Make you mine

      Через несколько недель всë вернулось в уже привычное русло: манга писалась в срок, вернулся здоровый сон и, что самое главное, жизнь шла своим чередом. Однако Рохан до сих пор не ощущал и толики облегчения от содеянного в доме чужой семьи.       Он не знал, что брюнету наговорила Томоко и какое наказание школьник в итоге понëс, но противный многотонный камень так и не спал с плеч, когда Коичи поделился вскользь тем, что Джоске крупно повезло, и он всего лишь лишился всех денег для карманных расходов. И пусть для самого Рохана это было всего ничего, по чужому духу авантюризма и расчëтливости он уже понял, что для Джоске деньги имеют намного большее значение. Следовательно, обиделся парень сильно. До того, что он полностью игнорировал существование мангаки, когда они случайно оказывались в одном и том же месте.       Рохан всë ждал, что помпадуроголовое безумие вновь ворвëтся в его жизнь, перевернëт всë с ног на голову, но этого так и не произошло. Теперь тишина и спокойствие, которых он так долго добивался, казались ему самым худшим исходом. Теперь он сходил с ума уже от скуки... и совсем немного тоски, которую успешно прикрывал перед знакомыми плохим настроением.       Рохан словно был в спячке, в непробиваемом коконе, который, однако, разбился, как хрупкое стекло в одночасье, стоило ему завидеть среди толпы людей в торговом центре очертания знакомой смехотворной причëски. Вместе с тем дало о себе знать то самое ощущение поехавшей крыши и приятной боли в животе. Он не помнит, как вновь оказался в лифте, из которого вышел лишь пару минут назад, и удобно примостился прямо под боком у парня. Помнит только, что очень нуждался в потребности подойти.       Джоске упрямо молчит, строит из себя обиженку, показушно не замечая чужого присутствия, хоть и видит чëтко силуэт утончённой фигуры в отражении металлических стен. Один только его внешний вид давил на Рохана. Такое острое напряжение вперемешку с чувством вины он ощущал в последний раз только в учебные годы, когда его отчитывал классный руководитель. И всë в Джоске сейчас напоминало ему об этом ужасном ощущении: такое же нагнетающее молчание, такая же суровая тëмная дымка вокруг, заставляющая пальцы леденеть, такая же глубокая морщина, лежащая между бровей. Всë то же самое, в точности до самых мельчайших деталей.       Мужчину одолело самое ненавистное ему чувство — стыд. Вина перед кем-то всегда была для него невидимыми кандалами на шее, доказывающими ему лишний раз то, что он далеко не тот "айсберг в океане", которым всегда пытался казаться. Хуже всего, когда эти самые кандалы подвешены на него теми, кто всей душой желает ему добра.       —Джоске... —голос вышел охрипшим то ли от долгого молчания, то ли от хорошо скрываемого волнения. —Как поживаешь?       Рохану захотелось дать себе по лбу или наступить на горло. Что за идиотский вопрос? Про погоду бы ещë спросил! Всë-таки он был прав — каждая проведëнная секунда с этим недотëпой делает его самого всë глупее и глупее.       "Но мне... —рука медленно и аккуратно опускается на чужое плечо, пытается выпросить из подростка ответ, - ...нравится быть глупым."       —Супер-классно... было, пока вы не появились, —сильная ладонь была грубо спихнута с юношеского плеча. —По мне разве не видно?       —Конечно видно. Скажу больше, я сразу же почувствовал исходящую от тебя радостную ауру, как только вошëл в здание, —художник, поражëнный чужим неуважением, вспомнил вдруг о своëм прирождëнном мудачестве и только больше подлил масла в огонь своим ироничным высказыванием.       Джоске резко разворачивается к нему корпусом, опасно расправляя плечи. Его терпение в этот раз оказалось ещë более коротким, чем обычно, и Рохан тысячу раз пожалел о том, что решил докопаться до подростка в самый разгар пубертатного периода, да ещë и после того, как здорово ему поднасрал, но стойко выдержал напор мрачных голубых глаз.       —Чего ты прикопался? М? Тебе в кайф капать мне на мозги? Смотри, как бы я не натянул твою сверкающую улыбочку тебе на-       —Тихо-тихо-тихо, —Кишибе поднимает руки вверх в примирительном жесте, —не нужно так кипятиться. Ты знал, что нервные клетки не восстанавливаются?       —Исчезни, урод, —буркнул брюнет перед тем, как вновь отвернуться, сгорбившись в три погибели.       