А что, если это история про нас/If it was about us

Утро. Леви открыл глаза. Два месяца назад он впервые за долгое время проснулся. Два года назад он помог ей убить Эрена. Столько изменилось с тех пор. Он повернул голову. Она спала на своей кушетке. Он осторожно поднялся на кровати. Не без труда, но все же почти бесшумно смог сам пересесть в инвалидное кресло и осторожно подъехать к ней. «Черная прядь волос небрежно лежит на лице. На губах едва заметная улыбка. Кажется, ей снится что-то хорошее. Что, интересно? Даже удивительно, учитывая, какой сегодня день». «Какая она красивая. Как я люблю ее. Как она устала со мной, наверное. Измучил ее всю своей беспомощностью. Хотя, кажется, она рада мне помогать. А я рад, когда она рядом. Интересно, это делает меня конченным эгоистом? Она все время улыбается, поддерживает меня. Думает, я не знаю, что она все равно переживает? Хотя теперь немного легче. И ей легче, кажется. Кажется, она даже тревожиться стала меньше. И смотрит иногда так… Как-то по-другому. Ох, о чем я думаю?!» «Как я тоже хочу о ней позаботиться. Как хочу, чтобы она была счастлива. Это все, чего я хочу». Леви, как только смог вставать с постели сам, старался не будить ее раньше времени. Он теперь часто просыпался первым и мог подолгу любоваться ею. Он думал о том, что может сделать для нее. Мысленно обещал себе что-то обязательно придумать. «Проклятье, я ведь никогда не водил никого на свидания! Да и она тоже не ходила. Чертова жизнь. Чертова война. Чертов остров. Но теперь же все может быть по-другому?» Он еще ни разу не целовал ее. А между тем уже два месяца… Ну вообще-то технически — два года, как они живут вместе и спят рядом. «Разве я мог когда-то мечтать, что буду спать с ней так близко? А теперь я уже начинаю мечтать о том, чтобы она была еще ближе». Легкое одеяло повторяет изгибы ее идеального тела, и он представляет, как прикасается к этим изгибам, как покрывает их поцелуями, как она… «Чертов я негодяй!» Леви всегда была популярен у женщин. Он не лгал тогда в лесу Зику и не бахвалился перед ним. Но все эти женщины приходили к нему сами. Это было крайне редко и «по-товарищески». Он никогда не инициировал этого сам. Может быть, потому что, хотя и смутно, но помнил свое детство. Крики там, в этом отвратительном месте. Боль этих женщин. Боль его матери. Он никогда бы не посмел. И даже флирту он никогда не предавался. Но он и не отказывал, если они приходили сами, если он знал, что они не хотели чего-то большего, да и в конце концов, он тоже иногда в этом нуждался. Но она… С тех пор, как он стал себя лучше чувствовать, он теперь постоянно вынужден сдерживать не только эмоции, но и «некоторую физическую боль». Но в то же время ему страшно представить, что он может причинить боль ей. Столько мыслей крутится в его голове. «Делает ли то, что я хочу быть с ней, с которой познакомился, когда она была только подростком, делает ли это меня чудовищем? Но ведь у меня тогда даже и мысли не было. А потом? Это была только мечта. Нет, даже не мечта. С тех пор, как я посмотрел на нее совсем другими глазами там, на пристани, уже, кажется, три года назад, я просто не мог перестать думать о ней. Но никогда не позволял себе думать о том, чтобы «быть с ней». А теперь? Теперь ей уже 21. А мне? Кажется, вчера был 31 год. Черт, а сегодня уже 33. Проспать два года жизни. Черт. А была ли она с кем-то до? Эрен? Вряд ли. А больше бы она никого не подпустила. И теперь… Я в моем состоянии… Что, если я просто ее разочарую, испугаю, вызову отвращение или того хуже — жалость?» И главная, самая глупая, нелогичная, но самая страшная мысль. «Может, стоит мне к ней прикоснуться, как я все разрушу? Эта мечта станет осязаемой, превратится в реальность. А моя реальность всегда одна