любя.

дель неприязненно глядит в панорамное окно: кроны деревьев ржавеют с каждым днём всё больше и больше, кусты уже совсем обнажены – листья валяются ненужным мусором на земле, хрупкие и сухие. уродливые и неживые. она ненавидела осень. резкое наступление холодов раздражало теплолюбивую девушку. в сша, безусловно, наступала осень, но везде по-разному. три года прошло со дня переезда, а та всё ещё ощущала во снах жар родной флориды, зыбкость местных пляжей. с ребятней часто сбегали к самому обожаемому и известному пляжу south beach штата. конечно же, их гнали оттуда взашей: обилие клубов, ресторанов и других взрослых развлечений не предназначались детям; тогда те охотно кочевали на форт-лодердейл или же на клируотер-бич – пляж с белым песком и кристально чистой водой – и совершенно не расстраивались. вокруг столько красивых мест, к которым можно свободно пройти. правда, не без помощи родичей, ведь на велосипедах было значительно тяжелее добираться из одной точки в другую. приходилось клянчить отвезти всю ораву на машине. да, адель тосковала по родине даже во снах. ох, мама, если бы ты только не встретила тогда этого мерзкого япошку... япония абсолютно не нравилась загорелой иностранке – япония ненавидела ту в ответ с пылкой взаимностью. годжо сатору – главный презент адель от страны восходящего солнца. — почему я просыпаюсь, а тебя нет рядом? стальной мужской голос разносится по полупустой обширной кухне – столько места, а мебели мало. кудрявая дёргается от неожиданности и внутреннего чего-то ещё. то было разочарование?.. — я проснулась, — зеленоглазая хмурит брови, сжимая в руке стакан с ледяной водой и отрывая взгляд от картины за окном. — и? — я не могу встать и отойти от тебя на пять метров? сатору, мы не одно целое. годжо садится напротив, опираясь локтями о стекло собственного кухонного стола. рано утром, без повязки и своей дурацкой рабочей формы он выглядел ещё привлекательнее; девчонка разглядывает его, будто то было первое совместное утро, – далеко не первое – захотелось пригладить на его белесой макушке парочку забавно торчащих в разные стороны прядок. — но я хочу просыпаться и чувствовать тебя под боком, — мужчина искрит глазами, стоило только прохладным лучам осеннего солнца коснуться бледной и гладкой кожи его. перед ней не человек. адель видит сейчас перед собой только эфемерное великолепие, мираж. нельзя быть настолько... нереальным. — неужели нельзя просто проснуться? разве тебе этого мало? — она отшучивается, а сама вся замирает, заметив недовольство в его взгляде. скрыв испуг на своём лице, вскакивает со стула; обнимает годжо со спины, боязно обвиваясь руками у бледной крепкой шеи, острыми локтями упираясь в широкие плечи. меньше всего хотелось быть отвергнутой из-за такой мелочи. — прости, — мажет губами по коже у него где-то за ухом, трепетно и жадно вдыхая запах мужского геля для душа вперемешку с его собственным сладковатым запахом. кожа тору холодна. сам он – статуя. — чтобы больше – никогда. наказывает он, притягивая хрупкий стан девчонки к себе на колени и жестко тянет чужую гриву черных волос на затылке, дабы без препятствий добраться до шеи. и правда: она так больше – ни за что.