Рохану такой расклад оказался не по душе. Мало того, что этот валенок чуть его не раздавил, так и перемена в отношении к себе с чужой стороны задела мужчину на каком-то личностном уровне. Ещë пару недель назад Джоске рвал глотку, распевая художнику любовные серенады под окном, а теперь смотрит на него как на врага народа.       —Сегодня "урод", а вчера "алмаз души моей". Двуличная мелочь... —Рохан с ужасом подметил, каким обиженным тоном произнëс эти слова.       —Я двуличный!? Кто бы говорил! —Джоске вспыхнул. Плотина, сдерживающая всë накопившееся в нëм негодование и обиду, рухнула в самый неподходящий момент. —По крайней мере, я не строю кому-то глазки и не припераюсь потом к ним домой, чтобы пожаловаться их родителям...       Рохан не успел ответить ещë более ядовитой репликой, потому что его затрясло сначала от злости и желания надавать подростку по ушам, а потом всерьëз, вместе со всем лифтом и самим Джоске. Когда он вновь смог стоять прямо, а свет в тесной кабинке вдруг погас, Рохан с раздражением и обречëнным вздохом осознал — они застряли. Как в самой типичной сëдзе-манге: двое рассорившихся возлюбленных на кульминации очередного скандала оказались в таком положении, из которого не выбраться, пока конфликт не будет улажен.       "Только мы не возлюбленные, —мужчина приблизился к панели с кнопками, пытаясь связаться с диспетчером. —Наверное... Я уже не знаю, какие отношения нас связывают."       Попытки добиться нажатием всех подряд кнопок хоть какого-то намëка на выход из ситуации оказались, конечно же, безуспешными, словно все люди на планете, кроме них, испарились, и единственное, что может их вернуть - это их примирение.       —Чëртовы ослы! Какого хрена они не отвечают?! —Рохан в гневе бьëт кулаком по панели, позволяя себе потерять самообладание в и без того напряжëнной обстановке. Спустя пару мучительно долгих молчаливых минут художник, наконец выровняв дыхание, бросает не глядя единственному постороннему человеку в помещении: —Почини его стендом.       —... —парень отвечает ему упрямым молчанием, театрально любуясь своим кривым отражением в стене.       —Джоске! Почини лифт!       —Чего ты раскомандовался? Я тебе не парень, чтобы ты мне приказы отдавал, —ему стоило невероятных усилий не добавить в конце нарочито выделенное "а мог бы им быть", ведь он и так ведëт себя как сопливая девчонка, устраивая донельзя комичную сцену.       Таких же громоздких усилий Рохану стоило ответить ему не очередной колкостью, а ровным тоном. Кто-то из них ведь должен вести себя как взрослый.       —Послушай. Если прерогатива помереть в крохотном душном помещении кажется тебе эстетичной, то — пожалуйста, умирай сколько влезет, но я хочу выбраться отсюда, и как можно скорее.       —Ну так выбирайся, я-то здесь причëм?       —Хигашиката, —собственное имя, произнесëнное чужими устами, заставляет его внутренности болезненно скрутиться. Как же давно он не слышал этого уставшего монотонного голоса... —Ты ведь сейчас не серьëзно. Прекращай упрямиться и давай побыстрее, у меня ещë много дел.       —Как быстро ты переобулся. Минуту назад у тебя было время доëбываться до меня, а теперь уже спешишь на орбиту.       —А тебе так хочется, чтобы я ещë остался?       —Да мне вообще плевать.       "Плевать?!" —Рохан обернулся к нему так резко, что чудом не свернул себе шею, способный только глотать кусками воздух, краснеть от возмущения и поражаться чужой упрямости.       Он не знает, почему вдруг так сильно оскорбился. Скорее всего, потому, что ненавидит, когда ему врут, а ложь Джоске так кристально ясна, что еë можно различить не только по интонации, но и по тому, как заметно поблекли его глаза, как каждая колкость давалась ему с трудом непосильным, по его нерешительности. Рохан чувствует, как парень изо всех сил держится, чтобы не кинуться ему на шею, и почему-то хочет, чтобы именно так он и поступил. Хочет, чтобы слова его опять разошлись с делом, как оно всегда и бывает, но потом сам пугается собственному желанию. Разве он не должен ликовать от того, что наконец добился, чего хотел, и теперь подросток к нему на пушечный выстрел не приблизится? Должен. Но желаемой отрады так и не ощущает, даже наоборот. Хочется привлечь к себе внимание. Хочется, чтобы Джоске опять сказал ему что-нибудь глупое, до абсурдности несмешное, окучивал его опять своим чрезмерным вниманием, как дворовый пëс аристократичную кошечку. Но Джоске молчит. Стоит неподвижно, как мраморная статуя, и даже смотрит... вернее, не смотрит, не так, будто избегает художника, а будто его здесь попросту нет, будто он сейчас находится в лифте один-одинëшенек, и Рохану от этого не легче, только в десять раз хуже, чем было во все прошедшие дни, когда он желал от него избавиться.       "Проклятый Хигашиката Джоске... Ты есть — мне плохо, тебя нет — ещë хуже. Как же я тебя... —Кишибе не смог продолжить фразу. Раньше он был уверен, что дьявольское чувство, развивающееся внутри каждый раз, когда он находится рядом с подростком, не что иное, как ненависть. Другие варианты он отказывался рассматривать. Отказывался, но они всë равно были. И даже теперь, когда он отчëтливо понял, каким это загадочное чувство было на самом деле, он всë равно не решался признаться даже самому себе. —Я просто жалок."       —Мы оба знаем, что это не так.       —Да что ты? —у Джоске заметно играют желваки, а глаза становятся слегка алыми, то ли от того, что он вот-вот позорно разревëтся, то ли от того, что от злости и обиды его капилляры готовы были лопнуть. Рохана опять мучает липкое чувство вины и стыда. Молодчина, художничек, довëл наивного малолетку. —Раз уж ты всë прекрасно понимаешь, зачем тогда припëрся жаловаться?       —Послушай, я знаю, что тебе обидно, но и ты меня пойми. Ты человек, которого я терпеть не мог — и, кстати, был уверен в том, что эта непрязнь взаимна, — ни с того ни с сего начинаешь вытворять такие абсурдные вещи! Я... Пусть мне и стыдно это признавать, но мне было страшно. Меня пугала твоя напористость, пугал ты сам. И то, что ты заставлял меня чувствовать, —парень был твëрдо уверен в том, что протиснувшийся сквозь корку обиды росточек надежды никак не отразился на нëм внешне, но с каждым новым произнесëнным мангакой словом он всë отчëтливее ощущал пряность на щеках. —Точнее, до сих пор заставляешь.       —Почему ты не сказал об этом мне? Почему предпочëл наябедничать маме?       Рохан ловит бесконечное различие в его недавнем твëрдом и нынешнем изнеженном тоне и понимает, что он на верном пути к... чему бы то ни было. Он просто говорит, что считает нужным, пока никто не может увидеть его в таком непривычном, оттого и уязвимом состоянии. Никто, кроме Джоске, которому, кажется, это и так позволено.       —Наверное, потому, что я трус.       —Мгм... —школьник молчит пару секунд в раздумьях, потирая подбородок, и, колеблясь некотрое время, приближается к собеседнику медленными ненавязчивыми шажками. —Простишь меня?..       —Простить? Тебя? —судя по улыбающемуся выражению лица Джоске, удивление на его лице выглядело презабавно, но Кишибе действительно не ожидал услышать от него нечто подобное. —Виноват я, а извиняешься ты?       —Ну... Учитывая, что я с самого начала вëл себя как маньяк и придурок, то, очевидно, я виноват больше, и извиняться тоже должен я... Но я был бы рад, если бы ты тоже снизошëл до этого, и у нас всë опять было бы хорошо.       —"У нас"? —Рохан ощутил некую неловкость от недосказанности и нервно потëр шею. Почему он не может всë разъяснить прямо и точно? Почему постоянно даёт ложные надежды, а потом рушит их в одночасье? —Ты недопонял, Джоске. Нет никаких "нас".       Сердце брюнета пропускает удар. Не от страха или отчаяния, он просто устал. Устал от упрямости Рохана. Он клянëтся Богом, что никогда ещë не встречал человека драматичнее этого рисоваки. Ну почему с ним всегда так сложно?       —Но... Но ты же... —юноша выглядит скорее растерянным, нежели опечаленным, но это не отменяет того факта, что он настолько шокирован, что с трудом подбирает слова. —Учитывая всë сказанное тобой и то, что ты пришëл раскаиваться... Я думал, я нужен тебе.       —Я этого и не отрицаю. По крайней мере, теперь. Вопрос лишь в том, нужен ли тебе я, —голова парниши кренится в бок, выпрашивая подробных объяснений, и Рохан в очередной раз вздыхает. Этот диалог определëнно самый смущающий в его жизни. —Не пойми неправильно, ты мне тоже... Э-э...       —Нравлюсь? —ему потешно наблюдать за забавными попытками обычно строгого и уверенного в себе Рохана произнести простое слово, поэтому он делает это за него. Смятение мужчины от этого "нравлюсь" заставляет его сдерживать улыбку, что не очень-то получается.       —Кхм, да. Но я слишком стар и угрюм для тебя. Тебе бы больше подошёл кто-то примерно твоего возраста и такого же темперамента. Что насчëт Окуясу? Вы с ним хорошо ладите... —отголоски здравого смысла подтолкнули его к предложению, возможно, самому верному и лучшему для обоих сторон, но далеко не удовлетворяющему.       Внутренне он надеялся на то, что Джоске опять его не послушает, и, к счастью, в этот раз так и произошло.       —Во-первых: я, конечно, люблю и уважаю Окуясу, но встречаться с ним не стал бы ни за какие богатства. Он же мой бро! —художник подозревает, что вести отношения с друзьями и знакомыми для Джоске — табу, и поэтому он "нацелился" именно на него... Боже, а ведь когда-то ведь они были врагами. —Во-вторых: я сам решаю, кто мне больше подходит. И оспорить моë решение не сможет никто.       —Как сурово... —Рохан отвечает, тщетно пытаясь скрыть нарастающую интригу от неспешных приближающихся шагов подростка к нему навстречу. —Неужто ты и мнение партнёра ни во что ставить не будешь?       —Твоë — буду. Я вообще сделаю всë, что ты мне прикажешь, —Джоске помещает руку куда-то поверх чужой головы, и у мужчины всë внутри (уже в который раз) перекручивается тройным сальто от того, насколько пафосно и клишированно, но при том всë равно смущающе его прижали. —У ног твоих валяться буду...       В тусклом освещении кубовые глаза загораются каким-то новым оттенком, игривым, нетерпеливым. Джоске времени зря не теряет: корпусом движется вперëд, заставляя мангаку плотно вжаться в стену. Он так спокоен, а у Рохана в голове неоново-красным мигают какие-то таблички, визжат сирены. Он рефлекторно становится на носочки, как будто это может его спасти, но в итоге только делается к подростку ближе.       —Погоди... —Кишибе вставляет ладонь меж их почти соприкаснувшихся губ и мягко отталкивает от себя подростка. —Рано ещë целоваться. Джоске опускает голову ему на плечо, заставляя подпрыгнуть, и с усталым вздохом бормочет что-то недовольное.       —Ладно... Ладно. И вообще, я к тебе не целоваться лез, —он выпрямляется ровно в тот момент, когда лифт, уже полностью освещëнный, вновь трогается, опуская их вниз. Только сейчас Рохан заметил присутствие за чужой спиной стенда. Его взгляд сталкивается с Джоскиным, таким довольным и почти что насмешливым, а сам Рохан, стыдясь своей самонадеянности, только фыркает и скрещивает руки на груди. —Ты не настолько очаровательный, чтобы я сразу же на тебя накинулся после примирения.       —Не настолько очарователен, чтобы заслужить твой поцелуй, но достаточно, чтобы ты валялся у моих ног? —Рохан победно улыбается, когда Джоске, прикусив губу, отводит взгляд от такого замечания.       —Поймал меня не слове, признаюсь.       —Просто кому-то надо перестать много болтать.       —Да, а то у меня от твоего бубнежа скоро уши отвянут, —он с лëгкостью и непринуждëнным смехом встречает слабый удар в грудь. Становится под боком у мужчины, нарочно дотрагиваясь своим плечом чужого, но не сильно настойчиво (не хочется, чтобы Рохан опять закрылся у себя в доме или побежал ябедничать всей его семье). —Мне можно хотя бы позвать тебя на свидание? Или тебе нужно ещë несколько месяцев, чтобы оправиться от моего морального изнасилования?       —Вынужден отказаться... Честно говоря, я побаиваюсь твоей мамаши и еë реакции на всë это. Если она увидит нас вдвоëм, то посчитает, что мы просто разыграли перед ней спектакль.       —Хах, —Джоске пожимает плечами, но не выглядит слишком расстроенным. Даже обрадованным, скорее, что единственный камень преткновения на данный момент — это его мама, а не нежелание самого Рохана. Он, как всегда, не изменяет себе, допытывая окончательный твëрдый ответ, который бы его устроил. —Она не узнает.       —А если узнают твои друзья? Могут настучать.       —Не настучат. И вообще, они уже давно знают, —Джоске испуганно дëргается, когда Рохан вдруг поворачивается к нему с ошарашенными глазами размером со спутниковые тарелки. —Ну а что? Они же мои кенты...       —Боже, ты об этом ещë и своим тараканам растрепал... —Кишибе приглушëнно скулит из сомкнутых на лице ладоней. —Какой позор...       —Да почему позор-то сразу?! —юноша наигранно обиженно скрещивает руки на груди и шëпотом добавляет, сдерживая улыбку. —Они вообще-то нас уже благословили...       —Господи, ну зачем ты свëл меня с этим идиотом?..