и та же». И он не смеет. Хотя все чаще замечает, что она как будто чего-то ждет. «Неужели?» Он хотел поцеловать ее в лоб, но не решился, не посмел даже этого, боясь разбудить. Однако ему в голову пришла другая идея. Он аккуратно поправил одеяло на спящей Микасе, а потом подъехал к выходу и открыл дверь палаты. … Уже в коридоре он немного замешкался, решая, как ему спуститься вниз, на кухню. Там еще никого не было. Но к счастью, он увидел внизу Питера. Доктор всегда рано приходил на работу. Леви окликнул его вполголоса. — О, капитан, а вы куда в такую рань встали? Опять бессонница? — Нет, 6 часов сна для меня более чем достаточно. Просто… Вы не поможете мне спуститься? Я хочу чай заварить. Питер улыбнулся. Он помог Леви спуститься и отвез на кухню. Затем достал заварку с верхней полки и поставил перед Леви. — Вот, Микаса нас балует. Пьем чай, как на острове у ее родственников. Заварите сами? Леви криво улыбнулся. — О да, я помню, вы эксперт. Я умываю руки. Питер присел на стул, наблюдая, как Леви ставил чайник на огонь. Несколько минут они провели молча, каждый думая о своем. — А вы, доктор, сегодня как-то особенно веселы! Повод какой? Сегодня, в общем, не самый веселый день. — Как там говорят, капитан, даже в темные времена… Да и к тому же ведь два года уже прошло. — Да, два года. А Вы никак на свидание вчера сходили? Питер потупил глаза. — С чего Вы взяли? — Ну я, конечно, недавно из комы вышел, но я не идиот. На Вас рубашка вчерашняя. Питер смущенно улыбнулся. — Как его имя? — Эй, с чего это Вы взяли, что это «он»? Леви чуть не брякнул на пол чайник с кипятком. — Э, то есть… Это все Микаса, что б её! Питер рассмеялся. — Расслабьтесь, капитан, Вы правы, это «он». Хотя могла бы быть и «она». Что? Удивлены? У вас никогда не было таких странных друзей? Леви опустил глаза. — Вообще-то были… — Их, кажется, звали Ханджи? Скучаете? — Да, чертовски скучаю. Леви проглотил ком в горле. — Но Вы правы, доктор. — Питер, просто Питер. — Ты прав, Питер, наверное, уже давно настало новое время. Они, да и много кто еще хотели бы, чтобы, кхм… Ой, как зовут бойфренда? — Джек. — А дальше? — А дальше мы пока не познакомились. Вы не поверите, но сошлись мы на интересе к вам. Леви поднял бровь. — Он тоже восхищается Аккерманами. Расспрашивал меня все, как узнал, что я работаю в больнице и с вами обоими знаком. — Питер, — голос Леви стал серьезным, — ты осторожнее. Я ничего не хочу сказать, но мало ли. Я не знаю, насколько здесь свободные взгляды. Но на Парадизе, например… Ты, если что, защитишь себя можешь? — Капитан, я никогда не решал вопросы кулаками. — Я говорю тебе не про то, как решать вопросы, а про умение защищаться, если придется, черт возьми. Вот встану на ноги, надо будет тебе урок преподать. Питер расхохотался. — Эй, тише, спят еще все. — Вы имеете в виду «она» спит, в первую очередь? Леви опустил глаза. — И как ваши свидания, капитан? — Я… Ты ведь видишь, я еще… — Чего Вы боитесь? Не надо мне тут про то, что вы еще не на ногах. Тут что-то другое. Можете даже не говорить. Я знаю. Давно за Вами наблюдаю. Вы боитесь позволить себе немного эгоизма? Пожить для себя? Или может, Вы боитесь потерять ее? Боитесь, что если станете слишком счастливы, то так Вам будет больнее, если вы вдруг потеряете ее? Но Вы ведь уже не на войне, капитан. Мы, кажется, живем в другом мире. И, может быть, в этом мире найдется место для счастья. Вы имеете на это право. Она имеет на это право! — Ты думаешь, что деревья можно посадить даже в долине, покрытой пеплом? — Конечно, у нас даже есть такая долина. Я все думаю… Но никак не хватает времени! Мы поболтаем еще на эту тему. А теперь отнесите ей чай. И не бойтесь быть счастливым, капитан. Питер помог Леви снова добраться до второго этажа, а