Начинание начала

По своей структуре большинство больших иерархических учреждений напоминают то, что проще всего воспроизводить в прямом и переносном смысле: семью. И Рай и Ад были великолепным примером того, что несчастливые семьи могут быть несчастливыми по-своему. В целом, логично, что всем живущим тварям и творцам не от кого было брать положительный пример поведения с нижестоящими: тот, кто сначала создаёт людей голыми, а потом требует прикрыться, потому что так существовать стыдно, является либо тираном, либо очень плохим программистом, у которого без странных настроек не сработает код, а признаться в этом немного неприятно, потому что ты, в целом, создаёшь абсолютно всё. Но если у людей хотя бы был шанс ошибаться и эволюционировать, то у ангелов и демонов был шанс вариться в своих котлах тысячелетиями без изменений и ещё и в том же виде, в каком они и появились на свет. Кроме того, они были созданы для того, чтобы работать, так что представьте себе существ, которые круглосуточно проводят абсолютно все дни на рабочем месте. Можно ли считать жестоким обращением создание каких-то существ исключительно для работы? Даже у такс было свободное время от ловли зайцев, а у Рая за много тысячелетий не было ни одного рождественского корпоратива. По счастью, Рай был великолепным примером того, что глубокие травмы можно получить и при внешне вежливом обращении в тихих семьях, где все учатся на пятёрки с плюсом, не бедствуют и почему-то слишком часто моргают или заикаются. Как и во всех корпорациях такого толка (например, в учебных заведениях), здесь была принята модель водопада: вышестоящие обязательно спускали всех собак на нижестоящих, а дальше этих собак передавали по наследству в течение суток, так что у всех обязательно к концу дня было по собаке. Сегодня Азирафель разбогател на собачью стаю примерно в миллиард голов, но особенно чётко понимал другое: дело не в том, что он облажался, а в том, что произошла ужасная, кошмарная вещь, которая полностью перечёркивает все его надежды на начинание начала. С грохотом рушились все его планы, надежды и мечты, которые он зачем-то позволил себе посадить на грядках, а довольная улыбка Михаил превращалась в нож, нарезающий его нежное сердце перед готовкой. Метатрон подхватил эстафету и поджарил всё до углей. — …почему сын Божий уже разгуливает по планете, а вы всё ещё не подготовили предварительные мероприятия?! Где саранча, где моря крови, где, я вас спрашиваю?! Ни одного восставшего из мёртвых! Вы что, издеваетесь надо мной?! — Но… Вы же сказали, что это всё будет… — Что?! — …через двадцать лет, — несчастно ответил Азирафель. «Через двадцать лет» звучало так, как «ну, когда-нибудь потом, а лучше никогда», поэтому он позволил себе надеяться, что о конце света как-то подзабудут самую малость. В конце концов, конец концов — это не то, что держишь двадцать лет в голове, когда у тебя просрочен отчёт по добрым делам романтического толка. Он пришёл сюда для того, чтобы всё исправить и сохранить самое прекрасное из созданного — человечество, а теперь слушал, как ему выговаривают за то, как он слишком медленно это человечество уничтожает. Азирафель познавал удивительное открытие, которое переживали все менеджеры и учителя рано или поздно: ты не можешь изменить систему, если станешь частью системы. Так же люди, просто оставшиеся некогда на территории Германии, с удивлением когда-то обнаружили, что они превращаются постепенно во что-то другое, что-то ситуативно постоянно послушное и уже смотрящее сквозь пальцы на то, что сосед-еврей мог просто исчезнуть из мира в пользу закрытых помещений с ядовитым газом. Ты можешь только вертеться, как белка в запаянном колесе, пока от усталости и отчаяния не откажут лапки. Но он обязан был хотя бы попробовать. Из тех же побуждений, из которых в тихих несчастливых семьях дети возвращаются, чтобы поговорить с токсичными родителями и понять, что ничего не изменилось: Азирафель был частью этой системы. Но теперь не только её. Земля тоже была его домом. И у него, кажется, проклёвывалась новая семья в момент, когда он подписался на то, чтобы слегка подуничтожить дом. — Двадцать лет, двадцать дней… Разница несущественная, вопрос в том, почему вы продолжаете медлить! Я недоволен вашей работой! Сколько вы уже на посту? — …двадцать дней? — И за это время ни один мертвец не восстал!!! Что, в конце концов, пожрала саранча? — Сейчас осень и… — НИКАКИХ ОПРАВДАНИЙ! САРАНЧА ДОЛЖНА КОГО-НИБУДЬ ПОЖРАТЬ! Я жду от вас отчёт к шести утра завтра! И… Разберитесь, что у вас за бедлам творится. Азирафель стоял оглушённый, пришибленный и приунывший. Михаил подошла и нежно вручила ему три листка бумаги. — И, кстати, — сладко сказала она. — На Земле беспорядки от появившихся в разных концах планеты ангелах, они говорят о каких-то пришельцах, пропал один из ангелов, Зафаил, а Ад послал ноту возражения против нашей самовольной высадки, потому что все абсолютно такие вещи должны быть согласованы. Ещё что-нибудь нужно? Таз шардоне, чуть светски не ответил Азирафель, но вовремя осёкся. — Ничего не нужно, — лаконично сказал Азирафель и отвернулся.