его ночную сорочку и поняла, что она намокла от слез и пота. — Давай переоденем рубашку? — ей самой было страшно это говорить. Он закрыл глаза, но не протестовал. Она быстро открыла ящик тумбочки, которая стояла около кровати, достала чистую ночную рубашку. Затем очень быстро расстегнула на нем пуговицы и аккуратно приподняв его за спину, раздела, а затем быстро заменила рубашку. Ее движения были такими уверенными, что это его удивило, хотя он был и не в том состоянии, чтобы что-то анализировать. Он не мог даже заставить себя открыть глаза. — Ббрюки… не нужно переодевать? — она готова была убить себя за этот вопрос. Он снова открыл глаза и умоляюще посмотрел на нее. — Ннет, все хорошо, пожалуйста, не нужно, пожалуйста… — его губы снова задрожали. — Не переживай, я не буду, — она снова укрыла его одеялом, — отдыхай. Если хочешь, я останусь. Тут даже кушетка есть. — Я… — Я остаюсь. Она выключила свет и снова присела рядом, взяв его за руку. Он закрыл свой единственный глаз, пытаясь не думать ни о чем, потому что мысли были невыносимы. «Каким же я стал эгоистом». Но он решил, что после двух лет агонии он может позволить себе немного эгоизма. А завтра он встанет и соберет себя в кучу. «Я не должен больше пользоваться добротой. Ее добротой». Она продолжала держать его за руку, пока не услышала более ровное дыхание, по которому можно было понять, что он наконец уснул. Она не была уверена, что сама сегодня уснет. «Но нужно было попытаться». Ей хотелось поцеловать его руку. Но она побоялась его разбудить. И поэтому тихо встала с его постели, и даже не раздеваясь, прилегла на свою кушетку, закрыв глаза.