потом сбегал за подносом с чаем и поставил его Леви на колени. Врач уже хотел уходить, когда Леви вдруг вполголоса добавил. — Эй! «Леви», просто «Леви». Друзья никогда по званию не обращались. Питер улыбнулся. … Утро. Два года назад она убила Эрена. Два месяца назад к ней вернулся Леви. Сколько всего изменилось с тех пор. Она открывает глаза и понимает, что, кажется, ей как будто и не важно какой сегодня день. Леви уже суетится. Заварил чай. Для нее. «Как он умудрился за кипятком спуститься? Ладно, не буду спрашивать — обидится. Да и ничего удивительного: он всегда любил невыполнимые миссии». «Интересно, как там Энни? Она не пойдет на сегодняшнюю церемонию. Слишком тяжело. У нее периодически теперь дежурит отец. А иногда Райнер. Сегодня тоже, кажется, там должен быть. И о чем только думал Армин, уезжая так надолго! Но главное — успел вернуться», — мысли проносятся в ее голове. Она сама иногда улыбается себе, понимая, что это теперь какие-то легкие мысли. В них нет примеси чего-то тяжелого, неизбежного. Просто жизнь. Леви уже в одежде, в которой собирается сегодня пойти на улицу. Только продолжает раздраженно бороться с пуговицами на левом рукаве. «Сколько ему пришлось пережить… Этот его грустный взгляд и улыбка. Я видела, как ему было тяжело в самом начале. Он пытался улыбаться, чтобы меня успокоить, а сам… Думал, мне тяжело о нем заботиться. А я все время думаю наоборот, что делаю недостаточно для него. Но я должна ему доверять. Я знаю, как для него важно, что он может что-то делать сам, может быть полезным, нужным. Но удивительная вещь! Он никогда не отталкивает меня! Как будто он рад, что я рядом… И я так рада, что с каждым днем ему лучше. Он столько уже сделал. Я так им горжусь. Каждым его маленьким шагом. Я знаю, как ему непросто. Делать «маленькие шаги». Ему, который умел летать. Ему, который был таким сильным. Но он ведь знает, знает же правда, что не только за это я его полюбила? Вот он, смотрит опять. Как будто читает мысли. Мне начинает казаться, что он правда искренне улыбается теперь. Что он счастливее. А это все, чего я хочу. Чтобы он был счастлив». «Меня всегда поражала эта его сила. Его способность бороться. Но теперь я вижу, сколько боли за этой броней. Как же мне хочется поцеловать каждый шрам на его теле. Каждый. О, о чем я думаю. Как мне не стыдно? Да кого я обманываю. Я и раньше об этом думала. Просто… Просто сейчас он тут. Он со мной». «Интересно, а он думает? Сначала ему было не до этого. Конечно. Но теперь. Он иногда так смотрит. Как он смотрит! Но, может быть, он все еще переживает, думает обо мне наверное. О том, чтобы меня «не обидеть». Да, в этом весь он, он всегда думает о том, как бы другим было хорошо. А как же он сам? А я… Если бы я что-то умела. Говорили с Энни как-то. Она так надо мной ухохатывалась. Да, Армину, явно больше повезло». «Как же ему идет зеленый цвет! О, этому человеку, кажется, правда нравится надо мной издеваться! Когда он вообще собирается меня хотя бы поцеловать? Почему он медлит? Может, я должна первая? Но что, если этого его расстроит? Да и я толком не умею. У меня такой опыт, лучше не вспоминать. Наверное, все, с кем он был, были не такими неуклюжими, как я». Сегодня ей снились… Нет, не кошмары. Ей снился он. Ей снилось, как он целует ее лоб, ее губы, ее уши, ее плечи, ее колени, ее… «Ох, кажется, у меня сейчас на лице все написано, как мне не стыдно! Лучше с рубашкой ему помогу!» — Тебе помочь? — Чертовы пуговицы! Леви теряет терпение. Она аккуратно застегивает рукав рубашки на его левой руке, осторожно прикасаясь к его запястью. Чувствует, как у него учащается пульс. И невольно чувствует, как скачет ее собственный. Затем, слегка улыбнувшись, поправляет две пуговицы на самой рубашке. Он неправильно