любя.

сегодня был безумно жаркий и душный день: солнце нещадно палило. ситуацию усугубляла тёмная рабочая форма магического техникума, которая только сильнее притягивала к себе жар солнечных лучей. годжо зауныло зевнул, вяло передвигая ногами. вот так шататься по старым разрухам (так он называл полуразрушенные дворы токио) в свободное время от работы сатору не очень-то любил. но где-то здесь, по рассказам нанами, есть ларёк, а в ларьке – наивкуснейшие моти и другие популярные сладости. ну как он мог проигнорировать эту информацию? о-ох, если бы только навигатор или гугл карты точно могли показать адрес, то он бы телепортировался, в конце концов. и вообще, почему в такой глухомани?.. нанами точно его наёбывает. вот же скупое говно. — ох ё-ё-ё, — чей-то окурок прилетел сверху прямо ему под ноги. мужчина брезгливо отскакивает: новые лакированные туфли были пиздецки дорогими и качественными, но это не означало, что их нельзя было прожечь. слух улавливает бормотание про какой-то молочный тулун, откуда? сверху. задирает голову, сразу находит источник хриплого женского голоса. предположительно, молодая девушка. лет так восемнадцать-двадцать. — молочный улун, вообще-то.— говорит громко, чтобы куряга услышала и выглянула. ну-ка, дай взглянуть-то на тебя. предчувствие не подвело – незнакомка действительно была миловидна. приглядевшись, мужчина понимает: школьница-иностранка. это его расстроило. нет, правда... японки для него были привычнее – мягкие, с непорочным видом или же совсем-совсем невозмутимые; чаще всего покладистые и до фанатизма аккуратные в своём внешнем виде. хороших качеств уйма, да вот только всё вкусное не всегда правильное, верно думает? о нет, конечно же он о еде. — что, простите? неправильное произношение и интонация сильно режет слух. до чего же отвратно мелкая говорит на японском... дальше будет хуже, поэтому было принято решение общаться с ней на английском (уж его-то должна знать хотя бы?). — ты говорила про чай, — с неким раздражением чеканит на, предположительно, родном языке девчонки. тору считывает с женского девчачьего веснушчатого лица некий испуг, затем разочарование, а после – он же правильно понял? – недоверчивое изумление. да. повязка выглядела не только странно, но и пугающе. небось, думает, он слепой или косплеер. боги, как же много на её лице веснушек. или это конопушки? даже и не вспомнит, что же будет верно употребить; у японок такое считается за уродство. у него, если честно, тоже, но девчонке действительно идёт. — крашеный? — курящая? молчание. где-то на соседней улице визжит чей-то сопливый и явно истеричный ребёнок. — нет. — врёшь же. — и что? — некрасиво. — врать или курить? — и то, и то. — в любом случае не твоё дело, чудила. годжо снисходительно поджимает губы, наклоняя голову в сторону, изображая смятение. когда-то ему говорили, что он просто прекрасный актёр: то была его гёрлфренд в старших классах, которая была без ума от его сценических умений. правда, это было не кино, а хоум-видео, которое тот записывал на мобильник забавы ради... не суть. блять, конечно, он идеален во всём, но за честный комплимент отблагодарил как надо – отодрал девку, будто любил всем сердцем только её одну. как звали? юки-юкиджи-юка... похуй. зато зад был у неё отменный. — слушай, а тут вообще есть хоть какие-то ларьки со сладким? — спохватился, оттягивая ворот пиджака у потной шеи. теряет терпение. в ответ услышал лишь ругань и язвительное: — какие ларьки? реально чудик. губы расползлись в улыбке, выдох через нос – нанами-таки надул его. ну ничего, утешительный приз прямо над ним, выглядывает из окна и злобно зыркает. ларька нет, но сладкое присутствует.