застегнул. Ее рука задерживается на его груди. Глаза встречаются. «Зачем она так меня мучает?» — Микаса, ты сегодня… очень красивая. Она улыбается. «Если бы кто-то мне сказал, что этот человек с вечно стоическим выражением лица, этот человек, отправлявший меня чистить конюшню, этот человек… Будет опускать глаза, теряться в словах, выговаривая их дрожащим голосом. И он, кажется, продолжает». — Черт, что я несу. Ты всегда красива. Просто это платье… Микаса краснеет. Это светло-голубое платье она купила еще до того, как он очнулся. И представляла себе, как они будут гулять вместе. — Микаса, ты уверена, что хочешь пойти на эту церемонию? Она слышит беспокойство в его голосе. «Как бы смешно это ни звучало, мы правда похожи. Он тоже «трясется» надо мной, как я над ним». Он проверяет, поела ли она вовремя, не слишком ли он ее напрягает своими занятиями. Он на днях даже на Питера наворчал за то, что тот «перегружает ее обязанностями». — Леви, я в порядке. Надо пойти. А ты, кстати? Ты точно хочешь? — Ну если я там не буду главной достопримечательностью, — Леви язвит. Он надел повязку на глаз, и бросил косой взгляд в зеркало, сомневаясь, стало ли от этого лучше или хуже. — Ну, девчонки, конечно, не смогут удержаться от того, чтобы пялиться на тебя. Но я их отгоню, — она дразнит его. А затем осторожно снимает повязку и дотрагивается до его щеки со шрамом, — знаешь, я думаю, тебе без нее лучше. Леви смущенно опускает глаза. Она продолжает гладить его по щеке. И в ее глазах написано: «Как же ты не понимаешь, что невозможно красив?» … Шум города и толпы оглушает Микасу и Леви. Они не привыкли к суете. Но все же этот шум значит, что жизнь продолжается. И они тоже есть в ней. Они живут. Оба улыбаются, не зная, что думают об одном и том же. По дороге они прошли мимо дома Армина, решив заглянуть. Во дворе доделывал песочницу Райнер. У него было заметно более бодрое выражение лица, чем обычно. — Эй, Браун, отличная работа. Думаю, «спаситель человечества и знаменитый дипломат» будет рад, когда сегодня увидит! Микаса прыснула. Как она ни любила Армина, над этими ремарками Леви она не уставала смеяться. Тем более, она знала, что Леви на самом деле души в Армине не чает. Кажется, даже обычно угрюмый Райнер скривился в улыбке. — Райнер, как там Энни? — Микаса вдруг вспомнила, зачем они зашли. — Лежит. Я вообще стараюсь ее не трогать. Знаете, у нее в целом характер не подарок. А тут еще все усугубляется. — Леви, я зайду в дом, проверю, как она там, сейчас вернусь! — Давай, я никуда не «убегаю». Да и оружия не прихватил. Не с чем на Райнера кидаться. За него можешь не беспокоиться! Она опять улыбнулась и взошла на крыльцо. — Хороший день сегодня, Браун? Солнечный. Ты как? Держишься? Леви испытующе оглядел его. Ему показалось, что Райнер и правда лучше выглядит. Но он слишком хорошо знал, что такое воспоминания, которые могут не отпускать. — Да, день сегодня… Капитан, я знаю, вы презираете меня. Такие, как я и Эрен… Мы не заслуживаем чего-то большего, чем ваше презрение. Я только хотел бы, чтобы у этих детей все было по-другому. Габи. Она, да вы сами знаете. Вы там присмотрите за ней сегодня. Она в такие дни… — Ну начинается. Тш, хватит этих разговоров про презрение. Как будто я сам святой. Это с Йегером про такое можешь поболтать. А нет, погоди, не можешь уже! Ты вот лучше мне скажи: готов поработать еще? Оньянкопон там зашивается в лагере. А от меня пользы мало. — Капитан, я с радостью! И зачем Вы так о себе! Вы так много делаете! Габи все время про Вас болтает! Леви покачал головой, усмехнувшись. Но успел заметить, как загорелись глаза у этого человека. — А за Габи не беспокойся. Она еще всем покажет. Эта паршивка — сплошная головная боль. Если бы только она успела тебя проглотить и стать армированным. Тш, я бы посмотрел на это. Впрочем, я рад, что ей не пришлось. — Да, я тоже рад, капитан. Я не думал, что Вы когда-нибудь меня простите. — Тш, я тоже не думал, что шнурки сам себе завязывать не смогу. А вот. Пришлось учиться заново. Ну и время было подумать. Я знаю, что ты тоже ко мне «заходил». Микаса рассказывала. — Да я… Вам повезло, капитан. Если бы такая женщина меня любила! — Эй, полегче! — А, нет-нет, она не в моем вкусе! Я же не чтобы неуважение какое проявить! — Знаю, в твоем вкусе невысокие блондинки. Тш. Вот что. В этом мире немало людей, кому ты небезразличен, кто тебя ждал. Мать, например. Не всем так повезло. — Да, она так много пережила. Я всегда хотел заслужить ее любовь. Не знаю, заслужил ли. Да и должен ли был заслуживать? Не знаю. Это все сложно. У нее была тяжелая жизнь. Я не рассказывал, мой отец был марлийцем. Он бросил нас с матерью, и ей тяжело было меня любить. Но сейчас мне правда кажется, что что-то изменилось. Леви сглотнул ком в горле. — Я тоже не знал отца. Есть вещи, которых нам не изменить. Это прошлое. Но есть другое. Будущее называется. Слышал? Леви кивнул в сторону детской площадки. Райнер с уважением посмотрел на него и, слегка улыбнувшись, кивнул. Минут через десять, за которые двое не проронили больше ни слова, каждый, думая о своем, Микаса снова показалась на пороге. Пока она не подошла слишком близко, Леви вполголоса добавил. — Эй, и не сравнивай себя с ним. У тебя еще достаточно времени, чтобы… Райнер как-то грустно улыбнулся. Микаса, вздохнув, проинформировала двоих. — Она устала. Сейчас только задремала, кажется, пока говорили. Говорит, ночью совсем почти не спит. Ребенок пинается сильно. — Ничего, она как я, нормально подремала раньше. Ну а мелкий, видимо, в нее пойдет. Был бы на отца похож — сначала бы, наверное, «поговорил», прежде чем «решать вопросы силой», — на этих словах уже даже Райнер не сдерживал хохота, а Леви как будто ни в чем не бывало продолжал, впрочем довольный тем, что Микаса снова улыбнулась, — Браун, присматривай тут за ней. Ну и не скучай. Скоро мужа сюда пришлем. Пусть на него ворчит. … Весь дальнейший путь они с Микасой молчали. Уже неподалеку от места, где проходила церемония, Леви внезапно как-то нервно спросил. — Говоришь, эти двое и Оньян там уже? — Да, они нас будут ждать. — Габи точно в порядке? Может, ей стоило дома остаться? — Леви, все хорошо. Не переживай так. — Черт знает, что за люди там собрались. Мало ли. Я не смогу ничего сделать! — Леви… Она гладит его по плечу, успокаивая. «Какой же он…» — Смотри, вот мы и на месте. Ты готов? Он смущенно улыбается. Небольшая сцена, на которой уже стоит Армин. Позади Конни, Жан, Пик. Микаса находит взглядом в толпе детей и Оньянкопона. Машет им и начинает продвигаться с Леви в кресле к ним. Они стоят почти у сцены. Все услужливо уступают дорогу. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы вспомнить. Есть дни, которые нельзя забывать… Армин заметно нервничает. Для него важно, чтобы эта речь что-то значила. Он подозревает, что будь на его месте Эрвин, он бы говорил громче, отчетливее и как-то бодрее. «Но будущее доверили мне. И я должен хотя бы стараться. Как же хочется домой, наконец, обнять Энни!» — Два года назад произошло непоправимое. Мир никогда не станет прежним. И мы, возможно, никогда не сможем забыть. Но, возможно, этого и не стоит делать. Мы никогда не должны забывать о своих ошибках. Мы должны извлечь уроки из того, что нам пришлось пережить. Чтобы жертвы, которые принесли наши товарищи, имели смысл. Чтобы нашим детям не пришлось переживать все заново. Чтобы цикл вражды прекратился. Возможно, после всего, что нам пришлось пережить, из эры крови, боли и страданий мы наконец вступим в эру… Следующими словами в речи Армина было что-то про «процветание и развитие, про открытия и новые технологии». Но именно в этот момент он услышал за своей спиной вздохи своих товарищей. Армин обернулся и вопросительно посмотрел на ребят. На глазах Жана были слезы. Конни смог только пролепетать: — Армин, посмотри, там Микаса! Армин взглянул в толпу. Прямо перед сценой стоял Оньянкопон с детьми. Габи была немного грустной. Фалько держал ее за руку. Но вдруг лицо девочки как будто просияло, когда она увидела, пробирающуюся сквозь толпу Микасу. Микаса тихо улыбалась и везла в инвалидном кресле человека со шрамами на лице. Остановившись, она положила ему руку на плечо и он дотронулся до ее руки. «Запиши себе в дневник, о чем вы сегодня говорили, потом перечитаешь и поймешь», — Армин вспомнил слова жены. — …из эры крови, боли и страданий мы наконец вступим в эру… Милосердия. Эру, где есть место надежде и… Армин снова посмотрел, как капитан сжимал руку Микасы. — … и любви. Простите, речей на сегодня достаточно. Мне нужно обнять товарища, которого я давно не видел. Армин бросился вслед за Конни и Жаном, которые уже подхватили решившего встретить их стоя на дрожащих ногах Леви. — Аккуратно, ребята, — еле слышно лепетала Микаса. «Все в порядке», — взгляд Леви успокаивал ее. — Вы, кажется, все такие же паршивцы, только еще немного подросли и патлы отрастили, — шипел он на не выпускающих его Жана и Конни. Но Микаса видела за этой фразой бесконечную любовь. Бесконечную заботу. «Он так счастлив, что они в порядке. Он счастлив. Как же это хорошо», — думала она, глядя на них. Вскоре к парочке присоединился и Армин весь в слезах. Леви стоически боролся с комом в горле. — Капитан! Мы уже не надеялись! То есть… Микаса! Как? Она пожала плечами. И обняла его, прошептав так, чтобы слышал только он: — Теперь ты понимаешь? Армин еще раз взглянул на нее и на Леви и только улыбнулся, все понимая. «Кажется, моя мечта о том, чтобы Микаса была счастлива, и правда может исполниться». В это время из толпы донеслось: — Это что, тот самый капитан Леви, который отрубил голову звероподобному? — Я думал, он умер давно? — Так, паршивцы, давайте-ка покинем мероприятие, а то того глядишь, меня еще тоже заставят нести чушь со сцены! — Давайте пойдем к нам в гости, мама давно меня спрашивает, когда я вас приведу, — Габи посмотрела на Леви и Микасу умоляющим взглядом. — О, прошу прощения, у меня завтра вылет. Сегодня надо лечь отоспаться пораньше. Да и к Елене зайти обещал. В такой день, знаете, лучше не оставаться одному, — извинился Оньянкопон. Леви слегка улыбнулся. За время, которое он провел, помогая британцу, он кое-что заметил. Хотя они это и не обсуждали. Оньянкопон добавил. — Леви, когда вернусь, снова обсудим то, о чем на днях говорили. Мне сегодня пришел ответ. Они пока отказывают нам в запросе. — Какого черта? Эй, может быть, «посол доброй воли» может как-то поспособствовать? — Леви вопросительно посмотрел на удивленного Армина, — э, да ты, кажется, не в курсе. Ну ладно, введем в курс. Вот у Габи с тобой поболтаем. — Мне только надо заехать домой, заторопился Армин. — Конечно, там тебя ждет сюрприз, Микаса подмигнула ему. Глаза Армина округлились. — Да расслабься ты, она сказала, что без тебя рожать не собирается. Просто небольшой подарок вам приготовили, — добавил Леви, — давай, беги, а то она того глядишь, Брауну башку откусит. А он теперь без брони. Конни хрюкнул. Жан, улыбнувшись, заметил. — И как мы жили без ваших ремарок, капитан. Армин был ошеломлен. «Кажется, меня и правда долго не было дома». … Все разошлись, договорившись встретиться вечером у Габи. Жан и Пик провожали Микасу с Леви обратно в госпиталь. Габи и Фалько тоже увязались за ними. Дети везли Леви впереди, Габи постоянно что-то болтала. — Микаса, ну как, как он? — Жан спросил встревожено вполголоса, опасаясь, что Леви услышит. Пик одной рукой обняла Микасу, которая все еще смущалась и была заметно взволнованна. — Ему до сих пор непросто, но вы, видите, он старается. Сейчас все намного лучше, чем было два месяца назад. Мы… Я завтра заберу его домой, — она покраснела и опустила голову, ее голос дрожал. — Микаса, это же прекрасно! Правда, Жан? — Пик продолжала гладить ее по спине, подбадривая. — Конечно, Микаса! Мы так рады, правда! Мы переживали всегда, ты же знаешь! Может быть, хотя бы теперь мы можем помочь? Просто не знаем как. — Ребята, спасибо. Ему правда сейчас очень важна поддержка. Вы заходите, поболтайте с ним. Особенно, когда я буду в больнице, на работе. Я не хочу, чтобы он надолго оставался один. Или, если у вас будет время и желание, можете как-нибудь вместе с нами навестить лагерь беженцев. Там вообще всегда нужны лишние руки. Вы слышали? Там снова люди, у которых нет крыши над головой. Когда это кончится? Кажется, все эти катаклизмы — последствия гула. А Леви… Он не может не помогать другим, даже сейчас. В этом весь он. И ему будет приятно, если вы тоже. Вы только… Не нужно с ним вести себя, как будто с ним что-то не так. Пожалуйста. Не надо его лишний раз про самочувствие спрашивать и это вот все. Ему не это нужно. Вы же понимаете. — Микаса, он в любом состоянии пинка бы нам дал за такие разговоры, да нам бы и в голову не пришло. Я, честно говоря, его до сих пор побаиваюсь. И я не сомневался, что он и сейчас продолжает «всех спасать». Это же наш капитан, я помню, какой он. И именно поэтому я уверен — все будет хорошо! Он бодро выглядит. И главное — о нем есть кому позаботиться, — Жан еще раз погладил ее по спине. И потом смущенно добавил. — Может, потом устроим еще вам праздник в нашем заведении. Микаса еще больше покраснела. Пик толкнула Жана в бок. Микаса, собравшись с силами, добавила. — И не надо его «бояться». Он… Он такой добрый. Мне кажется, мы этого долго не замечали. Я сама… Но теперь я вижу. На ее глаза навернулись слезы. Она поспешила их вытереть. «Вдруг Леви сейчас повернется и увидит еще». Жан и Пик переглянулись, обнимая ее с двух сторон. Вскоре пара попрощалась с Леви и Микасой, поспешив увести с собой и «этих двоих». Они снова гуляли одни. Пару раз к ним подбегали какие-то дети, подсовывали Леви цветы, как-то странно улыбаясь. Капитан хмыкал, но брал цветы, комментируя. — Я сделаю вид, что это тебе, тш. — Я не против! Улыбка не покидала ее лицо. А он находился в каком-то задумчивом настроении. — Микаса, как думаешь, мы сможем когда-то поехать домой? — Мы же и так собираемся? Ты забыл? Завтра тебя выписывают. Леви? — Я имею в виду… — О… Выступления йегеристов на Парадизе как будто бы затихли. Королева сообщала, что ситуация взята под контроль. Однако их присутствие могло внести смуту. — Леви, а ты хочешь туда? Я теперь даже и не знаю, смогу ли я… — Я тоже не знаю, Микаса. Это просто очень странно, странное чувство. Мы ведь здесь чужие. — Я и там себя чувствовала «чужой» иногда. Впрочем, ехать на Хизуру, как мне все время предлагает госпожа Азумабито, у меня вовсе нет желания. Там я тоже не стану своей. Понимаешь? А здесь… По крайней мере здесь… — … здесь сейчас все, кто важен для нас. Ты здесь. Впрочем, на Хизуру можно съездить. Так, для интереса, или как там Габи говорит? Или как Фалько говорит вечно, «путешествия расширяют кругозор!» Нам с тобой откуда знать: мы всю жизнь на чертовом острове просидели! Но, может, настала… — … новая эпоха. Она остановила кресло и присела рядом, чтобы посмотреть на него. Он взял с коленей букетик незабудок и протянул ей. А потом внезапно добавил. — Эй, тут никто до Кирштейнов кафе не открыл еще? Может, зайдем?